МЕРЗОСТЬ ПРЕД БОГОМ И ЛЮДЬМИ»: РЕВОЛЮЦИЯ КАК ДУХОВНЫЙ ВРАГ И РАЗРУШИТЕЛЬНИЦА РОССИИ 4 глава

В принятии Государем решения пойти на отречение немаловажную роль сыграло и всеобщее предательство генералитета, также соблазненного тогда «демократической» демагогией революционно настроенной интеллигенции (в том числе и «думцев»); чрезвычайно, в частности, показательно, что из всех тогдашних генералов верность своей воинской присяге Царю сохранил только один — благороднейший, подло убитый впоследствии петлюровцами, генерал-лейтенант, граф Ф. Келлер²²⁵.

Вскоре, однако, многим из этих генералов самим пришлось вкусить все те прелести «свободы», ради которой (и ради якобы спасения России) они подталкивали Царя к отречению. Уже через четыре с половиной года после большевистского переворота церковный историк Н. Тальберг писал о некоторых из них: «Алексеев бесславно умер, убедившись в падении России, У которой отняли Царя, и развале армии, лишенной Верховного Главнокомандующего. Брусилов, пройдя через унижения перед Керенским раненный во время восстания большевиков, в мирной обстановке кабинета, влетевшим в комнату снарядом, вынужден теперь служить у них Эверт умер. Адмирал Непенин погиб в первые же дни бунта. Рузский был замучен большевиками. Родзянко, пользующийся всеобщим презрением блуждает по Сербии.

И невольно вспоминаются слова из молитвы за Царя- "Господь гневом Своим смятет я [т. е. «их» (церк.-славянск.). - Г. М.}, и снесть их огнь" (Пс. 20)».

О слишком поздно пришедшем понимании всей страшной сути переворотов 1917 года ярко свидетельствуют, например, исполненные горького раскаяния строки из дневника знаменитого героя первой мировой войны, генерала Брусилова (написанные им в России уже на закате дней)-«Я... глубоко верую и твердо знаю, что не сатанинским пигмеям (красным ораторам) вытравить веру Христову из нас...

У меня были завязаны глаза, я считал долго русскую революцию народной, выражением недовольства масс против старого порядка Теперь я прозрел. Это... вопрос, поставленный ребром о всей христианской культуре всего человечества! Гонение на Церковь, на лучших духовных лиц развращение детей и юношества, искусственная прививка им пороков приучение детей к шпионажу (в школах выспрашивание у малолетних есть ли дома иконы, ходят ли родители в церковь, вспоминают ли старину?) разрушение семьи - это всё русскому рабоче-крестьянскому народу не нужно. (Как не нужно и разрушение старинных кладбищ и памятников стоящих там на могилах более сотни лет... Это надругательство над кладбищами не русскими выдумано...) Это необходимо антихристовым детям каковы и есть большевики-коммунисты, руководимые ещё более высокой инстанцией черной силы врагов Христа,, Одна у меня мольба к Богу избавить нас от антихристовых детей, одна надежда, что Христос не может быть побеждён сатаною, и этого не будет! Но наказаны мы сильно по грехам нашим и должны еще много претерпеть».

„Не может, конечно же, быть случайностью то, что именно в самый день отречения Государя - 2 (15) марта 1917 года в селе Коломенском тогдашнем ближайшем Подмосковье, в подвале известной древней Вознесенской церкви был обретена весьма известная ныне икона Божией Матери «Державной». Обретение ее состоялось после того, как крестьянке Евдокии Адриановой дважды являлась во сне Богоматерь сказавшая ей-«Есть в селе Коломенском большая черная икона. Ее нужно взять и сделать "красной" [церк.-славянск. — красивой: то есть освободить из-под вековой копоти красоту святых ликов Марии и Богомладенца Христа. — Г. М. Пусть молятся».

Как удалось впоследствии установить, первоначально это икона принадлежала московскому женскому Вознесенскому монастырю, но во время нашествия Наполеона в 1812 году была спрятана в Коломенском, где затем и осталась.

Царственный образ Богородицы, восседающей на престоле, держава и скипетр в Ее руках — все эти знаки власти и притом нетрадиционный для богородичных икон алый цвет одежд (скорее царской порфиры, чем традиционного мафория) как бы особо указывали на то, что с уничтожением монархии в России Сама Матерь Божия становится Царственной Возглавительницей Святой Руси, — страны, отныне вступившей на путь мученичества за веру.

15 (28) августа 1917 года в Москве открылся долгожданный Поместный Собор Православной Российской Церкви, работавший с перерывами более года — до 7 (20) сентября 1918 года. Соборные заседания продолжались и под гром артиллерийской канонады во время октябрьского расстрела Кремля большевиками, для которых национальные святыни Руси не значили ровным счетом ничего или даже вызывали отвращение.

Заседание 28 октября (10 ноября) ознаменовалось вынесением исторического постановления о восстановлении Патриаршества в России, а именно было провозглашено:.

«1. В Православной Российской Церкви высшая власть — законодательная, административная, судебная и контролирующая — принадлежит Поместному Собору, периодически, в определенные сроки созываемому, в составе епископов, клириков и мирян.

2. Восстанавливается Патриаршество, и управление церковное возглавляется Патриархом.

3. Патриарх является первым между равными ему епископами.

4. Патриарх вместе с органами церковного управления подотчетен Собору».

Уже через неделю — 5(18) ноября 1917 года Собором был избран Патриарх. Им стал митрополит Московский Тихон (Белавин; 1865—1925), отличавшийся спокойной трезвой рассудительностью и душевной добротой.

В заседаниях Поместного Собора приняли участие представители всех православных кругов России: среди 564 членов его было 80 архиереев, 129 священников, 10 диаконов, 26 псаломщиков, 20 монашествующих (архимандритов, игуменов и иеромонахов) и 299 (!) представителей мирян.

Миряне впервые получили полное право участия как в обсуждении всех вопросов, рассматривавшихся на Соборе, так и в непосредственной выработке соответствующих постановлений. В то же время права епископата при этом ничуть не ущемлялись, поскольку все соборные решения — и догматического, и канонического характера — признавались вступившими в силу только после ответственного их утверждения на совещании епископов. Впрочем, прямо скажем, участие мирян не всегда способствовало выработке Собором действительно православных и церковно-мудрых решений: если уже даже часть епископата была тогда внутренне затронута ядом внутренне эгоистичного и, по существу, недуховного, вульгарного либерализма, то что говорить о некоторых из мирян, чье гражданское «свободолюбие» порой не имело ничего общего с истинным понятием свободы — в Духе Святом! И неудивительно, что именно эти псевдохристианские либералы составили в дальнейшем основную питательную среду для всех раскольников и отступников от Православия и сами стали ядром просоветской «пятой колонны» церковных деятелей, выступивших в дальнейшем против Патриарха Тихона и образовавших параллельную неканоническую, так называемую «обновленческую Церковь».

Как восприняла думающая Россия все эти церковные события? Характеризуя самый факт окончания синодального периода в 1918 году, историк, будущий протоиерей Георгий Флоровский писал всего лишь через несколько лет после этого: «В судорожном водовороте революционного процесса незаметно совершился великий сдвиг: восстановился патриарший престол... возродилось соборное начало в поместной Церкви российской. Этого события нельзя укладывать единственно в рамки публичного и канонического права, нельзя воспринимать его в категориях социально-политических, как "освобождение Церкви от пленения государством, от казенщины этой убийственной", как восстановления "нормальных отношений между Церковью и государством". Глубинным существом своим оно лежит в плоскости совершенно иной»; и, вспоминая великих святых, сиявших своим благочестием в Русской Церкви и в ее беспатриарший период пленения государством, историк затем продолжает: «...бесспорно — что-то роковое и тягостно-тревожное было в том, что эти яркие светильники церкви учащей поспешно уходили в затвор, что сияние угодников и подвижников в туманной атмосфере повседневности распылялось в какое-то неясное, хотя и светлое, млечное облако. — В тиши монастырских келий переводились — а "около стен церковных" изучались — творения святоотеческие, а "официальная" богословская наука питалась не ими, а "научным опытом" инославного запада, стараясь приспособить его достижения к текущим нуждам жизни. Догматические и нравственные системы переводились с католических и протестантских образцов, причем часто проскальзывали мимо внимания вопиющие отклонения от церковного правомыслия (вроде "юридического" истолкования Искупительной Жертвы Спасителя); по тем же образцам, а не по отеческим заветам толковалось священное писание. На место жизненного предания церковного становилась школьная мудрость, отравленная ересью и расколом. Замирало учительное слово, ибо искало себе вдохновения в мертвенной риторике Массильона и Боссюэта, Арндта и Берсье... Как и во всей цельности народной жизни, так и в области церковной, сверху был наложен отяготительный пласт "европейской" техники, который, как инородное тело, мутил и коверкал органический рост.

И это тяжелое испытание кончилось: кончился "западнический" период русской церковной истории. И на наших глазах поместная русская церковь, не выступая ни на шаг из самим временем освященных форм и одеяний, стала действенной, горящей, властною и учительной, — снова, как древле, сделалась церковью торжествующей — в силе Духа, с какою бы давно не являющеюся силой натиска ни бушевали вокруг нее богоборческие стихии злого, сатанинского начала, какие бы исключительные соблазны ни терзали теперь христианскую совесть, сколько бы ни было отступничеств и падений... Надо с верою идти в церковную ограду, под сень храма... чтобы, соревнуя пути преп. Сергия и Святителя Филиппа, первосвятителя Московского и мученика, с новою силою дерзновения смиренного выходить в бушующую жизнь и в ней творить не дело свое, а дело Христово, созидать по кирпичикам в душах человеческих обетованную и взыскуемую — Господню Весь».

Новоизбранному Патриарху Тихону сразу же пришлось действовать в совершенно новых политических условиях, наступивших после возглавленного В. Лениным (Ульяновым) и Л. Троцким (Бронштейном) большевистского переворота 1917 года, — среди того полнейшего революционного беззакония и бесчеловечного цинизма власти, что стали основой новой.

— коммунистической, богоборческой (а значит, отныне лишь псевдороссийской) — «государственности» «страны Советов».

Показательно, что о принципиальной изначальной беззаконности власти «диктатуры пролетариата» сам В. Ленин высказывался весьма определенно, давая (как «юрист» по образованию) следующее ее четкое определение: «Власть, осуществляемая партией, опирающейся на насилие и не связанной никакими законами». Разъясняя эту ленинскую разбойничью позицию, его близкий соратник Пятаков подчеркивал, что «главное.

— в "несвязанности никакими законами ", Он пишет: "Все, на чем лежит печать человеческой воли, не должно, не может считаться неприкосновенным, связанным с какими-то непреодолимыми законами"; "Тогда область возможного действия расширяется до гигантских размеров, а область невозможного сжимается до крайних пределов, до нуля". Это и есть та идеология, в которой политический террор был лишь одной из деталей» .

Не менее откровенен в своих высказываниях относительно сути «революционной законности» был и руководитель аппарата ВЧК М. Лацис, заявлявший: «Мы истребляем буржуазию как класс. Не ищите на следствии материалов и доказательств того, что обвиняемый действовал делом или словом против советской власти. Первый вопрос, который мы должны ему предложить, — к какому классу он принадлежит, какого он происхождения, воспитания, образования или профессии. Эти вопросы и должны определить судьбу обвиняемого. В этом — смысл и сущность красного террора».

Октябрьский переворот, однако, был не только беззаконным, но и предательским — по отношению уже не к прежней власти, а к русскому народу, ко всей стране в целом, ведшей тогда кровопролитнейшую войну с Германией, — войну, вступавшую тогда как раз уже в стадию своего завершения (причем — победного для России). Такая предательская позиция большевиков-ленинцев, еще ранее всячески старавшихся разложить русскую армию, была на руку немцам, которые, как известно, и перебросили Ленина с целой группой революционеров из Швейцарии в Россию для проведения здесь подрывной работы — на всё те же немецкие деньги!

Ныне уже хорошо известно и документально подтверждено постоянное предательское сотрудничество большевиков с немцами в период первой мировой войны — через посредничество Гельфанда-Парвуса, финансиста революции и одного из авторов антироссийской большевистской программы.

«Уже в 1914 году Гельфанд составил подробный план организации и оплаты антивоенной и антиправительственной, антисамодержавной истерии в прессе, финансирования газеты "Правда" и листовок, организации забастовок на важнейших для жизнеобеспечения во время войны направлениях и предприятиях... Проект "революционной технологии" со списком партий, которые должны были стать движущими силами революции, с планом сфер действий и расписанием на 20 страницах был положен на стол внешнеполитическому ведомству в Берлине (в архиве которого этот документ до сих пор хранится) и после утверждения передан Ленину. На это регулярно переводились колоссальные средства... Уже в 1915 году Гельфанд-Парвус сам зафиксировал получение "миллиона рублей в банкнотах на ускорение революционных процессов в России через ведомство немецкого посольства в Копенгагене". Эта его запись хранится в ГАРФ».

По просьбе Ленина, с помощью Парвуса в Россию для подрывной деятельности из политической эмиграции весной 1917 г. было отправлено более 400 большевиков. Группу из 30 человек во главе с Лениным (в экстерриториальном вагоне, проходившем через Германию из Швейцарии) сопровождали два немецких офицера. В германских архивах сохранилось письмо, от 8 апреля 1917 года, зам. начальника Генштаба генерала Э. Людендорфа к начальнику военной разведки полковнику Николаи, в котором он поздравлял последнего за отличную работу по Ленину и подчеркивал, что «возвращение Ленина в Россию — самый большой успех операции». Согласно архивным документам — «большевики получили от германского правительства в общей сложности 50 млн. марок на революцию в России».

Значительную роль в финансировании революции в России — для подрыва мощи возможного будущего конкурента на мировой арене — сыграли тогда и банки США²⁴¹.

Естественно, что большевистское правительство, применяя — в природной его ненависти как ко Христу, так и к Его стране, православной, истинной России, — любые формы беззакония, сочло необходимым прежде всего лишить всякой государственной легитимности своего основного обличителя и духовного противника — Церковь. Уже в декабре 1917 года так называемый «Совет народных комиссаров (Совнарком)» создал комиссию по подготовке декрета об отделении Церкви от большевистского государства, в состав которой вошли: нарком юстиции П. Стучка, нарком просвещения А. Луначарский, член коллегии комиссариата юстиции П.Красиков, профессор права М. Рейснер (отец комиссара Ларисы Рейснер) и священник-расстрига М. Галкин. В газете партии эсеров «Дело народа» от 31 декабря был опубликован проект декрета.

В ответ на это Святейший Патриарх Тихон 19 января (1 февраля) 1918 года обратился с посланием к нации, известное как «послание с анафемой», в котором он открыто проклял («анафематствовал») большевиков, их советскую власть и всех их пособников — на все времена. Тем самым через это послание Церковь бесстрашно выступила тогда с обличением антинародной и антироссийской, но главное и прежде всего, в основе своей — антихристианской, «злобесной» сущности коммунистического учения и коммунистической власти как таковых.

Обращаясь к новой власти, Патриарх, естественно, взывал и ко всем россиянам — ведь в первую очередь именно для них и было составлено это послание: цену самим большевикам Тихон знал, и ему было ясно, что они останутся глухи к его обличениям.

В этом замечательном документе Патриарх, надеясь еще тогда на поддержку русского народа, четко высказал свое непримиримое отношение к богоборцам, заявив: «... то, что творите вы, не только жестокое дело, это поистине дело сатанинское, за которое подлежите вы огню геенскому в жизни будущей — загробной и страшному проклятию потомства в жизни настоящей — земной... Властью, данною Нам от Бога... анафематствуем вас, если только вы носите еще имена христианские и хотя по рождению своему принадлежите к Церкви Православной». При этом Патриарх обратился и ко всем православным верующим России с церковным запретом на какое-либо духовное общение с большевиками и с призывом к религиозному противостоянию им: «Заклинаем и всех вас, верных чад Православной Церкви Христовой, не вступать с таковыми извергами рода человеческого в какое-либо общение... Противостаньте им силою веры вашей, вашего властного всенародного вопля, который остановит безумцев и покажет им, что не имеют они права называть себя поборниками народного блага, строителями новой жизни по велению народного разума, ибо действуют даже прямо противно совести народной».

В связи со сказанным заметим, что из текста этого документа становится особенно понятно, почему многие архипастыри и пастыри Православной Церкви неустанно предупреждали (как предупреждают и ныне!) каждого верующего: христианин, хоть в чем-то поддерживающий (даже и по недомыслию) коммунистическую идеологию и ее служителей-богоборцев, тем самым совершает грех против Бога и Его Святой Церкви! Ведь подобный проболыпевистски настроенный «коллаборационист» естественным образом перестает быть членом Православной Церкви и духовным гражданином Святой Руси — иначе говоря, перестает быть подлинным россиянином.

При этом каждый коммунист (и функционер, и рядовой член партии) должен понимать, что с точки зрения Церкви он является государственным изменником Руси-России, предателем священного Отечества своих предков, православных христиан, и клятвопреступником, ибо в свое время (на исходе периода Смуты) русский народ принес клятву верности «на вечные времена» самой системе Самодержавного, освященного Церковью, управления Россией — в лице ее Православного Царя.

В постановлении Великого Московского Собора 1613 года от лица всего российского народа об этом недвусмысленно было сказано следующим образом: «...Заповедано, чтобы избранник Божий, Царь Михаил Феодорович Романов был родоначальником Правителей на Руси из рода и род с ответственностью в своих делах перед Единым Небесным Царем, а кто же пойдет против сего соборного постановления: сам ли Царь, Патриарх ли, вельможа ли и всяк человек, да проклянется таковой в сем веке и в будущем отлучен бо он будет от Святыя Троицы».

На следующий же день после написания «послания с анафемой», 20 января (2 февраля) 1918 года, в Москве открылись заседания второй сессии Поместного Собора, где сразу же текст послания был оглашен и начато его обсуждение.

Но большевики тоже не дремали. Уже к вечеру того дня о послании и поддержке его Собором стало известно в правительственном Петрограде. Ближе к ночи было срочно созвано заседание Совнаркома, утвердившее бессовестнейший по своему содержанию антицерковный декрет, названный его составителями (левым эсером, наркомом юстиции И. Штейнбергом и зав. Отделом Наркомюста М. Рейснером) Декретом «О свободе совести, церковных и религиозных обществах» (21 января он был опубликован) . По сути своей этот документ свидетельствовал о насильственном отделении Российской Церкви от государства — которое в силу этого само переставало быть российским, становясь большевистски-советским. 23 января (5 февраля) 1918 года коммунистами был также издан еще один Декрет — «Об отделении Церкви от государства и школы от Церкви». Отныне официальной государственной политикой страны в области религии стал воинствующий атеизм. «Доселе Русь была святой, а теперь хотят.

...Антибольшевистское послание Патриарха Собор полностью поддержал. Общее мнение его об этом документе ясно высказал московский протоиерей Н. Цветков: «...самое сильное место в послании Патриарха — анафематствование врагов родины и Церкви и запрещение входить с ними в общение. Хотя это место, при всей его краткости, очень выразительно, но все-таки оно требует объяснений... Собор должен бы выяснить, кого же анафематствует Святейший Патриарх. Я высказался бы, как высказывался и ранее, за то, что анафематствованию подлежат власти, ныне существующие, которые замыслили предательски погубить родину и Церковь. Но нужно иметь в виду, что в составе правительства есть лица, которых, по их вере и национальности, анафематствование не может касаться. Собору следует выразить свое отношение к этим нехристианским лицам, играющим большую и пагубную роль. Затем анафематствованию должны подлежать сознательные исполнители велений правительства и бессознательные элементы, которые по злой воле и трусости исполняют повеление этой власти». Тогда же С.Н. Булгаков (упоминавшийся выше известный философ и общественный деятель, вскоре принявший священнический сан) предложил «объявить народных комиссаров врагами Церкви и народа, и нужно сами действия объявить противо-христианскими, сознательные исполнители коих подлежат отлучению».

22 января (4 февраля) на заседании Собора было принято постановление, в котором он одобрил содержание патриаршего послания и тем самым придал ему статус официального соборного документа, который затем уже никогда официально же, соборно, не отменялся/Тем самым канонически утвержденное это прещение Российской Церкви, начиная с 4 февраля 1918 года, и по сей день остается в полной силе: иначе говоря, и сегодня все коммунисты пребывают под церковным проклятием, сколько бы отдельные представители Церкви, находясь ныне как бы в «духовном забвении» и нарушая это соборное постановление, ни общались с нынешними «большевиками» на «гуманитарной» основе.

Наконец 25 января (7 февраля) Собор высказался и по поводу только что утвержденного большевиками Декрета «О свободе совести», приняв особое постановление, где декрет этот был определен участниками Собора как «злостное покушение на весь строй жизни Православной Церкви и акт открытого против нее гонения. Всякое участие как в издании сего, враждебного Церкви узаконения, так и в попытках провести его в жизнь несовместимо с принадлежностью к Православной Церкви и навлекает на виновных кары, вплоть до отлучения от Церкви».

Начавшиеся тогда же повсеместные гонения на верующих стали поводом к принятию Церковью еще одного Постановления — от 28 февраля (н. ст.) 1918 года, начинавшегося словами: «Святейший Патриарх и Священный Синод имели суждение о преподании духовным пастырям и всем верным чадам Православной Христовой Церкви указаний в отношении к обстоятельствам нынешнего времени». Среди указаний этих имелись и принципиального порядка требования ко всем христианам — и пастырям, и пасомым — неизменно соотносить свои действия с духом евангельской правды и верности Самому Христу.

В «Постановлении», в частности, говорилось:.

«1. Пастырям надлежит крепко стоять на страже Святой Церкви в тяжкую годину гонений, ободрять, укреплять и объединять верующих в защите попираемой свободы веры Православной и усилить молитвы о вразумлении заблудших. <...>.

16. Все восстающие на святую Церковь, причиняющие поругание святой православной вере и захватывающие церковное достояние, подлежат, невзирая на лица, отлучению церковному. <...>.

21. Ко всем лицам, совершившим деяния, влекущие отлучение от Церкви, а также ко всем лицам, поименно подвергнутым сему наказанию, должны быть применены все прещения, налагаемые Церковью на отлученных.

22. Отлученные от Церкви не могут быть допущены лично ни к святым Таинствам, ни к церковным молитвословиям и требам. Они не допускаются к Св. Причастию, для них не может быть совершаемо таинство брака, не может быть совершаема и домашняя молитва священника. Они лишаются всех вообще церковных прав, не должны быть допускаемы ни в церковь, ни на какие бы то ни было церковные и религиозные собрания. В случае нераскаянной смерти они лишаются и христианского погребения.

23. Верующие не должны входить в общение с отлученными от Церкви, за исключением случаев крайней необходимости и неведения.

24. В отношении лиц, отлученных от Церкви, священники ни в каком случае не должны ослаблять наложенных церковною властию прещений, памятуя, что за послабление и нерадение сами подпадают церковному наказанию...».

Но все подобные попытки архипастырей Церкви поднять народ на ее защиту не имели сколько-нибудь серьезного успеха: значительная часть его была уже духовно разложена. Отныне Россию стремятся полностью захлестнуть волны — по выражению неоднократно уже цитировавшегося здесь Ив. Ильина — «исконно-завершенного зла», «подлинно-диавольской стихии». Позже он так писал об этом явлении большевиками сатанинского зла в мире: «Наши поколения поставлены перед ужасными, таинственными проявлениями этой стихии и доселе не решаются выговорить свой жизненный опыт в верных словах.

Мы могли бы описать эту стихию, как "черный огонь"; или определить ее как вечную зависть, как неутомимую ненависть, как воинствующую пошлость, как беззастенчивую ложь, как абсолютное бесстыдство и абсолютное властолюбие, как попрание духовной свободы, как жажду всеобщего унижения, как радость от погубления лучших людей, как антихристианство. Человек, поддавшийся этой стихии, теряет духовность, любовь и совесть; в нем начинается разложение и разнуздание, он предается сознательной порочности и жажде разрушения; он кончает вызывающим кощунством и человекомучительством.

Простое восприятие этой диавольской стихии вызывает в здоровой душе отвращение и ужас...».

И действительно, только такие чувства и могут вызывать в каждом духовно полноценном и душевно нормальном человеке все последующие шаги большевиков на пути полного порабощения ими России.

Принятые в начале 1918 года советские антицерковные декреты положили начало не только дикой травле и зверским казням верующих россиян, но и варварскому разграблению или уничтожению ее святынь, ее многовекового культурного наследия и просто законного ее имущества всех родов.

В связи с этим в одном из соборных документов тогда отмечалось: «Лица, власть имеющие, дерзновенно покушаются на самое существование Православной Церкви. Во исполнение этого сатанинского умысла ныне Советом народных комиссаров издан декрет об отделении Церкви от государства, коим узаконяется открытое гонение как против Церкви Православной, так и против всех религиозных обществ христианских и не христианских». А в особом «Воззвании Священного Собора к православному народу» говорилось: «От века неслыханное творится у нас на Руси Святой... все храмы Божий и святые обители с их святынями и достоянием могут быть у нас отняты... Эти святыни — ваше достояние. Ваши благочестивые предки и вы создали и украсили храмы Божий и святые обители и посвятили это имущество Богу. Оберегайте же и защищайте веками созданное лучшее украшение земли Русской — храмы Божий, не попустите перейти им в дерзкие и нечистые руки неверующих, не попустите совершиться этому страшному святотатству. Если бы это совершилось, то ведь Русь Святая Православная обратилась бы в землю антихристову, в пустыню духовную, в которой смерть лучше жизни... Лучше кровь свою пролить и удостоиться венца мученического, чем допустить веру православную на поругание.

Мужайся же, Русь Святая! Иди на свою Голгофу! С тобою Крест Святой, оружие непобедимое...».

Большевистский декрет «О свободе совести» официально санкционировал полное разграбление имущества Церкви, а в ее лице — и всего верующего русского народа. В последних параграфах декрета, в частности, говорилось: «Никакие церкви и религиозные общества не имеют права владеть собственностью. Прав юридического лица они не имеют. Все имущества существующих в России церквей и религиозных обществ объявляются народным достоянием». Таким образом, всё ранее дарованное Церкви прихожанами имущество, всё благоприобретенное ею собственным многовековым трудом (в том числе и вся принадлежавшая ей недвижимость) в мгновение ока оказалось у нее беззаконно и хищнически отнятым.

Еще с самого начала Октябрьского переворота участники Всероссийского Поместного Собора оказались поставлены перед необходимостью обсудить складывавшееся новое правовое (они тогда еще не предполагали, что оно станет полностью бесправным) положение Церкви в государстве: желательно было наиболее четко и последовательно определить церковную позицию по этому вопросу — без измены Христу и самой Церкви.

Так, уже в конце ноября 1917 года профессор С.Н. Булгаков составил проект Декларации об отношениях Церкви и государства, в которой «требование о полном отделении Церкви от государства сравнивается с пожеланием, "чтобы солнце не светило, а огонь не согревал. Церковь по внутреннему закону своего бытия, не может отказаться от призвания просветлять, преображать всю жизнь человечества, пронизывать ее своими лучами". <...> При этом Церковь не связывала себя с определенной формой правления и исходила всегда из того, что власть должна быть христианской. "И ныне, — сказано в документе, — когда волею Провидения рушится в России царское самодержавие, а на замену его идут новые государственные формы, Православная Церковь не имеет определения об этих формах со стороны их политической целесообразности, но она неизменно стоит на таком понимании власти, по которому всякая власть должна быть христианским служением"«. В то же время «меры внешнего принуждения, насилующие религиозную совесть иноверцев, признаны были несовместимыми с достоинством Церкви».

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: