Сделай Сам Свою Работу на 5

ИНСТРУМЕНТЫ ЭСТЕТИКИ РАННЕГО М. М. БАХТИНА





РОССИЙСКОЕ ГУМАНИСТИЧЕСКОЕ ОБЩЕСТВО

ПРИ ФИЛОСОФСКОМ ФАКУЛЬТЕТЕ

МГУ им. М.В. ЛОМОНОСОВА

 

Александр

КАЛЫГИН

 

РАННИЙ БАХТИН:

ЭСТЕТИКА КАК ПРЕОДОЛЕНИЕ

ЭТИКИ

ЭГО-ПЕРСОНАЛИЗМ,

ЛИРИЧЕСКИЙ ГЕРОЙ

И ЕДИНСТВО

ЭСТЕТИЧЕСКИХ ТЕОРИЙ

 

 

Москва 2007


ББК87:83

УДК 11:82

Издание осуществлено при поддержке Российского

Гуманистического общества

 

Л17Калыгин Александр Иванович

Ранний Бахтин. Эстетика как преодоление этики. Эго-персонализм, лирический герой и единство эстетических теорий – М.: РГО, – 2007. – 129 С.

ISBN 5-87387-050-0

 

 

В исследовании показано, что в основе эстетических теорий М. Бахтина, представленных в его работах 1920-х годов, лежат (1)онтология, обозначенная здесь как «эго-персонализм» и (2) отношение автора к «лирическому герою». Концепты «память», «активность» и «музыкальность» определили художественные формы этих теорий. Автор высказывает мысль, что эстетические теории явились и способами разрешения этических проблем личности художественными средствами. С точки зрения психологии, это происходило путем перекодировки модальностей внутреннего опыта. В каждой из своих работ этого периода М. Бахтин последовательно выступил в роли «визуалиста», «кинестетика» и «аудиалиста».



 

 

ISBN 5-87387-050-0

 

© А.И. Калыгин, 2007

 

 

ОГЛАВЛЕНИЕ

ВВЕДЕНИЕ ………………………………………………………..........................5

Глава 1.ОСНОВНЫЕ ПОНЯТИЯ И ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИЕ

ИНСТРУМЕНТЫ ЭСТЕТИКИ РАННЕГО М. М. БАХТИНА……......14

 

1.1. Онтология «эго-персонализма». От феноменологии «поступка» к

феноменологии «эстетического бытия»……………………………...…14

1.1.1. Мир поступка. «Эго-персонализм» как онтология………………15

1.1.2. Переход от феноменологии «поступка» к

феноменологии «эстетического бытия»….……………………………23

1.2. «Лирический герой» – «первичный субъект речи».

Герой Достоевского – лирический герой…………………..…………26

1.2.1.«Лирический герой» – наиболее полная

форма авторской объективации…………………………………….....27

1.2.2. Лиричность произведений Достоевского.

Герой Достоевского как лирический герой………………………......31



1.3. «Одноголосые» и «двуголосые» слова как

«одноинтенциональные» и «двуинтенциональные» слова………......39

Глава 2.ЭСТЕТИЧЕСКИЕ ТЕОРИИ ТРЕХ РАБОТ 1920-Х ГОДОВ

ЭЛЕМЕНТЫ ЕДИНОГО ЦЕЛОГО…....................................................54

 

2. 1. Эстетическая форма как память лирического героя….……………....54

2.2. Эстетическая форма как личностная активность..…………………….67

2.3. «Монологизм», «полифонизм», «диалогизм» как эстетические

формы ……………………………………………………………………79

2.3.1.«Монологизм» как «идеологизм». …………….................................79

2.3.2. «Полифонизм» как оформленный в «многоголосое»

целое «полилогизм» лирического героя.………………………………83

2.3.3. «Диалогизм» как бесконечный диалог…...………………………...96

2.3.4. «Одноголосые» и «двуголосые» слова – материальный

носитель эстетических форм «монологизма»,

«полифонизма»…..................................................................................101

2.4. Единство эстетических теорий…………………………....…………112

ЗАКЛЮЧЕНИЕ…….…………………………………………………………….120

БИБЛИОГРАФИЯ……………………………………………………………….122


 

 

ВВЕДЕНИЕ

Михаил Михайлович Бахтин (1895 – 1975). Нет ни одного направления современной гуманитарной мысли России (и не только ее), которое в той или иной мере не включило бы в себя продукты творчества этого мыслителя, чья деятельность пришлась на советский период истории России. Насколько обширны и разносторонни были научные интересы М. М. Бахтина – это философия и эстетика, литературоведение и лингвистика, история литературы и культурология, – настолько в современной «бахтинистике» (или в «бахтинологии») широк спектр подходов: 1) к проблемам постижения и интерпретации идей Бахтина, 2) к поискам основ, позволяющих воспринять его творчество как единый процесс, 3) к проблемам формирования, эволюции и единства его взглядов. Данные темы в исследовании творческого наследия мыслителя постоянно находятся в центре внимания.



К настоящему времени накопилась обширная литература, освещающая разные аспекты творческого наследия Бахтина. Достаточно указать на такие издания, как сборник «М. М. Бахтин как философ» (1992), «Бахтинология: Исследования, переводы, публикации» (1995), «Бахтинский сборник» (с1990 г. по 2004 г., имеющий пять выпусков), «Бахтинские чтения» (с 1995 г. по 1998 г. вышло четыре номера), «Невельский сборник: Статьи, письма, воспоминания» (с 1996 г. по 2001г.), наконец, самый известный, по-видимому, из периодических изданий по проблемам бахтинистики, журнал «Диалог. Карнавал. Хронотоп» (который, впрочем, на сороковом выпуске, датируемом 2003 годом, прекратил свое существование). В добавлении к этому периодически выходят всевозможные сборники статей с похожими названиями, начинающиеся словами «М. М. Бахтин и…», после которых идут такие словосочетания: «философская культура ХХ века» (1991), «перспективы гуманитарных наук» (1993), «гуманитарная наука ХХ века» (1995), «современное гуманитарное мышление на пороге ХХI века» (1995), «проблемы современного гуманитарного знания» (1995). А также: «М. М. Бахтин: Эстетическое наследие и современность» (1992), «Эстетика М. М. Бахтина и современность» (1989), «Философия М. М. Бахтина и этика современного мира» (1992). Вышли брошюры Е. В. Волковой [Волкова 1990], В. Л. Махлина [Махлин 1990], О. Е. Осовского [Осовский 1991], монографии В. С. Библера [Библер 1992], А. М. Панкова [Панков 1995], Е. А. Богатыревой [Богатырева 1996], О. Е. Осовского [Осовский 1997], Т. В. Щитцовой [Щитцова 2002]. Из зарубежных монографий о Бахтине стоит отметить книгу, выпущенную совместно К. Кларк и М. Холквистом: «Mikhail Bakhtin» [Clark, Holquist 1984], посвященную биографии Бахтина, и книгу М Холквиста «Dialogism: Bakhtin and his world» [Holquist 2004], с 1990 по 2004 год выдержавшую несколько изданий. В русскоязычной литературе наиболее полной библиографией по «бахтинистике» является «Библиография исследований творчества М. М. Бахтина», помещенная в двухтомнике «М. М. Бахтин: pro et contra» [М. М. Бахтин: pro et contra. 2001- 2002 гг.: 535 – 658].

Вне всякого сомнения огромным шагом вперед в изучении творческого наследия философа является начатое в 1997 году издание первого научного собрания сочинений Бахтина в семи томах (к 2006-му году вышли тт. 1,2,5,6), осуществляемое Институтом мировой литературы РАН совместно с издательством «Русские словари».

Уже в 1983 году (т.е. всего через несколько лет после смерти мыслителя) канадский исследователь его творчества профессор К. Томсон отмечал широту спектра идентификаций, связываемых с именем Бахтина: «B опубликованных до сих пор исследованиях Бахтин характеризовался как формалист, постформалист, семиотик, специалист по поэтике, иконоборец, теоретик, марксист, материалист, феноменолог, неокантианец, эстетик, гуманист, структуралист» [цит. по Богатырева 1996: 5]. Впрочем, то, что, он – прежде всего философ, сказал сам Бахтин при первой встрече молодых московских литературоведов с «саранским отшельником» [Кожинов 1992: 113]. Американский философ К. Гарднер назвал Бахтина «философом третьего тысячелетия» [цит. по Бонецкая 1998: 104], его поддерживает и Г.С. Морсон, по словам которого мы вступили в «эпоху Бахтина» [Morson 1986], с ее, эпохи, «индустрией Бахтина» [там же]. О «стремительной экспансии идей М. М. Бахтина в 80-е годы на Запад» говорит и известный российский «бахтиновед» В. Л. Махлин [Махлин 1992: 206].

Однако в литературе о Бахтине можно встретить и оценки такого рода:«По-видимому, одной из причин возрастающей популярности Бахтина является падение общей философской культуры и кажущаяся общедоступность смыслов его работ», – пишет А. В. Босенко, и продолжает: «Имя М. М. Бахтина давно занесено в святцы мучеников современной философии, что делает невозможным анализ его произведений. В сущности, этот анализ и не нужен, поскольку заведомо предполагает оценивание идей по степени использования» [Босенко 1994: 83, 85]. Такую оценку состояния дел в современном «бахтиноведении» разделяет и В. П. Крутоус, отмечая «своеобразную сакрализацию творчества ученого, ставшую заметной тенденцией современной бахтинистики» [Крутоус 2004: 514].

Неоднозначность присутствует и в оценках конкретных идей из бахтинского наследия. Как отмечено в предисловии к сборнику «М. М. Бахтин как философ», хотя «конкретные идеи Бахтина и в различных областях гуманитарного знания оказали и продолжают оказывать влияние на соответствующие дисциплины», «даже основные моменты позиции Бахтина понимаются у нас далеко не однозначно» [М. М. Бахтин как философ 1992: 3, 4]. Разноголосица в оценках сохраняется как при попытках позиционирования философии Бахтина по отношению к тому или иному направлению современной философской мысли, так и при поиске истоков бахтинского «мыслительства» [Кожинов 1992: 114]. Последний аспект представляется особенно существенным с точки зрения обоснования актуальности данного исследования, ведь речь идет об осмыслении противоречивости, эволюции и единства эстетических взглядов мыслителя.

Очевидно, что в основе эстетических воззрений любого философа лежат принципы общефилософские. Учитывая это, вначале представим спектр оценок исследователей бахтинского творчества относительно принадлежности его мировоззрения к определенной философскому направлению. Так, П. С. Гуревич причисляет мировоззрение Бахтина к «философской антропологии» [Гуревич 1992: 85], а К. Г. Исупов – к неокантианству, находя кроме этого много общих черт у последнего с такими представителями русской культуры, как Одоевский, Герцен, Вл. Соловьев, Флоренский, Франк, Карсавин [Исупов 1992:­­­ 68 – 79]. Ф. Клеменс указывает, что «в своих ранних работах Бахтин разрабатывает довольно частную разновидность экзистенциальной­­­ философии» [Клеменс 1998: 56]. Л. Н. Столович оценивает философию Бахтина в качестве «своеобразной философии существования» [Столович 1992: 124]. Х. Гюнтер обращает внимание на антиклассицизм, как общий признак теорий Ницше и Бахтина, [Гюнтер 1992: 32]. К. Кларк и М. Холквист, называя философию Бахтина «философией творчества» [Кларк, Холквист 1995: 50], отмечают еще и близость актов этого «творчества» к актам познания [там же: 65, 68], т.е. – определенную гносеологическую направленность бахтинской философии.

У некоторых исследователей можно наблюдать определенную эволюцию в оценках бахтинского философствования. Так, если в начале 90-х Н. К. Бонецкая называет бахтинскую философию (как и П. С. Гуревич) «философской антропологией» [Бонецкая 1991: 51], то в конце 90-х характеризует ее уже в качестве «релятивизма» [Бонецкая 1998: 121], «радикального постмодернизма» [там же], подчеркивая ее «антиметафизичность» [там же: 104], называя Бахтина «философом-софистом» [там же: 104].

Г. С. Батищев отмечает антиномичность бахтинской мысли, имеющую в своем основании, с одной стороны, «холодный, несопричастный диалогизм, характерный для … самоутверждающихся индивидов-”атомов”», с другой – «полифонический диалог [как. – А. К.] многоуровневую, глубинную встречу» [Батищев 1992: 123].

С нашей точки зрения философия Бахтина имеет явно выраженный «персоналистский», «субъективистский» характер. В связи с этим нами выделены в отдельную группу те исследователи, чьи взгляды близки данной оценке. Одним из первых на такого рода направленность бахтинской философии указал, по-видимому, М. Л. Гаспаров: «Бахтин – это бунт самоутвержающегося читателя против навязанных ему пиететов» [Гаспаров 1979: 35]. Вслед за этим ряд исследователей стали отмечать «персоналистический», «волюнтаристский» характер этой философии. К ним прежде всего относится Л. А. Гоготишвили, которая называет философию Бахтина «персоналистическим дуализмом» [Гоготишвили 1992: 101], подчеркивая тем самым то, что взаимоотношение «Я» и «Ты» является основой мировоззрения мыслителя. О «персоналистичности» бахтинских взглядов пишут С. Г. Бочаров [Бочаров 1999: 499 – 500], А. В. Аксенов [Аксенов 1999: 20], С. Н. Зотов [Зотов 2001: 9], В. П. Крутоус [Крутоус 2004: 515]. О «человекоцентризме» – О. Е. Осовский [Осовский 1997: 14]. О «волюнтаризме» – В. В. Бабич [Бабич 1998: 18]. О «субъективизации философии» – Ф. Клеменс [Клеменс 1998: 58] Об «онтологическом индивидуализме» – Ю. Н. Давыдов [Давыдов 1997: 100].

Отнесение бахтинской философии к той или иной школе современного философствования зачастую совпадает у исследователей творческого наследия мыслителя с пониманием истоков его философской мысли.

На наш взгляд, главное воздействие на бахтинскую мысль (воздействие, во многом определившее весь дальнейший путь Бахтина как философа), оказал А. И. Введенский, декан философского факультета Петербургского университета, лекции которого Бахтин слушал [Перлина 1995: 27] и о логике которого «хорошо отзывался» [Библер 1991: 11]. Именно А. И. Введенский со своим «законом Введенского», – «согласно которому чужое Я не только невозможно познать, но нельзя доказать и самого его существования: с достоверностью можно судить о бытийственном наличии лишь своего собственного Я» [Бонецкая 1996: 10 − 11], а это означало, что «на своих кантианских путях Введенский завел эту проблему [проблему чужого Я. – А. К.] в тупик, придя к солипсизму» [там же], – по нашему мнению, в наибольшей степени стимулировал направление собственной философской мысли Бахтина (а значит, и эстетической, как части последней).

В то же время никем из исследователей не оспаривается положение о том, что в качестве одного из «приоритетных» источников философии Бахтина выступает кантианская традиция в ее неокантианской разновидности. Об этом пишут, в частности, Н. К. Бонецкая [Бонецкая 1996: 14], Б. Пул [Брайан Пул 1994: 67], Т. Г. Юрченко [Юрченко 1995: 18]. В этой связи отметим, что и «провозвестник» персонализма Шарль Ренувье имел своим истоком неокантианство [об этом см. Современная буржуазная философия 1978: 478].

То, что и в экзистенциализме, и в феноменологии личность играет главную роль, очевидно. Поэтому не вызывают возражения отмечаемые В. В. Назинцевым «экзистенциалистские» корни бахтинской мысли, ее типологическое сходство с философией М. Хайдеггера [Назинцев 1991], а Т. В. Щитцовой – с философией С. Кьеркегора и М. Хайдеггера [Щитцова 2002]. О Бахтине как о продолжателе «феноменологической традиции» пишет А. Н. Исаков [Исаков 1991], а о Бахтине как о наследнике идей Г. Зиммеля – Ю. Давыдов [Давыдов 1997].

Другие исследователи указывают на то, что «корни философских идей М. М. Бахтина – в мучительных исканиях русской интеллигенции начала ХХ в» (несмотря на известную ироническую оценку Бахтиным русской философии как «мыслительства» [Кожинов: 1992, 114]) [Шелепанова, Прозерский 1992: 151]. Так, известный теоретик литературы и исследователь русской религиозной философии Н. Д. Тамарченко усматривает источник бахтинской мысли в религиозно-философских учениях Е. Н. Трубецкого, Вл. Соловьева [Тамарченко 1998: 127], В. Розанова [его же 1995: 171 − 178], П. Флоренского [его же: 1996, 104 − 114]. Н. К. Бонецкая выявляет связь философии Бахтина с мировоззрениями А. Введенского, Н. Лосского, С. Франка [Бонецкая 1993: 83 – 93], П. Флоренского [она же 1991а: 52 – 60], Ф. Степуна [она же 1994: 16 – 62]. Г. Й. Мажейкис [Мажейкис 1991: 77 – 83] и К. Г. Исупов [Исупов 1992: 68 – 82] находят общие черты бахтинского мировосприятия с философией Л. Карсавина. На похожесть «этик» Бахтина и А. Ухтомского указывает В. Е. Хализев [Хализев 1991а: 70 – 86]. а А. В. Панков предлагает рассматривать творчество Бахтина под углом зрения «Общей Теории Деятельности», в основание которой он помещает идеи советского философа Г. П. Щедровицкого [Панков 1995].

Что касается собственно эстетических воззрений Бахтина, – их формирования, плюральности, единства и т. д., – то и здесь в бахтинистике имеется такой же разброс мнений, как и в оценках всего философского наследия мыслителя. Более подробно мнения исследователей бахтинского творчества относительно конкретных проблем его эстетики мы будем рассматривать непосредственно в основной части нашей работы, во Введении мы приведем только некоторые из них.

К. Г. Исупов сначала утверждает, что «эстетика Бахтина – теория эстетической антроподицеи» [Исупов 1990: 33], а через десять лет – что «эстетика Бахтина – это эстетика жертвенного самозаклания» [Исупов 2001: 32]. Н. К. Бонецкая отмечает такой неординарный факт: «Бахтинские эстетические представления не нуждаются в категории прекрасного, основной для традиционных эстетик» [Бонецкая 1994: 30]. Ей вторит К. Эмерсон: Бахтин, по его мнению «отказывается строить свою эстетическую теорию на идеях красоты, удовольствия или вдохновенного пророчества» [Эмерсон 1995: 127]. Оценки такого рода вполне объяснимы, если учесть, что именно личность, а не что-либо иное (например, красота) является приоритетом в бахтинском мировоззрении (а значит, и в эстетических взглядах, как части последнего). И, с точки зрения Е. А. Богатыревой, «задачу Бахтина в области эстетики можно было бы охарактеризовать, как попытку трансформировать традиционные понятия классической эстетики, сделав их более лояльными к современной художественной практике; как бы совместить классику с новыми методами» [Богатырева 1996: 12]. Эта исследовательница оценивает «бахтинскую философию искусства как оригинальную концепцию, сложившуюся на границе классики и постклассики и ориентированную скорее на художественный опыт XX века» [там же: 7]. Некоторые авторы придерживаются мнения, что «эстетику Бахтина нельзя концептуально выстраивать, ее необходимо пережить как событие-поступок» [Бак 1995: 183].

Наконец, представим мнения бахтиноведов относительно проблемы единого подхода как ко всему творчеству Бахтина 20-х годов, так и к собственно эстетическим взглядам философа.

В большинстве случаев единый взгляд на творчество философа исследователи формируют путем помещения в центр бахтинского мировоззрения той или иной категории из понятийного аппарата мыслителя. В подавляющем большинстве случаев в роли такой системообразующей категории выступает «диалогизм».

Так, у Н. К. Бонецкой можно прочитать: «Ранние трактаты молодого Бахтина – «К философии поступка», «Автор и герой в эстетической деятельности» – представляют преддиалогическую фазу его мысли, подготовившую собственно концепцию диалога книги о Достоевском» [Бонецкая 1995а: 34], «Бахтин – философ-диалогист, категория диалога стоит в центре всех его концепций» [Бонецкая 1996: 17]. В. Л. Махлин указывает на то, что текст «К философии поступка» является «предварительным по отношению к "диалогизму"» [Махлин 1990: 108]. О «диалоге» как о «главном ключе» («master key») ко всему творчеству Бахтина пишет М. Холквист [Holquist 2004:15]

Однако ряд исследователей ставят в центр бахтинского мировосприятия иное. Если П. С. Гуревич пишет, что именно «понятие "другой" является ключевым для философской рефлексии Бахтина» [Гуревич 1992: 83], то В. П. Крутоус подчеркивает: «Главным агентом и устоем бытия [согласно Бахтину. – А. К.] следует признать самоутверждающуюся личность, творящую новое» [Крутоус 2004: 515]. Об укорененности всей бахтинской эстетики в «я» творца пишет Ю. Кристева: «Диалог, в который вслушивается Бахтин, — это диалог между авторским «я» и «я» персонажа — авторского двойника» [Кристева 1970: 22], и далее: «Ведь полифонический роман, открытый Бахтиным у Достоевского, укоренен в том самом треснувшем «я» [там же: 23]. О том, что бахтинские тесты являются по сути дела интроспективной феноменологией личности философа, говорят В. В. Кожинов: «И, представьте себе, если книгу Бахтина о Достоевском попытаться прочитать — как это ни кощунственно звучит — "без Достоевского", как бы отделив от Достоевского ее основные идеи, то получится, с моей точки зрения, самая глубокая философия личности, существовавшая когда-либо» [Кожинов 1992: 115]. Очевидно, что оценки такого рода лежат в одном направлении, что и наша оценка: сердцевиной бахтинского мировосприятия является личностное «Я».

Тем не менее, о сложности выявления «сердцевины» учения Бахтина пишет Г. С. Батищев: «Часто не замечают острейшего спора его с самим же собой, не вникают в логику его борения с самим собой» [Батищев 1992: 123]. К. Г. Исупов, со своей стороны, считает, что «современная бахтинология постепенно приходит к необходимости амбивалентного чтения Бахтина» [Исупов 1997: 21].

С проблемой поиска в философских построениях Бахтина «центральной категории» тесно связана «проблема единства» как всего бахтинского мировоззрения, так и его собственно эстетических взглядов. То, что эта проблема является одной из важнейших в бахтинистике, отмечается многими исследователями. Так, например, Н. К. Бонецкая пишет: «Одной из важных проблем бахтиноведения является вопрос о единстве творческого наследия мыслителя», [Бонецкая 1995б: 51].

Одни теоретики, вообще, ставят под сомнение непротиворечивость духовного развития мыслителя, указывая, что, например, проблема автора разрабатывалась Бахтиным с разных как эстетических, так и мировоззренческих позиций [Егоров 1994]. Другие просто озадачены вопросом об обладании Бахтиным в 20-е годы «единой философской и эстетической позицией» [Свительский 1994: 119]. Или даже утверждают, что «пороком является стремление отыскать некую точку содержательно-смыслового единства бахтинских текстов» [Курицын 1996: 183].

Некоторые исследователи только констатируют эту проблему.

Так, И. Н. Фридман пишет о «концептуальной неоднородности эстетического наследия М. М. Бахтина» [Фридман 1992: 51].

С ним, в определенном смысле, солидарна Н. К. Бонецкая: «Совокупность произведений Бахтина предстает пестрым множеством исследований, связь которых отнюдь не очевидна» [Бонецкая 1995б: 51]. Поэтому, с ее точки зрения, «должен быть найден метод и выработан язык, с помощью которых все произведения Бахтина можно описать в их принадлежности одному и тому же творческому сознанию», ибо «все труды Бахтина, несомненно, связаны единством его творческой личности, – единством, улавливаемым интуитивно любым читателем» [там же]. Далее Н. К. Бонецкая лишь указывает, что единство творческого наследия мыслителя надо искать в логике становления понятия «эстетическая форма»: «Задача сведения трудов Бахтина в единое целое – с помощью категории эстетической формы» [там же].

К проблеме единства творческого наследия Бахтина примыкает проблема эволюции его взглядов, проблема противоречий между отдельными положениями, принадлежащими различным текстам философа. Рассматриваемый нами период творчества философа обнимает всего несколько лет, поэтому, на наш взгляд, существенной эволюции (эволюции как перехода от менее совершенных к более совершенным формам) за этот период – первая половина 1920-х годов – в воззрениях мыслителя не было.

Тем не менее, ряд бахтиноведов придерживаются «эволюционного» подхода к творчеству мыслителя. Например, такие исследователи, как В. А. Махлин [Махлин 1990: 115 – 116], Е. В. Волкова [Волкова 1990: 58], Н. К. Бонецкая [Бонецкая 1993: 84 – 85], отмечая очевидные различия в бахтинских взглядах, представленных в первых текстах мыслителя, от основных положений книги о Достоевском, считают, однако, последние продолжением первых. Эту идею эволюционного развития бахтинских взглядов поддерживают М. Холквист [см. Махлин 1993: 114], В. Е. Хализев [Хализев 1995: 9] и исследовательница из Кореи Ли Мун Ен [Ли Мун Ен 2000].

Другие «бахтиноведы» возражают против «эволюционности» бахтинских взглядов. К их числу можно отнести: В. С. Библера с его утверждением, что Бахтин – это «внеэволюционный Бахтин» [Библера 1991: 13]; М. С. Кагана: «Взгляды Бахтина остались все же разрозненным изложением некоторых аспектов теории общения» [Кагана 1991: 21], В. Н. Турбина: «Бахтин выглядит чрезвычайно стабильным» [Турбин 1992: 44].

Мы будем искать единство бахтинской мысли, придерживаясь подхода, декларируемого К.Томсоном: «Целостность надо искать, в вопросах задаваемых Бахтиным на протяжении многих лет» [Томсон 1989: 316]. Причем, важным методологическим ориентиром для нас послужит мысль, высказанная М. Хайдеггером (естественно, не относительно Бахтина): «Существенные мыслители всегда говорят одно и то же. Что, однако, не значит — говорят одинаково» [Хайдеггер 1988: 355].

Нами предполагается проанализировать часть творческого наследия мыслителя, представленная в работах 1920-х годов, в тех аспектах, которые можно отнести либо к элементам его эстетических взглядов и концепций, либо к детерминантам последних.

В связи с этим будут подробно рассмотрены следующие работы:

– статья 1919 года «Искусство и ответственность» (далее – ИО),

– текст, над которым, по всей видимости, Бахтин работал в 1920 – 1924 годах, названный издателями «К философии поступка» (далее – ФП),

– текст, – который тоже создавался в этот период, и который тоже получил название от издателей, – «Автор и герой в эстетической деятельности» (далее – АГ),

– статья, написанная Бахтиным в 1924 году для журнала «Русский современник» и озаглавленная «Проблема содержания, материала и формы в словесном художественном творчестве» (далее – ПСМФ),

– книга «Проблемы творчества Достоевского» (далее – ПТД), вышедшая в 1929 году, о которой, «по свидетельству С. Н. Бройтмана, в 1971 году М. М. Б. [Бахтин. – А. К.] говорил ему, что книга о Д. [Достоевском. – А. К.] была написана за 4 – 5 лет до опубликования» [Бочаров 2004: 282].

(Цитаты из ФП, АГ, ПСМФ даны по книге «Бахтин М. М. Работы 20-х годов» Киев, 1994, а цитаты из ПТД – по книге «Проблемы творчества / поэтики Достоевского» Киев, 1994).

За границами анализа останутся работы, появившиеся в этот же временной период, авторство которых многие исследователи приписывают Бахтину (однако другие – оспаривают это авторство), но которые были опубликованы под именами В. Н. Волошинова и П. Н. Медведева. Для них С. С. Аверинцев предложил название «девтероканонических» трудов Бахтина [Аверинцев 1988].

Итогом настоящего исследования, как мы надеемся, станет формирование представления эстетической концепции раннего Бахтина в виде единого целого, сторонами и элементами которого явились теории, изложенные им в работах 1920-х годов. Достижение этой цели будет осуществляться в несколько этапов:

1) определение и раскрытие содержания основных понятий и исследовательских «инструментов» в эстетике раннего Бахтина,

2) анализ эстетических теорий, изложенных Бахтиным в работах 1920-х годов,

3) показ того, что в основе этих эстетических теорий лежат единые принципы, конкретными реализациями которых являются указанные теории.

Принимая во внимание высказывания: М. Л. Гаспарова о «вызывающе-неточном» стиле Бахтина [Гаспаров 1979: 114]; С. Г. Бочарова: «Бахтин экзистенциален и прост… И он же «темен», как Гераклит» [Бочаров 1995: 293]; В. Н.Турбина о том, что Бахтин «говорил на каком-то другом языке, нам пока недоступном» [Турбина 1991: 11], – большая доля исследования будет не чем иным как экзегетикой «темных», «иноязычных» бахтинских текстов. Тем самым мы как бы откликаемся на призыв А. Ф. Еремеева к «конкретной расшифровке смыслов», которые Бахтин вкладывает в свои термины и понятия. [Еремеев 1992: 24]. Кроме того, поскольку мысль Бахтина постоянно «работает» на стыке таких областей гуманитарного знания, как философия, этика, эстетика, теория и история литературы, языкознание, психология, постольку мы будем активно использовать знания и специальные методы этих наук.


Глава 1. ОСНОВНЫЕ ПОНЯТИЯ И ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИЕ

ИНСТРУМЕНТЫ ЭСТЕТИКИ РАННЕГО М. М. БАХТИНА

Подробный анализ трех работ 1920-х годов – АГ, ПСМФ, ПТД, – где нашли отражение эстетические взгляды Бахтина этого периода его творческой биографии, будет нами представлен во второй главе. Мы увидим, что концептуальные градации данных работ обусловлены различиями между совершенно равноправными подходами, различиями в углах зрения на одни и те же проблемы. Там же мы покажем, что в бахтинских эстетических теориях, если использовать терминологию Л. А. Гоготишвили [Гоготишвили 2002: 98-132], можно выделить некие инварианты, образующие ту внутреннюю структуру, отдельными проявлениями которой и будут эстетические теории трех бахтинских работ. Этими инвариантами, как мы увидим, является мировоззрение, условно названное нами эго-персонализмом и отношение автора к лирическому герою как к своей наиболее полной художественной объективации. Как предпосылка для постижения сути бахтинской эстетики этого периода, настоящая глава будет, в основном, посвящена причинам появления в мировосприятии Бахтина данных инвариантов и их подробному рассмотрению. Кроме того, здесь же будет, во-первых, обозначена та причина, по которой Бахтин от этико-онтологических проблем перешел к проблемам эстетическим, во-вторых, показано, что свойства, которыми Бахтин характеризует произведения Достоевского и их героев, тождественны, соответственно, свойствам лирики и лирического героя, и, в-третьих, ввиду большой значимости, для анализа бахтинской работы ПТД, проанализировано такое понятие бахтинской лингвистики, вернее металингвистики, как «двуголосое слово». Таким образом, первая глава является как бы вводной для анализа собственно эстетических теорий раннего Бахтина, которым будет посвящена глава вторая.

1.1. Онтология «эго-персонализма». От феноменологии «поступка» к

 








Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 stydopedia.ru Все материалы защищены законодательством РФ.