Противоречия глобализации

Социально-экономические противоречия. Большинство отечественных и многие зарубежные ученые соглашаются в том, что глобализация представляет собой крайне противоречивое явление, порождающее глубокие социально-негативные процессы в мировом социуме. В наиболее тяжелом положении в условиях современной глобализации оказались страны, отставшие в своем развитии. Российские авторы, говоря о громадной разнице в уровнях развития передовых и развивающихся стран, оперируют выразительным образом «расколотой цивилизации». «Итог ХХ столетия, почувствовавшего вкус земного изобилия, познавшего вкус «позолоченного века», века научно-технического прорыва и интенсивнейшего прорыва производительных сил общества, - пишет А.И.Неклесса, - итог этот в общем и целом все же неутешителен: на пороге третьего тысячелетия существования современной цивилизации социальное расслоение на планете Земля не уменьшается, а растет»[23].

Характеризуя условия существования в бедных странах Третьего мира, ученый пишет, что около миллиарда людей там оторваны от производительного труда: 150 млн – безработные, более 700 млн – частично занятые, неопределенное, но значительное число вовлечено в криминальную деятельность. Миллиард – неграмотно (2/3 из них – женщины). Почти каждый третий житель Земли все еще не пользуется электричеством, 1,5 млрд не имеют доступа к безопасным источникам питьевой воды. Все это порождает социально-политическую напряженность. Количество эмигрантов и жертв межэтнических конфликтов стремительно возрасло с 8 млн человек в конце 1970-х гг. до 23 млн человек к середине 1990-х гг. Еще 26 млн человек являются временными переселенцами. Эти факты дают основание говорить об «органической недемократичности глобального универсума, его…сословности»[24]. Другой отечественный ученый В.Л.Иноземцев считает, что вопрос о влиянии глобализации на проблемы мирового неравенства, масштабы которого представляют собой едва ли не главную угрозу стабильности существующего мирового порядка, столь же значим для современных ученых, как и пресловутый основной вопрос философии.

Конечно, сама по себе глобализация не является причиной социально-экономического неравенства в мире и неравномерности развития регионов, которые существовали всегда и имеют непреходящий характер. Но нынешняя неолиберальная модель глобализации способствует консервации негативных тенденций в мировой экономике и их усилению. В обобщенном виде основные черты неолиберальной глобализации представляют собой следующее:

· акцент на форсированной гомогенизации (на жесткой монетаристской основе) механизмов хозяйственного регулирования стран, входящих в мировое хозяйство;

· провозглашение основным, если не единственным регулятором развития стихийного рыночного механизма;

· рассмотрение национально-хозяйственного комплекса, суверенитета, отчасти даже государства как отмирающих категорий; их быстрейшее преодоление преподносится как залог успеха;

· направление главных усилий на ослабление хозяйственной роли государства, на либерализацию и дерегулирование[25].

Основная опасность неолиберализма заключается в том, что периферийные страны лишаются возможности государственными мерами защищать себя от деструктивных сил рыночной стихии, от экспансионистских поползновений более могущественных конкурентов, от разрушительных финансовых и экономических кризисов. Такая модель не может обеспечить устойчивого и рационального развития отсталых стран. Неолиберальная модель нарочито не считается с социально-экономической и политической средой, в которой предстоит существовать.

При этом характерной особенностью пропаганды и практики неолиберализма является двойной стандарт. Агенты неолиберализма навязывают развивающимся странам наиболее радикальные рыночные концепции, далеко не всегда считая их обязательными для себя. Вся предшествующая история говорит о том, что в случае разгула рыночной стихии западные общества вводили те или иные формы регулирования, которые делали рынок более цивилизованным, например, банковское и антитрестовское законодательство в США в конце XIX в., кейнсианские рецепты после кризиса 1929-1933 гг. и Второй мировой войны и т.д. В настоящее время при всех разговорах об ослаблении роли государства на деле в экономике западных стран наблюдаются совершенно иные процессы. Происходит не свертывание экономической роли государства, а изменение его хозяйственных функций в сторону более активного участия в борьбе за мирохозяйственные позиции. Характерно высказывание органа деловых кругов США журнала «Форчун»: «…когда американский бизнес говорит о капитализме, он имеет в виду свободные рынки у всех, кроме себя»[26]. Развивающимся же странам неолибералы отказывают в праве регулировать рыночную стихию. Такую модель глобализации можно назвать экстравертным либерализмом, который нацелен на либерализацию не собственного, а зарубежного рынка.

Чтобы лучше уяснить причины формирования именно такой модели глобализации, уместно вспомнить, что переход стран экономического авангарда в постиндустриальную фазу развития сопровождался замедлением темпов его роста, которое не приостановлено до сих пор. Если в 1960-е гг. на завершающей стадии индустриализации среднегодовые темпы прироста их совокупного ВВП составляли 5%, то в 1990-е гг. они снизились до 2,2 %. Выход из затянувшейся рецессии попытались найти на путях экономической либерализации мировой экономики, в том числе за счет «раскрытия» развивающихся экономик с их более дешевыми факторами производства (рабочая сила, ресурсы). Следовательно, глобализация – это и следствие падения прибыльности производства в развитых странах. Кроме того, важным фактором формирования неолиберальной модели глобализации явился фактор интересов транснационального капитала (ТНК), для деятельности которого сложились благоприятные политические условия после крушения колониальной системы. Экономические же интересы ТНК в этих условиях были связаны с «перешагиванием» через таможенные тарифы новых независимых государств – бывших колоний, чему как раз способствовали требования «капитанов» неолиберализма.

Идейными вдохновителями неолиберальной глобализации являются крупный капитал, правительства развитых западных стран, прежде всего, США, а ее исполнителями - перекомплектованные и доукомплектованные кадрами неолибералов МВФ, МБРР и ГАТТ/ ВТО.

Особенно показательна в этом плане политика МВФ. Вместо первоначальной ориентации на поддержку деятельности государств по возмещению «провалов» рынка, обусловленной уроками Великой Депрессии, в соответствии с так называемым Вашингтонским консенсусом (неформальное соглашение о принципах деятельности между МВФ, МБРР и американскими финансово-экономическими кругами) о «правильной» политике в отношении развивающихся стран, МВФ направил основные усилия на то, чтобы активизировать там процессы приватизации и либерализации. Этот пресловутый консенсус исходил из оценки ситуации, сложившейся в странах Латинской Америки, которая имела мало общего с положением дел в других регионах развивающегося мира, где частный капитал далеко не приобрел самостоятельности и силы. При этом Вашингтонский консенсус практически игнорировал опыт самих лидеров техногенной цивилизации. Ведь наиболее продвинутые страны, включая США, развивали свои экономики, опираясь на вдумчивую выборочную защиту некоторых отраслей до тех пор, пока те не набирали достаточной силы для конкуренции с иностранными компаниями. Не менее вдумчиво и осмотрительно, сообразуясь с реальной экономической ситуацией, устранялись затем и другие ограничители рыночной конкуренции. Так, либерализация рынков капитала в западноевропейских странах началась только в 1970-х гг. Подобным путем шли и наиболее успешные из развивающихся стран, так называемые «азиатские тигры» - Тайвань, Южная Корея, Сингапур, Гонконг, Малайзия, Таиланд.

Крен в деятельности МВФ в сторону форсированного открытия слаборазвитых экономик не обеспечил динамизации затухающего роста лидеров техногенной цивилизации, зато во много осложнил положение ее аутсайдеров. Отнюдь не случайно, что наименьшие экономические потери среди стран, непосредственно затронутых азиатским кризисом 1997-1998 гг., понесла Малайзия, наотрез отказавшаяся следовать предписаниям МВФ. Характерно и то, что от кризиса практически совсем не пострадали КНР и Тайвань. Если «неуязвимость» КНР объясняется прежде всего сохранением, несмотря на сильное внешнее давление, полного контроля государства над всеми внешнеэкономическими операциями, то Тайвань устоял благодаря тому, что при проведении финансовой либерализации своевременно озаботился созданием новых и модернизацией традиционных рычагов стратегического финансового регулирования.

Ответ на вопрос, почему большинство развивающихся стран принимает условия МВФ и крупного западного капитала в целом, прост: приватизация и либерализация в большинстве стран проводится в условиях структурных кризисов в обмен на необходимую финансовую поддержку в виде льготных кредитов, реструктуризации внешнего долга, гуманитарной помощи и т.д.

Нельзя сказать, что развивающиеся страны вообще не получили выгод от подключения к транснациональным промышленным комплексам. Конечно, получили и немалые. Но эти выгоды значительно скромнее, чем у лидеров неолиберальной глобализации. Основные выгоды от глобализации по рецептам Вашингтонского консенсуса получили сами «глобализаторы». Развивающимся же странам, оказавшимся в роли «глобализируемых», достались, по существу, крохи с барского стола по принципу «на тебе, Боже, что мне не гоже». И это не досужие домыслы антиглобалистов, а реальный факт современной истории, зафиксированный в фундаментальном исследовании ЮНКТАД, включенном в традиционный доклад этой организации о мировой торговле и развитии[27].

В последние годы в отечественной литературе можно встретить любопытные сравнения первой фазы глобализации конца XIX – начала ХХ вв. и современного ее этапа под углом зрения роли той роли, которую сыграли «глобализаторы» по отношению к «глобализируемым» странам. По мнению В.Л.Иноземцева, для первого (европейского) этапа глобализации была характерна определенная забота развитого центра о периферии. Именно колонизаторы положили начало тем отраслям промышленности и сельского хозяйства, которые подчас и сегодня остаются важнейшими для экономик стран периферии. Разработка алмазов в Африке, металлов в Латинской Америке, даже возделывание чая еа Цейлоне и выращивание каучуковых деревьев в Малайзии – все это последствие вмешательства европейцев. Потоки технологий, товаров, финансовых ресурсов и людей двигались из Европы в направлении мировой периферии, а не наоборот, как сейчас. На протяжении десятков лет европейцы прилагали гигантские усилия по переустройству периферии. Они следовали по пути тонкого политического лавирования и образования союзов с периферийными народами. Не идеализируя времена европейского колониального владычества, Иноземцев утверждает, что к началу ХХ в. европейцы были более способны конструктивно взаимодействовать с представителями иных культурных традиций, чем жители любого континента в любой иной период истории.

Американцы в конце ХХ в. предложили миру собственное видение глобализации, основанное на присущей им трактовке свободы и непоколебимой вере в оптимальный характер рыночного регулирования. Новый подход предполагает, что инкорпорирование периферийных стран в систему международного разделения труда может стать оптимальной стратегией их ускоренного развития. Однако подобный подход имеет изъяны и в скрытом виде содержит в себе все основные пороки современного этапа глобализации. «Современная глобализация кардинально отличается от вестернизации прошлых времен, - заключает Иноземцев. – Это движение ради движения, путь в никуда, попытка применить рыночные механизмы в деле преодоления хаоса, для чего эти механизмы на самом деле заведомо не приспособлены»[28].

Социально-политические противоречия. Большинство исследователей глобализации отмечают, что ее «оборотной стороной» является процесс «регионализации» или «фрагментации», т.е. усиление социально-политической гетерогенности мира на фоне усиливающегося вестернизационного давления со стороны Запада. По замечанию М.Кастельса, «Эра глобализации экономики есть также эра локализации политики»[29]. Наблюдаются активные попытки разных народов и регионов отгородить себя от издержек глобализации путем поиска специфики своего региона, своей идентичности, что часто сопряжено с нарастанием конфликтов. Антиамериканские настроения растут по всему миру. Яркими примерами являются два региона – традиционно находившаяся в сфере влияния США Латинская Америка и мусульманский Восток. Такие латиноамериканские страны, как Венесуэла, Боливия и ряд других, все настойчивее стремятся выйти из-под влияния США, создать региональные структуры международного сотрудничества без американского участия и вопреки ему, найти альтернативу американскому капиталу в своих странах. Попытки Запада во главе с США «демократизировать» Ближний и Средний Восток, «ускорить» его прогресс «извне» лишь усиливают радикализацию мусульманских стран. Традиционное мусульманское общество сопротивляется любому внешнему давлению. Права женщин, религиозных, национальных и, тем более, сексуальных меньшинств, как и право на добровольную смену религии, - часть западной политической культуры. Эксперименты со свободными выборами приводят к власти экстремистские группировки (Палестинские территории). Как следствие, на Ближнем Востоке не стихает кровавый хаос, а мусульманская периферия – от Малайзии и Индонезии, через Центральную Азию, Северный Кавказ до Сомали, Судана и Нигерии – остается целью международного «террористического интернационала».

Другим политическим противоречием современной глобализации, носящим, в отличие от «регионализации», субъективный характер, являются часто принимающие чрезвычайный характер протесты противников глобализации (антиглобалистов). Отечественные ученые отмечают, что нынешнее движение антиглобалистов представляет собой только верхушку айсберга, основная, более объемная часть которого скрыта «под водой», т.е. не проявляет себя ни активно, ни радикально. Это – растущая часть среднего класса, особенно его молодежные и интеллектуальные категории. Далеко не однозначно относятся к процессу глобализации предпринимательские группы, большая часть которых не относится к глобальным функционерам и работает на внутренний рынок. Выразителями их интересов являются международные и национальные неправительственные организации, профсоюзы, а также социал-демократы. Проблема, однако, заключается в том, что силы, потенциально способные бросить вызов глобальному неолиберализму, не тяготеют друг к другу, не проявляют, как правило, интереса к объединению. Они не сформулировали до сих пор ни программы, ни стратегии, способных стать руководством к действию для продвижения глобальной альтернативы. Между тем в среде интеллектуальной элиты такая альтернатива разработана – это социально-рыночная модель глобализации, подчиненная концепции «устойчивого развития» разных стран и регионов.

Судя по тому, как ведут себя социал-демократы – входящая во властные структуры многих западных стран политическая сила – рассчитывать на какие-то решительные действия с их стороны не приходится. Они хотя и отвергают неолиберальные подходы и идеологию «чистого» рынка, в то же время довольно далеко отошли от социал-реформизма прошлого. На порядок улучшились их отношения с крупным капиталом, в том числе транснациональным. Все это делает их предельно осторожными во всем, что может нарушить отношения с бизнесом. Едва ли нынешние социал-демократы способны повести борьбу за «социализацию» транснационального капитализма, как более сотни лет назад они начали это делать с капитализмом национальным[30]. Впрочем, справедливости ради, надо отметить, что в российской литературе есть и достаточно позитивные оценки вызовов, которые бросает неолиберальной глобализации антиглобалистское движение[31].

Оценки

Оценки зарубежных ученых. Сущность и перспективы глобализации оцениваются за рубежом очень неоднозначно.

Ортодоксы-глобалисты (гиперглобалисты) – К.Омае, Дж.Редвуд, М.Фридман, П.Кеннеди, Э.Слотер и др. – рассматривают глобализацию как реализацию либеральных экономических принципов. Глобальный рынок способствует экономическому росту и процветанию (не всех стран, а тех, которые в наибольшей степени интегрированы в глобальный рынок). Этот экономический процесс ведет к устареванию традиционных государств как экономических единиц. Вследствие этого государства теряют власть, которая переходит к наднациональным институтам, таким как МВФ и ЕС, и к транснациональным акторам типа ТНК и НПО. Технократы и элита либеральных стран играют глобальную роль. Прежнее деление на Север и Юг устаревает, поскольку глобальный Юг не представляет собой единое целое, его страны различаются в зависимости от степень интегрированности в мировой рынок.

По мнению трансформистов (Б.Аксфорд, Д.Хелд, Д.Гольдблатт, Э.Мангрю, Д.Перратон, Дж.Розенау, Э.Гидденс и др.), глобализация глубоко трансформирует мировую политику, государственную власть и общество, которые пытаются адаптироваться к более взаимозависимому и быстро меняющемуся миру. Государства все в возрастающей степени конкурирует с негосударственными акторами и экстерриториальными организациями. Таким образом, глобализация трансформирует власть. Государственная власть не столько ослабевает или усиливается под воздействием глобализации, сколько трансформируется, чтобы функционировать в новых условиях с использованием новых средств. Однако, поскольку интеграции сопутствует фрагментация, стабильность дальнейшего развития глобализации ставится этими учеными под сомнение.

Скептики (П.Хирст, Г.Томпсон, Дж.Аллен, Р.Гилпин, Н.Фергюссон и др.) считают, что глобализация – миф. Они замечают, что крупнейшие национальные экономики сегодня интегрированы не более, чем перед Первой мировой войной (в период гегемонии Великобритании). Скептики также ставят под сомнение утверждение, что региональные различия, такие как разрыв между Севером и Югом, исчезают под воздействием глобального рынка. Они склонны считать, что этот разрыв увеличивается в условиях глобализации. Скептики также полагают, что экономическая интеграция ведет не к единой зоне свободной мировой торговли, а к формированию соперничающих региональных блоков в Америке, Европе и Азии. Ожидаемое формирование мировой цивилизации на практике оборачивается фрагментацией крупных образований (например, таких как Россия) и формированием малых социально-политических единиц, разделенных языковыми, религиозными и иными подобными культурными границами. Мир сегодня даже менее взаимозависим, чем в 90-е гг. XIX столетия.

Антиглобалисты (Н.Хомский, Р.Макчести, А.КАллиникос, Н.Кляйн, С.Джордж, Р.Фальк и др.), некоторые из которых сами называют себя альтерглобалистами, фактически выступают не против самого процесса глобализации, а против его целей (служить корыстным интересам мегакапитала) и методов.Впрочем, подобно тому, как ученые спорят о сущности и перспективах глобализации, антиглобалисты также не находят согласия по вопросам целей и тактики движения протеста. Профсоюзы стран Севера протестуют против перевода рабочих мест в страны Юга. Рабочие же преуспевающих стран глобального Юга, напротив, крайне заинтересованы в этих местах в целях повышения зарплат и условий труда. Анархисты соперничают с защитниками окружающей среды в вопросах торговой политики. Однако сопротивление современной глобализации реализуется в интернациональном, то есть как раз глобальном масштабе, правда, иногда и в форме уличных беспорядков[32].

Оценки российских ученых. Среди отечественных ученых также имеются разногласия в оценке глобализации.

Значительная часть интеллектуальной и пропагандистской элит (в меньшей степени политической) скептически относится к реалиям современной глобализации, если не сказать, что не приемлет их (А.Неклесса, В.Хорос, В.Иноземцев, Н.Симония и др.). Следуя традициям социально-классового анализа (не утратившего своей познавательной функции до сих пор), они согласны в том, что современная модель глобализации представляет собой крайне противоречивое явление, порождающее глубокие социально-негативные процессы в мировом социуме. У подобного неприятия есть причины: исторический опыт общения России и Запада в XIX-XX вв., советское идейно-политической наследие, традиционные особенности взаимоотношения общества и государства, современный уровень интегрированности Россий в мировую экономику. В последнем случае ситуация такова – Россия вписывается преимущественно в глобальную политику, а не экономику: ее доля в мировых ВВП и торговле – 1,7%, инновациях – 0,95%, тогда как в мировом ядерном потенциала – около 50% (по числу ядерных боезарядов на начало 2003 г.)[33]. Для сравнения: доля ВВП США и ЕС относительно мировых показателей – около 21 %.

Иной, в целом оптимистической точки зрения на результаты и перспективы современной неолиберальной глобализации придерживаются некоторые российские экономисты, например, С.И.Долгов, Ю.В.Шишков. Ссылаясь на «устрашающие данные о плачевных перспективах третьего мира», приводимых многими изданиями, в том числе на уровне ООН, Шишков утверждает, что они в значительной мере результат своего рода статистической аберрации, неспособности или нежелания отличать относительные показатели ухудшения условия жизни в ряде периферийных регионов мира с по сравнению с быстро прогрессирующими регионами от абсолютных данных, свидетельствующих о постепенном улучшении этих условий для подавляющего большинства населения Земли, в том числе и наиболее отсталых регионов[34]. Без влияния глобализации, считает Долгов, разрыв между бедными и богатыми странами был бы более значительным, по крайней мере, по двум причинам: импорт в развитые страны и прямые иностранные инвестиции в страны периферии стимулируют экономический роси в развивающихся странах и потому смягчают неравенство. Это подтверждается также «доказательством от обратного»: самоизоляция отдельных стран с закрытой или полузакрытой экономикой (например, Северной Кореи) ведет к самым пагубным экономическим последствиям. Конечно, бедность людей в современном мире, действительно, острейшая и тяжелейшая проблема. Дело, однако, в том, что улучшить положение возможно как раз лишь за счет постепенного приобщения соответствующих стран к процессам капиталистической глобализации[35]. Подобная точка зрения имеет в России меньше сторонников, чем пессимистическая.

Наиболее убедительным и сбалансированным представляется третий подход к оценке глобализации. Он представлен теми учеными, которые, нисколько не отрицая вестернизационную направленность глобализации, доказывают «неслияемость» не-Запада с Западом из-за глубоких культурно-цивилизационных различий между ними. Один из сторонников этого подхода, А.Д.Богатуров, формулирует положение, согласно которому в современном мире можно выделить три типа обществ – традиционные, современные и конгломеративные. Россия относится к числе последних. Современное общество рационально в отличие от иррационального традиционного общества, где модель поведения задается культурным опытом. Под конгломеративным «понимаются общества, для которых характерно длительное сосуществование и устойчивое воспроизводство пластов разнородных моделеобразующих элементов и основанных на них отношений. Эти пласты образуют внутри общества отдельные анклавы, эффективность организованности которых позволяет анклавам выживать в рамках обрамляющего общества-конгломерата, сохраняя между собой неизменные или мало изменяющиеся пропорции».

Говоря о социальных функциях конгломеративных самоорганизациях не-западных обществ, Богатуров отмечает, что они возникли как иммунный ответ на модернизацию, выступив в роли избирательно-проницаемой «защитной брони»: с одной стороны, она позволяет обществам дозировано воспринимать новации, с другой – предохраняет органические основы воспроизводства не-западных обществ от полного разрушения, с третьей – смягчает противоречия по линии «Запад – не-Запад», предотвращая эскалацию взаимной агрессивности и «взрывного» отторжения. Конгломеративно-анклавный тип самоорганизации является инструментом чрезвычайно успешного приспособления традиционного общества к индустриальной и постиндустриальной среде. Анклав «традиционного» не обречен раствориться в окружающей его среде. Точно также анклаву «современного» не гарантировано преобладание в масштабах всего общества.

В России «антисовременный» пласт этических норм, восходящих к аскетически-православным ценностям, составляет мощный анклав «традиционного» в жизни российского общества (прежде всего, провинции). Это – «низовое бунтарство», не перерастающее в форму революции, что было бы уместно ожидать в условиях провала радикальных реформ 1990-х гг. (голодовки, посильные формы протеста, «миссионерское» подвижничество лишившихся оплаты учителей и врачей). Анклавно-конгламеративная структура российского общества подводит к важному выводу о месте России в структуре современного мира. Глобализация «не обязательно обрекает Россию на трансформацию в часть «цивилизованного мира». Жесткое внутреннее сопротивление российского материала вестернизации в форме радикально-либеральных реформ заставляет размышлять об исторических перспективах России в контексте не только ее единства-слияния с Западом или Востоком, но и конгломеративной со-равно-положенностью с тем и другим»[36].

Следует подчеркнуть, что концепция конгломеративной организации общества уводит к методологии сторонников историко-философской и социологической традиции, отрицающей прямолинейное восприятие прогресса («Запад должен распространиться, а весь не-Запад статьЗападом»). Среди тех, кто отстаивал идею множественности цивилизаций – И.Гердер, И.Гете, А.Шопенгауэр, Т.Манн, О.Шпенглер, А.Тойнби и др.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: