Священная проституция. Иерогамия

Всякий традиционный культ может осуществляться, только если предполагается присутствие некоего сверхчувственного целого либо если практикующие призывают нисхождение духовных сущностей на человека или группу людей. Для этого используются ритуалы, жертвоприношения и священнодействия. В некоторых цивилизациях частью этой совокупности был секс.

Типичным примером были мистерии Великой Богини, включавшие в себя эротическую практику, направленную на пробуждение Божественной Женщины и призывания ее присутствия в определенном месте и собрании. Этому служило то, что принято называть священной проституцией, — она существовала в храмах, возведенных в Средиземноморье в честь различных

как раз на христианской почве, точнее, на почве юридико-моралистического понимания христианства, как его обратная сторона, "изнанка. Восточно-православная традиция, однозначно определяя подобные состояния как "прелестные", раскрывает путь их преодоления. Это прежде всего умное делание, заключающееся в том числе в последовательном "совлечении образов" при молитве. Умному деланию соответствует апофатическое богословие — последовательный отказ откаких-либо определений Бога, ведущий к реальному Боговидению, невыразимому человеческим языком. Эротические же фантазии применительно к сверхчеловеческой реальности как раз и возникают при "фиксации" образа или определения. Они, собственно, не имеют отношения к "греховности" или "негреховностии отношений полов, не находятся по ту сторону этих отношений вообще (Прим.перев.).

женских божеств афродического типа — Иштар, Ми- литты, Анаид, Иннинни, Атагатин, собственно Афродиты. Здесь следует различать два аспекта. С одной стороны, существовал обычай, по которому каждая девушка, достигшая зрелости, не могла выйти замуж, не лишившись сначала своего девства, но не в профани- ческом, а в сакральном сношении: внутри храмового пространства ей следовало отдаться незнакомому человеку, который в ее лице поклонялся и делал приношение богине.1 С другой стороны, при храмах существовала особая каста рабынь или служанок богини, культовых жриц: их занятие на сегодняшнем языке вряд ли можно назвать иначе, чем "проституцией". Однако таинство плотской любви осуществлялось не просто формально и символически, но как оперативно-магический ритуал, питая энергией как саму богиню, так и мужчин, совокуплявшихся с этими молодыми женщинами. Этих женщин называли "девами" (partdnoi ierai), "чистыми", "святыми" (gadishtu, mugig. zermasitu); считалось, что они вместе составляют единое тело богини и одновременно каждая — ее "носительница"; от имени богини и их особых эротических функций происходило их наименование — ishtaritu.2 Половой акт оказывался с одной стороны способом пробуждения и оживления божественного присутствия, с другой — приношением благодарения божеству, был инструментом участия человека в sacrum, в данном случае олицетворенном и управляемом женщиной, техникой достижения связи со сверхъестественным, самораскрытием чрез травму пола, разрушающую индивидуальную скорлупу и тем самым создающую условия для соединения с иными мирами.

Такое использование .женщины не было ограничено таинствами Великой Богини в Средиземноморье — оно характерно для Востока вообще. На берегах Инда, в храмах Джаггернаут применялось ритуальное лишение девушки девства, чтобы "накормить" божество, иначе говоря, оживить его присутствие. В большинстве случаев

храмовые танцовщицы исполняли те же роли, что и ра-

1 H rodote, 1,99; Strabon, XI, 532.

2 S. Langdon. Tammus andlsbtar. Oxford, 1914, p.80-82.

быни Иштар и Милитты: их танцы заключали в себе

mudra — символико-посвятительные движения сакрального характера. Такова же была и "проституция". Среди знатных семейств вовсе не за позор, а, напротив, за честь считалось, если их дочерей отбирали и посвящали для подобной службы в храмах. Под именем devadasi они считались супругами бога, носительницами женского sacrum и посвятительницами мужчин в таинства Богини. В принципе этому вообще должна была прикровенно служить любая женщина, как и сохранять огонь во время полового сношения, которое само, согласно индийским традиционным текстам, уподоблялось огню.

Но помимо этих культовых рамок античный и восточный гетеризм имел не только профанические стороны — женщины должны были придавать любви забытые сегодня измерения и наименования. Многое из того, что сегодня относится к области "парапсихологии" или "тайных знаний", было нам передано именно через восточных гетер, объединенных в особые союзы со своей символикой и традициями. Можно предположить, что профаническое "искусство любви", ars amatoria зародилось из деградировавших внешних сторон собственно

любовной науки, основанной на традиционном и сакральном знании. Исключением не являются знаменитые сорок восемь любовных поз, известные как Figurae Veneris Форберга — многие из них первоначально носили маго-ритуальный характер, mudra, а сегодня используются многими людьми совершенно бессознательно.

Мы уже говорили о "приворотных зельях" или "любовных напитках", смысл которых давно утерян — сегодня их деградированные заменители — орудие кол- дунов-шарлатанов. На самом же деле в древности они в основном использовались не с целью неимоверно усилить обычное влечение, но для того, чтобы придать эросу новые измерения, отличающие его от вульгарного секса. Известно, что Демосфен проклял наставницу Софокла, имевшую репутацию изготовительницы любовных напитков; однако потом он узнал, что она имела посвящение и участвовала в мистериях — и признал, что оказался посрамлен. Вообще большинство гетер и в

целом женщины гетерического типа именуются в легендах и сагах чаровницами не столько из-за женского очарования, сколько по прямому смыслу слова — они владели магией. Так, в Кама-сутре список искусств, которыми должна владеть ganika (гетера) высокого

класса, очень длинен и разветвлен — не последнее место в нем уделяется магии, умению составлять мистико-посвятительные диаграммы (mandala) и изготовлять любовные напитки.1 Рассказывают, что знаменитая Фрина появилась на суде над ней совершенно нагая; судьи были чисто профанически сражены ее красотой, но

Атеней воскликнул: "Судьи сражены священным страхом перед божеством — они не могут обвинять пророчицу и служительницу Афродиты" Но она же была посвящена и в Элевзинские мистерии, и в великие празднества Посейдона, будучи в последних воплощением "Вод", богом которых и был сам Посейдон. На первый план в этом случае выходит магичность самой женской наготы, о чем мы уже говорили. Вообще же следует сказать, что первейшей, исконной ролью гетерической женщины была должность распорядительницы на женских мистериях, во время которых происходило раскрытие человека как сущего, его воплощений, личности, присущего ему символизма.

Среди прочих древних ритуалов эти ритуалы указывали прежде всего на всепронизываюгций трансцендентальный эротизм, на присутствие богов и архетипов

пола в конкретных женщинах. Среди множества эгей- ских памятников мы находим изображения жриц, прямо отождествляемых с Великой Богиней,2 при этом живому

образу отдавалась честь первообраза — мы также знаем некоторых восточно-средиземноморских правительниц, считавшихся живыми воплощениями Иштар, Исиды и других божеств того же типа. Более того, маго-ритуаль- ные процедуры пресуществления живого существа собственно в богиню, происходившие во время мистерий, ?

1 Об этих молодых женщинах в тексте сказано: "В обществе мужчин они имеют право на почетное место... Их уважает правитель, их воспевают поэты... они пользуются всеобщим признанием".

2 Glotz. La civilisation Sg6enne. p.308,312.

структурно напоминают mysterium transfomiationis христианской мессы.

Тот же порядок идей можно проследить в применении к hieros gamos в собственном смысле слова, то есть к теогамии, культурно-ритуальным союзам мужа и жены, празднующим и обновляющим тайну троичности союза вечно мужского и вечно женского, средоточия миротворен ия. У тех, кто сознательно воспринимает свои отношения как ритуальное воспроизведение этого порядка, физическое соитие становится еще и символом божественного союза, находящегося по ту сторону пространства и времени. Цели такого союза, разумеется, совершенно иные, чем соединение с тем или другим ограниченным божеством. По сути, принцип Трех, Троицы воплощается в "дуальности" супругов, составляющих вместе единое, — этот опыт выходит за рамки индивидуального инициатического опыта, но простирается гораздо дальше.

Можно приводить множество примеров сходных ритуалов в этой области, относящихся к разным культурам и цивилизациям. Мы уже приводили пример античных мистерий, во время которых, раз в году, главная жрица — воплощение Богини — соединялась в священном месте с мужчиной, представляющим мужское начало. Во время этого действа другие жрицы выносили священный огонь, считавшийся душой этого союза, и раздавали его представителям различных семейств и кланов. Один из авторов сделал сопоставление со схождением огня в Иерусалиме в Великую Субботу.1 Также и обряд водоосвящения в Православной Церкви несет черты символизма пола — речь идет о троекратном погружении свечи в воду — женское начало.2 Формула освяще-

1 Сравнительно-исследовательский метод, применяемый автором, конечно, не позволяет делать такие сопоставления. Однако с христианской точки зрения, как Евхаристическая Жертва отменила все предыдущие жертвоприношения и сделала ненужными уже давно вырождавшиеся первоначальные мистерии, так и схождение Благодатного Огня (как и огня Пятидесятницы) заменило в мировой теофании прочие "огненные жертвы" (Прим. перев.).

2 Троекратно в воду погружается не свеча, а Крест, что, разумеется, полностью меняет смысл — речь идет совсем не о том, что пытается показать автор (Прим. перев.).

ния включает в себя слова: "Освящаются воды сии благодатью и наитием Святого Духа... да будет вода сия скачущей в жизнь вечную".

На Востоке существуют священные изображения lingam'a (фаллоса), погруженного в цветок лотоса (padma) или лингама внутри перевернутого треугольника, означающего yoni — символ Богини или Шакти; этот символизм, как мы уже ввдели, имеет также и чисто оперативно-сексуальное назначение.

Действительно, иерогамия вовсе не ограничивается символическим ритуалом или некой имитацией, но включает в себя сакральное соитие мужчины и женщины и на физическом плане тоже. К этому можно добавить и сезонные эротические ритуалы, связанные с культом плодородия. В чисто научном плане эта проблема сегодня является "полем битвы" различных этнографических школ — одни говорят о "солярном мифе", другие о "тотемизме", остальные- приводят "аграрные" толкования.

На самом деле речь вдет о магико-оперативном ритуале высокой направленности. Говоря о смысле оргии, мы уже указывали на "экспериментальный контакт" с неким единым началом и его следствиями, который может возникать у участников. По самой своей природе, по вызываемым оргией изменениям экзистенциальных 'уровней, она может стимулировать паранормальное ощущение участия в "космическом заговоре", в самом порядке природных явлений, и, как следствие, — в цикле плодородия земли. Так осуществляется вмешательство более высокой гальванизирующей и стимулирующей силы в ход природных событий. Мирча Элиаде писал об этом так: "В самом общем смысле оргия — часть иерогамии. Она соотносится с соитием божественной пары, с неограниченным и иступленным плодородием земли... Излишек энергии оказывается ценным и плодотворным в сакральных равновесиях. Разбиваются преграды между человеком, обществом, природой и богами; происходит круговращение и перемещение сил, жизни, зародышей с одного уровня на другой,

из одного пространства во все остальные".1 Это лишь одно из значений, прочитываемых в огромном ворохе собранных Фрезером сведений о различных ритуалах. Однако, когда речь идет не о первобытных народах, но об исторических традициях, включавших в себя коллективные оргии, следует отзличать магический, "природный" ритуал, так высоко ценимый некоторыми этнографическими школами, от высшего мистериософского, практикуемого в целях внутреннего перерождения отдельного человека; в некоторых случаях, правда, иерогамия включала в себя оба эти смысла одновременно. По всей видимости, таковыми были Элевзинские мистерии, в которых иерогамия была как инициатическим, так и трудовым ритуалом. Пренебрежение этой двойственностью является характерной чертой академическо-конформистских исследований, как и вообще всей современной профанной науки, постоянно смешивающей высшее с низшим и непременно стремящейся поставить второе на место первого.

В случаях указанной иерогамии, в системе эротических ритуалов как мужчина, так и женщина могли быть источником сакрального. Мы можем указать на случаи как взаимной, так и частичной иерогамии — последняя означает, что только одна сторона принимает на себя сверхчеловеческие, божественные функции, вторая же выступает в чисто человеческой ипостаси. В этих случаях соитие могло быть не только мистическим актом, но и средством деторождения. Легендарные истории о женщине, которой овладевает "бог", или наоборот, мужчине, сходящемся с богиней, слишком хорошо известно,

чтобы их пересказывать. Надо лишь отметить, что в ряде случаев эти вещи существовали в рамках общественно упорядоченного брака. Так, в древнем Египте фараон, мистически перевоплощавшийся в Гора, оплодотворял свою супругу, чтобы продолжить династическую линию "божественного царства". Кульминацией эллинистического праздника Антестерий было священное жертвоприношение, а затем совокупление жены царя-архонта с Дионисом в храме Ленеона; в Ва-

1 . Eliade. Тгякё d'histoire des religions. Payot, Paris, 1949, p.305.

вилоне также была известна иерогамия избранной для этого молодой женщины в особой брачной комнате, приподнятой над седьмым этажом священной башни- зиккурата ("по ту сторону числа семь") — там она должна была провести ночь с неким богом. Эллины верили, что жрица храма Аполлона в Патаре проводила с этим богом ночь на "священном ложе".

То, что некоторые божества имели в качестве символов различных животных, дало основание для грубого вырождения символизма до уровня совокупления людей со "священным животным". Так Геродот (II, 46) упоминает о священном козле из Мендеса, именуемом "владыкой молодых женщин"; в Египте молодые женщины рожали от животных "божественное" потомство. Даже римская традиция знала отголоски этих вещей. Овидий (Fast., II, 438-442) рассказывает о божественном гласе, повелевавшем римлянам предоставлять своих жен-сабинянок для оплодотворения sacer hircus.1

В новое время основой для тайных сексуальных практик стала идея о том, что "слишком человеческое", индивидуальное должно быть уничтожено; затем через"транссубстанциацию" личность — как мужчина, так и женщина — способна воплощать и активизировать в себе некое "реальное присутствие".2 Эта идея естественно присутствовала в традиционном человечестве благодаря врожденно-нелинейному взгляду на мир; но теперь это не так — высказываться в подобном духе экстравагантно и в лучшем случае похожие смыслы можно облекать в психологизированную форму "архетипов бессознательного". Однако все же действительно очень трудно понять подлинное содержание реальности, проявлявшейся в традиционном мире, реальности, где женщина "почти не существует" и заменена неким принципом, "невидимой женщиной", чье влияние не принадлежит феноменальному миру и есть лишь прямое и неиндивидуализированное проявление силы, принимающей разные образы в мифологии пола. На

1 священному козлу.

2 Какой природы это "реальное присутствие' автор не уточняет, и, возможно, не представляет себе (Прим.перев.).

таком полувопросе можно ? завершить краткое изложение очень трудного содержания этого отрывка.

45. Инкубы и суккубы. Фетишизм,припоминание и пробуждение. Обратимся теперь к многочисленным героическим легендам и мифам, в которых "сверхприродная женщина" выступает как дарительница жизни, знания, спасения, мистического ведения, сакральной силы и даже бессмертия. Чаще всего это женское начало оказывается связано с образом Мирового Дерева. Так, у египтян богиня Нут, Мэт или Хатор, являющаяся "ключом жизни" или "питием жизни", прямо именуется священным деревом. У евреев дерево чаще всего — "древо соблазна", в буддизме — "древо просветления", а в европейском средневековье — древо победы и Империи (например, в легендах о пресвитере Иоанне).1 В других работах2 мы уже обращались к общему смыслу героических мифов. Приведем два дополнительных примера, касающихся непосредственно нашей темы.

С одной стороны, согласно индийской царской доктрине, харизму власти получает любой правитель в брачном соединении с богиней Шри Лакшми, владетельницей сверхприродной силы "царской судьбы" — raja lakshmi; эта богиня является супругой царя наряду с обычными земными женщинами. Когда она оставляет царя, он так или иначе теряет свое царство. В Средиземноморье часто встречаются богини, вручающие царю "ключ жизни", наименование которого всегда включает звукосочетание αηχ — жить, жизнь, живой. Вспомним обращение Ашурбанипала к богине: 'Ты вручила мне дар жизни". В книге Zohar (III, 51а, 50Ь) читаем: "Вся сила царя вручена ему Вышней Матерью", и далее: "Путь, ведущий к великому и могучему Древу Жизни — Выш-

1 Ср. со словами, обращенными к женщине, в пубертатных инициацию индейцев Сиу: "Ты — дерево жизни" (Black Elk. Tbe Sacred Pipe. cit, p.123.).

2 Evola. II mistero del GraaL cit., § 6.

няя Мать". То же самое касается и Шехины, в точном смысле слова — "супруги царя".

Отголоски этих представлений находим в христианстве1: Божественной Деве дана власть милости и заступничества, соответствующая сверхприродно -женскому, власть, оживляющая силы творения.

Какой эротический опыт, возможно, лежал в основе этих представлений? До наших дней еще с шумерской эпохи сохранилось знание о таких явлениях, как "сук- кубат" и "инкубат". Вот что писал Парацельс: "Это воображаемые образы, порожденные, как и героическая

любовь, звездным миром, — это все, что не совершилось с человеком при телесном соединении. Такая любовь есть одновременно и отеи и мать пневмоспермы. Инкубы, подчиняющие себе женщин, и суккубы, нападающие на мужчин, порождены пневмоспермой".2 В немецком средневековье это называлось Alpminne. Пользуясь тайным языком, Парацельс намекает на пробуждение воображения, ведущее к физическим контактам со сверхчувственными субстанциями пола, способными проявляться и порождать разной интенсивности галлюцинации. Для множества волнующих и неожиданных случаев этого феномена, очевидно, подходит объяснение Гуайята: "Инкуб и суккуб есть две спектральные формы конвертибелъного гермафродита, принимающего то фал- лоидную, то кгеиморфную форму".3 Обычно речь идет о своеобразном переживании абсолютных форм соединения мужского и женского принципов, часто связанном с навязчивыми состояниями4 у лиц, не имевших в этой

1 Об отголосках, или, напротив, о провозвестиях, часто имеющих заземленную эротическую окраску, идет речь на самом деле — судить читателю (Прим. перев.).

2 TraitS de maladies io visible. с. IX.

3 Le Temple de Satan. Paris, 1916,1, p. 222. Структурно совершенно верное суждение, если освободить его от онтологического релятивизма, дает точную картину действия падших бесплотных сил на человека, назначением которого является, в частности, непрестанная "невидимая брань" с ними. О способности бесплотных сил, как сохранивших первоначальную природу, так и отпавших от нее, принимать разные облики и образы, см., в част., брошюру Святителя Феофана (Затворника) "Душа и Ангел не тело, а дух" (Прим. перев.).

4 Очень часто маниакальные формы мастурбации становятся переживанием отношений "магической пары" на основе пробуждений

области реального опыта. Такой человек, "не добрав" на физическом плане, оказывается незримо управляемым этими силами на плане тонком. В инициатической половой магии очень часто происходит "развязывание" сил, ведущих к одержимости, причем даже тогда, когда цели ставятся иные. Надо сказать, что силы эти совершенно реальны. Как и в случаях инкубата и суккубата, это вовсе не продукт чистого воображения — хотя без его включения связь с ними невозможна — и не шизофренические проявления. "Экстранормальное", то есть то, что мы обычно называем "метафизическим", на самом деле и вызывает одержимость. Этот вопрос обсуждался в XVIII веке на Конвенте Урсулинок в Лудене

— там это и было открыто констатировано. Явления того же порядка происходили и в античном мире — речь идет о "чудесах", происходивших с менадами и вакханками, одержимыми "богами". Плиний и Еврипид рассказывают об этом как о разрыве иерархических уровней при посредстве секса, ведущем к временному уничтожению границ между человеческим "Я" и природой — их

взаимовторжению. При этом, если человеческое побеждает природное — это чудо, если наоборот — навязчивое паническое состояние. В любом случаен — несбывшееся или не полностью сбывшееся в обычных человеческих отношениях со своей гиперфизической мощью врывается в тонкие планы существования — со всеми вытекающими последствиями.

Аналогичны, по сути, средневековые мистерии платонической любви. На них стоит остановиться, ибо здесь уже ясно виден переход от профанического эроса к воспоминаниям о непривычных нам мифо-ритуальных установлениях древнего мира.

бессознательного с помощью силы воображения — это явление того же порядка, что и связь с инкубом и суккубом. Значимо то, что возбуждение и даже удовлетворение может наступать непроизвольно под влиянием бессознательно возникающего образа, который может стать

навязчивым (Hesitard. Manuelde sexologie. cit, p.268). При этом оргазм может происходить много раз в день (ibid р.266-267) и даже создавать то, что в тантризме называется "непорожденное (длящееся) наслаждение".

Мы уже поняли, что фундаментальная основа любого эротического опыта — это взаимоотношение личности с "чистым принципом" противоположного пола. Это всегда процесс внутреннего пробуждения, хотя в случае профанического эроса — инстинктивный и бессознательный. Крафт и Эбинг при характеристике всякой любви часто используют слово "фетишизм", что в своем первоначальном значении на португальском языке означает "очарованность". Это чувство, "не оправданное ни ценностью, ни реальным значением воображаемого предмета", как человеческого существа, так и его (ее) части — всего, что рождает эротическое возбуждение.1 Хэвелок Эллис развивает: если это "эротический символизм" наделяет часть свойствами целого (прежде всего любимого существа), то известное извращение (замена женщины ее вещами или частью одежды) и сам факт его частого присутствия объясняется наличием некой реальности, олицетворением которой является как сама женщина, так и принадлежащая ей вещь — объект обожания.2 Даже любя самое плоть, любят нечто, ее превосходящее,— это тоже по-своему "фетишизм", но постоянно встречающийся, "нормальный". Одноименная же перверсия гипертрофирует что-то одно — это результат искажения внутренней структуры любящего.3 "Пробуждение" и "фетишизм" — составные части всякой глубокой любовной страсти. Любящий не может не идеализировать" женщину, не придавать ей черты божества — он "обожает", и она становится объектом культа и поклонения. В этом состоянии главное стремление мужчины — всячески ее чтить, повергнуться на колени — это совершенно не зависит от достоинства или недостоинства объекта. Почитание любимой становится смыслом жизни, а нарушение нормального состояния человека — частью его существа. При этом часто женщина, сознательно опрокидывая навзничь все жизненные условия, доводит человека до состояния, когда из него можно делать все, что угодно. Она пожи-

1Psycbopatbia sexualis. cit, р. 21 sqq.

2 Studies in tbe psycbology ofsex. cit, p.86-87 sqq

3 V. Solo vioff. Le sens de Гашоиг. cit, p.86-87.

рает, растворяет, разрушает мужчину, впавшего в сексуальное рабство — психическое или физическое — ведь у него теряется способность к "различению духов".

Это состояние понимают по-разному. Первая интерпретация сводит его к добровольной проекции высшего начала на объект любви (избираемой, по Шопенгауэру, не самим человеком, но "гением рода"). Однако такая "проекция" колеблется от восторгов и опьянения до простого удовлетворения желания, и это свидетельствует о пошлости и банальности любовного обожания. Но есть и иное толкование — о пробуждении в любви магической фантазии, "шестого чувства", способного созерцать происходящее по ту сторону феноменов, чувства не мнимого, но, напротив, имеющего более высокую, чем чувственность, природу. Женщина отзывается для человека "духовной или оккультной женщиной", а влюбленный — орудием энергий, привносимых через нее в этот мир. Примордиальный образ, носимый ею помимо ее воли, может вводить в транс и пробуждать ясновидение. Это образ вечно женского; он стимулирует процесс восхождения и преображения, в конечном счете, рас- крытия тайных сакральных сил.1 Это опасное касание сверхчувственного может длиться одно мгновение, но может и очень долго, создавая высокую напряженность, причем как у обычных любовников, так и у стремящихся к пробуждению более глубоких ощущений. Любовь с первого взгляда, состояние, которое можно назвать "ударом грома", можно сравнить с крутым поворотом. Такое может произойти при случайной встрече, за одну-единственную ночь с незнакомой женщиной и даже с проституткой, к которой никогда не вернешься; и это окажется неповторимым чудом, единственным в жизни. Или наоборот, вхождение в экзальтацию двух вместе живущих людей способно на долгое время утвердить и укрепить их отношения.

1 О. Bruno (EroiciFumrL ?, ??, 62) описывал этот механизм так: "Глаза принимают образы и передают их в сердце (глубинное сознание, ще пробуждаются скрытые очертания), сердце страстно их жаждет и эта жажда передается обратно тазами ( что накладывает архетип на внешность любимого существа)... Так сознание меняет восприятие, а восприятие — сознание."

Мы уже подчеркивали невозможность смешивать случайные факты с сущностными — и прежде, чем характеризовать явление, надо изучить и отсеять весь

спектр этих случайностей. Любой процесс ясно просматривается сквозь призму четко определенных бытийных категорий. В них входят и условия эмпирического, биологического, телесного и даже социального порядка. Прежде всего надо понять, что нет абстрактного идеала красоты (платоновской "красоты в себе") — он различен у разных рас... Бывают, однако, и обратные повороты — так, если европеец ищет себе цветную женщину или какую-нибудь туземку, то бессознательно он стремится оживить в себе примордиальный женский образ, не искаженный цивилизацией. Это совсем иное, чем если ему нравится женщина своей или родственной расы. Впрочем, вкусы как мужчин, так и женщин, меняются и с возрастом. В конце концов в старости, с исчезновением физических возможностей половой любви исчезают и силы, способствующие магическому пробуждению — остаются лишь "человеческие качества". Герой А. Бар- бюса говорит, что наступает время, "когда нас тянет внутрь себя, и это уже болезнь". Женщина драгоценна только однажды, один миг — "Я думаю, этого мига на самом деле и нет, через мгновение ты уже умерла — ты здесь и уже не здесь, и я ношу тебя только в себе". Это экзистенциальная трагедия любой подлинной любви. Но всегда время любовного пробуждения кратко — оно ограничено метаморфозой самой женщины. Обычно она пользуется этим, чтобы женить мужчину на себе — дальше все кончается и начинается "быт". Или же — что гораздо реже — женщина пробуждает архетип в его вневременном смысле, уже без отношения к ней самой — и тогда она веер) лишь первотолчок разгорающемуся огню, озаряющему свой первоисток — уже исчезнувший на физическом плане. Этот огонь преображает прозаическую, эфемерную, "слишком человеческую" реальность. Тем не менее, выход на разворачивающиеся онтологические глубины налицо, а значит, это уже не просто романтические мечтания.

Поэт писал: "Смотри туда, где оживает мертвое — божественная форма: жизнь, любовь и свет — там есть

движение — оно изменчиво, но негасимо — образ сияющей вечности" (Шелли, Epipsychidion).1 Более приземленными словами тоже самое высказал Е. Карпен- тер: "Юноша видит девушку; простенькое личико, фигурка — ничего особенного, все как у всех. Но это "пуск машины". Что-то всплывает в памяти. Сквозь внешний, смертный образ вдруг зрим бессмертный, внутренний; в сознании возникает светоносная форма не от мира сего... Образ этот оживляет мужчину — рушит и воссоздает. Богиня — может быть, сама Венера — восходит в свое святилище: великолепие и ужас преображают мир... Ощущение присутствия совершенно реальной силы- Жизни широкой, субъективно-напряженной, но оттого более объективно-надличной, чем прежде, чем когда- либо. Как может женщина, смертная женщина порождать ее и в то же время сама быть ею — маска она или сама жизнь? Но ведь и в ней самой не меньше, чем в мужчине, пробуждаются внутренние бессознательные силы, и его идеал, словно огонь, переходит и на нее, высветляя ее наследственные черты вплоть до черт лица. Не стоит удивляться, что так случилось. Ведь когда мужчина смотрит в ее глаза, он видит за ними жизнь, которая глубже сознательной — и все же это ее жизнь — могущественно-чудесная. Превысшее смертного в нем

созерцает превысшее смертного в ней — и боги спускаются с небес им навстречу".2 Несмотря на поэтизмы и идеализацию, несмотря на "биологический" подход, 9 глава, откуда взята эта цитата, называется "Боги как проявления жизни расы" (иначе говоря, архетипы в связи с жизнью расы, рода и вида). Карпентер в целом точно описал процесс "пробуждения".

Бесспорно, даже в профанической любви существуют "удары грома" — зарницы эроса, выход на круговую андрогиническую замкнутость, превозмогающую обыденное сознание — в некотором роде это тоже посвящение. Такова феноменология эроса, даже профанического, но все равно сохранившего черты древних сакрализаций. Поняв это, мы поймем и сущность средневековой "пла-

1Перевод буквальный, с французского подстрочника (Прим. перев.).

2 E.Carpenter. ТЪе art ofcneauon. ? 137,186.

тонической любви". Это один из примеров явлений, хотя и единично-спорадических в новой истории, но все же сохранивших черты подлинной традиции.

Перед нами два примера — рыцарский культ дамы и опыт так называемых "Адептов любви".

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: