Сделай Сам Свою Работу на 5

ВОЙНА ИДЕТ ТОЛЬКО С ТОБОЙ





Вопрос: Ты можешь сказать что-нибудь о войне?

Карл: Война возникает из желания получить. Это на­чало личной войны, и большие войны начинаются с того же: тебе бы хотелось что-то получить и владеть, полагая, что это сделает тебя счастливее.

В.: Скажем так: я хочу достичь внутреннего мира.

К.: Ты хочешь завладеть собой. Это война. Ты всегда в погоне за собой. Всегда в войне. Всегда немного поза­ди или впереди себя. Возвращаясь к первой мысли: «я»-мысль — это отделенность, и в отделенности ро­дился воин. Воин с идеей о том, что он должен овла­деть окружающей его средой.

В.: Ты хочешь сказать, что каждый, кто думает «я», — воин?

К.: Каждая «я»-мысль воинственная. С представлени­ем о том, что есть ты и что тебе принадлежит некое Бытие — «твоя жизнь», — появляется что-то, что тебе нужно защищать. Это порождает войну. Там, где есть «мое Бытие», есть также и «твое Бытие». Самое позднее к третьему году жизни воин полностью сформирован.

В.: Тогда должно быть общество индейцев, в котором нет «я»-мысли, а есть сообщество с надперсональным «я», групповым «я». В такой группе нет «моего, твоего» и нет собственности.



К.: И все же за пределами группы есть «другие». В за­падном индивидуалистском обществе маленькое «я» существует для себя. Есть семья, но в ней уже идет вой­на: кто получает больше заботы, больше внимания. Началом всегда служит идея о том, что есть кто-то, ко­му что-то нужно. «Я», которое идентифицирует себя с телом. Сознание, которое видит себя отделенным от Целого и которому требуется что-то вроде чувства единства и защищенности. Оно борется за то, чтобы что-то получить: собственность, еду или заботу.

В.: В таком случае зверь тоже пребывает в войне — со­вершенно без «я»-мыслей.

К.: Это просто выполнение функций голода, охоты и еды. Там нет мыслей, направленных в будущее или в прошлое. Хомяк любит делать запасы, но он не беспо­коится о выживании/Хотя, конечно, мы не знаем, о чем по вечерам он беседует в норе со своей женой.

В.: Ну так можно добиться мира? С помощью или без оружия?

К.: Мира в мире не будет никогда. Пока есть идея об отделенности — пока есть ты, мира нет. Одна только идея тебя означает, что существует что-то другое, с чем не может быть мира. Гармоничная ситуация может в любое время обернуться чем-то, что является войной. Каждый миролюбивый человек может превратиться в зверя, когда граница его толерантности нарушена. По­скольку мирных людей не существует. Существуют ис­ключительно различные границы толерантности и бо­лее или менее сильно отфильтрованная агрессия.



В.: И различное по силе желание убивать.

К.: Я вырос на ферме: При убое свиней я должен был держать изогнутый хвост для того, чтобы колбаса по­лучилась прямой. Убой! Настроение было феноме­нальным. Оно было крайне заряжено энергией. Это было подобно свечению. Можно это увидеть: свет ис­ходит из материи тела в пространство.

В.: Стало быть, убийство имеет нечто общее с опьяне­нием?

К.: Да. В экстремальной ситуации «я» больше нет. Ког­да ты убиваешь другого, «тебя» больше нет. В этот мо­мент сознание отделяется от телесного. То, для чего обычно служат алкоголь и наркотики, тут становится непосредственным переживанием: отсутствием «я». Это не должно быть непременно связано с убийством. Существует множество подобных экстремальных си­туаций. Практикующие банги-джампинг переживают их. Скалолазы-экстремалы. Бегуны. И гонщик тоже: только когда он исчезает как «я», он достаточно скор, чтобы выиграть. Экстремальная ситуация — это как техника медитации: средство для исчезновения «я». Всякое усилие человека стремится к этому исчезно­вению.

В.: И если «я» исчезает?

К.: Тогда отделенности больше нет. Это переживание единства. «Тебя» больше нет. И в отсутствие «тебя» есть свобода. По этой свободе ты тоскуешь. По край­ней мере, в тот момент, когда ты хочешь ею обладать, она исчезает. Пока есть тот, кто хочет ею обладать, она недоступна.



В.: Свобода от себя? То есть, свобода от всякой идеи «я»?

К.: Свобода от идеи, что ты рожден и поэтому смертен. Ты просто исчезаешь. Сознание без «я» полностью безличностно. Это чувство единства оргазмично.

В.: А мысли в нем возникают?

К.: Есть мысли или нет, об этом уже никто не думает. Самая суть в том, что больше нет думающего. То, что является восприятием, свободно и не привязано к ин­дивидуальному воспринимающему. Иисус — это Спа­ситель, который освобождает тебя от идеи рождения. Он дает убить себя, снова восстает и говорит: смотри, ты есть то, что есть Я, и это бессмертно, потому что это никогда не рождалось. Форма умирает, объект во вре­мени и пространстве умирает, но ты не есть объект во времени и пространстве. Ты — до времени и до всякой идеи.

В.: Но чтобы познать это, необходима экстремальная ситуация?

К.: Вечное Сейчас открывается, когда нет завтра и вче­ра. И это происходит в экстремальной ситуации. Чаще всего при несчастном случае, когда сознание отделяет­ся от телесного и становится уже только созерцанием. Или во время войны, под постоянной угрозой смерти. На это намекает название романа «Без судьбы», за ко­торый Имре Кертез получил Нобелевскую премию. Он пишет о переживании счастья в концлагере, о покое при конфронтации со смертью, о свободе через отсут­ствие «я». «Когда есть судьба, свобода невозможна, — говорит он, — и когда есть свобода, судьбы нет».

В.: То есть, в экстремальной ситуации ты внезапно от­делываешься от своей судьбы и становишься свобод­ным. Речь идет о пробуждении?

К.: Нет. Все, что может пробудиться, например перед лицом смерти, так же снова засыпает, Ему, конечно, хотелось бы всегда оставаться бодрствующим. Однако желание бодрствования заставляет его снова уснуть. Достигнув однажды оргазма, тебе хочется, чтобы он

Просветление и другие заблуждения

был всегда, потому что его невозможно удержать. Он является чем-то искусственным, вызванным экстре­мальной ситуацией, наркотиком или действием. То есть, не естественным. Тебе снова хочется его, и ты снова должен вести войну.

В.: Оргазм не естественен?

К.: Он вызван. Ситуация, вызванная чем-либо, не сво­бодна, а зависит от этого. Но твое естественное состо­яние не зависит от какого-то действия. Действия при­сутствуют до тех пор, пока, как кажется, есть некое «я», которое должно исчезнуть. Цель — отсутствие «я». Но то, что ты есть, не нуждается в цели. У него нет не­обходимости приходить туда, где оно уже давно нахо­дится. Каждое «я», которое уходит в отсутствие «я», должно так же снова выйти. Все, что уходит, снова приходит. И все, что приходит, так же уходит. Все, что освобождается, снова становится запертым. Что про­буждается, снова засыпает.

В.: Но с опытом пробуждения семя же посеяно. И ес­ли это происходит во время войны, ну так я стану па­цифистом и тогда не буду больше воевать!

К.: Возможно, ты сделаешь что-то другое. Тоска по со­стоянию отсутствия «я» остается. Пацифист тоже хо­тел бы в отсутствие «я». Как раз когда он настроен па­цифистски и хочет все гармонизировать. Тоска по это­му блаженному состоянию, в котором больше нет «я», нет отделенности, нет границы, общая у солдат и па­цифистов. Это их общая цель войны.

В.: Но ведь есть же, вероятно, преступники и жертвы!

К.: Пока здесь есть ты, все это будет. Давай посмотрим в корень: если бы тебя больше не было как личности, то больше не было бы войны, жертв и шести миллиар­дов других людей. Было бы только Сознание. То, что ты есть. Именно Сознание, которое проявляет себя в качестве войны, преступника и жертвы. Но поскольку ты существуешь в виде концепции, существуют все эти концепции войны и мира и действий за и против этого.

В.: Все это моя вина?

К.: С «я»-идеей рождается война. Война идет только с тобой.

Я НЕ ВИЖУ СТРАДАЮЩЕГО

Вопрос: Не важно, что ты говоришь, я все равно страдаю.

Карл: Страдание — это переживание отдельного суще­ствования. Но существует ли тот, кто страдает от этого? Существовал ли он когда-либо? Или это тоже только переживание того, что есть переживающий, ко­торый страдает от переживаемого? Страдало ли когда-либо то, чем ты на самом деле являешься? Страдало ли когда-либо восприятие, которым ты являешься, от фиктивной личности? От этой фиктивно страдающей личности, чье страдание — тоже фикция?

В.: Почему же фиктивной?

К.: Существует страдающий?

В.: Конечно! Даже если я, которая тут сидит, телом, умом и личностью представляю собой якобы лишь фе­номен, г- есть миллионы людей, которые пойманы в это представление о себе. И я из их числа.

К.: Пока ты это заявляешь, твое существование будет казаться реальным.

В.: Вот именно, и до тех пор у меня есть желание об­легчить страдание. Свое и чужое.
К.: До тех пор пока это остается твоей реальностью и пока эти желания возникают, они в точности то, что должно быть. И каждый, кто говорит, что что-то не­верно или иллюзорно, сам есть иллюзия.

В.: Разве просветленный дух не испытывает желания уменьшить страдание?

К.: Он больше не видит страдающего. Поскольку он исчез как страдающий, то больше нет и других страда­ющих. Когда тебя больше нет, нет и остальных шести миллиардов. Только Я и его проявление как Одно. Нет второго, нет другой личности. Только одно Бытие, Аб­солют, сама Сущность.

В.: И, вероятно, невозможно испытывать сочувствие к иллюзии?

К.: Напротив, иллюзорное сочувствие.

В.: Я имею в виду, когда просветленный познает, что люди страдают в своих иллюзиях или думают, что стра­дают, даже жестоким образом, — у него не возникает желания помочь?
К.: Понятия не имею.

В.: Где в том, что ты сказал, место сочувствию?

К.: Сочувствие — это источник всего этого.

В.: Но оно же должно себя проявлять!

К.: Так оно и проявляет себя, в качестве войны и мира, например.

В.: В качестве войны?

К.: Или в качестве тела, в качестве духа, в качестве всех вариантов сознания.

В.: Сочувствие проявляет себя в качестве войны? В ка­честве страдания?

К.: Оно не различает между хорошим и плохим.

В.: Итак, я могу себе представить, что у страдания есть некий смысл, но остаюсь при своем: речь идет о том, чтобы освободить людей от страдания.

К.: Освободить кого-либо от страдания ты можешь, только показав ему, чем он является на самом деле.

В.: Если только у него еще будут силы и желание слу­шать.

К.: Не будет, если ты заберешь страдание. Совершен­ное лекарство от любого страдания — это указание на то, что не существует страдающего.

В.: За это указание он будет определенно благодарен, если ему нечего жрать и он валяется где-нибудь, сра­женный болезнями.

К.: Возможно, именно в тот момент этот человек узна­ет, что любовь к существованию иллюзорна. Многие люди пришли к своей Сути как раз под давлением и тиранией, в экстремальных ситуациях, в абсолютном лишении любви. В экстремальности она высвобожда­ется. Высвобождение — это отделение восприятия от того, что восприятие воспринимает.

В.: Существует достаточное количество страдающих, которые умирают в глубоком страдании и не имеют никакого понятия о нем.

К.: Откуда ты знаешь?

В.: Возможно, я просто боюсь этого.

К.: Сейчас?

В.: Это всегда сводится к одному и тому же.

К.: Сейчас есть страдающий?

В.: Да, я в этом уверена. Если не здесь, то на улице.

К.: В случае необходимости в следующей жизни. В.: Или вот я. Есть я.

К.: Да, это «я есть» уже начало страдания. Если «я есть» — это твоя реальность, то из этого всегда возни­кает что-то еще: концепция того, какой должна быть эта реальность. Тогда ты являешься идеей, которая яв­ляет себя в следующих идеях. Пока ты остаешься этим, оно полно страдания. На самом деле ты свободна. Ты не «я»-мысль и ее тоска по чему-либо, ты не отраже­ние того, что есть страдание. Ты — Источник. Ты — аб­солютная Свобода.

В.: И это относится ко всем остальным?

К.: Каким остальным?

 








Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 stydopedia.ru Все материалы защищены законодательством РФ.