Общие черты повседневности и её персонификации

Содержание понятия “повседневность” далеко не столь прозрачно, как может показаться на первый взгляд и при просторечном использовании соответствующих этому термину слов естественного языка. В поисках differentia specifica этой как-никак давно уже философской категории стоит условно развести два плана её смыслообразующих коннотаций — объективный и субъективный. А в каждом из этих ракурсов поискать обыденности определения, способные отличить её от всех остальных — внеобыденных моментов и сфер жизни и мысли [1].

Первый подход — онтологический, т.е. телесно-поведенческий, предметно-вещный, деятельностно-событийный, — связан, думается, с такими характеристиками повседневности, каковы:

- безусловная необходимость для каждого человека уделять (большее или меньшее) внимание (тем или иным) повседневным заботам; по сути их безальтернативность для ума и души; неизбежность совершения тех или иных поступков, действий (а, значит, и мыслей, чувств, интенций соответствующего свойства);

- повторяемость, которая доходит до цикличности, а то и до ритмичности времени и событийного наполнения обыденного существования; частотность, тяготеющая к постоянности (так называемый режим дня с его чередой более или менее общих моментов: пробуждения, туалета, прогулки или спортивной тренировки, еды, пути куда-то во внешний дому мир, пребывания на месте работы и публичного досуга, возвращения домой, уборки, приготовления и поглощения пищи, проведения досуга за развлекательными либо жизнеобеспечивающими занятиями, вплоть до отхода ко сну и самих сновидений как отчасти символов дневной реальности; здесь же ритмы природно-общественного времени — недельные, сезонные, годичные, прочие и пульсы социально-природных пространств – семейного, группового, профессионального, производственного, политического и т.д.).

- замкнутость (оконтуренность) типичных пространств повседневности; домашних комнат — спальни, кухни, гостиной и т.п.; или же соответствующих “углов” одного-единственного помещения-”берлоги”; иного места временного пребывания (вроде стога сена или кроны дерева); улицы с расположенными там магазинами, барами, всеми прочими заведениями для обеспечения быта и досуга; кабин общественного или личного транспорта; так называемых “бытовок” в производственных помещениях или же офисах, где совершается разного рода профессиональный труд; площади, куда периодически собираются массы народа; частичная герметичность, частичная проницаемость этих зон для бытийно-деятельностных да информационных влияний со стороны специализированных сфер культуры;

- консервативность обыденных начал жизни и форм культуры; их устойчивость к сильным возмущающим импульсам со стороны “верхних этажей” этих последних; предметы и обязанности повседневного круга постоянно находятся на своих местах, их перемещения столь медленны или редки, что практически не воспринимаются обыденным сознанием; а если время от времени происходят, то воспринимаются как неприятность, срыв, катастрофа;

- усреднённость, принципиальная общедоступность, соразмерность “рядовому человеку” повседневных задач, знаний и способов деятельности; (до значительной степени) взаимозаменяемость их субъектов (со временем меняются не только набор посетителей за стойкой бара или работников фирмы, но и состав семьи, распределение их повседневных ролей);

- массовидность распространения обыденных феноменов (в тех или иных масштабах — малых, средних и больших, даже гигантских социальных групп); (в большой мере) обезличенность событий и артефактов ежедневного бытия (ср. лозунг раннего социализма в СССР: “Коммуна! Всё, что твоё — моё, кроме зубных щеток”); во всяком случае, в принципе межличностная принадлежность большинства их них (даже ярый стиляга способен одеть чужую одежду, закурить низкосортные сигареты и т.д.);

- отнесённость к частной жизни,приватному; той сфере времени и пространства, что свободны от служебных, общественных и прочих внешних обязанностей; нечто, противостоящее публичному, официальному, (строже) институционализированному.

Все эти стороны и моменты поведения обывателя (в нейтральном смысле этого слова) образуют тот или иной образ повседневной жизни, стиль обыденного поведения или же просто быт представителя той или иной социальной общности.

Другой, психолого-эпистемологический подходк определению повседневности отражает субъективные измерения по сути тех же самых её отличительных характеристик. С этой стороны повседневное рассматривается как нечто:

- обязательное (в конечном счёте), неминуемое для каждого из нас — забота о хлебе насущном и прочих условиях бытового выживания входит в состав личного долга человека перед самим собой и его ближними; если же чувство долга по каким-то причинам слабеет, атрофируется, его страхует и заменяет инстинктивное побуждение к реализации базовых потребностей организма и личности;

- воспринимаемое по большей части как постоянное, достаточно старое, даже вечное; а значит, нечто привычное, обычное, хорошо знакомое, традиционное, ожидаемое (то ли близкое, родное, “тёплое”, то ли “охладевшее”, даже “замёрзшее” — надоевшее, примелькавшееся до безразличия, а то и раздражения, скуки, уныния);

- достижимое, само собой разумеющееся, вполне предсказуемое (в окружающем мире и в сознании человека); соответственно, добровольно выбираемое, обиходное(в пределах доступного репертуара вещей и услуг “бытовки”; если, согласно пословице, “у кого-то суп жидкий, а у кого-то жемчуг мелкий”, то ведь это не каша и не янтарь...);

- сразу узнаваемое, в основном вполне понятное (на уровне здравого смысла и личного опыта) и поэтому совершаемое полу- или даже вовсе бессознательно; на уровне автоматизированного навыка, стереотипа сознания или же интуиции-догадки.

Средоточием указанных в рамках второго подхода сторон повседневности выступает то самое обыденное сознание, о котором здесь собственно и ведётся речь. Разумеется, отмеченные его характеристики следует понимать не столько как жёсткие императивы, сколько как более или менее устойчивые тенденции, исходные установки функционирования. К тому же, такого рода отличия по-разному сказываются в том или другом контексте ежедневности, бытийном или же познавательном; дополняются, видоизменяются внебытовыми потребностями и видами деятельности, сферами существования того же самого обывателя.

Если попытаться совместить онтологический и эпистемологический ракурсы мира повседневности, то его антропологический итогспособны подвести такие фигуры, как:

-(внутри быта) домохозяин “со чады и домочадцы”; resp. “мать-кормилица” этих самых “чад”, в свою очередь образующих ту “свиту, что играет короля и королеву” быта;

- (вовне быта) обыватель как законопослушный гражданин государства или член потестарного социума, регулярный работник, налогоплательщик, обитатель дома родного и элементарная частица некой общественной группы, толпы, массы народа;

- (на уподобленных быту участках специализации) исполнитель того или иного социального действия, повинующийся чужой воле и пользующийся готовой методикой выполнения поставленных перед ним задач.

С этой точки зрения — участника бытия и субъекта действия, обыденность связана с отдельной личностью и её непосредственным окружением — несколькими микрогруппами (семья, соседи, рабочий коллектив, круг друзей дома, какая-то иная команда, вплоть до соседства, землячества). Тогда как запредельные повседневности задачи общественного разделения труда решаются усилиями макро- и мегагрупп (вроде профессиональных, конфессиональных, иных общественных слоёв, цехов, корпораций).

Сводя, далее, производимое сравнение к социальным ролям и социально-психологическим типам, “матрицам” жизненных судеб людей, обывателю (в том же ролевом, относительном смысле, а не в смысле моральной оценки) фигурально противостоят:

- во-первых, специалист-профессионал любого профиля;

- во-вторых, фигуры сакрального, харизматического в какой-то мере типа (вроде разного рода вождей, шаманов, жрецов и прочих посредников общения с потусторонним миром — в архаичных и традиционных обществах; а в социумах современного типа — публичных политиков, “деятелей культуры”, аристократов, чемпионов спорта и т.п., находящихся на общественном виду лиц; вплоть до представителей организованной преступности);

- в-третьих, ещё более условный тип “свободного художника”, — представителя богемы, авантюриста — искателя приключений, “прожигателя жизни”, игрока “по жизни”;

- наконец, в четвёртых, так называемые “деклассированные элементы” — маргиналы, люмпены, вольные или невольные отшельники, отщепенцы, деграданты разного рода.

Разумеется, реальное сочетание социальных ролей и жизненных функций чаще всего куда сложнее подобных “ярлыков”, но очертить понятийные границы обыденности без ссылки на их разницу вряд ли получится.

Соответственно, более или менее, чаще или реже противостоят обыденности такие области существования и способы деятельности, которые:

- служат предметом добровольного выбора (или доступного избегания); без которых любой из нас, в принципе, вполне сможет обойтись без ущерба для своего телесного и душевного здоровья;

- отличаются относительной редкостью (для большинства), временностью (даже для своих адептов);

- случайностью, неопределённостью, даже хаотичностью, открытой беспредельностью своих перспектив;

- но значит и некой (пугающей или радующей, во всяком случае

повышенной) эмоционально-волевой напряжённостью — то ли заманчивой, то ли тревожной (вплоть до испуга или же восторга) для обывателя*;

- следовательно, требующие от вовлечённого в них субъекта особой квалификации профессионального уровня и определённой доли творчества, личностного самовыражения, авторского начала, новаторства;

- а потому и явного риска (то ли потерпеть творческую неудачу, то ли пожертвовать здоровьем, даже самой жизнью); подобному “экстриму” вообще-то чужды все остальные — профаны в данной области творчества.

Таким образом, повседневность образует безусловные предпосылки и, во многом, конечную сферу приложения всех остальных форм существования и деятельности людей. Однако и по форме, и по содержанию обыденность отличается от разных, но по сравнению с нею одинаково манящих/пугающих порывов человека к свободе (выбора, творчества, самовоплощения или (и) саморазрушения). “Границы” будней трудноуловимы, то и дело меняются “правила” их пересечения туда и обратно. Покинуть свою бытийную “родину”-повседневность надолго никому не удастся, однако нарочито ограничиваясь её пределами по собственной или чужой воле, личность примитивизируется.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: