Краткое изложение программного материала

Тема лекции: Современный русский литературный язык и культура речи. Современное состояние и тенденции развития языковых норм.

План

Норма как основной признак литературного языка, критерии нормативности. Плюрализм элит и языковая норма. Функции языка. Язык и коммуникация в современной практике менеджмента. Коммуникация и культура предприимчивости. Современное состояние и тенденции развития языковых норм. Произносительная норма. Язык как элемент культуры. Акцентологическая норма. Орфоэпические нормы и фонетические законы. Причины отклонения от норм русского литературного произношения. Стили произношения.

Краткое содержание

Энцик­лопедия «Русский язык» дает следующее определение культуры речи: «Область языкознания, занимающаяся проблемами норма­лизации речи, разрабатывающая рекомендации по умелому поль­зованию языком. Культура речи содержит в себе, таким обра­зом, три составляющих компонента: нормативный, этический и коммуникативный».

Как видим, объем понятия «культура речи» несколько шире интересующего нас аспекта. Нормативную сторону мы уже рас­смотрели в разделе «правильность». Под этическим аспектом здесь понимается этика общения, или речевой этикет. Речевой этикет проявляется в таких речевых актах, как приветствие, про­щание, извинение, просьба, благодарность, поздравление. Прави­ла речевого этикета продиктованы общественными привычками. Под коммуникативным аспектом понимается учет функцио­нального расслоения языка и прагматических условий общения. В этом смысле девизом культуры речи могут быть слова извест­ного филолога Г. О. Винокура: «Для каждой цели - свои средст­ва, таков должен быть лозунг лингвистически культурного обще­ства». По культуре речи мы рекомендуем следующую книгу: …

Литературный язык не следует отождествлять с языком художественной литературы. Это «форма истори­ческого существования национального языка, принимаемая его носителями за образцовую, исторически сложившаяся система общеупотребительных языковых элементов, речевых средств, прошедших длительную культурную обработку в текстах (письменных и устных) авторитетных мастеров слова, в устном общении образованных носителей национального языка».

Принятое в литературном языке употребление языковых средств называется нормой литературного языка.Наличие нормы предполагает выбор из какого-то числа вари­антов. Языковая система, следовательно, шире нормы. Ничто не мешает говорящему по-русски произнести слово «километр» с ударением на «о» по аналогии со словами «спидометр», «баро­метр» (которые, однако, обозначают не единицу измерения, а прибор). Многие люди так и произносят это слово. Теоретически возможно и ударение на первом слоге, хотя в узусе (реальном употреблении) такое ударение не встречается. А вот вариант с ударением на последнем слоге является нормой. Еще ясней зазор между языковой системой и нормой проявляется в грамматике. Система языка позволяет образовать от слова «курица» роди­тельный падеж множественного числа «курей» (по аналогии с «голубей») и даже «куров» (по аналогии с «буров» от «бур»), но нормой является только форма «кур», За пределами системы рус­ского языка как такового находятся варианты, опирающиеся на нерусские показатели числа, например, английское «-с» как пока­затель множественного числа. Невозможно «курс» вместо «кур».

Таким образом, есть система, за пределы которой человек, го­ворящий на русском языке как на родном, никогда не выходит. Но система внутри себя оставляет возможность выбора из двух-трех (иногда и больше) вариантов. Литературный язык отличает­ся от нелитературного тем, что он либо закрепляет один из вари­антов как норму, а другие отвергает («кур» можно, а «курей» нельзя), либо закрепляет за каждым из вариантов разный смысл или стилистический оттенок. Можно «выпить все молоко», но можно «выпить немного молока» (выбор между падежами обу­словлен смысловым различием), но нельзя «выпить молоку». Это уже за пределами нормы. В современных лингвистических трудах все чаще звучит мысль, что излишняя нормализация вредна, что область жесткой нормы не охватывает всех сфер литературного языка и лингвистика не должны выполнять карательных функций. Норма, пригодная для всех случаев жизни, - фикция, вместо отношения «норма – ошибка» есть отношение «норма – другая норма». Другие нормы – это стилистическая и контекстная или ситуативная. С понятием стилистической нормы, после Г.О. Винокура, мы встречаемся во всех систематических трудах по стилистике. То, что представляет собой норму в одном функциональном стиле, может быть антинормой в другом, причсем это касается и грамматических форм. Понятие стиль стало распространяться не только на язык, но и на речь, поэтому появилась возможность говориь о стилях речи (жанрах) и жанровых нормах (яркий пример жанровой «нормы» - «неправильности», принятые в телеграммах). Таким образом, оказывается, что вграмматике сосуществуют две противоположные тенденции: к стабилизации нормы и одновременно – к растущей функциональной и жанровой дифференциации. Стилистические нормы, которые касаются грамматической сферы, менее систематизированы, хотя есть наблюдения и в этой сфере и эти наблюдения отражены в словарях. В то же время очевидно, что вопрос о нормативности уходит из поля кодификации, а понятия правильное, неправильное все чаще заменяют понятием уместное /неуместное.

В некоторых случаях, когда происходит изменение, обновле­ние нормы, в пределах литературного языка остаются два вари­анта. Например, в слове «творог» можно сделать ударение и на первом, и на втором слоге. Однако равнозначные варианты обычно не удерживаются в литературном языке, один вариант остается нейтральным, а другой приобретает какой-либо стиле­вой оттенок, например, оттенок архаичности. Например, «учите­ля» нейтрально, а «учители» архаично.

Различают нормы, определяемые системой языка, и нормы, определяемые структурой языка.

«Первый тип норм - нормы, которые определяются системой русского языка в отличие от систем других языков. Эти нормы обязательны, не знают исключений. Их нарушение означает выход за пределы возможностей, предоставляемых системой, т.е. не только за пределы того, что реально существует в языке, но и за пределы того, что в нем м о ж е т б ы т ь».

«Второй тип норм - это нормы, определяемые структурой языка, нормы, накладывающие ограничения на возможности, предоставляемые системой. Эти нормы также являются обязательными, но отступление от них иногда не так очевидно, как нарушение норм первого типа: в тех случаях, когда говорящий употребляет форму или конструкцию, допускаемую системой языка, но отсутствующую в его структуре, он пользуется образованием, по крайней мере теоретически не противоречащим основным законам данного языка, он употребляет то, чего нет в языке, но что могло бы в нем быть».

Описание норм второго типа и отклонений от них опирается на категорию варианта. Система языка предоставляет выбор между вариантами, а структурная норма этот выбор осуществляет. Тем не менее возможность нарушения системных норм существует и даже осуществляется практически. Именно такие нарушения часто допускаются сознательно, в целях экспрессии. Часть таких нарушений узаконивается как риторическая норма.

Целый пласт узаконенных нарушений системной нормы образует транспозиция грамматических форм, в другой терминологии – грамматическая метафора, или аллеотета. Это явление основывается на том, что в морфологии «одна и та же форма, которая обозначает, например, настоящее время, может быть использована для выражения прошедшего времени без изменения, которое формально выразило бы сдвиг временного значения». Речь идет о так называемом настоящем рассказа (praesens historicum): Иду я вчера по улице и снова встречаю этого человека. Сюда относится, например, обычная разновидность синекдохи, называемая силлепсисом числа и состоящая в употреблении формы единственного числа в значении множественного (Птица в болотах, по рекам – налим), риторический вопрос («неправильное» использование вопросительной формы в повествовательном или побудительном предложении) и многие другие явления.

Подобно тому как обычные тропы лексикализуются и входят в язык, так и грамматические тропы, ввиду их типизации и продуктивности, грамматикализуются и могут быть описаны как нормативные реализации, хотя в основе их лежат нарушения наиболее глубоких норм – системных. Ср. описание транспозиций, нормальных для русского языка, в словаре, рассчитанном на учителя. Наряду с грамматическими тропами грамматикализации могут подвергаться и синтаксические фигуры. Такова судьба таких древних фигур, как эллипсис или парентеза. Вместе с тем парцелляция и апосиопесис не рассматриваются как явления нормативные. Для большей убедительности приведем тмесис (разрезание слова на части: не пра… я не ве…), который никогда не описывается как нормативная синтаксическая конструкция или словообразовательная модель.

Нарушения системной нормы, в отличие от нарушений нормы структурной, уже не в каждом случае могут быть описаны через категорию «вариант». В известном анекдоте более чем двухсотлетней давности отец говорит сыну, притворяющемуся, что знает латынь: «Возьми лопатус и клади навозус на телегус». Использование латинской флексии в русском языке – заведомое нарушение системной нормы, вследствие чего и очевидна намеренность такого нарушения. Но речь здесь не может идти о выборе варианта, по крайней мере внутри русского языка. Макаронизм существует как прием, но лишь очень редкие его случаи грамматикализовались настолько, что их можно воспринимать как варианты. Быть может, сюда относится несвойственное русскому языку употребление связки в настоящем времени, как, например, в ироническом восклицании: «Это не есть хорошо!». Но нарушения системных норм не сводятся и к макаронизмам (выборам вариантов из других языков), поэтому наиболее адекватной категорией для описания таких нарушений, очевидно, будет метаплазм. Теория нормы литературного языка была разработана учеными Пражского лингвистического кружка. Ретроспективно оценивая эту деятельность, А. Едличка писал: «Новая теория исходила прежде всего из функционального аспекта… Новая теория рассматривала литературный язык с его сложной стилистической структурой как образование полифункциональное, отличающееся в этом отношении от народного языка, который является по своей сущности монофункциональным и служит лишь целям взаимопонимания».

«Возникновение и развитие нормы литературного языка, ее характер и структура (в различные эпохи), - писал Б. Гавранек в работе 1932 г. «Задачи литературного языка и его культура», - отличаются от возникновения и развития нормы народного языка, от ее характера и структуры. Норма литературного языка создается, возникает и развивается не без помощи теоретического вмешательства, именно при участии языковой и неязыковой теории; норма литературного языка является более сложным комплексом языковых средств, чем норма народного языка, так как функции литературного языка более развиты и строже разграничены, чем функции языка народного; наконец, норма литературного языка является более осознанной и более обязательной, чем норма народного языка, а требование ее стабильности - более настоятельным. Таким образом, лингвист никогда непосредственно не вмешивается в развитие народного языка, так как народный язык является для него лишь предметом познания, но он может вмешаться, вмешивался и продолжает вмешиваться в развитие языка.

Термином «норма» обозначают и сам правильный вариант, и совокупность правил, определяющих выбор варианта. Норма со­временного русского литературного языка кодифицирована в словарях, справочниках и грамматиках.

Необходимо отметить, что литературный язык имеет не толь­ко письменную, но и устную форму. Откуда берется норма? Главным нормозадающим механиз­мом выступает художественная литература. Национальные писа­тели, обладая повышенным чувством языка, создают прецеденты красивых словоупотреблений. Возникает желание подражать им. Начинается консолидация нормы. У истоков русского, англий­ского, итальянского, любого другого литературного языка стоят авторы, создавшие на этих языках литературные произведения, вошедшие в историю этих языков.

Современный русский литературный язык начал формиро­ваться в петровскую эпоху, когда обозначились такие проблемы, как преодоление двуязычия (на церковнославянском языке велось богослужение и была обширная литература, на русском говорили в быту и вели дела; существовали тексты, испытавшие влияние обоих этих языков) и освоение большого числа заимствований, связанных с обозначением новых реалий, с развитием языка нау­ки и государственного строительства. Следующий период фор­мирования русского литературного языка называют ломоносов­ским, отмечая этим заслуги М. В. Ломоносова в решении только что обозначившихся проблем. Затем следует карамзинский этап, названный так по имени Н. М. Карамзина, стремившегося сблизить устный и письменный язык и преодолеть тяжеловесность последнего. Наконец, под пером Пушкина сформировался совре­менный русский литературный язык. Пушкинский период счита­ется завершающим, и современный русский язык определяют как язык «от Пушкина до наших дней». Конечно, со времен Пушкина много воды утекло, многие формы тогдашнего языка восприни­маются как архаичные, многое ушло из нормы литературного языка, многое, естественно, появилось. Но коренных изменений, соизмеримых с процессами, протекающими, скажем, в восемна­дцатом веке, не произошло.

Другим норомозадающим механизмом является сословная ие­рархия общества. Люди стараются говорить как представители высших сословий, тянутся к их языковым нормам, обычно эсте­тизированным не только в письменных текстах, но и в устных этикетных формах.

Известную роль играет и престиж образования, уважение к книжности, к культурным людям, в последние сто лет- к науке.

Когда норма складывается, лингвисты кодифицируют ее, раз­бирая спорные случаи. Фиксация в норме живых языковых про­цессов всегда вызывает научные споры, в которых иногда участ­вует и общественность.

Речевая норма – это совокупность наиболее устойчивых традиционных реализаций языковой системы, отобранных и закрепленных в процессе общественной коммуникации. В процессе развития литературного языка происходят сдвиги в сторону диалектов, других функциональных разновидностей языка. Как правило, нормы письменной речи складываются раньше, чем устной. Языковое явление считается нормативным, если оно характеризуется следующими признаками: 1. соответствие структуре языка, 2. массовая и регулярная воспроизводимость в процессе коммуникации, 3. общественное одобрение и признание. При формировании речевой нормы действуют как стихийные, так и сознательные процессы. Стихийность связана с массовых и регулярным употреблением той или иной языковой нормы в речи носителей языка, осознанными являются процессы «узаконивания», или кодификации, сложившихся стихийно языковых норм в грамматиках и словарях. Языковые нормы изменяются под влиянием различных факторов и прежде всего – под влиянием изменений, происходящих в обществе. Знание речевых норм и соблюдение принципа коммуникативной целесообразности является основой культуры речи человека.

Под языковой ситуацией принято понимать «конкретный тип взаимодействия языков и разных форм их существования в общественной жизни каждого народа на данном этапе его исторического развития». В понятие языковой ситуации входят также и социальные условия функционирования языка, сферы и среды употребления языка, формы существования языка.

О.В. Ревзина выделяет три важных фактора, определяющих современную коммуникативную ситуацию:

1) неоднородность языкового сообщества с точки зрения владения литературным языком;

2) «значительность изменений, происшедших в русском язы­ке в новой общественно-политической ситуации после 1985 г.». По мнению О.Г. Ревзиной, «результатом этих изменений стал разрыв между кодифицирован­ными нормами литературного языка и культуры русской речи и их едва ли не повсеместным несоблюдением в реальной языковой практике, стихийной и неряшливой»;

3) «воздействие неблагоприятных факторов, к числу которых относятся выдвижение на роль языкового авторитета СМИ, включая интернет-СМИ, отсутствие либо неквалифициро­ванный уровень корректоров в издательской практике и редакто­ров на телевидении, разношерстные и неквалифицированные из­дания разнообразных пособий и популярных изданий по русскому языку».

Отметив эти черты, О.Г. Ревзина далее пишет: «По данным характеристикам современная языковая ситуация сравнима с ситуацией после 1917 г., когда возникла и была пресечена опасность разрыва с традицией, с великим языком русской литературы XIX в.» Попробуем, отталкиваясь от названных и, безусловно, имеющих место черт современности, наметить ключевые проблемы.

Во-первых, следует признать неоднородность языкового сообщества в отношении владения литературным языком, но при этом надо отметить еще одну, более важную, с нашей точки зрения, черту – бесструктурность языкового сообщества, т.е. отсутствие социально осознанной и институциализованной иерархии в отношении владения языком. Иными словами, владение или невладение литературным языком в современной России не связано жестко с социальной структурой общества, с наличием особо выделенной культурной элиты. Обозначим это явление как проблему множественности элит и рассмотрим его ниже более подробно.

Во-вторых, изменения, которые привели к языковой неряшливости, касаются не только изменений в языке (скажем, в лексической системе), но и, в первую очередь, изменений в преобладающих речевых стратегиях, которыми пользуются носители языка. Иными словами, неряшливость не следствие появления новых слов и реалий, не следствие скорости протекания инновационных процессов, а один из постулатов современной коммуникативной стратегии. В этой стратегии высоко ценится новизна и креативность, но низко оцениваются точность и правильность, а также ясность, что вызывает конфликт не только с ортологией, но и с риторикой, если понимать последнюю в аристотелевском смысле. С этим явлением связана проблема отношения носителей языка к норме. Это, разумеется, центральная проблема и, анализируя ее, нужно поставить вопрос о том, совпадает ли распространенная интерпретация отношения носителей языка к норме (коммуникативная гибкость нормы как свидетельство высокого уровня развития языка) с реальным отношением говорящих и пишущих к правильности и чистоте речи.

В-третьих, выдвижение на первую роль СМИ– самостоятельная и очень важная проблема. Ее глубокая постановка, на наш взгляд, не сводится к проблеме квалифицированных корректоров. Речь должна идти о том, что норма, задаваемая средствами массовой информации, – иная по своей природе, чем норма, поддержанная авторитетом художественной литературы. Причем язык Интернета, письменных и устных СМИ имеет в этом отношении (в характере задаваемой нормы) свои особенности.

В-четвертых, выстраивая параллели с ситуацией 1917 г., следует все же отметить и ограниченность этих параллелей, а кроме того, отделить факторы, специфичные для российской действительности, от факторов транснациональных, связанных с общими культурными и информационными процессами в современном мире.

В двадцатые годы XX в. язык русской классики имел живых носителей в виде старой интеллигенции. Речь шла о советизации этого языка и, соответственно, об ассимиляции его носителей. Другая проблема была связана с преодолением неграмотности. Обучение нормам литературного языка, следовательно, было обучением старому литературному языку (имевшему живых носителей) с учетом советизации этого языка. Таким образом, проблема решалась в условиях сотрудничества представителей старой культуры и идеологов культуры новой. Аналогичное сотрудничество осуществлялось в послереволюционные годы и в производственной, и в военной сфере («буржуазный спец» под контролем «комиссара»).

В девяностые годы язык русской классики уже значительно отдалился от живых носителей языка, сталкивающихся с совершенно иными, далекими от дореволюционной России реалиями. С другой стороны, носители советской культуры составляют большинство (а не тонкий слой общества) членов языкового сообщества. Социум к началу перестроечных процессов был значительно однороднее, нежели в двадцатые годы. Проблему создавала двойственность самого советского языка семидесятых – восьмидесятых годов (противопоставление по линии «официозное - оппозиционное», причем последнее не сводилось лишь к субкультуре или просторечию) и несоответствие новых реалий советскому языку.

Далее, встает вопрос об отделении факторов, связанных со спецификой российской действительности, от факторов, связанных с общим климатом эпохи постмодернити. И те, и другие факторы, бесспорно, влияют на ситуацию с литературной нормой, но они требуют отдельного рассмотрения. Следует заметить, что именно отношение к норме в обществах постмодернити способно объяснить многое из того, что происходит сегодня, и создать ясное представление о том, что мы имеем дело не с техническими проблемами вроде подготовки квалифицированных кадров, а с особой культурной парадигмой. Это выделяет в проблеме отношения к норме вообще проблему отношения к норме в обществах постмодернити.

Рассмотрим все эти проблемы в порядке, удобном для их последовательного изложения.

Авторы, отмечающие сдвиги в нормативном процессе, чаще всего связывают их с изменениями, произошедшими в российском обществе вследствие «перестроечных» процессов, т.е. с отменой внешней цензуры, появлением новых реалий и прочими социальными факторами, специфичными именно для российской действительности. Мыслится, что факторы эти стимулировали скорость языковых инноваций, в чем и видится некоторая опасность для «языкового стандарта».

Отмечается также особая роль языка средств массовой информации в формировании норм и представлений о норме, что также ассоциируется со специфическими социальными процессами, если и не только в России, то во всей Восточной Европе как «посткоммунистическом» пространстве.

Расшатывание норм тем самым объясняется скоростью развития инновационных процессов, т.е. особенностями российской действительности. Норма становится описанием допустимых языковых средств и возможностей их выбора. Освобождение языка от тоталитарно-административных предписаний предшествующего этапа означает возвращение к естественному развитию и свобод­ное проявление новых тенденций в языке. Некоторые авторы отмечают, что «радикальная эволюция речевых норм... чаще всего происходит в переломные периоды жизни социумов, при резком изменении общественных устоев. В настоящее время это более характерно для стран Восточной Европы, в которых после «шокового» вмешательства в политическую и экономическую жизнь цепной реакцией последовали изменения в культурной, социальной, а также языковой сферах, и менеехарак­терно для социумов с континуальным политическим и социально-экономическим развитием» Это «… время далеко не однородное в плане политического устройства общества, в плане идеологии. Это время серьезных изменений в жизни социума – от тоталитаризма к демократии – и эти изменения не могли не отразиться в языке; язык менялся от «новояза» до «праздника вербальной свободы». Связь с общественными изменениями, притом определенного типа (шоковое вмешательство), сформулирована достаточно ясно.

Снижение речевого стандарта в современной публичной коммуникации наблюдается не только в русском языке и что подобная тен­денция прослеживается и в большинстве языков мира.

Снижено ощущение коллективной ответственности за сохранность языка в целом, в нашей терминологии, за гомеостат языка. Индивидуальное экспериментирование – это активно изучаемое сегодня явление, которое в ряде работ оценивается положительно и связывается – с чем мы не согласны – со степенью зрелости литературного языка. Отсутствие коллективной ответственности за язык скорее осуждено публицистически, чем осмыслено научно. В нем принято отмечать частные моменты, вроде падения культуры редакторско-корректорской работы и связывать его со скоростью российских «перестроечных» процессов. Тем самым, во-первых, смешиваются национальная и временная специфика развития языка, во-вторых, игнорируются глубинные культурные процессы. Тем самым в современном описании нормы оказывается упущенным глобальный лингвофилософский аспект.

С глобальными процессами, происходящими в современных обществах, связана и проблема плюрализма элит, имеющая прямое отношение к изменениям в нормативном процессе.

Философский словарь определяет элиту как «социальную группу, принадлежность к которой означает высокую (в сравнении с возможностями членов другой группы) степень воздействия на общественную жизнь». При этом отмечается, что «разветвленность и сложность современных социальных систем определяет существование значительного разнообразия элит и многомерность феномена элитарности».

Множественность элит (политических, экономических, интеллектуальных, спортивных, артистических и пр.) создает ситуацию, в принципе отличную от жизни сословных обществ, в недрах которых и формировались литературные языки.

Язык образованных и в то же время правящих, а зачастую и наиболее состоятельных слоев населения как раз и был языком элиты, скажем, в XIX в. в России. Дворянская элита, задававшая тон в литературе первой трети этого века, постепенно трансформировалась в более широкий класс образованных людей. Правда, В.В. Виноградов отмечал, что «в 30 – 40-е годы «светские стили» русского литературного языка, реформированные Карамзиным и его продолжателями, теряют господствующее положение». Характерно, однако, что в эстетическом отношении «монополия» на задание нормы долгое время оставалась у дворянского сословия. Ср. критику «мещанского» стиля Н.Г. Чернышевского в «Даре» Владимира Набокова, встречающую сочувствие даже у современных читателей. Что же касается хороших манер, т.е. в первую очередь параязыковых норм, данное сословие, уйдя с исторической сцены, долго оставалось в области хорошего тона непререкаемым авторитетом. Лишь в двадцатые и тридцатые годы ХХ в. эти нормы были потеснены попыткой создать облик нового, советского человека. Однако этот облик и в отношении языка, и в отношении параязыка оказался достаточно гетерогенным из-за признания высокого статуса за русской классикой при одновременной ориентации на «новояз», выдумывании новых ритуалов (октябрить вместо крестить и пр.), бравировании «простотой» и «неприглаженностью» и попыткой создать партийные нормы коммуникативного поведения.

В настоящее время указать на элиту, чей язык признавался бы образцовым, достаточно сложно. Политическая элита не была в этом отношении авторитетной с советских времен. Над речевой манерой «вождей», т.е. руководителей партии и государства, выступавших в печати, по радио, а затем и по телевидению, втихомолку посмеивались. Эта речь была постоянной темой анекдотов, обыгрывалась в мемуарах, опубликованных в постсоветское время. Авторитетность недавно появившейся финансовой элиты также сомнительна в свете многочисленных анекдотов о «новых русских», где высмеивается все: от речевых манер до жестового поведения («пальцы веером»). Остается критерий образованности, на основании которого Л.П. Крысин пытается даже построить само понятие «литературный язык».

Уже в советское время рейтинг человека с дипломом (иронически именуемым «корочкой») неуклонно падал. Авторитетные публицисты, такие как Д.С. Лихачев и А.И. Солженицын, всячески подчеркивали различие между понятием интеллигент и образованный. А.И. Солженицыну принадлежит слово образованщина. В наше время констатируется, что «…все более очевидным становит­ся, что уровень полученного образования (тем более без учета его качества) является всего лишь формальным критерием, не гарантирующим ни корректности использования литературной нормы, ни тем более принадлежности индивидуума к числу ее носителей. Вряд ли можно оспорить и тот факт, что рост численности действительныхносителей литературного языка в настоящее время существенно отстаетот роста численности лиц, практически пользующихся этим феноменом, особенно в публичной коммуникации. Сниженное или же неустойчивое знание литературной нормы приво­дит к столкновению речевых навыков самых различных социальных слоев, что, с одной стороны, несомненно, делает лабильной литературную норму; с другой - побуждает лингвистов снижать порог нормативных запретов. В результате сказанного в ситуации, когда мы ожидали бы появления корректного с точки зрения литературной нормы текста, нередко приходится иметь дело с текстами, значительно отличаю­щимися от действующей литературной кодификации». Добавим, что эффект «обманутого ожидания» в отношении корректного текста можно рассматривать и как глобальный процесс, т.е. на макроуровне. Огромное количество интенциональных нарушений нормы, массовые игры со словом, обыгрывание грамматических форм порождают иллюзию того, что создан некий «текст культуры», где зрелый язык, переживающий расцвет своего совершенства, демонстрирует свои огромные возможности, раскрывает свои потенции. Однако «текст современной культуры» на большинство современников такого впечатления не производит. Напротив, жалобы на падение речевой культуры стали приметой нашего времени.

Отсутствие языковой элиты, на роль которой пока реально претендуют только телеведущие, приводит к тому уже отмеченному выше факту, что «говорить правильно перестало быть престижным». Это в не меньшей степени относится и к письменной речи, и к орфографическим нормам, несмотря на старания школы удержать именно эти рубежи. Характерно, что крупные коммерческие фирмы, кровно заинтересованные в своей репутации и тратящие колоссальные средства на рекламу и вообще на поддержание своего имиджа, проявляют полную беззаботность в отношении орфографии. В дорого изданных буклетах встречается даже написание слова Россия с одной «с» - «Росия». И это не сознательная бравада вроде распространенной в компьютерных рекламных обращениях манеры злоупотреблять двойными согласными: «Обррати внимммание», а молчаливо узаконенная небрежность.

Ситуация вокруг предполагаемой реформы орфографии показала, помимо всего прочего, и уровень общественного авторитета самих лингвистов в вопросах нормирования языка.

Проблему отношения к норме можно рассмотреть в двух аспектах.

Первый - риторизация нормы, отношение к языковой норме как к риторической. В русле этого аспекта лежат современные идеи об изменении принципов кодификации нормы, о либерализации нормы, об интенциональных нарушениях нормы - словом, все, что можно обозначить как «господствующие в науке представления об отношении к норме».

Второй аспект связан с языковой небрежностью как новой речевой стратегией и должен быть отмыслен от первого. Сегодня небрежность рассматривается как побочный эффект скорости языковых инноваций, в то время как она составляет вторую, все еще не получившую должного осмысления сторону нового отношения к норме. В современной коммуникативной ситуации происходит сближение языковых и риторических норм сразу по двум линиям: смешение самих норм и отождествление двух принципиально различных типов нормы, т.е. происходит нечто, что можно обозначить как «риторизация нормы».

Нарушение нормы - это в то же самое время создание новой нормы. Такой подход полностью соответствует риторическому, с той лишь разницей, что последний имел в виду именно нарушение грамматической нормы и, что очень важно для нас, имел свой собственный, адекватный своим задачам, механизм задания «другой» нормы – кодификацию риторической нормы.

Риторика искони занималась приспособлением грамматических аномалий к своим целям. Нечто похожее постулируется и сегодня.

Любопытно, что В.Г. Костомаров, высказывающий еще в шестидесятых годах мысль о том, что «норму следует рассматривать не как нечто изолированное, а как систему норм, варьирующихся от случая к случаю» еще в 1998 г. писал: «Все естественные имманентные законы развития русского языка сейчас напряжены до предела, темп обновления зашкален, явно превышает допустимый предел. Границы литературного языка оказываются размытыми: периферийные явления завоевывают центр, нормы ослаблены и все более вариативны, резко меняются стилистические градации и стилевые закономерности». Норма, «варьирующаяся от случая к случаю», есть языковая норма, которая сначала через представление о стилевой дифференциации, а затем через ситуативную дифференциацию дрейфует в сторону риторической нормы. Ортологический критерий правильности сменяется на риторический критерий эффективности. «Темп обновления» – это не просто скорость инноваций, но, с нашей точки зрения, своеобразное «триумфальное шествие» риторической нормы по уровням языка (от лексики – к грамматике). Варьирующиеся ситуативно нормы оказались ослабленными и «все более вариативными», что, с нашей точки зрения, не просто меняет стилистические градации, но разрушает саму стилевую дифференциацию.

Любопытно отметить и другое: история литературных языков знала и обратный процесс – грамматикализацию риторических норм. В России это особенно заметно в научном творчестве М.В. Ломоносова. Категория уместности («пристойности») и тогда была местом встречи языковой и риторической нормы. Задача ораторской речи быть эффективной испытывала давление со стороны нормативной стилистики: сначала выразись «пристойно», а потом уже убеждай. В сегодняшней ситуации задача литературной нормы поддерживать способность языка к тонким различиям смысла и стиля испытывает давление со стороны эффективности: если убедил, значит, был прав.

Грамматикализация риторической нормы, будучи доведена до определенного предела, приходит в противоречие с литературной практикой, а риторику превращает в непопулярную дисциплину. Именно так случилось в первой трети ХIХ в. в России. Языковая реформа Карамзина и Пушкина была направлена на преодоление теории трех стилей, т.е. на преодоление того типа нормативности, который не является органическим для художественного творчества. По-видимому, нечто подобное происходит и с риторизацией языковой нормы. Ортологическое мышление в крайних своих проявлениях и при перенесении на чужую почву вредит словесности. Точно так же риторическое мышление, активно вторгаясь в чужую область, приносит больше вреда, чем пользы. Экспансия риторической нормы, в частности, затрудняет обучение родному языку.

Сдвиг нормы по линии «правильность – уместность» многими авторами воспринимается сегодня как явление положительное: чем более развит язык, тем больше разнообразие вариантов, т. е. выше уровень дифференциации. Н.Н. Зарецкая отмечает, что «в современном обществе нормы рассматриваются не как жесткие правила, разрешающие или запрещающие какое-либо употребление, а как допустимые, возможные, уместные, целесообразные реализации языковой системы, при этом критерий «правильное / неправильное» чаще заменяется на «уместное / неуместное», «актуальное / неактуальное», «оправданное / неоправданное» в определенной коммуникативной ситуации».

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: