Сделай Сам Свою Работу на 5

Поворот Германии от России





 

Из Версаля в 1870 году только что коронованный император Вильгельм I телеграфировал царю Александру II: "Пруссия никогда не забудет, что именно благодаря Вам война не приобрела большего масштаба"{23}.

Для Германии оборотиться против России, говорил Вильгельм I, будет равнозначно измене. Этот курс соответствовал германской геополитике. Германский император Вильгельм, если верить историческим источникам, до своей смерти (9 марта 1888 г.) являлся убежденным сторонником германо-русской дружбы — он завещал ее наследнику, находившемуся у его одра{24}. Почти целый век Германия и Россия провели в состоянии взаимопонимания. Князь Бисмарк признался кайзеру Вильгельму II, что его главной внешнеполитической задачей является предотвращение союза дружественной России и не всегда дружественной Англии{25}.

Набирающая мощь Германия все меньше нуждалась в русской дружбе. 6 февраля 1888 г. Бисмарк провозгласил в германском рейхстаге: "Мы больше не просим о любви ни Францию, ни Россию. Мы не просим ни о чьем одолжении. Мы, немцы, боимся на этой земле Господа Бога, и никого более!"

Рейхстаг взорвался овацией, старый фельдмаршал Мольтке рыдал.



С окончанием эры Бисмарка перед Германией стояли четыре возможных пути. Первый — продолжить традицию великого канцлера, основанную на поддержании хороших отношений с двумя величайшими странами "моря и суши" Великобританией и Россией, стараться не пересекать их пути, а тем временем развивать бесподобную германскую науку и промышленность. Второй путь предполагал создание великого океанского флота (что неизбежно антагонизировало Британию) и поощрение движения России в тихоокеанском направлении. При этом два европейских соседа, Германия и Россия, как бы совместно отбирали у Британии господство над обоими океанами (Германия — над Атлантическим, Россия — над Тихим). Третий путь предполагал восстановление "Союза трех императоров", сближение германского и славянского элементов в Европе против англосаксов.

Четвертый путь — двинуться к теплым морям на турецком направлении, расширить свое влияние на Ближнем Востоке, действуя при этом по возможности совместно с Британией против России.



Кайзер Вильгельм II и его окружение в конечном счете пренебрегли первыми тремя дорогами. Первый путь, с их точки зрения, "закрепощал" динамическую мощь Германии и предполагал своего рода "отречение" от мировой политики во вступившем в фазу империализма мире. Все же первый путь в значительной мере преобладал в первые годы царствования Николая II и Вильгельма II. Второй путь сдерживал создателей мирового флота, сгруппировавшихся вокруг адмирала Тирпица. Кайзер начал его реализацию, начав в начале века строительство океанского флота и поддерживая Россию против Японии. Третий путь получал преобладание лишь спорадически (Бьерк) и не имел постоянной линии. Возобладал искаженный вариант четвертого пути: на Балканы Германия двинулась опираясь не на Британию, а на стремящуюся укрепить германский элемент своей многоплеменной империи Вены. Наследник Бисмарка канцлер Каприви был решительным сторонником австрийского направления, именно он был "архитектором" тройственного союза Германии, Австро-Венгрии и Италии. Он не усматривал в союзе с Россией перспектив для Германии, которая хотела консолидировать Центральную Европу, держать в состоянии постоянного напряжения Францию и отвратить от европейских дел Россию.

Отказ продлить "Союз трех императоров", был, по мнению английского историка М. Бальфура, "ударом по лицу" России{26}. Шувалов записал в дневнике: "Очень болезненное для нас решение"{27}.

Победила та линия германской политики, которая основывалась на максиме, что сотрудничество между Германией и Россией, между тевтонами и славянами стало исторически неуместным.



Берлин отказался возобновить так называемый Договор о подстраховке, сохранявший дружественность России и Германии Немалое число германских историков ставит взаимосближение соседей Германии в вину канцлеру Б. фон Бюлову, который "привязал превосходный германский фрегат к утлому судну Австро-Венгрии", главным достоинством которой была полная зависимость от Берлина. Такие историки, как Э. Бранденбург, считают Бюлова виновным в отклонении предложения английского министра колоний Дж. Чемберлена о разрешении противоречий и мире (этот отказ в конечном счете способствовал вовлечению Великобритании в орбиту франко-русского союза). Началось провоцировании России германским сближением с Турцией и безмерной поддержкой Австрии на Балканах{28}. Бюлова винят в предательстве идейного наследия Бисмарка, категорически отвергавшего политику силового выяснения отношений с Россией.

Было ли неизбежным конечное столкновение Германии с соседями на Востоке и Западе? Многие западные историки (например, X. Сетон-Уотсон) склоняются к выводу о неотвратимости столкновения Берлина с ожесточенным после отторжения двух провинций — Эльзаса и Лотарингии — Парижем и с обеспокоенным германским самоутверждением Петербургом. Пока Германия была простым продолжением Пруссии, русско-германские интересы не сталкивались. Но ставшая европейским лидером Германия уже не была продолжением Пруссии. Влияние традиционной прусской военной касты (имевшей связи с Россией) начало уменьшаться, а влияние западных, рейнских промышленников увеличиваться. Внутригерманские процессы вели к изменению взаимоотношений прежде традиционно дружественных военных элит двух стран. "Аристократическая монархия Вильгельма I и Бисмарка могла поддерживать дружбу с Россией. Демагогическая монархия Вильгельма II обязана была поддерживать Австрию. Общественное мнение стало весомым фактором в определении германской внешней политики, и оно стало более воинственным, чем мнение прусских юнкеров. Общественное мнение (Германии) никогда бы уже не принесло в жертву германское влияние на Юге-Востоке Европы"{29}.

Германия стала видеть свои первостепенные интересы там, где прежде их не усматривала, — в Юго-Восточной Европе, в Австрии, на Ближнем Востоке. Еще совсем недавно Бисмарк отказывался от интенсивной колониальной политики и говорил, что "весь Ближний Восток не стоит костей одного померанского гренадера". Теперь такая политика стала пользоваться первостепенным приоритетом Берлина.

Мощная идеология, которой хватило, чтобы вести на смерть германский народ в двух мировых войнах, покоилась на идее необходимости добиться для германского элемента господства в Европе: "В штормах прошлого Германская империя претерпела отторжение от нее огромных территорий. Германия сегодня в географическом смысле — это только торс старых владений императоров. Большое число германских соотечественников оказалось инкорпорированным в другие государства или превратилось в независимую национальность, как голландцы, которые в свете своего языка и национальных обычаев не могут отрицать своего германского первородства. У Германии украли ее естественные границы; даже исток и устье наиболее характерного германского потока, прославленного германского Рейна, оказались за пределами германской территории. На восточных границах, там, где мощь современной германской империи росла в столетиях войн против славян, владения Германии ныне находятся под угрозой. Волны славянства все ожесточеннее бьются о берег германизма"{30}.

Автор этих слов — популярный в Германии Ф. Бернарди — не дает шансов для мирного сближения "обижаемого" в Европе германства с славянским Востоком и франко-британским Западом. Этой героикой "обиженности" прониклись миллионы немцев в полный ненависти и страха период 1914-1945 годов. В одну из самых печальных страниц мировой истории превратилось удивительное промышленное и научное развитие Германии в XIX и начале XX века. Это впечатляющее развитие породило не удовлетворение элиты германского народа, а сатанинскую гордость.

Германские идеологи и публицисты первых полутора десятилетий XX века стали наибольшее внимание уделять главной силе, противящейся германскому диктату на континенте, тому, что они все более определяли как колоссальную угрозу на Востоке — "славяне становятся огромной силой. Большие территории, которые прежде были под германским влиянием, ныне снова подчиняются славянской власти и кажутся навсегда потерянными нами. Нынешние русские балтийские провинции были прежде процветающими очагами германской культуры. Германские элементы в Австрии, нашей союзнице, находятся под жестокой угрозой славян; Германия сама открыта постоянному мирному вторжению славянских рабочих. Многие поляки прочно укоренились в сердце Вестфалии. Только слабые меры предпринимаются, чтобы остановить этот поток славянства. Но остановить его требуют не только обязательства перед нашими предками, но и интересы нашего самосохранения, интересы европейской цивилизации. До сих пор не ясно, сможем ли мы остановить этот поток мирными средствами. Возможно, вопрос германского или славянского превосходства будет решен мечом"{31}.

Поднимаясь на глобальный уровень, германские идеологи все более усматривали препятствие расширению своей колониальной сферы, господству на океанах в "владычице морей". Идеологи мирового могущества "признавали", что "Англия проделала большую работу цивилизации, особенно в материальной сфере. Но в будущем Британии придется смириться с независимостью Канады, Австралии и Южной Африки"{32}.

А России придется примириться с гегемонией Германии в Европе.

Покорится ли Россия? С точки зрения влиятельных германских наблюдателей, "политика выигрыша времени, проводимая Россией, может быть только временной. Требования могущественной империи неизбежно повлекут ее экспансию в направлении морей, будь то на Дальнем Востоке, где она надеется найти незамерзающие гавани, или на средиземноморском направлении, где полумесяц еще сверкает над куполом Святой Софии. После успешной войны Россия едва ли поколеблется захватить устье Вислы, о владении которым она давно мечтает, и тем самым значительно усилиться на Балтике. Доминирующее положение на Балканском полуострове, свободный выход в Средиземное море и сильные позиции на Балтике являются целями европейской политики России. Она рассматривает себя как ведущая держава славянской расы и многие годы поддерживает славянские элементы в Центральной Европе. Панславизм ведет энергичную работу"{33}.

Россию, по мнению немецких интерпретаторов, сдерживают лишь внутренние неурядицы. На Дальнем Востоке она встретит противоборство Японии и Китая, в Европе — Германии.

Катализатором ухудшения отношений Германии с соседями стала испытывающая большие внутренние трудности Австро-Венгрия. Так, дипломатическая победа Вены, установившей в 1908 году свой контроль над балканскими Боснией и Герцеговиной, вызвала в Петербурге, Париже и даже Лондоне понимание необходимости координации действий против меняющих карту Европы сил. Британский посол писал из Берлина своему правительству: "В Европе устанавливается гегемония центральных держав, а Англия будет изолирована... Наша Антанта, как я боюсь, ослабнет и, возможно, умрет, если в будущем мы не превратим ее в союз"{34}.

Это важнейший эпизод. Отныне англичане показывают свое опасение не только строительством германских дредноутов, но и общим курсом центральных держав на достижение преобладания в Европе.

Ожесточение охватывает отнюдь не только избранных идеологов. В 1912 году император Вильгельм II записывает: "Германские народы (Австрия, Германия) будут вести неминуемую войну против славян (русских) и их латинских (галльских) помощников, при этом англосаксы будут на стороне славян. Причины: жалкая зависть, боязнь обретаемого нами могущества".

На полях дипломатических донесений Вильгельм записывает строки, жалящие неприкрытой ненавистью: "Глава 2 Великого переселения народов закончена. Наступает Глава 3, в которой германские народы будут сражаться против русских и галлов. Никакая будущая конференция (напомним, что Николай II был инициатором первой международной конференции по разоружению в 1897 году. — А. У. ). не сможет ослабить значение этого факта, ибо это не вопрос высокой политики, а вопрос выживания расы"{35}.

Германский генеральный штаб начинает выражать опасения в отношении ускорившегося после 1892 года экономического роста России. Его глава — фон Мольтке (сын соратника Бисмарка) утверждал, что после 1917 года мощь России окажется непреодолимой, она будет доминирующей силой в Европе и "он не знает что с ней делать"{36}. Мольтке был убежден, что "европейская война разразится рано или поздно, и это будет война между тевтонами и славянами. Долгом всех государств является поддержка знамени германской духовной культуры в деле подготовки к этому конфликту. Нападение последует со стороны славян. Тем, кто видит приближение этой борьбы, очевидна необходимость концентрации всех сил".

Кайзер Вильгельм II руководствовался следующей мудростью: "Мы должны привязать Россию к Восточной Азии так, чтобы она обращала меньше внимания на Европу и Ближний Восток"{37}.

Поэтому Берлин всячески подталкивал Петербург к авантюрам на Дальнем Востоке; немцы помогали Куропаткину уводить русские войска от того центра мировой политики, где решалась судьба мира.

 

Русское развитие

 

Русское развитие осуществлялось при помощи западного капитала и знаний. Через европейские пути сообщения проходило товаров на 2,5 млрд. рублей, через азиатские — в 10 раз меньше. Черное море и Балтика были главными путями для России во всех смыслах. А в экономике страны развитие происходило при активнейшем участии европейского и американского капитала. Нефтяная промышленность Кавказа контролировалась англичанами, добыча меди и платины на Урале и Кавказе осуществлялась британскими и американскими компаниями. Трамвайными депо в городах владели бельгийцы, 70 процентов электротехнической промышленности и банковское дело принадлежали немцам. С 1888 г. главным источником капитала для России становится Франция. Французские займы России и инвестиции в России достигли колоссальной суммы в 25 млрд. франков{38}. После соглашений 1907 г. между Петербургом и Лондоном в Россию начинает активно проникать британский капитал — рост его в 1908 — 1914 гг. был очень впечатляющим. В результате иностранные банки и фирмы заняли в России исключительно важные позиции. Если в 1890 г. в России было лишь 16 компаний с капиталом, контролируемым иностранцами, то в 1891-1914 гг. иностранный капитал возобладал в 457 новых промышленных компаниях. Основанные на базе западного капитала компании были в среднем богаче и могущественнее собственно российских. В среднем на российскую компанию к 1914 г. приходилось 1, 2 млн., а на иностранную — 1,7 млн. рублей.

 

 








Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 stydopedia.ru Все материалы защищены законодательством РФ.