ПЕРЕВОД Н. А. ЗАБОЛОЦКОГО 14 глава

«Был бы рад с тобой, владыка, развлекаться каждый день я,

Но боюсь, что край индийский враг пожрет без промедленья.

Чтоб тебя не огорчала ни одна моя утрата,

Должен знаньем и искусством я низвергнуть супостата.

Ныне я спешу в отчизну, покидаю я собрата,

Но надеюсь вас увидеть после скорого возврата!»

«Не смущайся! — царь ответил, ожиданьям вопреки. —

Делай то, что нужно делать, коль враги недалеки.

Автандил тебе на помощь поведет свои полки.

Бей коварных супостатов, разрывай их на куски!»

Автандил сказал миджнуру о решении царевом.

Тот ответил: «Спрячь свой жемчуг под рубиновым покровом!

Как ты можешь, поженившись, распроститься с мирным кровом?»

Но ему собрат любимый возразил шутливым словом:

«Ты, я вижу, уезжаешь, чтоб потом злословить друга:

«Он в беде меня оставил! Для него милей супруга!»

Я же буду здесь томиться, погасив огонь недуга.

Нет! Покинуть побратима — невеликая заслуга!»

Смех веселый Тариэла рассыпался, как кристалл.

Он сказал: «И я б в разлуке горевать не перестал!

Торопись же, если хочешь, и не жди моих похвал!»

И дружинам аравийским царь собраться приказал.

Он не мешкал и составил свой отряд в престольном граде.

Ровно восемьдесят тысяч было всадников в отряде,

Все в доспехах хорезмийских и воинственном наряде.

Царь-отец, увидев это, приуныл разлуки ради.

С грудью грудь и с шеей шею на прощание сливая,

Там сестру свою царица провожала молодая.

Дав друг другу слово клятвы, обнялись они, рыдая,

И народ на них дивился, со всего собравшись края.

Вместе с утренней звездою и луна горит с утра,

Но сестру потом бросает бледноликая сестра,

Коль они не разойдутся, небо скажет им: пора!

Чтобы их увидеть вместе, будь высоким, как гора.

Точно так же тот, кто создал и земные два светила,

Отведет их друг от друга, как бы им ни трудно было.

Розы, слитые в лобзанье, вновь судьба разъединила.

Тем, кто с ними разлучался, оставалась лишь могила!

«Если б мы, — Нестан сказала. — здесь не встретились с тобою,

Никогда бы и разлуку не считала я бедою.

Не забудь, пиши мне письма, если я вниманья стою!

Как сгораю по тебе я, так и ты томись тоскою!»

«О пленительное солнце! — Тинатин сказала ей. —

Как могу я отказаться от тебя, сестры моей!

Без тебя просить о смерти буду я царя царей!

Сколько слез я потеряю, столько ты процарствуй дней!».

Так расстались две царицы, столь счастливые дотоле

Та, что дома оставалась, вдаль смотрела поневоле.

Оборачивалась к дому та, что выехала в поле...

Я не мог из тех страданий описать десятой доли!

Провожая побратимов, убивался царь могучий.

«Горе мне!» — твердил владыка, трепеща от скорби жгучей.

Видно, сердце в нем кипело, как котел кипит кипучий?

Тариэл был хмур, как солнце, занавешенное тучей.

Старый царь. прощаясь с гостем, поминутно говорил:

«Сладким кажешься виденьем ты, светило из светил !

В двадцать раз я стал печальней, потеряв остаток сил.

Сам меня вернул ты к жизни, сам теперь и погубил!»

Витязь сел на вороного, опечаленный немало.

Стража, вышедшая в поле, дол слезами орошала.

«Близ тебя, — она твердила, — даже солнце темным стало!»

Он в ответ: «Мои страданья тяжелей страданий Сала!»

Так они в поход пустились, и под стягом Тариэла

Автандил с царем Фридоном войском правили умело,

С ними восемьдесят тысяч шло в неведомое дело,

И сердца их там друг другу были преданы всецело.

Славных витязей подобных в мире нет уже давно!

Спорить встречным-поперечным было с ними мудрено.

На привалах эти братья расстилали полотно

И не сыворотку пили, а как водится — вино!

56. ТАРИЭЛ УЗНАЕТ О СМЕРТИ ИНДИЙСКОГО ЦАРЯ

Раз заметили арабы караван на перевале.

В черных траурных одеждах караванщики шагали.

Неподрезанные космы их затылки украшали.

Царь сказал торговцам этим: «Задержитесь на привале!»

Стал расспрашивать владыка старшину и верховода:

«Отчего вы в черном платье? Из какого вы народа?»

Тот сказал: «Одеты в траур инды с нынешнего года.

Мы ж торопимся в Египет из торгового похода».

Рад был царь от тех торговцев о своей узнать стране,

Но таился перед ними, как таятся на войне.

Был к тому ж язык индийцев недоступен старшине,

Он с царем лишь по-арабски изъясняться мог вполне.

«Расскажи, — сказал владыка, — что творится в Индостане?»

— «Индостан, — купец ответил, — терпит божье наказанье.

Там теперь в великом горе и вельможи и селяне,

И лишился там рассудка тот, кто был премудрым ране».

Вот что гости рассказали языком красноречивым:

«Фарсадан, владыка индов, был царем весьма счастливым.

Дочь его. светил светило, редким выглядела дивом:

Стан как дерево алоэ, щеки — с розовым отливом.

Полюбил там полководец солнцеликую Нестан,

С женихом ее покончил и исчез из этих стран.

Деву ту растила тетка, как велит высокий сан.

От нее-то в Индостане и поднялся ураган.

Злополучная колдунья, овдовевшая в Каджети,

Предпочла она погибнуть, услыхав про беды эти.

Дева тотчас же исчезла, уподобившись планете, —

Где теперь алоэ-древо, не поймет никто на свете.

Лев искать пустился деву — ту, которой нет дороже,

Но пропал: вослед за солнцем и луна исчезла тоже.

Отыскать безумцев этих не надеются вельможи.

Царь сказал: «Огнем смертельным ты спалил меня, о боже!»

Милой дочери лишившись, обессилел царь-отец.

Смолкли арфы и кимвалы, впал в уныние дворец.

Но недолго этим горем досаждал царю творец:

Ныне умер и владыка, положив пирам конец».

Лишь купец промолвил это, громко женщина вскричала

И лицо свое открыла, быстро сбросив покрывало.

Витязь вскрикнул вместе с нею, и ручьи светлей кристалла

Заструились из нарциссов, как потоки с перевала.

Не могло бы и светило с этой женщиной сравниться!

Словно мак, она поникла, и нежна и светлолица.

Будь певцом ей сладкопевец — «Замолчи, скажу, тупица!»

В дивной раковине этой только жемчуг и гнездится,!

Соловьиным сладким стоном застонала там она

И рвала густые косы, безнадежности полна.

Розы сделались шафраном, лал — белее полотна,

Солнце тучею закрылось, потушило пламена.

Истерзав свои ланиты, слезы горя проливая,

Громко женщина кричала, лютым пламенем пылая:

«Пусть и я, отец, погибну, дочь твоя, смутьянка злая,

Коль ничем тебя утешить в этой жизни не смогла я!

Свет очей моих померкший, мой родитель безутешный!

Уж никто тебе не скажет обо мне, царевне грешной!

Для чего ж ты светишь, солнце, над равниною безбрежной?

Почему, гора крутая, к высоте стремишься снежной?»

Наконец она очнулась от великих этих бед.

Старшина не знал, что думать: виноват он или нет?

Увидав его в раздумье, Тариэл сказал в ответ:

«Это нас с женою ищут те вельможи с давних лет.

Что ж, купец, случилось дальше?» — снова молвил солнцёликий.

«Индостан, — купец ответил, — ныне в горести великой.

Подошли к нему хатавы, обступили ратью дикой.

Хан Рамаз у тех хатавов называется владыкой.

Чуть жива теперь от горя Фарсаданова вдовица.

Правда, бой еще не кончен, но слаба уже столица.

В пограничные заставы враг давно успел вломиться.

Встань над Индией, светило! Не давай над ней глумиться!

Уж давно там все индийцы ходят в черном одеянье.

Мы едва сумели скрыться, как торговцы-египтяне.

Хан Рамаз с царем Египта не вступает в пререканье,

Оттого и нас, торговцев, не коснулось злодеянье».

Тариэл, услышав это, медлить долее не стал,

И трехдневную дорогу он за сутки проскакал.

Поднял он свои знамена над высоким гребнем скал,

Грудь и сердце Голиафа крепкой сталью оковал.

57. ПРИБЫТИЕ ТАРИЭЛА В ИНДИЮ И ПОКОРЕНИЕ ХАТАВОВ

У границы Индостана был хребет с большой вершиной,

Под горой была долина, вражьей занята дружиной.

Тариэл воскликнул: «Братья! Жду от вас отваги львиной!

Скоро я с врагом покончу, в том свидетель — бог единый!

Эти воины со мною как-то раз вступили в сечу.

Порубил я их доспехи, только вышел к ним навстречу!»

Автандил сказал: «Не нужно затрудняться этой речью:

Ты с землею их сровняешь, да и я перекалечу».

Снарядились к наступленью, сели, грозные, верхом

И с горы в долину вражью поскакали напролом.

Созерцая их проворство, удивлялись все кругом:

Только пыль одна кружилась над дорогою столбом.

Те, что были попроворней, доскакали до заставы.

Скоро были в столкновенье с седел сброшены хатавы.

И когда к царю индийцев привели их для расправы,

Тот спросил их: «Кто вы, люди? Для чего пришли сюда вы?»

«Славный наш! — они сказали. — Не виновны мы в измене —

Обманул нас хан, назначив в боевое охраненье!»

— «Вы ему,— ответил витязь, — отвезите извещенье:

Люди, храбрые сердцами, изготовились в сраженье!

Тариэл, властитель грозный, посылаю я приказ;

Все враги меня страшатся, не один лишь ты, Рамаз!

Пусть тебе расскажет стража всё, что ведомо о нас,

Но ни страх тебя, ни слезы не спасут на этот раз.

Лишь безумец может думать, что храбрец его боится!

О безумец из безумцев! Как ты смел сюда явиться?

Прибыл я, огонь великий, чтоб на лагерь твой излиться!

На твоем отныне теле острый меч мой притупится!

Приготовься же заране! Медлить больше я не буду!

Приведи войска в порядок, чтоб не быть в сраженье худу!

Я воздам тебе стократно, хвастуну и словоблуду,

Разобью твой шлем кольчужный, как негодную посуду!»

Побежали друг за другом стражи в лагерь смельчака,

Всё Рамазу рассказали, не сдержали языка:

«Прибыл царь земли индийской, с ним отборные войска.

Каждый справится с двоими: так их доблесть велика!»

Тут дружина Тариэла стяг индийский водрузила,

Рядом с ним взметнулся в небо стяг арабский Автандила.

Знают все: копье арабам в битвах издавна служило.

Там же был искатель крови Нурадин-Фридон, светило.

Вдруг с полтысячи хатавов появилось в отдаленье.

Уж хотели к ним арабы устремиться в наступленье,

Но сказал им царь индийцев: «Соберите-ка терпенье!»

Это шел Рамаз с дружиной, сняв с себя вооруженье.

Опустившись на колени, он простерся пред конем:

«Сжалься, царь, во имя бога! Вспомни, праведный, о нем!

Сделай этот день свиданья для меня последним днем,

Ибо сердце за измену сожигается огнем!

С той поры, как ты уехал, десять лет прошло и боле.

Без орла остались птицы, он же сгинул в диком поле.

Потому и свел я счеты, не желая жить в неволе.

Как нашивки с одеянья, счастье вы с меня спороли!

Ты убей меня не медля, удостой меня кончины!

Здесь со мной пятьсот вазиров и начальников дружины,

Заруби и их, коль хочешь, чтобы кровь текла в долины.

Только воинов не трогай: эти люди неповинны!»

Божье имя призывая, все склонились перед ним:

«Пощади, коль сам создатель породил тебя таким!»

Не сказал ни слова витязь, размышлением томим.

Но раскаявшийся грешник силой божией храним!

Кто на свете столь безгрешен, чтоб карать людей без страха?

Пришлецы, как ниневийцы, распростерлись в груде праха.

Оттого-то их, мятежных, миновала снова плаха!

Что рассучено судьбою, вновь спрядет она, как пряха!

Изучая книги мудрых, я набрел на указанье:

«Тот, кто подлинно отважен, презирает злодеянье.

Он врага не убивает, обуздав его дерзанье».

Если хочешь быть отважным, помни это назиданье!

И смягчился царь индийский, стал подобьем высших сил.

«Пусть живут, коль поумнели! — про себя проговорил. —

Но пускай мой недруг скрутит то, что ныне раскрутил!

Я же грех его исправил и закон восстановил».

И тогда благословили милосердного хатавы

И молились о спасенье посреди чужой державы.

Так спаслись они от смерти, уцелели от расправы,

Только меч в руках героя голодал, желая славы!

И Муштар явился в небе, чтоб увидеть Тариэла,

Ибо царь во имя правды укротил свирепость тела.

И пришли войска Рамаза, им же не было предела,

И, как столп, сиянье неба над страною пламенело.

Возгласил войскам Рамаза некий посланный послом:

«Царь прощает вас, хатавы! Забывает о былом!»

И ударили литавры, и раздался меди гром.

«Мы его уже узнали!» — войско грянуло кругом.

Увидав свой стяг индийский через узкие бойницы,

Вдалеке ему дивились обитатели столицы.

«Это вражеская хитрость!» — так подумали индийцы.

Разве ждали там героя с милой дочерью царицы!

«Царь я ваш! — вскричал им витязь. — Прибыл я врагам на горе

И привез мое светило с дивной молнией во взоре.

На крылах моих орлиных облетел я сушу, море.

Выходите же навстречу! Не сидите на запоре!»

Тут, узнав его, забегал на ограде караул,

На террасах и на кровлях свет от факелов блеснул.

«Отступают супостаты! — прокатился громкий гул. —

Не оставил нас всевышний и надежд не обманул!»

Принесли ключи вельможи и ворота им открыли.

В черных траурных одеждах все встречающие были.

И заплакал царь с женою, пролил слезы в изобилье,

И упали на кристаллы пряди вороновых крылий.

Обезумел там питомец, о царе тоскуя старом.

Слезы падали на щеки, опаляя щеки жаром.

Ударял себя он в темя, и не знал числа ударам,

И агатовую рощу рвал на темени недаром.

И когда, одеты в траур, собрались вазиры вкруг,

Снова он исторг рыданье, не стерпев великих мук.

Слезы, смешанные с кровью, он ронял на этот луг

И, лобзаемый друзьями, лобызал царевых слуг.

Подле милого супруга о родителе рыдая,

Потеряла там сознанье дочь, царица молодая.

Опустились ветки розы, с дивной купы ниспадая.

Ни утехи, ни веселья не заметил там тогда я!

Прибежала мать-царица, говоря молодоженам:

«Что вы плачете, безумцы, надрывая душу стоном!

Бог сменил свой гнев на милость, славить надобно его нам!

Не печалиться нам надо, а идти к нему с поклоном!»

И, рыдая, Тариэла обняла царица-мать:

«Перестал огонь несчастья сердце матери сжигать!

Замолчи и успокойся, чтобы вести разузнать.

Бог сирот не оставляет: все мы счастливы опять».

Отвечала ей, рыдая, дочь—супруга Тариэла:

«Ты всегда ходила в красном, ныне черное надела!

Нет родителя на троне! Нет тоске моей предела!»

Но утерла мать ей слезы и утешиться велела.

В розы уст поцеловала там дитя она родное,

Лепестки она измяла цвету дерева-алоэ.

«Для чего, — она сказала, — говорить нам про былое,

Если можем наслаждаться и блаженствовать в покое!»

Время быстро проходило, и собравшиеся днем

Все индийские вельможи устремились на прием.

Солнцеликие супруги снова вышли к ним вдвоем,

Обнимали, говорили о родителе своем.

Автандил с царем Фридоном преклонились пред царицей.

«Посмотри на них, царица! — молвил витязь светлолицый. —

Соумышленники наши, люди с крепкою десницей,

Мне они вернули деву, истомленную темницей!»

Тут они вступили в город и вошли в свою палату.

И сказала там царица слово каждому собрату:

«Покарал творец злодеев, не дал воли супостату,

Потому и радо сердце, позабыв свою утрату!

Сбросьте траур! Бейте в бубны! Пойте, арфа и кимвал!

Да наполнится весельем молчаливый этот зал!

Золотыми поясами опояшьтесь, стар и мал!

Пусть поет и веселится тот, кто плакал и стонал!»

58. СВАДЬБА ТАРИЭЛА И НЕСТАН-ДАРЕДЖАН

Позвала детей царица, руки их соединила

И на трон земли индийской в царском зале посадила,

Исстрадавшееся сердце новой силой укрепила,

Позабыв свои печали, светлой радости вкусила.

На высоком царском троне Тариэл воссел с женою,

Оба равные друг другу и любимые страною.

Кто сумел бы в полной мере возвеличить их хвалою?

Кто из всех сынов Адама спорил с ними красотою?

Мать-царица нарядилась, траур горестный сняла,

Всех вельмож в парчу одела, всем подарки раздала.

Веселилась, говорила: «Позабудем время зла!

Для чего нам убиваться, если радость к нам пришла!»

Семь престолов Индостана — все отцовские владенья —

Получили там супруги, утолив свои стремленья.

Наконец они, страдальцы, позабыли про мученья:

Только тот оценит радость, кто познает огорченья.

Даже солнце ликовало, отражаясь в тех героях!

Люди били там в литавры, громыхали на гобоях.

Принесли ключи хранилищ и, собравшись в тех покоях,

«Вот наш царь с своей царицей», — говорили про обоих.

На отдельных сели тронах там Фридон и Автандил.

Хор вельмож, представ пред ними, их деяния хвалил.

Бог подобных им героев на земле не сотворил,

И любой из них о прошлом там с гостями говорил.

Пили, ели, круг придворных становился больше, шире,

Свадьбу радостно справляли, как справляют свадьбы в мире.

Драгоценные подарки получили все четыре.

Много нищих вспоминает о великом этом пире.

Говорила мать-царица: «Где же вдовы и сироты?

Одарите их дарами, утолите их заботы!»

Языка земного мало описать ее щедроты!

«Пусть о счастье новобрачных молят бога доброхоты!»

Тариэл сказал: «Царица, просьбу выслушай мою:

Не наказывай Рамаза, вспомни вышнего судью!

Я помиловал злодея, устрашив его в бою.

Кто покается пред богом — утешается в раю».

«Пусть живет!» — в ответ сказала милосердная царица

И заставила Рамаза новобрачным поклониться.

Хор певцов сменялся хором, пели арфа и цевница.

Тот, кто бедствовал и плакал, мог теперь возвеселиться.

Жемчуг, золото и камни, равноценные рубину,

Упадали там на землю, словно росы на долину.

По желанью брал их каждый приглашенный к господину,

Ведь гостей слуга-дворецкий не рассаживал по чину.

И к дружинникам арабам обратился Тариэл:

«Пейте, гости дорогие! Нынче отдых — ваш удел!»

Торбу с жемчугом и мула дать он каждому велел,

Остальных его подарков я и счесть бы не сумел!

Кто бы счел число подарков, поднесенных побратимам?

Нем язык, ошеломленный кладом тем неисчислимым!

Всё, что было под запором в том краю богохранимом,

Подарила мать-царица этим витязям любимым!

Ублажали их индийцы, как спасителей народа:

«Возродились мы для жизни после вашего прихода!»

Был любой из них прославлен, как герой и воевода,

И всегда толпа придворных ожидала их у входа.

Царь на радостях Рамаза одарил насколько мог.

«Продолжай платить, — сказал он, — обусловленный оброк!»

Распростерся хан коварный перед ним не чуя ног

И прославил Тариэла, покидая тот чертог.

И тогда владыка индов объявил Асмат-рабыне:

«Верной службой ты служила нам с царицею в пустыне?

Из семи моих престолов дам тебе один отныне,

Будь на нем такой же верной, как в пещере на чужбине.

Управляя этим царством, позаботься и о муже,

Послужи нам верной службой, став счастливою к тому же!»

Но Асмат упала в ноги: «Есть ли что на свете хуже,

Чем покинуть вас с царицей и о вас томиться вчуже!

Не прогневайся, властитель, на немудрый мой ответ:

Не могу я вас с царицей обменять на целый свет!

Я в лучах твоих купалась, ей служила много лет, —

Как покину я светило после этих тяжких бед?»

Снова ей сказал владыка: «Полно, девушка, томиться!

Пролила ты слез немало ради нас, моя сестрица!

Ныне, зло сменив на благо, нужно долгу подчиниться,

Укрепить мою державу и мечом вооружиться!»

И Асмат повиновалась: «Ни одно не вечно горе!»

Подыскали ей супруга и сыграли свадьбу вскоре.

И когда сошлись вельможи и была дружина в сборе,

Увенчали их на царство в подобающем уборе.

В Индостане трое братьев проводили день за днем,

Позабавиться охотой удосужились втроем.

Наделен был каждый витязь дивным жемчугом, конем...

Автандил один, тоскуя, вечно думал о своем.

Увидав, что сердце друга вновь охвачено тоскою,

Тариэл сказал: «Я вижу, нелегко тебе со мною!

Семь напастей без супруги увеличил ты восьмою.

Рок, завидуя счастливым, разлучает нас с тобою!»

Царь Фридон за Автандилом стал отпрашиваться следом:

«Путь к земле твоей индийской мне отныне будет ведом.

Можешь мной распоряжаться, как сосед своим соседом.

Я примчусь быстрее лани, чтоб помочь твоим победам!»

И тогда их царь индийский отпустил в обратный путь,

Но напомнил он Фридону: «Возвратись же, не забудь!»

Автандилу же прибавил: «Без тебя изноет грудь!

Как мне быть, коль солнцу мира льва обязан я вернуть!»

Царь в подарок Ростевану слал одежд различных груду,

Из граненых самоцветов драгоценную посуду.

«Отвези, — сказал, — всё это, утоли мою причуду!»

— «Без тебя, —ответил витязь, — что теперь я делать буду?»

Шубу с редкостной вуалью Дареджан сестре дарила.

И была ее достойна лишь супруга Автандила.

Был на шубе этой камень, весь горящий, как светило,

В темноте его сиянье отовсюду видно было.

Попрощавшись с Тариэлом, удалился верный друг.

Запылал огонь разлуки и в сердцах воспрянул вдруг.

Горько плакали индийцы, слезы падали на луг.

«Яд судьбы,— промолвил витязь,— умножает мой недуг!»

Долго ехали два брата через горные отроги.

Наконец они расстались: расходились их дороги.

Все желанья их свершились, уничтожились тревоги.

Так вернулся царь арабов в Ростевановы чертоги.

Украшение державы, был он встречен там с почетом

И, свое увидев солнце, положил конец заботам.

Вместе с юною царицей возвели на трон его там,

И вознес его корону бог к сияющим высотам.

Были преданы друг другу три державные собрата:

Часто все они встречались, победивши супостата.

Нарушители их воли исчезали без возврата,

И росли их государства вместе с мощью их булата.

Милосердные дела их всюду сыпались, как снег.

Вдов, сирот они кормили, престарелых и калек.

Усмирен был в их владеньях недостойный человек

И на пастбище с козою волк не ссорился вовек.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Пронеслась их жизнь земная, как ночное сновиденье,

И ушли они из мира — таково его веленье!

Даже тот, кто долговечен, проживет одно мгновенье!

Месх безвестный из Рустави, кончил я мое творенье.

Божеству грузин — Давиду, что грядет путем светила,

Чья с Восхода до Заката на земле известна сила,

Кто для преданных — опора, для изменников — могила, —

Написал я эту повесть, чтоб досуг его делила.

Мне ли петь дела Давида, возглашая славу слав?

Я служил ему стихами, эту повесть отыскав.

В ней прославлены владыки многочисленных держав,

Их чудесные деянья и величественный нрав.

Никому на жизнь земную невозможно положиться:

И моргнуть мы не успеем, как она уже промчится.

Для чего ж нам то, что ищем? Подведет судьба-срамница!

Благо тем, кто ладит с нею и кончины не боится!

Мы в стихах Мосэ Хонели Амирана узнаем.

Прочитав «Абдул-Мессию», дань Шавтели воздаем.

Диларгета пел Тмогвели, сожигаемый огнем,

Тариэла — Руставели, горько плачущий о нем.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Тот проходит трое суток, с непокрытой головой. В средневековой Грузии считалось унизительным ходить с непокрытой головой.

10. Девяти небес лишая, пусть сожжет меня геенна! См. примеч. к словам «Семь планет» (в переводе Бальмонта), с. 633.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: