ПЕРЕВОД Н. А. ЗАБОЛОЦКОГО 8 глава

Да и ты не будь беспечным! Образумиться пора!

Доложи теперь мне снова, что докладывал вчера».

И вазир ему вторично рассказал об этом деле.

Царь ему ответил кратко, гнев удерживая еле:

«Пусть я буду иудеем, коль не спятил ты доселе!

Не пытайся мне перечить: худо будет пустомеле!»

Поспешил вазир к спаспету, и ему сказали слуги,

Что хозяин их покинул и исчез из той округи.

«Не пойду к царю я больше, — прошептал старик в испуге, —

Пусть ему доложит смелый, я же в горе и недуге».

Царь, вазира не дождавшись, снарядил за ним гонца,

Но гонец не возвратился, разузнав про беглеца.

И внезапная догадка потрясла царя-отца:

«Тот, кого боялись сотни, верно, скрылся из дворца!»

Государь, склонившись долу, погрузился в размышленье

И рабу с тяжелым вздохом скоро отдал повеленье:

«Пусть ко мне лукавец этот вновь придет для объясненья!»

И когда вазир явился, стал он бледен от волненья.

Был вазир угрюм и скучен. Царь спросил его нежданно:

«Неужели наше солнце, как луна, непостоянно?»

И вазир ему в испуге всё поведал без обмана:

«Не желая быть светилом, солнце скрылось средь тумана?»

Услыхав, что витязь скрылся, горя царь не превозмог:

«Неужели я навеки потерял тебя, сынок?»

Рвал он волосы от горя, говорил ему в упрек:

«Отчего ты, столп сиянья, ныне сгинул и поблек!

Ты бродягою не станешь, если ты в ладах с собою,

Но зачем ты, мой питомец, омрачил мой дом бедою?

Ты меня оставил сирым и покинул сиротою...

Для чего ж я так стремился постоянно быть с тобою!

Не видать тебя мне больше, прискакавшего с охоты,

Не видать, как ты с друзьями в мяч играешь без заботы,

Не услышать сладкий голос, улетающий в высоты...

Для чего престол мне царский, коль уходишь от него ты!

Ты от голода не сгинешь, где бы жить ни захотел, —

Верный лук тебя прокормит и стальные жала стрел,

Бог тебя спасет, быть может, положив беде предел, —

Но, коль ты умрешь в дороге, кто оплачет мой удел?»

Ко двору, внимая слухам, прибежала вся столица.

Рвали волосы вельможи и свои терзали лица,

Толковали меж собою: «Нам ли ныне веселиться,

Если мы достойны мрака и не светит нам денница!»

Увидав своих придворных, царь сказал им со слезами:

«Уж не светит нам светило, это видите вы сами!

Чем его мы прогневили? Как он мог расстаться с нами?

Кто из вас теперь сумеет управлять его войсками?»

Наконец иссякли слезы, и промолвил властелин:

«Расскажите, как ушел он — с провожатым иль один?»

В это время с завещаньем появился Шермадин,

Безутешный, полный страха, ибо скрылся господин.

Раб сказал: «В его покоях я нашел посланье это.

Там осталась только челядь, провожавшая спаспета.

Он один ушел в дорогу, связан узами обета.

Царь, пошли меня на плаху, чтобы я не видел света!»

Прочитавши завещанье, царь промолвил « В этот год

Пусть не носят украшений ни дружина, ни народ.

Пусть усердно молят бога толпы нищих и сирот,

Чтобы он хранил скитальца от лишений и невзгод!»

25. ВТОРОЙ, ТАЙНЫЙ, ОТЪЕЗД АВТАНДИЛА

К ТАРИЭЛУ

Лик луны вдали от солнца полон дивного сиянья.

Рядом с солнцем он сгорает, обречен на умиранье.

Но без солнца вянет роза — беззащитное созданье.

Так и мы в разлуке с милой умираем от страданья.

Лишь теперь я продолжаю мой рассказ об Автандиле.

Ехал он с кипящим сердцем, удержать тоску не в силе.

Образ девы солнцеликой узнавал в дневном светиле,

Отводя глаза от солнца, сеял слезы в изобилье.

Иногда, позабываясь, слова он сказать не мог.

Из очей, подобно Тигру, падал слез его поток.

Оборачиваясь к дому, тосковал он, одинок,

И не знал, куда несется без тропинок и дорог.

«О любимая! — рыдал он.— Как в разлуке не томиться!

Разум мой с тобой остался, и душа к тебе стремится!

Жаждет взор мой изнемогший на тебя взглянуть, царица.

Плохо сделает влюбленный, коль любви не подчинится!

Где искать мне утешенья, как прожить до новой встречи

Уж давно б я закололся, чем вести такие речи,

Но тебя сразит известье, что скончался я далече...

Пусть же льются, словно реки, эти слезы человечьи!

Десять копий, рать индийцев — чаши глаз во тьме ресниц —

Грудь мою тоской пронзили и меня повергли ниц.

Я сражен очей агатом — красотой твоих зениц,

От очей и уст любимых нет страданию границ!»

И воззвал он к солнцу: «Солнце! Ночи солнечной сиянье!

Ты есть образ всеблагого и его напоминанье!

Не ему ли хор созвездий служит в бездне мирозданья?

Примири меня с судьбою, не отринь мои рыданья!

Ты, в котором виден образ созидателя вселенной,

Помоги мне снять оковы, ибо я страдаю, пленный!

Потеряв свои агаты, я ищу рубин бесценный

И томлюсь один в разлуке, как когда-то с незабвенной!»

Так молился он и таял, как горящая свеча,

Но спешил на помощь другу, путь томительный влача.

Ночью сравнивал он деву с блеском звездного луча,

И беседовал он с небом, речи жаркие шепча.

Божьим именем скиталец заклинал луну, взывая:

«От тебя в сердцах миджнуров страсть пылает роковая!

Дай же мне терпенье сердца, чтоб не тратил зря слова я,

Чтобы лик, тебе подобный, вновь увидел, изнывая!»

День его терзал и мучил, ночь несла ему отраду.

Иногда, к реке спускаясь, он вдыхал ее прохладу.

Слезный ток его кровавый был подобен водопаду.

И, взнуздав коня поспешно, вновь скакал он до упаду.

Стройный станом, как алоэ, плакал он, угрюм и дик,

И, убив козу из лука, ел у скал береговых,

И, насытясь, снова ехал, ибо грудь пронзал Марих,

И твердил он: «Нет мне счастья без любимых роз моих!»

Передать слова скитальца я уже не в силах ныне, —

Как он жаловался звездам, как скитался по пустыне,

Как сжигал слезами очи, как терзал себя в кручине...

Наконец пещеры дэвов он заметил на чужбине.

И Асмат, увидев гостя, вышла к витязю поспешно,

И не знала, что ей делать, и рыдала безутешно.

Витязь спешился и деву обнял горестно и нежно, —

Люди радуются встрече — те, кто ждет ее прилежно.

Автандил спросил у девы: «Где твой брат и господин?»

Слезы девы покатились из агатовых стремнин.

«Без тебя, — она сказала, — он не мог страдать один.

Я не знаю, где он бродит средь ущелий и долин».

Содрогнулся юный витязь, словно грудь копье пронзило:

«О сестра, позор герою, коль его исчезла сила!

Как он мог, нарушив слово, позабыть про Автандила?

Для чего он мне поклялся, если трудно это было?

Ведь и я терпел лишенья, изнывая от разлуки!

Отчего ж он сумасбродом снова сделался от скуки?

Как он смел нарушить клятву, если мы пожали руки?

Мне ль, однако, удивляться, обреченному на муки!»

Но ему сказала дева: «Витязь, ты, возможно, прав,

Но не думай, мне внимая, будто мой угодлив нрав.

Мог ли он, лишенный сердца, клятвы выполнить устав ,?

А ведь он покончил с сердцем, счеты с жизнью оборвав!

Сердце, разум и сознанье цепью связаны одною.

Если сердце умирает, остальных берет с собою.

Человек, лишенный сердца, жизнью брезгает земною.

Ты еще не знаешь, витязь, каково ему, герою!

Не застав в пещере друга, был ты вправе рассердиться,

Я же толком не умею за миджнура заступиться:

Говорить язык устанет, сердце в пепел обратится, —

Рождена я, видно, в горе, чтобы с витязем томиться.

Муки этого миджнура столь безмерно велики,

Что страшатся даже камни, не стерпев его тоски.

Слезы витязя могли бы затопить русло реки...

Впрочем, все в чужих страданьях мы большие знатоки.

Провожая Тариэла, я спросила на прощанье:

«Что же делать Автандилу, коль приедет на свиданье?»

Он ответил: «Пусть поищет, как искал когда-то ране,

Далеко я не уеду, не нарушу обещанье.

Я исполню эту клятву, хоть страдаю я жестоко.

Буду ждать я, как ни тяжко, до назначенного срока.

Коль найдет меня умершим, путь схоронит недалёко,

А найдет живым — дивится, ибо жизнь — мгновенье ока!»

Скрылось солнце за горами для меня, и с этих пор

Я горючими слезами орошаю камни гор,

Как безумная, стенаю, проклинаю свой затвор, —

Смерть и та меня забыла: вот он, божий приговор!

Есть в Китае некий камень с мудрой надписью такою:

«Кто друзей себе не ищет, тот враждует сам с собою».

Ныне стал шафранным витязь, сходный с розой молодою.

Поищи его, исполни то, что ведено судьбою!»

«Ты права, — ответил странник, — мне не нужно оправданья!

Но не я ль, миджнур, миджнура не оставил без вниманья?

Увидав источник жизни, прибежал к нему как лань я,

Все поля вокруг обрыскал ради этого свиданья!

Ту жемчужину, с которой сочетается кристалл,

Я покинул, и на счастье уповать я перестал

Уезжая самовольно, я доверье потерял:

Огорчил царя с царицей, недостойный их похвал.

Господин мой воспитатель — государь весьма могучий.

На меня его щедроты, словно снег, летят из тучи.

Но ушел я, вероломный, всё забыл в печали жгучей...

Согрешил перед владыкой, уж не жду я жизни лучшей!

Я для друга эти беды, о сестра, претерпеваю!

Чтоб свое исполнить слово, по чужому езжу краю!

Он же скрылся из пещеры — тот, по ком я умираю,

И теперь, устав смертельно, я в тоске изнемогаю!

Но оставим эти речи. Мешкать в поисках грешно.

Сожаленья не изменят то, что минуло давно.

Иль найду его, иль сам я с ним погибну заодно, —

Богохульствовать не буду, если это суждено!»

Не сказав ни слова больше, он помчался сквозь теснину.

Пересек ручей и лесом устремился на равнину.

Леденил холодный ветер розу, равную рубину, —

«Никогда, — шептал он,— больше солнцеликой не покину».

«В чем мой грех, великий боже? — говорил он божеству. —

Почему я не с друзьями, обездоленный, живу?

О двоих зачем тоскую, вижу гибель наяву?

Пусть же кровь моя, о боже, на мою падет главу!»

26. АВТАНДИЛ В ПОИСКАХ ТАРИЭЛА. ПЛАЧ ЕГО И СТЕНАНИЕ

«Связкой роз меня ударив, друг меня поранил ею.

Я исполнил нашу клятву, он не стал считаться с нею.

Потеряв его навеки, я душою оскудею,

Без него любого друга уподоблю я злодею.

Не к лицу ему, герою, эта вечная тоска.

Разве витязю поможет слез обильная река?

Нужно после размышлений путь избрать наверняка.

Где ж оно, светило это с тонким станом тростника?»

Обессиленный слезами, витязь в поиски пустился,

Не смыкая глаз бессонных, кликал друга и томился.

По полям, лесам, долинам трое суток он кружился,

Но пропавшего скитальца не нашел он, как ни бился.

И молился он: «О боже, чем я грешен пред тобой?

Почему меня ты гонишь, угнетенного судьбой?

Судия мой милосердный, я пришел к тебе с мольбой:

Сократи мои страданья, утешенья удостой!»

27. АВТАНДИЛ НАХОДИТ ТАРИЭЛА ВО ВТОРОЙ РАЗ

Раз на холм поднялся витязь, изнемогший от молений,

И взглянул он на долину, где играли свет и тени,

И средь зарослей заметил вороного в отдаленьи.

«Это он! — воскликнул витязь. — В том не может быть сомнений!»

И воспрянул он, и сердце у него затрепетало,

Радость выросла внезапно, и отчаянье пропало.

К потускневшему кристаллу возвратился блеск кристалла.

И как вихрь в долину эту он помчался с перевала.

И, увидев Тариэла, отшатнулся он назад:

Полумертвый лик скитальца был отчаяньем объят.

Ворот был его разорван, по щекам струился град.

Покидая мир мгновенный, не смотрел на брата брат.

Справа возле Тариэла лев лежал и меч чеканный,

Слева — рухнувший на землю тигр виднелся бездыханный.

По лицу из глаз страдальца ток струился непрестанный,

Лютым пламенем пылало сердце в скорби несказанной.

Разомкнуть очей не в силах, без сознания и воли,

Витязь был готов покинуть этот мир земной юдоли.

Автандил его окликнул, оглашая лес и поле,

И сошел с коня поспешно, не желая медлить боле.

И лицо он Тариэлу рукавом отер своим,

И на землю опустился, и сказал, тоской томим:

«Иль не слышишь Автандила? Я — твой друг и побратим?»

Но, открыв глаза, страдалец был безмолвен перед ним.

То, о чем я повествую, с ним действительно случилось!

Вздрогнул витязь, и сознанье в нем внезапно прояснилось.

Крепко обнял он собрата и прославил божью милость.

Видит бог, таких героев в мире больше не родилось!

«Брат, — сказал он, — я исполнил слово, данное в пещере.

Ты меня не бездыханным здесь нашел, по крайней мере.

Но теперь стремлюсь я к смерти и вхожу в ее преддверье, —

Опусти мой труп в могилу, чтоб его не грызли звери!»

Автандил ему ответил: «Это — худшее из дел!

Кто из нас не ведал страсти, кто в горниле не горел?

По никто ж не рвался к смерти, проклиная свой удел!

Почему твоим рассудком ныне дьявол овладел?

Коль ты мудр, то знай, что мудрость так вещает нам с тобою:

Муж не должен убиваться в столкновении с судьбою.

Муж в беде стоять обязан неприступною стеною.

Коль заходит ум за разум, всё кончается бедою!

Как ты, мудрый, забываешь это мудрое реченье?

Чем тебе помогут звери утолить твое влеченье?

Где найдешь ты, умирая, ту. чей лик — твое мученье?

Если ты еще не ранен, брось о ранах попеченье!

Кто из нас миджнуром не был? Кто любви не перенес?

Кто, сознание теряя, на себе не рвал волос?

Разве это необычно? Для чего ж потоки слез?

Без шипов, как всем известно, не бывает в мире роз.

Как-то раз спросили розу: «Отчего, чаруя око,

Ты колючими шипами нас царапаешь жестоко?» —

«Чтобы сладкого добиться,— отвечал цветок Востока, —

Испытай сначала горечь. В даровщине мало прока!»

Если дал цветок бездушный столь ответ красноречивый,

Как достигнуть можешь счастья ты, искатель нерадивый?

Сатанинские внушенья не ведут тропой счастливой!

Что же ты с судьбою споришь и зовешь несправедливой?

Ты мое послушай слово: сядь скорее на коня

И забудься на мгновенье, мысли черные гоня.

Пересиль свои желанья, сделай это для меня:

Мне известно, как развеять жар сердечного огня!»

Тариэл ему ответил: «Мне слова твои постыли!

Чтоб тебе повиноваться, не имею больше силы.

Ты не прав, что здесь, в пустыне, для меня страданияы милы —

Я свою увижу радость лишь на дне моей могилы.

Одного лишь я желаю, умирая от недуга:

Чтобы встретились за гробом я и милая подруга.

Чтобы мы, покинув землю, вновь увидели друг друга...

Пусть друзья меня схоронят: это лучшая услуга.

Разве может быть влюбленный, если милой больше нет?

Ныне радостно иду я за возлюбленной вослед.

Горько милая заплачет — зарыдаю я в ответ!

Мне дороже ста советов сердца собственный совет.

Знай, скажу тебе всю правду: к жизни мне не возвратиться.

Смерть витает надо мною, сердце хочет позабыться.

Уходи же прочь отсюда! Время плоти разложиться,

К сонму духов бестелесных дух мой немощный стремится.

Проникать в твои советы не имею я желанья.

Смерть близка, и жизнь земная — только краткое дыханье.

Мир претит душе безумной, преступил земную грань я.

Я уж там, куда струятся слезы нашего страданья.

Мудрый! Что на свете мудро? Разве будет мудрым тот,

Кто, безумием объятый, умирает от невзгод?

Отрешенная от солнца, роза долго не живет.

Уходи! Твоя забота давит сердце и гнетет!»

Автандил его не слушал, продолжая уговоры:

«Для чего ты перед смертью затеваешь эти споры?

Если стал себе врагом ты, где искать тебе опоры?»

Но не мог он Тариэла увести с собою в горы.

Он сказал: «Коль ты не хочешь братским следовать советам,

Докучать тебе не буду. Расставайся с белым светом.

Умирай, коль хочешь смерти! Пусть увянет роза летом!

Об одном тебя прошу я... — И заплакал он при этом. —

Ту, чьи розы осеняет копий сомкнутых агат,

Я покинул ради друга, как союзник и собрат.

Царь отеческой беседой не увлек меня назад.

Ты ж отверг меня, и снова я отчаяньем объят!

Не гони меня обратно, продолжая препираться,

Сядь хоть раз на вороного, дай тобой полюбоваться!

Может быть, тебя увидев, я не стану убиваться

И уеду, насладившись, ты же можешь оставаться.

Сядь в седло!» — молил он брата, нареченного светилом.

Ибо знал, что верховому невозможно быть унылым.

И ресницы в знак согласья тот склонил пред Автандилом

И внезапно подчинился, убежден собратом милым.

«Приведи коня! Поеду!» — молвил он, подняв чело.

Автандил, исполнив просьбу, сесть помог ему в седло.

И поехал скорбный витязь, стан колебля тяжело,

И от сердца у миджнура понемногу отлегло.

Автандил поехал рядом, продолжая с ним беседу.

Губ кораллы шевелились, сердце верило в победу.

Речь его вернула б силы даже старцу-домоседу.

Ныне он, утешив брата, вел назад его по следу.

Лекарь скорби, он заметил, что настало облегченье,

И лицо его, как роза, засияло в восхищенье.

Исцеление разумных, неразумных огорченье,

Слово разума безумцу он промолвил в заключенье.

«Утоли мое желанье, — так промолвил Автандил. —

Ты запястье солнцеликой всей душою возлюбил.

Правда, это знак вниманья от соперницы светил.

Но признайся, неужели он тебе настолько мил?»

Тариэл ему ответил: «Что с подарком тем сравнится?

Он один — причина вздохов, он — судьбы моей частица.

Краше вод, земли и неба эта малая вещица!

Но бессмысленные речи неприятны, как горчица».

«Ждал и я, — воскликнул витязь, — от тебя подобной вести!

Но послушай, что скажу я, избегая всякой лести.

Тот браслет тебе дороже иль Асмат? Скажи по чести!

Сознаюсь, другой бы выбор на твоем я сделал месте!

Тот браслет чеканил мастер, он — простая мишура!

Он безжизнен, безучастен, чуть дороже серебра!

Почему ж ты забываешь, как Асмат к тебе добра?

Ведь она — твоя подруга и названая сестра!

Не она ли здесь в пустыне подружила нас с тобою?

Не она ли опекала вас с царевной молодою?

Ради той, кого растила, грудь ее полна тоскою!

Как же ты ее бросаешь? Так ли нужно жить герою?!»

«Правда, — вымолвил страдалец. — В том не может б сомненья!

Лишь Асмат верна мне в горе и достойна сожаленья!

Так пойдем же к ней скорее, коль не умер в этот день я!

Не хотел я жить на свете, ты принес мне исцеленье!»

И отправились герои повидать сестру свою.

Как я слабыми словами красоту их воспою!

В розах губ блистали зубы, как жемчужины в строю...

Из норы сердечным словом можно вызвать и змею!

Автандил промолвил другу: «Мне служить тебе — отрада,

Но и ты забудь о ранах и не пей напрасно яда.

Бесполезна нам наука, коль творим не то, что надо, —

Посуди, какая польза от закопанного клада?

Мало толку, если горе несчастливого снедает:

До назначенного срока человек не умирает.

Роза, солнца ожидая, по три дня не увядает.

Смелость, счастье и победа — вот что смертным подобает!»

Друг сказал: «Дороже жизни сердцу эти назиданья!

Мудрецов благословляют все разумные созданья.

Но поверь, что не могу я превозмочь мои страданья!

Сам миджнур, ужель миджнуру ты не видишь оправданья?

Воск затем горит, что сутью однороден он с огнем,

Но вода огню враждебна — не ужиться им вдвоем.

Так и мы: страдая сами, всё страдальцу отдаем...

Ты же мне не доверяешь в одиночестве моем...»

28. РАССКАЗ ТАРИЭЛА О ТОМ, КАК ОН УБИЛ ЛЬВА И ТИГРИЦУ

«Расскажу тебе, мой витязь, что со мной случилось в поле,

Сам тогда судить ты сможешь о моей несчастной доле.

Проводив тебя, в пещере я не мог томиться боле

И, вскочив на вороного, устремился на приволье.

Я сквозь заросли проехал и на холм поднялся скоро.

Вижу: лев спешит к тигрице, полный страсти и задора.

Их любовные забавы были радостны для взора,

Но затем меня смутила непонятная их ссора.

Видел я с холма, как звери пробирались средь дерев,

И мое смирилось сердце, счастье любящих узрев.

Но они бороться стали и почувствовали гнев.

Побежала прочь тигрица, вслед за ней погнался лев.

Эти яростные звери, столь беззлобные вначале,

Вдруг напали друг на друга и от злобы зарычали.

И отпрянула тигрица, словно женщина в печали.

Лев почуял запах крови и за ней пустился дале.

Рассердился я на зверя и сказал: «Умалишенный!

Разве с милою подругой может ссориться влюбленный?»

И пронзил его мечом я, сам на муки обреченный,

И свалился лев, от жизни навсегда освобожденный.

Меч я бросил и тигрицу, спрыгнув на землю, схватил.

Я искал ее лобзаний ради той, кого любил.

Но она рвала мне кожу и рычала что есть сил.

Распалился я от боли и прекрасную убил.

Ничего не мог я сделать с тварью той неукротимой,

Я ее ударил оземь, гневом яростным палимый.

И припомнил я внезапно, как я ссорился с любимой,

И едва в тот миг не умер от тоски невыносимой.

Вот, мой брат, какие беды должен я претерпевать!

Почему же ты дивишься, что решил я умирать?

Я уже простился с жизнью, мне не жаль ее отдать...»

И замолк печальный витязь, и заплакал он опять.

29. ВОЗВРАЩЕНИЕ ВИТЯЗЕЙ В ПЕЩЕРУ И СВИДАНИЕ ИХ С АСМАТ

Автандил внимал рассказу и скорбел о Тариэле,

Он твердил: «Не убивайся! Бог поможет в этом деле!

Он, хотя ты и страдаешь, приведет влюбленных к цели.

Вы без божьего веленья не сошлись бы с колыбели!

Зачастую жизнь миджнуров омрачается бедою,

Но утешатся страдальцы, удрученные нуждою.

И хоть ты убит любовью, лишь она одна, не скрою,

Мудрых разума лишая, учит неучей порою!»

И к пещере повернули эти витязи коней,

И Асмат навстречу вышла, увидав, что едут к ней.

Слезы плачущей рабыни бороздили грудь камней.

Братья спешились и с девой поздоровались своей.

«Боже мой, — она сказала, — царь царей неизреченный,

Озаряющий лучами бедных жителей вселенной!

Как тебя прославить может человечий разум бренный?

Ниспослал ты утешенье мне, страдалице смиренной!»

Тариэл сказал: «Сестрица, тяжела для нас расплата

За блаженство дней минувших, улетевших без возврата.

То закон старинный мира, в этом ты не виновата.

Жаль тебя, но лишь кончина твоего пленяет брата.

Если жаждущий разумен, воду наземь он не льет.

Для чего ж точу я слезы в дни страданий и невзгод?

Нас безволье убивает, но поит источник вод!

Горе мне: потерян жемчуг, роза больше не цветет!»

И свое припомнил солнце Автандил, ему внимая.

Он воскликнул: «О царица, без тебя схожу с ума я!

В отдалении от милой безутешна жизнь земная!

Кто тебе сказать сумеет, как я плачу, изнывая?

Как подумать может роза: «Я без солнца не увяну»?

Коль погаснет вдруг светило, что я в мире делать стану?

Уподобься же, о сердце, неживому истукану!

Чтобы вновь увидеть деву, пусть душа скрывает рану?»

И умолкли побратимы, и любимая сестра

Проводила их в пещеру, безутешна и добра,

Разостлала шкуру тигра, усадила у костра,

И друзья вели беседу вплоть до самого утра.

Славный пир, зажарив мясо, братья справили сначала.

Правда, пир тот был без хлеба и гостей недоставало.

«Ешь!» — твердили Тариэлу, но не слушал он нимало.

Лишь кусочек весом в драхму съел, и силы есть не стало.

Есть ли что на свете лучше, чем разумная беседа?

Не пройдет она бесследно, коль послушаешь соседа.

Сердце стихнет понемногу, дружелюбием согрето.

Сладко горем поделиться, если можно сделать это!

Львам подобные герои продолжали разговор,

Поверяли то друг другу, что скрывали до сих пор,

И, когда наутро солнце засияло из-за гор,

Новой клятвой подтвердили стародавний уговор.

Тариэл сказал: «Не нужно тратить лишние слова нам!

Бог воздаст тебе за дружбу с побратимом чужестранным.

Разве, дав друг другу клятву, были мы подобны пьяным?

Буду помнить я до смерти о тебе, моем желанном!

Чтоб уменьшить пламень сердца, поразмысли терпеливо,

Ведь огонь, во мне горящий, зажигало не огниво!

Потушить его желая, самому сгореть не диво!

Возвращайся же к царице, путешествуя счастливо!

Облегчить мои страданья не сумеет даже бог,

Потому я и блуждаю без путей и без дорог.

Посреди мужей разумных жил и я немалый срок,

Но пришел черед безумью — и теперь я изнемог».

Автандил ему ответил: «Что сказать тебе на это!

Ты и сам судить умеешь, как мудрец и муж совета.

Но неужто бог бессилен, если он создатель света,

Если всё, что здесь мы видим, взращено им и согрето?

Для чего же вас он создал, если вы, его созданья,

Умираете, расставшись, от великого страданья?

Пусть миджнур пока не может утолить свои желанья, —

Заколи меня, коль снова не дождется он свиданья!

Разве муж достоин чести, коль он бед не поборол?

Неприлично от несчастий убегать в соседний дол!

Вседержитель милосерден, это мир исполнен зол?

Помни это изреченье, ибо неуч есть осел.

Я сказал тебе довольно, чтобы мог ты поучиться.

Я молил мое светило перед тем, как отлучиться:

«Если друга не увижу, сердце в пепел обратится!

Чем тебя, испепеленный, я обрадую, царица?»

«Эта речь достоит мужа, — отвечала мне подруга, —

Ибо помощь Тариэлу — перед милою заслуга!»

Не без спроса я уехал, как какой-нибудь пьянчуга.

«Трус!» — в лицо мне скажет дева, если я покину друга.

Чем вести пустые речи, ты прислушайся к моим:

Для разумного созданья труд земной необходим.

Для чего нам цвет увядший? Кто утешен будет им?

Коль ты сам себе не нужен, будь другому побратим.

Странствуй, где тебе угодно — по пустыням и по чащам,

Если хочешь — с мудрым сердцем, нет — так с разумом болящим,

Но, всегда учтивый, стройный, будь ты мужем настоящим,

Не давай погибнуть сердцу в лютом пламени палящем

Об одном тебя сегодня мы с царицей умоляем:

Через год приди в пещеру, где с тобой мы отдыхаем.

Я вернусь, как только розы расцветут, согреты маем.

Пусть они тебя разбудят, словно псы могучим лаем!

Если ж с радостною вестью я к пещере не приду.

Значит, в поисках царевны я и сам попал в беду.

Это будет знак, чтоб слезы проливал ты в том году.

Что была погибель злая суждена мне на роду.

В этом случае не надо сокрушаться слишком много:

На коне умру иль в лодке - всё равно одна дорога!

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: