ГЛАВА XXVI. ИНДУСТРИАЛЬНАЯ СИСТЕМА И ГОСУДАРСТВО

Квалифицированные кадры имеют решающее значение для преуспевания индустриальной си­стемы. Образование и обучение, от которых за­висит их формирование, обеспечиваются глав­ным образом государственным сектором эконо­мики. В отличие от этого источником капитала, игравшего в свое время решающую роль, слу­жит преимущественно частный сектор экономи­ки. Рынок для наиболее передовой техники и все то, что лучше всего поддается планирова­нию, тоже находятся в государственном секто­ре. Множество научных и технических нов­шеств поступает из государственного сектора или же субсидируется либо государством, либо содержащимися на государственные средства университетами и исследовательскими институ­тами. Государство регулирует совокупный спрос на продукты индустриальной системы, что является неотъемлемым условием ее плани­рования. И государство осуществляет — прав­да, все еще робко и нерешительно, подобно тому как правоверный церковник взирает на фри­вольную статую,— регулирование цен и зара­ботной платы, без которого цены продуктов ин­дустриальной системы не могут быть устойчи­выми. Поистине современная организованная

экономика вылеплена рукой капризного ваятеля. Ибо как иначе можно объяснить, что удовлетворение столь многих нужд, как бы неотвратимо соединившихся, что­бы вызвать к жизни систему, все еще именуемую систе­мой свободного предпринимательства, на самом деле столь сильно зависит от государства?

Индустриальная система действительно неразрывно связана с государством. Развитая корпорация в важней­ших отношениях является орудием государства. А в важных делах государство выступает как орудие индус­триальной системы. Совершенно иначе трактует этот вопрос общепринятая теория. Последняя предполагает и утверждает, что между государством и частным дело­вым предприятием имеется четкая граница. Положение этой границы — что именно отведено государству и что предоставлено частному предприятию — говорит о том, является ли данное общество социалистическим или не­социалистическим. Это самое важное. Как либералы, так и консерваторы считают аномалией любой союз между государственными и частными организациями. Для либерала это означает, что государственная власть используется частными лицами для извлечения выгод и наживы. Для консерватора это означает, что высокие прерогативы частной собственности утрачиваются пос­ледней и переходят к государству. На деле же в индуст­риальной системе граница между частной и государ­ственной сферами компетенции неразличима и в значи­тельной степени условна, а ненавистный союз между го­сударственными и частными организациями нормален. Стоит только осознать эту истину, и становятся понят­ными основные тенденции американской экономики и американской политической жизни. Немного есть воп­росов, при решении которых усилия, затраченные на то, чтобы освободиться от ходячих представлений, вознаг­раждались бы более щедро.

Отношения между техноструктурой и государством весьма отличаются от отношений между государством и предпринимательской фирмой. С этого отличия мы и на­чинаем наш анализ.

Отношения между государством и предпринимательс­кой корпорацией, как и все другие экономические отно­шения, носили преимущественно денежный характер Они отличались также неустойчивостью, обнаруживая при этом тенденцию превратиться в игру с нулевой сум­мой. Допустим, что более сильной стороной являлась бы корпорация. В таком случае она не зависела бы от го­сударственных ограничений. Возможно даже, что она использовала бы власть государства для увеличения своих доходов. Если же более сильной стороной явля­лось бы государство, то оно ограничивало бы власть час­тного предпринимателя и тем самым его прибыли. Если бы мощь государства была чрезвычайной, то оно, веро­ятно, вступило бы на путь социализации подобных пред­приятий. Одна сторона воспользовалась бы слабостью другой стороны. Чтобы избежать господства государ­ства над бизнесом или бизнеса над государством, обе стороны должны были бы находиться в состоянии по­стоянной бдительности.

Таково было обычное представление о взаимоотноше­ниях между государством и предпринимательской корпо­рацией. Принято думать, что соотношение сил в этой об­ласти со временем менялось. Семьдесят пять лет назад в Соединенных Штатах считалось само собой разумею­щейся истиной, что преобладающей силой является кор­порация. Страх вызывала перспектива контроля бизнеса над государством. Люди острого ума разделяли мне­ние Маркса, что государство является исполнительным

комитетом капиталистического предприятия. Однако с течением времени страх перед господством бизнеса убывал, между тем как страх перед господством госу­дарства возрастал. Корпорацию в свое время называли спрутом. Этот образ стал применяться в отношении го­сударства. Если в былые времена предприниматели для обсуждения нужд своего класса встречались в сенате, то впоследствии они стали собираться на конференции, чтобы покритиковать намерения Вашингтона. Игра в гольф, которая когда-то давала им возможность объеди­нять свои силы для воздействия на те или другие сторо­ны общественной жизни, стала поводом для обмена жа­лобами на бюрократов. Как первоначальная боязнь гос­подства корпораций, так и последующая боязнь господ­ства государства являлись отражением условий, в которых находилась предпринимательская корпорация. Хотя оба опасения продолжают влиять на современные позиции в этом вопросе, ни одно из них не отражает су­ществующего ныне положения.

Как уже отмечалось, связь между предпринима­тельской корпорацией и государством была в соответ­ствии с принципом совместимости преимущественно денежной связью. Государство могло предлагать много такого, что сулило денежную выгоду, а посредством налогообложения и регулирования оно имело возмож­ность помешать корпорации извлекать прибыль. Пред­принимательская корпорация в свою очередь была в со­стоянии щедро оплачивать то, что ей требовалось. И она имела перед собою мало законодательных и прочих ба­рьеров, которые могли бы помешать ей поступать таким образом.

Так, посредством таможенных пошлин государство могло защитить предпринимателя от иностранной кон­куренции. Оно могло также предоставить льготные ус­ловия пользования государственными железными доро-

гами, электроэнергией или другими коммунальными ус­лугами. Государство владело землями, месторождения­ми полезных ископаемых, лесами и другими природны­ми ресурсами, право эксплуатации которых могло быть предоставлено частным лицам. Государство могло осво­бодить от налогов или смягчить налоговое бремя. Оно могло обеспечить моральную или вооруженную поддерж­ку в деле усмирения непокорных рабочих. И еще одно важное обстоятельство: все эти и другие блага могли пре­доставляться или не предоставляться на основе сравни­тельно простых решений.

Предпринимательская корпорация в свою очередь была в состоянии мобилизовать финансовые ресурсы для достижения политических целей, сулящих ей выго­ды. Предприниматель объединяет в своем лице право на получение доходов с предприятия и право распоряжать­ся ими. Следовательно, в его распоряжении имеются средства для покупки голосов избирателей, законодате­лей и законодательных актов. Если предприниматель связан некоторыми юридическими ограничениями, ка­сающимися расходования средств корпораций на поли­тические цели, то он имеет возможность перевести не­обходимые средства самому себе и своим приближен­ным в качестве дивидендов, а также тратить деньги из спецфонда как руководитель корпорации. Купленные таким образом у государства блага и выгоды достаются предпринимателю. Это обстоятельство наряду с подчи­нением всей деятельности предприятия денежным по­буждениям означало, что у предпринимательской кор­порации имелись все стимулы к тому, чтобы тратить средства с целью добиться политических выгод. Финан­совые ресурсы корпораций могли быть полностью ис­пользованы для достижения политических целей, при­чем такими людьми, которые получали от этого личную выгоду.

В обществе, где экономическая деятельность строго подчинена денежным мотивам, господство этих мотивов в отношениях между хозяйственной фирмой и государ­ством представляется нормальным. Обычно исходят из того, что в таком обществе государственные служащие не очень-то склонны упускать возможности извлечь де­нежную выгоду. И это не кажется чем-то абсолютно не­законным. Если общество одобряет и восхваляет дела­ние денег как высшую социальную задачу, то государ­ственные служащие часто считают естественным, что они продают себя или свои решения по цене, приемле­мой для покупателей.

Во времена расцвета предпринимательской корпора­ции все это имело место Общеизвестны факты господ­ства компаний над городами и целыми штатами — «Са­терн Пасифик» над Калифорнией, «Анаконды» над Мон­таной, угольных и сталелитейных компаний над Пен­сильванией, автомобильных компаний над Мичиганом. Считалось само собой разумеющимся, что конгрессме­ны и сенаторы должны выступать как представители (оплачиваемые или вознаграждаемые иным способом) промышленных фирм своего штата или округа. От лю­дей, финансируемых или контролируемых подобным об­разом, предпринимательская корпорация получала мно­гое из того, что ей требовалось. Власть корпораций не была абсолютной, но она была достаточно широка, что­бы оправдывать представление о господстве корпорации как нормальном явлении общественной жизни

Вплоть до наших дней независимый предпринима­тель-подрядчик по строительству шоссейных дорог, стра­ховая фирма, владелец недвижимости, ростовщик — это наиболее важный источник средств, предназначенных для политических целей, и главный из уцелевших носи­телей политического влияния, купленного за деньги. Все люди, которые получили в новейшее время наиболь-

шую известность в этой широкой сфере, были независи­мыми предпринимателями. Техасские нефтяные дель­цы, почти единственные среди современных бизнесме­нов, до сих пор способны добиваться полной покорности от депутатов их штата в конгрессе.

Располагая ресурсами для покупки у государства благоприятных возможностей заработать деньги, пред­принимательская корпорация была вместе с тем незави­симой от государства. Ее прибыли зависели от рынка, и действовала она сообразно с этим. Если бы корпорации понадобилось бороться с государством, то эта борьба, возможно, причинила бы ей материальный ущерб, но исход не был бы смертельным.

С течением времени, как уже отмечалось, страх перед перспективой господства корпорации над государством исчез и сменился страхом перед перспективой господ­ства государства над бизнесом. Эта перемена произош­ла главным образом в 30-х годах. Она была вызвана дву­мя причинами: ростом профсоюзов и реакцией государ­ства на новые нужды индустриальной системы.

Великая депрессия дала сильный толчок развитию профсоюзного движения. Отняв у рабочего возмож­ность перемены места работы и тем самым увеличив элемент принуждения в его привязанности к выполняе­мой работе, депрессия ослабила все то, что побуждало рабочего разделять цели своего работодателя. Она по­высила значение профсоюза для рабочего. Рабочий нуждался в его помощи, чтобы оказать сопротивление попыткам снижения заработной платы. По мере того как сокращались возможности перемены места работы, профсоюз компенсировал слабость рабочего и смягчал ощущение принудительности его труда А так как в этих

благоприятных условиях рос их членский состав, проф­союзы становились политическим фактором; их влия­ние на государство было признано столь же отрицатель­ным, как и их роль по отношению к корпорации. Недо­статок финансовых ресурсов профсоюзы возмещали обилием голосов избирателей. Они обрели союзника в лице нарождавшегося сословия педагогов и ученых¹, ко­торым издавна было свойственно чувство отчужденнос­ти по отношению к предпринимательской корпорации. Эти силы, получавшие вдобавок известную поддержку от фермеров, составляли ядро рузвельтовской коали­ции. В таких условиях бизнесменам легко было вообра­зить, что они вот-вот окажутся под политической влас­тью государства, в котором доминирующую роль будут постоянно играть профсоюзы и «интеллектуалы».

Тем временем предпринимательская корпорация неуклонно уступала место развитой корпорации и кон­тролю со стороны техноструктуры. При обследовании 200 крупнейших нефинансовых корпораций в 1930 г. Берли и Минз установили, что в этот период 44% общего числа обследованных фирм и 58% их совокупного капи­тала действенно контролировались их управляющими².

Возможности прямых политических действий, кото­рыми располагает техноструктура, гораздо более огра­ниченны, чем возможности предпринимателя. Это об-

¹ В тот период это еще было скорее сословие педагогов, чем ученых.

² Иначе говоря, совет директоров подбирался скорее уп­равляющими, чем акционерами, а совет в свою очередь подбирал управляющих (Adolf Berle and Gardiner Means, The Modern Corporation and Private Property, New York, 1934, p 94) Что касается действенного конт­роля над важными решениями, о котором говорилось в главе VIII, то здесь процесс эрозии власти собственни­ков зашел, несомненно, гораздо дальше.

стоятельство имеет первостепенное значение. Пред­ставители техноструктуры не являются получателями прибылей корпорации. Принятый в свое время закон (он оставался лишь жестом), призванный ограничить политические преимущества коммерческого предприя­тия, вытекающие из его богатства, наложил запрет на использование средств корпорации для политических целей. Предпринимателя это не особенно смущало: как уже отмечалось, он имел возможность переводить необходимые средства на свой собственный счет в виде дивидендов и затем безнаказанно расходовать их. Но представители техноструктуры не могут этого де­лать — они не получают дивидендов.

У них нет и побудительных причин поступать таким образом. Подкуп чиновников, покупка голосов избирате­лей или неразборчивое использование финансового могу­щества для воздействия на решения государственной власти (как, например, угроза увольнения рабочих или закрытия завода) — все это действия не очень-то почтен­ные. Они часто становятся предметом неприятной глас­ности. Во всех случаях взяточничества имеется опас­ность, что берущий взятку будет пойман и что он будет публично разоблачен всеми, кто не получил свою лепту, и более ловкими из тех, кто ее получил. Предпринима­тель часто шел на этот риск: плащ кровожадного про­мышленного пирата не особенно стесняет, если тебе дос­тается добыча. Но ради жалованья на это не пойдешь.

Политическая активность техноструктуры сковыва­ется также ее коллегиальным характером. Политичес­кое лидерство, агитация и политические действия — это деятельность одиночек; людям, привыкшим действо­вать в качестве группы, она не по душе. Развитая корпо­рация управляется комитетами. Подкуп законодателей или даже предвыборная агитация осуществляются, в об­щем, людьми, действующими в одиночку.

Отмеченную особенность техноструктуры не следу­ет понимать слишком широко. Техноструктура имеет легкий доступ к средствам массового общения — прес­се, телевидению, радиовещанию. В развитых корпора­циях, особенно нуждающихся в благоприятных полити­ческих акциях (примером в этой области могла служить в прошлом винодельческая промышленность), админис­траторы выплачивают самим себе такие оклады, кото­рые позволяют производить известные затраты на поли­тические цели. Развитые корпорации до сих пор прибе­гают к мелкому взяточничеству, чтобы провести или про­валить в законодательных органах соответствующие законы. Они располагают достаточными средствами для лоббизма посредством убеждения, отличного от старых форм прямой купли законодателей или голосов избирате­лей. Но остается в силе следующий вывод: технострукту­ра развитой корпорации гораздо менее способна мобили­зовать финансовые ресурсы для политических целей, чем предпринимательская корпорация, она не имеет для этого таких стимулов и вследствие своего группового характера гораздо менее эффективна в области прямых политических действий.

Сопротивление возросшей в 30-х годах силе государ­ства, равно как и сопротивление возросшей силе проф­союзов, возглавлялось не развитой корпорацией, а уце­левшими предпринимателями. Это сопротивление свя­зано с именами Эрнста Вейра, Томаса Гердлера, Генри Форда, Дюпона и Сьюэла Эйвери. «Дженерал моторс», «Дженерал электрик», «Юнайтед Стейтс стил» и другие развитые корпорации были гораздо более склонны при­мириться с такими новшествами, как закон о восстанов­лении промышленности, относиться несколько более философски к Рузвельту и приспособиться в других от­ношениях к «Новому курсу».

Но это не все. Мы видели, что многие правительствен­ные мероприятия оказывают на предпринимательскую корпорацию совсем иное действие, чем на развитую корпорацию. То, что наносит ущерб первой, оказывает­ся благом для второй. Это начало ясно вырисовывается в 30-х годах и стало еще очевиднее в последующее вре­мя. Ярким примером явилось регулирование совокупно­го спроса. Такое регулирование имеет — мы в этом дос­таточно убедились — существенное значение для эф­фективного планирования индустриальной системы и, следовательно, для того, чтобы техноструктура чувство­вала себя уверенно и преуспевала. Крупный государ­ственный сектор, поддерживаемый системой прогрес­сивных налогов в сочетании с такими дополнительными средствами против снижения частных доходов, как страхование от безработицы, сам по себе не является благом. Но он образует основу механизма регулирова­ния. Налог на доходы корпораций, являющийся главной частью этого механизма, представители технострукту­ры платят не из своего кармана. Его бремя ложится на акционеров или же перекладывается (если корпорация контролирует цены) на потребителей. Для технострук­туры взносы на социальное страхование и связанные с ними учет и отчетность представляют собой проблемы чисто административного характера.

В отличие от этого предпринимательская корпора­ция меньше нуждалась в регулировании совокупного спроса и ее хозяева гораздо больше заботились об из­держках производства. Находясь на более ранней ступе­ни развития, она меньше занималась планированием. Поэтому колебания спроса тревожили ее не столь сильно.

За отсутствие прибылей предприниматель нес ответ­ственность перед самим собой; оно было, конечно, не­приятно, но не обязательно грозило банкротством. На попечении предпринимателя было меньше народа. Так как он в принципе стремился получать максимум при­были, это со временем приводило к росту налогов на до­ходы корпорации и на его собственные доходы. Увели­чивались также его расходы, связанные со взносами на социальное страхование, взимаемыми с корпорации. Равным образом возрастали его административные рас­ходы и административные заботы.

Другие формы приспособления государства к нуж­дам индустриальной системы тоже оказывали неодина­ковое действие. Предпринимательская корпорация, опять-таки в результате ее низкого уровня развития, меньше нуждалась в квалифицированных кадрах, по­ставляемых государством. Так как она использовала более простую технику, она меньше выигрывала от го­сударственной поддержки научных исследований и по­исков новых возможностей сбыта. В условиях разви­той корпорации профсоюзы, поощряемые и поддержи­ваемые государством, выполняют, как мы только что видели, роль помощников и связных; с точки зрения предпринимательской корпорации их целью по-пре­жнему является захват возможно большей доли при­былей. Государственное регулирование цен, которое для развитой корпорации означает помощь в деле обес­печения стабильности цен и заработной платы, порой становится фактором уменьшения доходов предприни­мателя.

Характеризуя это различие, слишком сгущать крас­ки не следует. Но наличие тенденции бесспорно. То, что на первый взгляд казалось пагубным увеличением власти государства, обернулось ущербом главным об­разом для предпринимательской корпорации. Развитой

корпорации этот процесс не причинил вреда. Он ско­рее отражал факт приспособления государства к ее нуждам.

Начиная с 30-х годов страх бизнеса перед государ­ством стал как будто всеобщей и постоянной особеннос­тью американского политического климата. «Оппози­ция по отношению к государству — это нечто большее, чем недовольство политикой данной партии или данно­го правительства. Кредо (американского бизнеса) со­держит в себе недоверие и презрение ко всем полити­кам и бюрократам независимо от того, какую партию они представляют и какую политику проводят»¹.

Но внешность обманчива. До сравнительно недав­него времени настроения и взгляды в мире бизнеса в этой области определялись предпринимателями. Не связанные в политическом отношении с какой-либо организацией, они высказывались более откровенно. В отличие от представителей техноструктуры у предпри­нимателей имелись основания для недовольства. Пред­ставители техноструктуры молчали или же повторяли жалобы предпринимателей, потому что это считается признаком хорошего тона бизнесмена. Бывало и так, что они защищали лишь свое право самостоятельно ре­шать внутрифирменные вопросы. Служащие коммер­ческих предприятий продолжали по инерции повторять заученные причитания предпринимателей. Последние же не понимали, что главным источником их неурядиц являлось приспособление государства к нуждам разви­той корпорации, предприниматели не понимали, что они фактически стали жертвами молчаливого сговора между другими бизнесменами и государством.

¹ Francis X. Sutton, Seymour E. Harris, Carl Kaysen and James Tobin, The American Business Creed, Cambridge, 1956.

Сейчас мы можем подвести итоги. Мир бизнеса в его от­ношении к государству характеризуется чем угодно, но только не однородностью. Он был однородным в то вре­мя, когда предприниматель и предпринимательская кор­порация обладали подавляющей и прямой политической властью — властью над голосами избирателей и над за­конодателями. Развитая корпорация не имеет подобной власти. Зато она добилась весьма благоприятного для нее приспособления государства к ее нуждам. Для уце­левших предпринимателей это приспособление оказа­лось гораздо менее благоприятным. Их позиция во взаи­моотношениях с государством была значительно ослаб­лена. Им казалось, правда, что в мире бизнеса они пользуются всеобщей поддержкой, но в действительно­сти это было не так¹. Развитая корпорация постоянно стремилась ко многому из того, чему предприниматель больше всего сопротивлялся.

¹ В 1964 г независимые предприниматели, крупные и мел­кие, поддерживали Голдуотера Его программа внутрен­ней политики — ограничение прав федерального прави­тельства, меньшая ориентация на прогрессивные налоги, враждебное отношение к социальному страхованию — отвечала их интересам С интересами техноструктуры она была несовместима, и примечательно, что очень многие ее представители перешли на сторону демокра­тической партии. Об изменении политической ориента­ции бизнесменов во время выборов 1964 г , в том виде, как оно обнаруживается при анализе данных о пожерт­вованиях на проведение избирательной кампании, см. Herbert E. Alexander and Harold В Meyers, The Switch in Campain Giving, «Fortune», November, 1965

Представляется очевидным, что на данной стадии развития политическая позиция развитой корпорации не является вполне четкой. Способность и стимулы к прямому политическому действию — управлению пове­дением избирателей, контролю над законодательными органами, продвижению законодательных актов — у нее, как мы видели, гораздо слабее, чем у ее предше­ственника — предпринимательской корпорации. Но в то же время общее направление государственной поли­тики весьма благоприятствовало ее интересам. Если бы речь шла о простой случайности, то с точки зрения раз­витой корпорации это одно из самых счастливых в исто­рии стечений обстоятельств. Однако было бы странно трактовать как случайность столь важное явление, на­блюдающееся в исследуемой нами системе, все части которой так тесно взаимосвязаны. И в нем действитель­но нет ничего случайного. Утратив прямую политичес­кую власть, индустриальная система в целом и развитая корпорация в частности приобрели другие, куда более важные методы влияния на общественные дела. Этим и объясняются благотворные, с их точки зрения, тенден­ции в политике государства.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: