|
|
Глава 5. ПРАВО НА ЖИЗНЬ В ВООРУЖЕННЫХ КОНФЛИКТАХ 10 глава-------------------------------- <1> См.: ECommHR, Cyprus v. Turkey, Report of the Commission, 10 July 1976. Para. 524.
Во-вторых, даже если государство-участник и сделает отступление, сославшись на п. 2 ст. 15 Конвенции, это отступление должно будет отвечать критериям необходимости и пропорциональности, так как в соответствии с п. 1 этой статьи можно принимать меры в отступление от обязательств по Конвенции "только в той степени, в какой это обусловлено чрезвычайностью обстоятельств". Из практики Суда и Комиссии следует, что, несмотря на признание за государствами "свободы усмотрения" (margin of appreciation) в этом вопросе <1>, контрольные органы постоянно подчеркивают свое право осуществлять проверку того, действительно ли имеет место подобная ситуация и насколько оправданны принятые государством меры <2>. -------------------------------- <1> ECHR: Lawless v. Ireland (no. 3), Judgment, 1 July 1961 // http://hudoc.echr.coe.int/sites/eng/pages/search.aspx?i=001-57518; Brannigan and McBride v. the United Kingdom, Judgment, 26 May 1993 // http://hudoc.echr.coe.int/sites/eng/pages/search.aspx?i=001-57819. <2> См. также: Svensson-McCarthy A.-L. The International Law of Human Rights and States of Exception: With Special reference to the Travaux Preparatoires and Case-Law of the International Monitoring Organs. The Hague, 1998. P. 313 - 319.
Наконец, в-третьих, в п. 2 ст. 15 Конвенции нет четкого указания на необходимость применять renvoi к международному гуманитарному праву, значит, то, что считать "правомерными" актами войны, может определяться и на основе использования других международно-правовых норм. Напомним, что тексты других международных договоров по правам человека не содержат препятствий для распространения применения к оценке правомерности применения силы в вооруженных конфликтах одинаковых критериев, вне зависимости от вида вооруженного конфликта. Следовательно, нельзя исключать того, что с течением времени, когда подход, заключающийся в распространении более высоких стандартов защиты права на жизнь, можно будет рассматривать в качестве обычного международного права, ЕСПЧ не сможет останавливаться на минимальных стандартах международного гуманитарного права, а должен будет применять более строгие требования, вытекающие из международного права прав человека. Рассуждая об оправданности проведения различия в роли норм международного права прав человека в регулировании вооруженных конфликтов международного и немеждународного характера, необходимо признать, что грань между этими конфликтами в целом ряде ситуаций является довольно условной. Достаточно вспомнить проблемы квалификации интернационализированных, трансграничных конфликтов и конфликтов, возникающих на фоне оккупации. Международные и немеждународные конфликты не различаются ни по интенсивности, ни по количеству жертв, ни по используемому оружию. Они демонстрируют одни и те же проблемы: асимметричность, "приватизацию", игнорирование принципа различия, массовое нарушение "законов и обычаев войны". Отсюда применение различных подходов при оценке правомерности применения силы в международных и немеждународных конфликтах по большому счету является искусственным. Применение критериев абсолютной необходимости и пропорциональности при оценке правомерности применения силы во всех видах вооруженных конфликтов позволило бы в значительной степени уменьшить ту роль, которую играет квалификация ситуации как вооруженного конфликта, а также последующая классификация конфликтов на международные и немеждународные. В этом состоит серьезное прикладное значение интеграционного подхода. Таким образом, международные договоры и международные обычаи позволяют оспорить справедливость дуалистического подхода к оцениванию роли международного права прав человека в регулировании права на жизнь в вооруженных конфликтах. Использование одинакового подхода позволило бы нивелировать значительное количество проблем, которые возникают при применении международного гуманитарного права. Вместе с тем в отсутствие соответствующей практики международных судебных и квазисудебных органов этот вывод может быть только рекомендацией для соответствующих правоприменителей и заделом на будущее.
3. Сравнение с другими подходами к соотношению международного гуманитарного права и международного права прав человека
В § 25 Консультативного заключения о правомерности угрозы или применения ядерного оружия Международный суд ООН указал, что "защита Международного пакта о гражданских и политических правах не прекращается во время войны, за исключением действия статьи 4 Пакта, в силу которой от некоторых положений может быть сделано исключение в условиях чрезвычайного положения". Уважение права на жизнь, однако, к таким положениям не относится. В принципе право не быть произвольно лишенным жизни применимо и при ведении военных действий. Определение того, что является произвольным лишением жизни, тем не менее тогда должно проводиться на основе применимого lex specialis, а именно права, применимого в вооруженных конфликтах, которое создано для регулирования ведения военных действий. Следовательно, является ли конкретная смерть, наступившая в результате использования определенного оружия в ходе военных действий, произвольным лишением жизни, противоречащим ст. 6 Пакта, может быть определено только на основании права, применимого в вооруженных конфликтах, и не может быть выведено из положений самого Пакта. При рассмотрении Международным судом ООН вопроса о правовых последствиях возведения стены на оккупированной палестинской территории Израиль отрицал применимость международных договоров по правам человека, включая Международный пакт о гражданских и политических правах, обосновывая свою позицию тем, что "гуманитарное право предоставляет защиту в ситуациях конфликта, каковой и является ситуация на Западном берегу и в секторе Газа, в то время как международные договоры по правам человека создавались для защиты граждан от своего собственного правительства" (§ 102). В § 106 Заключения Международный суд ООН определил соотношение международного гуманитарного права и международного права прав человека следующим образом: "...защита, предоставляемая конвенциями по правам человека, не прекращается в случае вооруженного конфликта, если только это не является результатом действия положений об отступлении, таких, как те, что предусмотрены в статье 4 Международного пакта о гражданских и политических правах. Что касается отношения между международным гуманитарным правом и правом прав человека, то возможны три ситуации: одни права могут быть исключительно предметом регулирования международного гуманитарного права, другие могут быть исключительно предметом регулирования права прав человека, а некоторые могут подпадать под обе отрасли международного права". С этим выводом Международного суда ООН не соглашаются очень многие исследователи, объявляя его ошибочным и в какой-то степени даже опасным <1>. Одна из представленных в науке точек зрения заключается в том, что при разрешении этой коллизии нельзя автоматически дать ответ на вопрос о том, норма какой из этих двух отраслей будет специальной <2>. М. Сассоли и Л. Олсон отмечают сложность выбора применимых норм в ситуации немеждународного конфликта и предлагают использовать правило о приоритете специальной нормы, отмечая, однако, что однозначного или автоматического ответа на вопрос о том, норма какой отрасли будет специальной, быть не может <3>. Размышляя, от каких факторов и обстоятельств будет зависеть решение этого вопроса, ученые указывают на "существование и объем контроля, осуществляемого правительством над местом, где происходит убийство" <4>, основывая свой вывод на том, что международное гуманитарное право создавалось для регулирования военных действий на поле боя или за линией фронта, на территории, не находящейся под контролем государства, и в этом его принципиальное отличие от права в области прав человека, которое касается лиц, находящихся под юрисдикцией правительства <5>. При определении минимальной степени контроля, которая позволяет сделать вывод о приоритете международного права прав человека, М. Сассоли и Л. Олсон предлагают использовать достаточно строгий подход, отмечая, что "правительство не может просто утверждать, что присутствие одного человека или даже оппозиционной группы на стабильной части территории не означает, что оно не осуществляет полного контроля над территорией" <6>. Этот вывод, однако, сразу же нивелируется следующим умозаключением, которое делают авторы: "Если правительство может произвести арест... не опасаясь вмешательства других повстанцев в эту операцию, тогда оно обладает контролем над территорией, достаточным для того, чтобы признать права человека превалирующими в качестве lex specialis" <7>. Такое предложение опасно тем, что правительственной стороне конфликта предоставляется слишком большая свобода при выборе применимых норм: практически каждый раз можно ссылаться на то, что существовали обоснованные опасения подвергнуться нападению со стороны повстанцев. Сама по себе конструкция "можете - значит обязаны" амбивалентна: авторы скорее всего пытались с ее помощью как можно больше ограничить применение летальной силы, а вышли в итоге на прямо противоположный результат. -------------------------------- <1> См.: Milanovic M. Norm Conflicts, International Humanitarian Law, and Human Rights Law. P. 100; Gioia A. Op. cit. P. 224; Gaggioli G., Kolb R. Op. cit. P. 118 - 124. <2> См.: Sassoli M., Olson L. Op. cit. P. 613. <3> Ibidem. <4> Ibid. P. 614. <5> Ibidem. <6> Ibidem. <7> Sassoli M., Olson L. Op. cit. P. 614.
В ситуации, когда неясно, под чьим контролем находится соответствующая территория, решающую роль, по мнению М. Сассоли и Л. Олсон, должен играть статус лица: чем выше уверенность в том, что оно является сражающимся, тем вероятнее, что lex specialis будут нормы международного гуманитарного права <1>. Такая интерпретация основана на логической ошибке, закравшейся в начало анализа. Для того чтобы определить, является ли лицо сражающимся, необходимо воспользоваться нормами международного гуманитарного права. Отсюда получается, что вначале нужно применить международное гуманитарное право, а затем сделать выбор, какие нормы будут являться lex specialis. -------------------------------- <1> Ibidem.
Далее можно заметить и некоторую непоследовательность ученых: настаивая на том, что в конкретной ситуации нормы одной отрасли будут являться специальными, а другой - общими, ученые одновременно отмечают, что "даже если права человека превалируют как lex specialis", "международное гуманитарное право остается на заднем фоне и смягчает требования прав человека о пропорциональности и о мерах по предупреждению" <1>. Вместе с тем если действительно применяется правило о специальной норме, то она должна полностью исключать общую. В этой части рассуждений М. Сассоли и Л. Олсон становится особенно заметно, что авторы пытаются выйти на некий промежуточный вариант, однако определенные ими же в качестве исходных жесткие рамки не позволяют этого сделать. В этой позиции также заметна и еще одна ошибочная посылка: это понимание регулирующих применение силы норм международного права прав человека как набора правил, которые не предоставляют какой бы то ни было свободы выбора. Именно это побуждает авторов выводить "косвенное влияние" международного гуманитарного права. Наконец, при всей гибкости этот подход достаточно сложно реализовать на практике: кто и на основании каких критериев будет решать, что на определенном временном этапе должно применяться международное право прав человека, а не международное гуманитарное право, и наоборот? -------------------------------- <1> Ibid. P. 615.
Другая теоретическая концепция, связанная с оценкой правомерности применения силы в вооруженных конфликтах, состоит в отказе от противопоставления международного гуманитарного права и международного права прав человека и выделении двух нормативных парадигм: "военной" и "правоохранительной" <1>. -------------------------------- <1> См.: Melzer N. Op. cit. P. 89, 243 - 244.
Военная парадигма понимается при этом как совокупность норм, предназначенных для регулирования не вооруженных конфликтов в целом, а исключительно военных действий <1>, и сводится к положениям международного гуманитарного права. При этом подходы к определению содержания военной парадигмы различаются в зависимости от того, признается ли, и если да, то в каком объеме, тем или иным автором применимость принципа военной необходимости. -------------------------------- <1> Ibid. P. 243 - 244.
Правоохранительная парадигма трактуется как совокупность норм, предназначенных для регулирования правоохранительных действий <1>, которые в первую очередь содержатся в текстах Всеобщей декларации прав человека и международных договоров в области прав человека, решениях международных судебных и квазисудебных органов, а также в многочисленных источниках "мягкого права": Основных принципах применения силы и огнестрельного оружия должностными лицами по поддержанию правопорядка 1990 г. <2>, Кодексе поведения должностных лиц по поддержанию правопорядка 1979 г. <3>, Европейском кодексе полицейской этики 2001 г. <4> и Декларации о полиции 1979 г. <5>. Содержание этой парадигмы основывается на применении таких принципов, как наличие соответствующей правовой базы <6>, абсолютная необходимость <7>, пропорциональность <8> и принятие мер предупредительного характера <9>. Кроме того, соответствующие нормы присутствуют и в источниках международного гуманитарного права в отношении обращения с лицами, пользующимися защитой, среди которых: лица, лишенные свободы, лица, вышедшие из строя, медицинский, санитарный и духовный персонал, а также гражданские лица <10>. -------------------------------- <1> Ibid. P. 89. <2> Основные принципы применения силы и огнестрельного оружия должностными лицами по поддержанию правопорядка, принятые восьмым Конгрессом ООН по предупреждению преступности и обращению с правонарушителями (Гавана, Куба, 27 августа - 7 сентября 1990 г.) // http://www.un.org/ru/documents/decl_conv/conventions/firearms.shtml. <3> Кодекс поведения должностных лиц по поддержанию правопорядка, принятый Резолюцией 34/169 Генеральной Ассамблеи ООН от 17 декабря 1979 г. <4> Европейский кодекс полицейской этики. Рекомендация Rec.(2001)10, принятая Комитетом министров Совета Европы 19 сентября 2001 г. <5> Декларация о полиции, принятая Резолюцией 690 (1979) Парламентской Ассамблеи Совета Европы от 8 мая 1979 г. <6> Статьи 1, 8 Кодекса поведения должностных лиц по поддержанию правопорядка; принципы 1, 11 Основных принципов применения силы и огнестрельного оружия должностными лицами по поддержанию правопорядка. <7> Статья 3 Кодекса поведения должностных лиц по поддержанию правопорядка; принцип 9 Основных принципов применения силы и огнестрельного оружия должностными лицами по поддержанию правопорядка. <8> Статья 3 Кодекса поведения должностных лиц по поддержанию правопорядка; принципы 3, 5 Основных принципов применения силы и огнестрельного оружия должностными лицами по поддержанию правопорядка. <9> Принцип 2 Основных принципов применения силы и огнестрельного оружия должностными лицами по поддержанию правопорядка. <10> Статьи 27, 32 ЖК IV, ст. 50 ЖК I, ст. 51 ЖК II, ст. 130 ЖК III, ст. 147 ЖК IV, ст. 75 ДП I, общ. ст. 3 ЖК I - IV, п. 2 (a) ст. 4 и п. 1 (a) ст. 5 в совок. со ст. 7 ДП II, абз. "в" п. 1 ст. 23 Гаагских положений о законах и обычаях сухопутной войны 1899 и 1907 гг., ст. 12 ЖК I и ЖК II, ст. 13 ЖК III, ст. 7 и 9 ДП II, ст. 46 Гаагских положений о законах и обычаях сухопутной войны 1899 и 1907 гг., ст. 4 ЖК IV.
Выделение двух парадигм, несомненно, оправданно с той точки зрения, что международное гуманитарное право содержит не только положения, связанные с проведением боевых операций, но и нормы, применимые в ситуации оккупации, а также правила, применимые к лицам, которые уже находятся во власти противника. Соответственно, такое функциональное разграничение норм на парадигмы снимает проблему, связанную с существованием искусственно проведенных и постоянно оспариваемых границ между отраслями международного права, и справедливо корректирует используемую терминологию. Тем не менее проблема определения сферы применения этих норм вне зависимости от того, образуют ли они "парадигмы" или "отрасли", остается. По своей сути правоохранительная парадигма предназначена для регулирования случаев применения силы, связанных с выполнением традиционных функций полиции, главной среди которых является "обеспечение поддержания закона и порядка в гражданском обществе", т.е. "обеспечение общественного спокойствия, соблюдения закона и порядка в обществе", "защита и соблюдение основных прав и свобод человека", "предупреждение преступности и борьба с ней" <1>. Сложность заключается в том, что применение силы в немеждународном вооруженном конфликте может осуществляться под эгидой "восстановления порядка", "борьбы с преступными формированиями" и "обеспечения общественного спокойствия". К примеру, многие боевые операции во время вооруженного конфликта в Чечне проводились милицией и объявлялись "контртеррористическими операциями" или "операциями по ликвидации незаконных бандформирований". Провести четкую грань между "традиционными функциями полиции" и "боевыми операциями" достаточно сложно. -------------------------------- <1> Европейский кодекс полицейской этики. § 1.
Определение сферы применения военной парадигмы также сопряжено с рядом сложностей. В принципе среди сторонников применения двух парадигм существует консенсус в отношении того, что военная парадигма должна применяться к военным действиям. Однако это не снимает вопроса о разграничении понятий "вооруженный конфликт", "военные действия", "боевые операции" и "вооруженные нападения". Н. Мельцер, к примеру, приходит к выводу, что в ситуации вооруженного конфликта правоохранительная парадигма уступает место военной, "только если государство обращается к силе в рамках ведения военных действий", т.е. применяет силу "с целью причинить вред противостоящей стороне конфликта путем прямого воздействия на их военные операции или военный потенциал или прямо причиняя смерть или нанося повреждения покровительствуемым лицам или объектам, не находящимся у них в заключении или под их контролем" <1>. В отношении целенаправленных убийств ученый приходит к заключению, что "нормативная парадигма военных действий определяет, является ли индивид объектом для прямого нападения, и, если это так, предусматривает стандарты, которые должны быть соблюдены при проведении таких прямых нападений" <2>. Если индивид не может быть правомерным объектом для нападения, то "летальная сила может быть использована только в соответствии со стандартами правоохранительной парадигмы", соответственно, "целенаправленные убийства, осуществляемые для целей иных, нежели ведение военных действий, или происходящие вне ситуации вооруженного конфликта, регулируются правоохранительной нормативной парадигмой" <3>. -------------------------------- <1> Melzer N. Op. cit. <2> Ibid. P. 395. <3> Melzer N. Op. cit. P. 395.
При таком подходе международное гуманитарное право остается единственным регулятором применения силы в отношении комбатантов, членов организованных вооруженных групп и лиц, принимающих непосредственное участие в военных действиях. Кроме того, ставя применение военной парадигмы в зависимость от той цели, которую преследуют правительственные силы, эта концепция оставляет слишком большое поле для усмотрения в решении вопроса о том, какой парадигмой руководствоваться. Нельзя упускать из виду и то, что содержание самой военной парадигмы является предметом дискуссий. Отнюдь не случайно Н. Мельцер, признавая широкой подход к сфере исключительного применения военной парадигмы, придерживается ограничительной трактовки ее содержания как включающей в себя принцип военной необходимости в самом широком его смысле как принципа пропорциональности, действующего в отношениях между сражающимися <1>. Однако стоит лишь оспорить справедливость такого понимания военной парадигмы, как предлагаемый ученым подход трансформируется из строгого теста на проверку правомерности применения силы в тест, являющийся предельно мягким. -------------------------------- <1> См. подробнее: п. I (2) § 1 гл. 5 разд. 2 настоящей работы.
Требования необходимости и пропорциональности, предъявляемые к случаям применения силы в соответствии с интегрированным тестом, обязывают государства учитывать все обстоятельства конкретной ситуации, а не применять некий шаблон: "военный" или "правоохранительный". Таким образом, ни объявление ситуации "военной" или "боевой" (будь то до или после применения силы), ни использование военных формирований для ее проведения, ни вид применяемого правительственными силами оружия не являются ни вместе, ни по отдельности решающими факторами для определения правомерности применения летальной силы, так как характер ситуации зависит не от типа проводимой операции, а от квалификации всех обстоятельств. Такой перенос акцента позволяет избежать многих злоупотреблений, когда случаи, возникающие в контексте вооруженного конфликта, трактуются правительственной стороной в качестве "боевых", что рассматривается как некая "общая индульгенция" для применения силы. Отсюда следует, что даже в отношении членов вооруженных групп в ходе вооруженных конфликтов должны соблюдаться принципы необходимости и пропорциональности: значит, далеко не во всех обстоятельствах лишение жизни такого лица будет правомерно. Это означает только то, что распространение норм международного права прав человека на вооруженные конфликты привело к ужесточению правил, применяемых к оценке правомерности лишения жизни: действия, которые являются правомерными в соответствии с международным гуманитарным правом, далеко не всегда будут способны выдержать проверку на соответствие принципам необходимости и пропорциональности. В целом сложно поспорить с тем, что в таком вопросе, как человеческая жизнь в сложных условиях вооруженного противостояния, чем проще и понятнее применимые правила, тем они эффективнее. Следовательно, применение критериев необходимости и пропорциональности также должно способствовать усилению защиты, предоставляемой правом жертвам вооруженных конфликтов.
§ 2. Обязанность расследовать случаи гибели людей в связи с применением силы в вооруженных конфликтах
I. Международное гуманитарное право
1. Международные вооруженные конфликты
Международное гуманитарное право предусматривает обязанность провести расследование и привлечь виновных к ответственности в нескольких случаях. Статья 121 третьей Женевской конвенции и ст. 131 четвертой Женевской конвенции требуют расследования гибели или тяжелого ранения военнопленных или интернированных. Статьи 49, 50, 129 и 146 четырех Женевских конвенций соответственно обязывают привлечь к ответственности виновных в совершении "серьезных нарушений", к которым, в числе прочих, относятся убийство, причинение тяжелых страданий или серьезного увечья, а также нанесение ущерба здоровью подпадающих под действие этих Конвенций лиц. Статья 85 Первого дополнительного протокола увеличивает число "серьезных нарушений" за счет включения следующих деяний, при условии что они совершаются умышленно и являются причиной смерти или серьезного телесного повреждения или ущерба здоровью: превращение гражданского населения или отдельных гражданских лиц в объект нападения; совершение нападения неизбирательного характера, затрагивающего гражданское население или гражданские объекты, когда известно, что такое нападение явится причиной чрезмерных потерь жизни, ранений среди гражданских лиц или причинит ущерб гражданским объектам; совершение нападения на установки или сооружения, содержащие опасные силы, когда известно, что такое нападение явится причиной чрезмерных потерь жизни, ранений среди гражданских лиц или причинит ущерб гражданским объектам; превращение необороняемых местностей и демилитаризованных зон в объект нападения; совершение нападения на лицо, когда известно, что оно прекратило принимать участие в военных действиях; вероломное использование отличительной эмблемы красного креста, красного полумесяца или других пользующихся защитой знаков. В соответствии с п. 1 и 3 ст. 87 Первого дополнительного протокола командиры обязаны уведомлять о нарушениях Конвенций и Протокола компетентные власти и принимать необходимые меры для возбуждения дисциплинарного или уголовного преследования. В свою очередь, на государства-участников возложена обязанность требовать от командиров принятия этих мер. То, что нарушение этой обязанности в отношении военных преступлений, совершенных в международных вооруженных конфликтах, должно влечь за собой наступление уголовной ответственности для командиров, не вызывает сомнений <1>. -------------------------------- <1> Пункты a (ii), b (iii) ст. 28 Римского статута МУС, п. 3 ст. 7 Статута МТБЮ.
Таким образом, в случаях международных вооруженных конфликтов международное гуманитарное право возлагает на государства обязанность проводить расследование всех случаев гибели лиц, которые могут быть квалифицированы как военные преступления.
2. Немеждународные вооруженные конфликты
Исходя из того, что ни общая ст. 3 Женевских конвенций 1949 г., ни Второй дополнительный протокол 1977 г. прямо не налагают на государства-участников обязанностей по проведению расследования и привлечению виновных к ответственности за совершение значительных нарушений международного гуманитарного права в немеждународных конфликтах, обратимся к буквальному смыслу общей ст. 3 Женевских конвенций и Второго дополнительного протокола. Эти нормы предписывают индивидам определенные правила поведения и не возлагают на государства никаких обязанностей по уголовному преследованию виновных. Таким образом, грамматическое толкование общей ст. 3 Женевских конвенций и Второго дополнительного протокола не позволяет вывести обязанность государств осуществлять уголовное преследование нарушений международного гуманитарного права, совершенных во время немеждународных вооруженных конфликтов <1>. Вместе с тем смысл этих норм не препятствует государствам по собственному усмотрению криминализовать такие нарушения <2>. -------------------------------- <1> См.: Sandoz I. Implementing International Humanitarian Law // International Dimensions of Humanitarian Law. P. 280. <2> См.: Meron T. Op. cit. P. 565.
Между тем ст. 1, одинаково сформулированная во всех четырех Женевских конвенциях 1949 г., предписывает Высоким Договаривающимся Сторонам "при любых обстоятельствах соблюдать и заставлять соблюдать" положения этих Конвенций. Нельзя ли из этого общего предписания вывести обязанность государств криминализовать нарушения общей ст. 3 Женевских конвенций? Прежде всего необходимо установить, применимо ли положение, зафиксированное в общей ст. 1, к общей ст. 3 Женевских конвенций 1949 г. Проблема состоит в том, что при принятии этих международных договоров государства рассматривали в качестве применимых к немеждународным вооруженным конфликтам исключительно те нормы, которые закреплены в общей ст. 3 <1>. Сфера действия Женевских конвенций определена в общей ст. 2, и в этой статье четко установлено, что Конвенции применимы только к международным вооруженным конфликтам. Более того, общая ст. 3 с самого момента принятия Женевских конвенций, обладая особой сферой действия, рассматривалась как "конвенция в миниатюре" <2>. Наряду с этими аргументами против распространения действия общей ст. 1 на общую ст. 3 Женевских конвенций свидетельствует и то, что положения общей ст. 1 Женевских конвенций практически дословно повторяются в Первом дополнительном протоколе, который посвящен международным вооруженным конфликтам, в то время как Второй дополнительный протокол 1977 г. вообще не содержит подобной формулировки. -------------------------------- <1> См.: Kessler B. Die Durchsetzung der Genfer Abkommen von 1949 in nicht-internationalen bewafiheten Konflikten auf Grundlage ihres gemeinsanen Art. 1. Berlin, 2001. S. 184. <2> См.: Commentary to the I Geneva Convention for the Amelioration of the Condition of the Wounded and Sick in Armed Forces in the Field / Ed. by J. Pictet. Geneva, 1952. P. 48.
С другой стороны, какой бы специфичной ни была общая ст. 3, она является неотъемлемой частью Женевских конвенций 1949 г., значит, общие для всех Конвенций положения о соблюдении и об обеспечении соблюдения Конвенций распространяются и на эту статью. Кроме того, цель, которую преследовали государства, включая положения о немеждународных вооруженных конфликтах в текст Женевских конвенций 1949 г., заключалась в том, чтобы эти нормы приобрели характер международных обязательств. Это подтвердил и Международный суд ООН, который в решении по делу "Никарагуа против США" объявил гуманитарные обязательства, возложенные на стороны вооруженного конфликта немеждународного характера, "минимальными стандартами", "элементарными требованиями гуманности" и пришел к выводу, что "существует обязанность... в смысле статьи 1 Женевских конвенций "соблюдать" Конвенции и даже "обеспечивать их соблюдение" "при любых обстоятельствах", поскольку такая обязанность проистекает не только из самих Конвенций, но и из общих принципов гуманитарного права, которые только едва упомянуты Конвенциями" <1>. 
Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: ©2015 - 2024 stydopedia.ru Все материалы защищены законодательством РФ.
|