Сделай Сам Свою Работу на 5

На борту судна ВМС США «Холо Кай», у побережья Гавайских островов





 

«Дип Глайдер 7» скорее похож на двухфюзеляжное воздушное судно, чем на мини-субмарину. Я лежу на животе со стороны правого борта, смотрю сквозь толстый, прозрачный предохранительный конус. Мой пилот, Майкл Кой, машет мне с левого борта. Кой – из «стариков», возможно, самый опытный пилот в Военно-морском корпусе глубокого погружения (ВМКГП) США. Поседевшие виски и морщинки вокруг глаз никак не сочетаются с почти детским энтузиазмом. Когда плавбаза опускает нас в неспокойные волны Тихого океана, я замечаю, как в обычно нейтральную речь Коя начинают пробиваться словечки крутого серфера.

– Моя война не закончилась. Если уж на то пошло, можно сказать, что она до сих пор набирает силу. Каждый месяц мы расширяем поле действий, наращиваем материальные и людские ресурсы. Говорят, их еще двадцать–тридцать миллионов, они выплывают с прибоем на берег или запутываются в рыбачьих сетях. Нельзя поработать на прибрежной нефтяной вышке или починить трансатлантический кабель, не наткнувшись на зомби. Вот зачем мы ныряем: отыскать их, проследить, предсказать движение и, возможно, заблаговременно предупредить.



(Мы резко врезаемся в «барашки». Кой ухмыляется, проверяет свои инструменты и меняет частоту рации, соединяясь с плавбазой. Перед моим куполом обзора появляется белая пена, которая через секунду уступает место голубой воде. Мы погружаемся).

– Вы не спрашиваете меня об аквалангах или титановых костюмах против акул. Это потому, что вся эта фигня не имеет отношения к моей войне, да? Гарпунные пушки, сети для зомби… здесь я вам ничем не помогу. Если нужны гражданские, поговорите с гражданскими.

– Но военные тоже пользовались такими приспособлениями.

– Только при операциях в мутной воде и почти всегда по милости армейских придурков. Лично я никогда не надевал неопреновый костюм или акваланг… ну… по крайней мере не в бою. Моя война шла строго в водолазном костюме с поддержанием атмосферного давления. Что-то вроде помеси скафандра с доспехами. Вообще-то такие начали производить еще пару сотен лет назад, когда какой-то парень[90] придумал бочку с иллюминатором и дырками для рук. После него были «Тритон» и «Нойфельд и Кунке». Они выглядели как в старых фантастических фильмах пятидесятых годов. «Робот Робби» и подобная муть. Все это бросили на полдороге, когда… Вам правда интересно?



– Да, пожалуйста…

– Об этих приспособлениях сразу забыли, как только появился акваланг. Ее применяли, лишь когда приходилось нырять глубоко, очень глубоко, чтобы работать на прибрежных нефтяных вышках. Понимаете… чем ниже спускаешься тем больше давление, чем больше давление, тем опаснее для акваланга или другого оборудования со смесью газов. Приходится проводить несколько дней, а то и недель, в декомпрессионной камере, и если по какой-то причине над быстро подняться на поверхность… развивается кессонная болезнь, пузырьки газа в крови, в мозгу… и мы даже не говорим о долгосрочных последствиях вроде некроза костей, о пропитывании тела дерьмом, которого там совершенно быть не должно.

(Замолкает, чтобы проверить инструменты).

– Самый безопасный способ нырнуть глубже и надолго заключить все тело в пузырь поверхностного давления.

(Он кивает на отсеки вокруг нас).

– Примерно как мы сейчас – в безопасности, защищены и все еще на поверхности, судя по ощущениям тела. Вот что делает водолазный костюм с поддержанием атмосферного давления. В нем глубина и длительность пребывания ограничены только защитой и жизнеобеспечением.

– Что-то вроде персональной подводной лодки?

– Подводный аппарат. Подводная лодка может оставаться на дне годами, вырабатывая собственную энергию и воздух. На подводном аппарате можно погружаться лишь ненадолго, как в субмаринах времен Второй мировой войны или в такой, как у нас сейчас.



(Вода начинает темнеть, приобретая глубокий фиолетовый чернильный цвет).

– Сама природа водолазного костюма, тот факт, что он в действительности – просто доспехи, делает его идеальным для боя в голубых и черных водах. Я не сбрасываю со счетов тонкие костюмы, знаете, противоакульные или другие неопреновые. В них вы в десять раз маневреннее, быстрее, проворнее, но они пригодны в лучшем случае для мелких водоемов, а уж если один из этих уродов до вас доберется… Я видел неопреновых дайверов со сломанными руками, ребрами, трех – со сломанными шеями. Опасность утонуть… если воздуховод перерезали или вырвали регулятор изо рта. Даже в жестком шлеме и сухом костюме с покрытием «меш». Мертвякам достаточно удержать вас на глубине, пока не кончится воздух. Я видел слишком много ребят, которые вот так вот тонули, или летели к поверхности, позволяя эмболии довершить то, что начал Зак.

– Такое часто случалось с дайверами в неопреновых костюмах?

– Иногда, особенно вначале, но с нами – никогда. Никакой физической опасности. Тело и система жизнеобеспечения заключены в оболочку излитого алюминия или композитного материала повышенной прочности. Большинство сочленений модели – из стали или титана. Куда бы Зак не повернул вашу руку, даже если ему удастся крепко вас схватить, что довольно трудно, оторвать конечность физически невозможно. Если по какой-то причине вам надо срочно всплывать, просто сбросьте балласт или двигатель, если он у вас есть… все костюмы плавучие. Они выпрыгивают наверх в секунду, как пробка. Единственный риск – Зак прицепится к вам, когда будете всплывать. Пару раз мои приятели всплывали с непрошенными пассажирами, вцепившимися не на жизнь, а на смерть… (Усмехается).

Экстренное всплытие почти никогда не происходило во время боя. Большинство моделей водолазных костюмов с поддержанием атмосферного давления поддерживают жизнеобеспечение в аварийном режиме до двадцати четырех часов. Не важно, сколько упырей на вас насело, не важно, засыпало вас горой мусора или нога запуталась в подводном кабеле, можно просто сидеть смирно, в комфорте и безопасности, пока не подоспеет кавалерия. Никто не ныряет в одиночку. Думаю, самое большее, сколько дай веру в водолазном костюме приходилось ждать у моря погоды, это часов шесть. Мне пальцев на руках не хватит, чтобы сосчитать, сколько раз кто-то из наших застревал, сообщал об этом и добавлял, что прямой опасности нет и его можно спасать уже после того, как команда выполнит задачу.

– Вы говорите – модели водолазных костюмов. Их было больше одной?

– Больше: гражданские, военные, старые, новые… ну… относительно новые. Мы не могли делать костюмы во время войны, поэтому приходилось работать в том, что есть. Некоторые из самых старых появились еще в семидесятых годах. «Джим» и «Сэм». Я рад, что мне не довелось в них погружаться. У них только универсальные шарниры и иллюминаторы вместо купола. По крайней мере, в самых первых «Джимах». Я знал одного парня из британского подводного спецназа. У него были такие огромные кровавые волдыри по всей внутренней стороне бедра, где ножные шарниры «Джима» цепляли кожу. Они крутые дайверы, эти ребята из БСБС, но я бы никогда не махнулся с ними работой.

У нас имелось три базовых модели, принятые на вооружение в американском ВМФ. «Хардсьют-1200», потом «2000» и «Марк-1 Экзокостюм». Моя малышка «Экзо». Хотите научной фантастики? Эта штучка выглядела так, словно ее сделали для сражений с гигантскими космическими термитами. Модель «Экзо» гораздо, так сказать, стройнее жестких костюмов и достаточно легкая, чтобы в ней можно было даже плавать. Главное преимущество перед «хардсьютами», да и вообще перед всеми водолазными костюмами с поддержанием атмосферного давления. Возможность опережать противника даже без электрических аппаратов или двигателя более чем компенсировала неспособность почесать, где приспичило. Жесткие костюмы довольно большие, в них можно втягивать руки в основную полость и управлять вспомогательным оборудованием.

– Каким?

– Фонари, видеокамера, гидролокатор. Жесткие костюмы оборудованы полным комплексом обслуживания, «Экзо» – уцененный товар. Не надо беспокоиться о считывании данных и всякой аппаратуре. Ничто не отвлекает, как в многозадачном жестком костюме. «Экзо» – гибкий и простой, он позволяет сосредоточиться на оружии и пространстве перед собой.

– Какое вы использовали оружие?

– Сначала М-9, дешевая модифицированная подделка под русские АПС. Я говорю «модифицированная», потому что ни у одного водолазного костюма не было ничего похожего на кисти. В них либо четыре когтя, либо простые промышленные клещи. И то, и другое применяли как оружие в рукопашной – берешь упыря за голову и сдавливаешь, – но из пистолета палить не получится. М-9 крепили к предплечью, он стрелял по электрическому сигналу. К нему полагался лазерный прицел для точности выстрелов и заключенные в воздушной капсуле обоймы с четырехдюймовыми стальными иглами. Главная проблема в том, что они предназначены для операций на небольшой глубине. На нашей их просто разрывало, будто яичную скорлупу. Через год мы получили более совершенную модель, M-11. Ее придумал тот же парень, который изобрел и жесткий костюм, и «Экзо». Надеюсь, этому чокнутому канадцу отвалили гору медалей за то, что он для нас сделал. Правда, в ДеСтРес сочли, что производство слишком дорогостоящее. Нам не переставали твердить, что для боя с Заком достаточно клешней и уже имеющихся строительных инструментов.

– Что их заставило переменить свое мнение?

– Месторождение «Тролль». Мы находились в Северном море, ремонтировали норвежскую платформу по добыче природного газа, и вдруг являются они… Нападение ожидалось – шум и свет стройплощадки всегда привлекают пяток зомби. Но никто не знал, что поблизости целая толпа мертвяков. Один из часовых дал сигнал тревоги, мы двинули к нему, и тут нас затопило. Хуже рукопашной под водой придумать невозможно. Со дна поднимается ил, видимость падает, словно дерешься в стакане с молоком. Зомби не просто умирают, когда их ударишь, они обычно распадаются. Кусочки мышц, органов, мозга плавают вокруг вперемешку с илом. У сегодняшних мальчишек… вот черт, я говорю прямо как папаша, но это правда: у сегодняшних мальчишек, новых дайверов в водолазных костюмах «Марк-3» и «Марк-4», есть аппаратура слежения при нулевой видимости – с гидролокатором сигналов цветного изображения и оптикой для тусклого освещения. Картинка передается через систему индикации на лобовое стекло прямо перед глазами, как в истребителе. Добавьте пару стереогидрофонов – и получите реальное сенсорное преимущество перед Заком. Но это был не мой случай, когда я погружался в «Экзо». Мы ничего не видели, ничего не слышали – даже не чувствовали, не пытается ли какой-нибудь упырь схватить нас сзади.

– Почему?

– Потому что единственный существенный недостаток водолазного костюма – это совершенное отсутствие тактильных ощущений. Костюм твердый, и вы не чувствуете ничего, что происходит во внешнем мире, даже если до вас добрался зомби. Если Зак не начинает активно вас дергать, пытаться завалить на спину или развернуть, вы и знать не будете, что он рядом, пока не окажетесь с ним лицом к лицу. Той ночью у «Тролля»… фонарь на шлеме только усугублял ситуацию, излучая свет, который выхватывал из мути то мертвую руку, то лицо. Тогда мне в единственный раз стало жутко… я не испугался, понимаете, просто стало жутко: качаешься в меловой взвеси, и вдруг прямо перед тобой возникает чья-то сгнившая харя.

Гражданские нефтяники просто отказывались возвращаться на работу, даже под страхом смерти, пока нас, их охрану, не вооружат получше. Они и так потеряли достаточно людей. Не представляю, каково это. Ты в сухом костюме, работаешь почти в полной темноте, глаза режет от света сварочной горелки, тело немеет от холода или горит от обжигающей воды, прогоняемой через систему. И вдруг чувствуешь эти руки… или зубы. Вырываешься, зовешь на помощь, дерешься, пытаешься уплыть, пока они рвут тебя на части. Может, на поверхность всплывет пара частей тела, может, вытянут только отрезанный спасательный трос. Вот тогда и появился ВМКГП. Вначале нашей задачей было защищать водолазов с буровых установок, чтобы они продолжали добывать нефть. Позже мы занялись санацией берегового плацдарма и зачисткой гаваней.

– Санацией берегового плацдарма?

– Да, мы помогали морякам подходить к берегам. На Бермудах, во время первой высадки морского десанта, мы поняли, что береговой плацдарм находится в постоянной осаде упырей, вылезающих из прибоя. Нам пришлось установить периметр, сеть полукругом у предполагаемого места высадки – достаточно глубоко, чтобы прошел корабль, и достаточно высоко, чтобы не пробрался Зак.

Вот где в игру вступили мы. За две недели до высадки судно становилось на якорь в нескольких милях от берега и включало активный сонар. Это чтобы отвлечь Зака от берега…

– Разве так они не приманивали зомби с глубины?

– Офицеры говорили, что это «приемлемый риск». Думаю, лучшего никто не мог предложить. Вот почему в операции участвовали водолазы. Для дайверов в неопреновых костюмах там было слишком опасно. Мы знали, что под кораблем собираются толпы мертвяков, и если сонар вдруг замолчит, мы станем лучшей мишенью. Но в действительности это оказалось почти плевым делом. Нападения случались крайне редко, а после установки сети успех был почти стопроцентным. Требовалась только небольшая группа наблюдения, чтобы пристрелить случайного зомби, который попытается перелезть через забор. В таких операциях мы были не нужны. После первых трех высадок вояки снова задействовали обычных дайверов.

– А зачистка гавани?

– Вот это было совсем не плевое дело. Зачистки проходили на последних этапах войны, когда надо было очистить не просто береговой плацдарм, а целую гавань для глубоководных судов. Крупная совместная операция: дайверы, водолазы, даже гражданские добровольцы, вооруженные лишь аквалангом и гарпунным ружьем. Я помогал зачищать Чарльстон, Норфолк, Бостон, долбаный Бостон, и мать всех кошмаров суши, Героический Город. Я знаю, пехотинцы любя кричать о боях в самом городе, но представьте себе другой город – подводный. Город затонувших кораблей, машин, самолетов и всякого прочего хренова мусора. Во время эвакуации на многих судах пытались освободить как можно больше места, выбрасывая вещи за борт. Диваны, тостеры, компьютеры. Горы и горы одежды. Плазменные телевизоры всегда хрустят под ногами, когда на них наступаешь. Мне всегда казалось, что это кости. Еще чудились зомби за каждой посудомоечной машиной и каждой сушилкой, мертвяки, взбирающиеся по очередной куче разбитых кондиционеров. Иногда это было просто мое воображение, но иногда… Самое худшее… самое худшее – зачищать затонувший корабль Всегда находилась парочка судов, которые ушли на дно недалеко от берега. Некоторые, вроде «Фрэнка Кэйбла», субмарины, превращенной в судно для беженцев, затонули прямо у входа в гавань. Перед тем как поднять «Кэйбла», приходилось проверять каждую каюту. Только тогда «Экзо» показался мне слишком громоздким и неповоротливым. Конечно, я бился головой не в каждом коридоре, но выглядело так, будто именно в каждом. Многие люки завалило хламом. Приходилось прорезать себе путь, иногда через борт или переборку. Некоторые поверхности ослабли из-за повреждений или ржавчины. Я резал переборку над машинным отделением «Кэйбла», когда подо мной вдруг провалилась палуба. Не успел я рвануться наверх, не успел даже глазом моргнуть… в машинном отделении их были сотни. Я утонул, погряз в ногах, руках и кусках мяса. Если когда-нибудь меня будут мучить кошмары… не говорю, что сейчас мучают, потому что это не так… но если будут, я окажусь именно там, только уже абсолютно голый… то есть – буду голый.

(Удивительно, как быстро мы опустились на дно. Оно похоже на заброшенный пустырь. Светящееся белое пятно на темном фоне. Я вижу пеньки кораллов, сломанных и растоптанных живыми мертвецами).

– Вот они.

(Я поднимаю голову и вижу толпу, около шестидесяти зомби, выходящую из пустынной ночи).

– А вот и мы.

(Кой останавливается над ними. Мертвяки тянутся к нашим фонарям, у них широко распахнуты глаза и открыты рты. Я вижу бледно-красный луч лазера, который находит первую цель. Секундой позже маленький дротик впивается в грудь зомби).

– И раз…

(Он переводит свой луч на второй объект).

– И два…

(Проходится по толпе, награждая каждого не смертельным выстрелом).

– Мне до смерти хочется их убить. Нет, я знаю: вся суть в том, чтобы изучить их повадки, создать систему раннего оповещения. Понимаю: будь у нас необходимые ресурсы, мы бы их всех убрали. Но все-таки…

(Он выпускает дротик в шестого мертвяка. Как и остальные до него, этот зомби не обращает никакого внимания на маленькую дырку у себя в груди).

– Как они это делают? Почему до сих пор тут? Ничто в мире не разъедает лучше соленой воды. Эти упыри должны были исчезнуть еще до тех, что на суше. Одежда-то разложилась, любая органика, ткань или кожа.

(Фигуры под нами практически голые).

– Так почему сами зомби не разлагаются? Из-за температуры на большой глубине, из-за давления? Кстати, откуда у них такая сопротивляемость давлению? Ведь на такой глубине человеческая нервная система должна превратиться в желе. Им даже стоять не положено, не то что ходить и «думать», если можно так сказать. Как мертвяки делают это? Я уверен, кто-то очень высоко наверху знает все ответы и не говорит их мне только потому…

(Он отвлекается на внезапно замигавшую лампочку на приборной панели).

– Эй, эй, эй. Проверьте-ка.

(Я смотрю на свою панель. Данные недоступны для моего понимания).

– Горячие попались, неслабая радиоактивность. Наверное, из Индийского океана, иранцы или пакистанцы. Или с китайской коммунистической лодки, которая пошла ко дну возле Майами. Как вам?

(Он выпускает еще один дротик).

– Вам повезло. Это одно из последних управляемых человеком разведывательных погружений. В следующем месяце будут только ДУТС, на сто процентов дистанционно управляемые транспортные средства.

– Было много споров по поводу использования ДУТС в бою.

– Чепуха. У Осетра[91] слишком много звездной силы. Она никогда не даст Конгрессу заменить нас роботами.

– Их доводы необоснованны?

– Что? Вы имеете в виду – робот в бою эффективнее, чем водолаз? Да нет же, черт возьми. Все эти разговоры об «уменьшении человеческих жертв» – чушь собачья. Мы не потеряли ни единого человека в бою, ни разу! Тот парень, о котором без конца твердили, Чернов, погиб после войны, на суше, когда перепил и попал под трамвай. Гребаные политики.

Пусть ДУТС более рентабельны, но они точно не лучше. Я говорю не только об искусственном разуме, я говорю о сердце, инстинкте, инициативе, обо всем, что делает нас нами. Вот почему я до сих пор здесь, и Осетр тоже, и почти все ветераны, которые погружались во время войны. Большинство из нас все еще участвуют в операциях, потому что так должно быть, потому что нас еще не могут заменить набором микросхем. Поверьте, как только такое случится, я не только больше не взгляну на экзокостюм, а уйду из флота и возьму полный «Альфа-Ноябрь-Альфа».

– Что это?

– «Война в Северной Атлантике», старая, еще черно-белая киношка. Там есть такой парень, знаете, Шкипер из «Острова Гиллигана».[92] У него была фраза… «Я взваливаю весло на плечо и иду дальше. Где меня в первый раз спросят: «Что это у тебя на плече?», там я и останусь до конца жизни».

 

Квебек, Канада

 

У маленького фермерского домика нет защитных стен, решеток на окнах и замка на двери. Когда я спрашиваю владельца о его безопасности, он только усмехается и продолжает обедать. Андре Ренар, брат легендарного героя войны Эмиля Ренара, попросил не выдавать его точное местонахождение. «Плевать, если меня найдут мертвецы, – равнодушно говорит он, – но живые мне не нужны». Бывший француз иммигрировал сюда после официального окончания военных действий в Западной Европе. Несмотря на бесчисленные приглашения французского правительства, он и не думает возвращаться.

– Все остальные врут, все, кто заявляет, что их кампания «была самой трудной за всю войну». Все эти невежественные петухи, которые бьют себя в грудь и кричат о «войне в горах», «войне в джунглях» или «войне в городе». Города, о, как они любят трещать о городах! «Нет ничего ужаснее боя в городе!» Да неужели? Попробуйте драться под ним.

Знаете, почему в центре Парижа не было небоскребов? Я имею в виду – до войны, в нормальном Париже. Знаете, почему они тыкали этих монстров из стекла и железа в Ла Дефенс, так далеко от сердца города? Да, эстетика, чувство связанности и гражданская гордость… не как в этой архитектурной полукровке под названием Лондон. Но настоящая – разумная, практическая – причина отсутствия в Париже монолитов в американском стиле совершенно иная. Земля под фундаментами слишком изрыта катакомбами, чтобы удержать небоскреб.

Там римские могилы, каменоломни, в которых добывали известняк для большинства зданий в городе, даже бункеры времен Второй мировой войны, которые использовало Сопротивление… и – да, Сопротивление было! Потом еще современное метро, телефонные линии, газопровод, водопровод… и повсюду катакомбы. Там захоронено около шести миллионов тел, перенесенные с дореволюционных кладбищ, куда трупы просто сбрасывали как мусор. В катакомбах были целые стены черепов и костей, сложенных в мрачный орнамент. Кое-где они сдерживали останки, чтобы те не вывалились. Мне всегда казалось, что черепа мне ухмыляются.

Я не могу винить гражданских, которые пытались выжить в подземном мире. Тогда еще не появилось руководство для выживания, не вещало радио «Свободная Земля». Шла Великая Паника. Наверное, сначала пара человек, которые думали, что хорошо знают туннели, решили попробовать, а за ними еще пара и еще. Разлетелся слух: «Под землей безопасно». Всего четверть миллиона, это определили по костям, да, двести пятьдесят тысяч беженцев. Если бы они были чуть лучше организованы, додумались взять с собой еду и инструменты, или хотя бы запечатали входы-выходы и проверяли каждого новенького на инфекцию…

Как кто-то может говорить, будто ему довелось испытать то же, что пришлось выдержать нам? Тьма и вонь… у нас почти не было очков ночного видения, всего одни на взвод, и то – если повезет. Батареек для электрических фонарей тоже не хватало. Иногда на всю команду всего один рабочий комплект, только для ведущего, который рассекал тьму красным лучом.

Воздух отравлен вонью нечистот, химикалий, гниющей плоти… противогазы не спасали, у большинства фильтров давно истек срок годности. Мы надевали все, что могли найти, старые военные модели или противопожарные капюшоны, которые закрывают голову целиком, заставляют потеть как свинью, лишают зрения и слуха. Никогда не знаешь, где ты, пялишься сквозь затуманенный смотровой щиток, прислушиваешься к бормотанию товарищей по команде, треску рации.

Нам приходилось пользоваться кабельными телефонами, понимаете, потому что передача на радиоволнах была слишком ненадежной. Мы брали старый телефонный кабель, медный, не оптико-волоконный. Просто таскали с собой толстые катушки сорванных проводов. Единственный способ связи. И единственный способ не потеряться.

Потеряться было легко. Все карты были довоенными, без учета изменений, которые вносили люди, пытавшиеся выжить. Сообщающиеся туннели, альковы и внезапно появляющиеся дыры в полу. Дорогу теряли хотя бы раз в день, иногда чаще, а потом еще надо отыскивать обратный путь к телефонному проводу, отмечать на карте свое местоположение и пытаться понять, что пошло не так… Иногда это занимало всего несколько минут, а иногда часы или даже дни.

Когда нападали на бойцов другой команды, то их крики доносились по рации или эхом по туннелям. Акустика зла, она словно насмехалась над нами. Крики и стоны шли со всех сторон. Никак не определить, откуда конкретно. По рации хотя бы можно попытаться выяснить расположение товарищей. Если они не ударились в панику, если они знают, где находятся, если вы знаете, где находитесь…

Бежать: мечешься по коридорам, бьешься головой о потолок, ползешь на четвереньках, молишься Пресвятой Деве изо всей мочи, чтобы они продержались еще немного. Добираешься до них – и понимаешь, что ошибся, коридор пуст, а крики о помощи все так же далеки.

А коли не ошибся, можешь найти одни кости и кровь. Или, если повезет – мертвяка, шанс отомстить… если долго добирался, мстить будешь еще и своим восставшим друзьям. Ближний бой. Вот настолько ближний…

(Перегибается через стол, и его лицо оказывается в паре сантиметров от моего).

– Никакого стандартного оборудования, ничего, что могло бы нас устроить. Никакого огнестрельного оружия, вы понимаете. Воздух, газ, слишком велика вероятность взрыва. Вспышка от выстрела…

(Имитирует звук взрыва).

– У нас были «беретта-гречио», итальянский пневматический карабин. Военная модель детского неогнестрёльного пистолета на диоксиде углерода. Пять, шесть, может, семь выстрелов, если прижать дуло прямо к голове. Хорошее оружие, но его всегда мало. И надо быть осторожным! Если промажешь, если шарик попадет в камень, если камень окажется сухим, если выбьешь искру… подхватятся все туннели, взрывы похоронят людей заживо, облака пламени расплавят маски прямо на лицах. Врукопашную всегда легче. Вот…

(Встает из-за стола и подводит меня к каминной полке. Оружие: на массивную рукоять насажен полукруглый стальной шар. Из этого шара под прямым углом друг к другу выступают два стальных восьмидюймовых острия).

– Видите, почему? Нет места, чтобы замахнуться. Быстро, в глаз или по макушке.

(Он демонстрирует быстрый удар).

– Сам придумал, модернизировал вариант наших прапрадедушек из Вердена, да? Знаете про Верден? «Оn ne passй pas!» Они не пройдут!

(Он возвращается к еде).

– Развернуться негде, предупреждать никто не предупреждает, и вдруг тебя атакуют – просто возникают перед тобой или хватают из бокового хода, про который ты ни сном ни духом. Все как-то защищались… надевали кольчуги или одежду из грубой кожи… почти всегда они были слишком тяжелыми, удушающими, мокрые кожаные куртки и штаны, неподъемные рубашки с металлическими заклепками. Пытаешься драться, но уже обессилел, люди срывали маски, задыхались, глотали отравленный воздух. Многие умирали до того момента, как их выносили на поверхность.

Я пользовался наголенниками, защитой здесь (показывает на предплечья) и перчатками. Кожа с кольчужным покрытием, легко снимать, когда не в бою. Сам их придумал. У нас не было американской боевой формы, зато имелись ваши болотные сапоги, высокие» непромокаемые, с включениями непрокусываемых волокон. Они нам пригодились.

Тем летом вода очень сильно поднялась, лили дожди, и Сена бурлила не на шутку. Сырость была всюду. Появлялась гниль между пальцев рук и ног, гниль с паху. Мы постоянно ходили по лодыжку в воде, иногда по колено или по пояс. Иногда идешь, или ползешь – временами мы ползли по локоть в вонючей жиже… и вдруг земля под тобой просто рушится. Летишь в воду головой вниз, в одну из этих дыр, которых нет на карте. У тебя всего пара секунд, чтобы вынырнуть, прежде чем маска заполнится водой. Ты брыкаешься, бьешься, товарищи тебя хватают и быстро вытаскивают. Утонуть мы боялись меньше всего. Люди разбрызгивали воду, пытаясь удержаться на поверхности в своей тяжелой броне, как вдруг у них вылезали из орбит глаза, слышался придушенный крик. Иногда даже можно было ощутить момент нападения: хруст или звук разрывающейся плоти. И через секунду ты уже валишься на спину, а несчастный сукин сын – на тебя. Если на нем не было болотных сапог… он уже без ноги, без целой ноги, если он полз и упал лицом вниз… некоторые лишались и лица.

Тогда мы отступали к оборонительному рубежу и ждали «кусто», аквалангистов, специально обученных для работы и боя именно в таких затопленных туннелях. Они имели при себе только фонарик, противоакульный костюм, если повезет его достать… и воздух – в лучшем случае часа на два. Им полагалось прицепляться к страховочному тросу, но они обычно отказывались. Тросы частенько запутывались и тормозили движения аквалангиста. У этих мужчин и женщин был всего один шанс выжить из двадцати, самое низкое соотношение по всей армии, и мне плевать, что говорят другие.[93] Разве удивительно, что они автоматически получали орден Почетного легиона?

И ради чего все? Пятнадцать тысяч убитых и пропавши без вести. Не только «кусто», все мы. Пятнадцать тысяч душ всего за три месяца. Пятнадцать тысяч, когда война сворачивалась по всему миру. «Вперед! Вперед! В бой! В бой!» Нельзя так. Сколько понадобилось англичанам, чтоб очистить Лондон? Пять лет, три после официального окончания войны, да? Они продвигались медленно и осторожно, по одному сектору за раз, низкая скорость, низкое напряжение, низкая смертность. Медленно и осторожно, как в большинстве крупных городов. А мы что? Как сказал тот английский генерал? «Мертвых героев с нас хватит до скончания веков…»

«Герои»… вот кем мы были, вот кого хотели видеть наши руководители, вот что казалось необходимым нашему народу. После всего, что случилось, не только в этой войне, но и в стольких прежних войнах… Алжир, Индокитай, нацисты… вы понимаете, о чем я… чувствуете скорбь и жалость? Мы понимали то, что американский президент сказал о «возвращении уверенности», мы понимали – как никто другой. Французы нуждались в героях, чтобы восстановить свою гордость.

Оссуарий, каменоломня Порт-Махон, госпиталь… наш звездный миг… Госпиталь. Нацисты построили его для психбольных, так гласит легенда, чтобы доводить их до голодной смерти за бетонными стенами. Во время нашей войны там устроили лазарет для недавно укушенных. Позже, когда начали восставать все новые и новые мертвецы, а человечество угасало, как электричество в лампах, зараженных стали бросать в подвалы. Передовой отряд взломал стену, не представляя, что их ждет с той стороны. Они могли отойти, взорвать туннель, снова запечатать выход… Одна группа против трех сотен зомби. Одна группа с моим младшим братом во главе. Его голос – последнее, что мы слышали, прежде чем их рация замолчала навсегда. Его последние слова: «Оn nе passй pas!»

 

Денвер, Колорадо

 

В Парке Победы стоит великолепная погода для пикника. За эту весну не зарегистрировано ни единого случая заражения, и это еще один прекрасный повод устроить праздник. Тод Вайнио стоит в дальней части поля и ждет высоко летящего мяча, которого, по его словам, «ни за что не будет». Возможно, он прав. Никто, кажется, не возражает, что я стою с ним рядом.

– Это называли «дорогой в Нью-Йорк», и дорога выдалась очень-очень длинной. У нас было три группы войск: Северная, Центральная и Южная. По общей стратегии мы наступали единым фронтом по Великим равнинам, по Среднему Западу, потом останавливались у Аппалачей, с флангов чистили север и юг, выходили на Мэн и Флориду, дальше шерстили побережье и объединялись с частями Центральной группы, которые продирались через горы. Заняло это три года.

– Почему так долго?

– Приятель, представь: пехота, местность, погода, противник, тактика боя… Согласно тактическому плану, мы наступали двумя неразрывными линиями, одна за другой, растянувшимися от Канады до Астлана… Нет, до Мексики, Астлана тогда еще не было в планах. Знаете, как пожарные и кто-то там еще проверяют поле на обломки, когда падает самолет? Они становятся в ряд и идут очень медленно, чтобы не пропустить ни единого клочка земли. Так и мы не пропустили ни единого чертового дюйма между Скалистыми горами и Атлантическим океаном. Едва заметив Зака, в группе или поодиночке, подразделение АСО останавливается…

– АСО?

– Подразделение адекватного силового отклика. Вся армейская группа не может останавливаться из-за одного или двух зомби. Многие из старых упырей, тех, что заразились в самом начале войны, выглядели довольно паршиво – сморщенные, с почти голым черепом, с торчащими сквозь мясо костями. Некоторые уже не стояли на ногах, и вот с такими держи ухо востро. Они подползали или просто барахтались в грязи лицом вниз. Останавливалась группа, взвод, даже рота, смотря сколько зомби повстречалось, сколько надо человек, чтобы их прикончить и санировать поле боя. Дыру, которую оставляет подразделение АСО в линии обороны, затыкают равноценной группой из второго ряда, идущего в полутора километрах позади. Поэтому целостность первого ряда никогда не нарушается. Так и прыгали всю дорогу. Туда-сюда. Это работало, сомнений нет… но, черт побери, сколько же времени мы угрохали. Ночью тоже притормаживали. Как только скрывалось солнце, как бы уверенно ты себя ни чувствовал и какой бы безопасной ни казалась местность, лавочку прикрывали до следующего утра.

И потом – туман. Я даже не знал, что он может быть таким густым далеко от моря. Всегда хотел расспросить по этому поводу климатологов или еще кого-нибудь. Затыкался весь фронт, иногда на несколько дней. Мы просто сидели в нулевой видимости. Время от времени лаяли собаки из отрядов «К» или человек кричал: «Контакт!». Доносился стон, следом появлялись фигуры. Довольно тяжело просто стоять и ждать их. Я как-то смотрел документальный фильм[94] на «Би-би-си» про то, как британская армия не имела возможности останавливаться, потому что в Соединенном Королевстве очень туманно. Там была сцена, где камеры запечатлели настоящий бой. Только вспышки выстрелов и неясные силуэты, падающие на землю. Им даже леденящий душу саундтрек был не особо нужен.[95] У меня от одного видеоряда мурашки по коже бегали.

Еще нам приходилось придерживать коней из-за других стран, Мексики и Канады. Ни у одной армии не хватало рабочей силы, чтобы освободить их территории целиком. Мы договорились, что они будут обеспечивать чистоту наших границ, пока мы будем наводить порядок в доме. Как только в США станет безопасно, дадим им все, что попросят. Тогда начали образовываться многонациональные войска США, но я ушел из армии задолго до тех лет. Для меня это всегда была жуткая нервотрепка: то ждешь, то догоняешь, крадешься по пересеченной местности или по застроенным территориям. О, если хотите поговорить о преградах, нас тормозивших, давайте вспомним о боях в городе.

Мы всегда окружали целевой район. Устанавливали полупостоянную линию обороны, проводили разведку с помощью спутников и собак-нюхачей, делали все, чтобы выманить Зака, и заходили в город только тогда, когда были уверены, что больше ни один мертвяк к нам не выйдет. Разумно, безопасно и относительно легко. Да, конечно!

Насчет окружения. Кто-нибудь скажет мне, где начинается этот самый район? Города перестали быть городами, понимаете, они разрослись в беспорядочно разбросанные пригороды. Миссис Руис, одна из наших врачей, называла это «точечной застройкой». До войны она занималась недвижимостью и знала, что самые лакомые кусочки собственности находились обычно между двумя городами. Дурацкие «точечные застройки»… мы вскоре возненавидели этот термин. Приходилось зачищать один пригородный квартал за другим, прежде чем задумываться об установлении карантинной границы. Закусочные, торговые центры, бесконечные километры дешевых одинаковых домов…

Даже зимой – никакой безопасности и комфорта. Я был в Северной группе войск. Вначале думал, что хорошо устроился. Шесть месяцев в году не увижу не единого целого упыря, даже восемь месяцев, учитывая погоду во время войны. Я думал: эй, как только упадет температура, мы будем мало чем отличаться от мусорщиков! Нашел, пустил в ход лобо, пометил место для погребения после того, как растает земля, нет проблем. Но я сам заслуживал удара лоб за то, что подумал, будто нашим единственным врагом был Зак.

Были квислинги, приспособившиеся к зимним условиям. Ими занимались реабилитационные команды. Они изо всех сил старались попасть дротиком в каждого встреченного квислинга, скрутить его и отправить в клинику. Тогда мы еще думали, что квислингов можно вернуть обществу.

 








Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 stydopedia.ru Все материалы защищены законодательством РФ.