|
|
Глава 5. ПРАВО НА ЖИЗНЬ В ВООРУЖЕННЫХ КОНФЛИКТАХ 7 глава<2> Это касается и ограничения использования сторонами конфликта средств и методов ведения войны, и обращения с лицами, вышедшими из строя, или гражданским населением (ECHR, Akdivar and Others v. Turkey, Judgment, 16 September 1996 // http://hudoc.echr.coe.int/sites/eng/pages/search.aspx?i=001-58062).
Среди этих норм международного гуманитарного права запрет убийства гражданских лиц, не принимающих непосредственного участия в военных действиях, лиц hors de combat: раненых, больных, потерпевших кораблекрушение, военнопленных или задержанных, а также медицинского, санитарного и духовного персонала, и запрет использования определенных средств и методов ведения войны. Существует несколько линий аргументации, позволяющих выйти на необходимость толкования произвольного лишения жизни как не допускающего покушения на жизнь этих категорий лиц. В первую очередь в этих ситуациях применение как общего запрета международного права прав человека, так и международного гуманитарного права ведет к одинаковым результатам. В свете международного права прав человека убийство любого лица, если это не являлось абсолютно необходимым и пропорциональным легитимным целям, является нарушением. В соответствии с международным гуманитарным правом запрет произвольного лишения жизни носит более конкретный характер в связи с использованием классификации лиц на отдельные категории. Отсюда более общий запрет, установленный источниками международного права прав человека, покрывает более узкий запрет, установленный международным гуманитарным правом. Это комплементарное объяснение взаимодействия норм двух отраслей международного права. Вторая линия аргументации основывается на иерархии норм международного права. Запреты посягательств на жизнь лиц, пользующихся защитой международного гуманитарного права, действуют как в международных, так и в немеждународных конфликтах, являясь элементарными требованиями гуманности <1>, их нарушение является военным преступлением <2>, и наконец, эти правила приобрели характер норм jus cogens <3>. Соответственно, в силу действия ст. 53 и 64 Венской конвенции о праве международных договоров запрещающие нормы международного гуманитарного права должны соблюдаться при применении положений международных договоров по правам человека. Отсюда следует, что посягательство на жизнь этих категорий лиц, не вызванное абсолютной необходимостью спасти жизнь, осуществить арест, предупредить побег или подавить мятеж или бунт, будет подпадать под понятие произвольного лишения жизни. -------------------------------- <1> Nicaragua case. Para. 220. <2> См.: Римский статут МУС; Обычное МГП. <3> ICJ, Advisory Opinion on Legality of the Threat or Use of Nuclear Weapons, 8 July 1996. Para. 79.
Оба представленных выше аргумента используются Межамериканской комиссией по правам человека, которая признает, что "Американская конвенция, другие универсальные и региональные договоры по правам человека и Женевские конвенции 1949 г. вместе регулируют общее ядро прав человека, от которых нельзя делать отступления, и имеют общую цель - защиту человеческой жизни и достоинства" <1>, и исходит из того, что нормы международного гуманитарного права содержат более детализированные положения, регулирующие право на жизнь. -------------------------------- <1> IACommHR, Report on Terrorism and Human Rights. Para. 108.
Таким образом, если попытаться умозрительно отделить нормы международного гуманитарного права от норм международного права прав человека, то получится, что не отвечающее требованиям абсолютной необходимости и пропорциональности лишение жизни лиц, вышедших из строя, медицинского и духовного персонала, а также лиц, находящихся во власти стороны вооруженного конфликта, является нарушением общего запрета произвольного лишения жизни, как взятого в отдельности, так и истолкованного в свете норм международного гуманитарного права, а также норм международного гуманитарного права.
б) Правомерность применения силы в отношении сражающихся
Из всех международных судебных и квазисудебных органов по защите прав человека с вопросами правомерности применения силы в отношении сражающихся в ходе вооруженных конфликтов в своей практике сталкивались Комитет по правам человека ООН, Европейский суд по правам человека и Межамериканская комиссия по правам человека. Исследуя практику этих органов, необходимо установить, какое содержание вкладывалось ими в проверку правомерности лишения жизни в вооруженных конфликтах, сопоставив его, с одной стороны, с подходом, применяемым к ситуациям мирного времени, и с положениями международного гуманитарного права - с другой. Практика Комитета по правам человека ООН по вопросу правомерности лишения жизни сражающихся лиц в ходе военных действий достаточно скромна: это соображения по делу "Суарес де Гуэрреро против Колумбии" от 31 марта 1982 г., а также заключительные замечания в отношении докладов Израиля 2003 и 2010 гг. Суть дела "Суарес де Гуэрреро против Колумбии" заключалась в следующем. 13 апреля 1978 г. колумбийские полицейские проникли в дом, где предположительно находился захваченный в заложники бывший посол Колумбии во Франции, и, не обнаружив ни потерпевшего, ни похитителей, стали дожидаться подозреваемых. Как только предполагаемые преступники зашли в дом, по ним был открыт огонь. Комитет установил, что лишение жизни являлось преднамеренной акцией полиции, эти действия были предприняты без предупреждения жертв и без предоставления им возможности сдаться или пояснить причины своего присутствия в этом помещении и отсутствуют какие-либо доказательства того, что применение оружия было вызвано необходимостью защиты своей жизни, жизни других лиц либо необходимостью произвести арест или пресечь попытку побега <1>. В итоге Комитет по правам человека ООН пришел к выводу, что при таких обстоятельствах действия полиции были непропорциональны, а следовательно, имело место произвольное лишение жизни <2>. -------------------------------- <1> HRCmt, Maria Fanny Suarez de Guerrero v. Colombia, Communication No. 45/1979, Views, 31 March 1982. Para. 13.2. <2> Ibid. Para. 13.3.
Это решение могло бы быть причислено к числу решений Комитета, связанных с проведением полицейских операций, если бы не тот факт, что инцидент имел место на фоне вооруженного противостояния между правительством Колумбии и различными организованными вооруженными группировками, включая ФАРК, и захватившие заложника лица являлись ее членами. Правительство Колумбии ссылалось на то, что на всей территории страны действовало "осадное положение", о котором правительство уведомило Генерального секретаря ООН, сделав отступление от соблюдения ряда положений Международного пакта о гражданских и политических правах. Комитет указал в соображениях по этому делу, что ст. 6, закрепляющая право на жизнь, относится к числу тех прав, от которых нельзя делать отступления <1>. Кроме того, он акцентировал внимание на том, что операция планировалась и была по своей сути сугубо полицейской, и на основании этих доводов использовал применимый в ситуациях мирного времени тест для проверки применения силы на соответствие принципам необходимости и пропорциональности. Таким образом, Комитет по правам человека ООН не стал выяснять, произошли ли эти события во время вооруженного конфликта, и, соответственно, не применил международное гуманитарное право при раскрытии понятия произвольности лишения жизни ни имплицитно, ни эксплицитно. -------------------------------- <1> Maria Fanny Suarez de Guerrero v. Colombia. Para. 12.2.
Здесь нужно отметить, что в своих пояснениях о приемлемости обращения правительство Колумбии не ссылалось на существование вооруженного конфликта немеждународного характера и необходимость применить международное гуманитарное право. Помимо этого в свете норм международного гуманитарного права достаточно сложно оценить, продолжался ли в Колумбии вооруженный конфликт в апреле 1978 г., когда произошли описанные в деле "Суарес де Гуэрреро против Колумбии" события, или имели место лишь отдельные спорадические акты насилия. Но даже если признать существование вооруженного конфликта, г. Богота, где произошел данный инцидент, был под правительственным контролем и не находился в зоне проведения боевых операций. Отсюда следует, что, основываясь исключительно на соображениях по делу "Суарес де Гуэрреро против Колумбии", было бы некорректно делать вывод о том, что Комитет по правам человека ООН толкует понятие "произвольность" в отношении применения силы к сражающимся в вооруженных конфликтах так же, как и в ситуациях мирного времени. Вместе с тем можно отметить сдержанный подход этого органа к возможности квалифицировать ситуацию в качестве вооруженного конфликта и использовать международное гуманитарное право для толкования положений ст. 6 Международного пакта о гражданских и политических правах. В отличие от соображений Комитета по правам человека ООН по этому делу судить о его позиции в отношении толкования понятия произвольности лишения жизни в вооруженных конфликтах позволяют Заключительные замечания по докладу Израиля 2003 г. В этих замечаниях Комитет выражает озабоченность в отношении использования на оккупированной палестинской территории практики "целенаправленных убийств" в отношении лиц, подозреваемых в терроризме <1>. В свое оправдание правительство Израиля ссылалось на нормы международного гуманитарного права, указывая, что его действия не нарушают принцип пропорциональности и нападению подвергаются только лица, принимающие непосредственное участие в военных действиях. В ответ Комитет по правам человека ООН рекомендовал "перед обращением к летальному оружию обязательно исчерпывать все попытки арестовать лиц, подозреваемых в участии в совершении террористических актов" <2>. Эта же мысль была озвучена Комитетом и в заключительных замечаниях в отношении Израиля в 2010 г. <3>. Таким образом, в заключительных замечаниях как 2003, так и 2010 г. Комитет не проводил различия между целенаправленными убийствами в зависимости от того, имели они место в ходе вооруженного конфликта, происходящего на фоне оккупации, или нет, и применил критерии абсолютной необходимости и пропорциональности в том же объеме, в котором они действуют в мирное время, требуя проводить операции, направленные на арест, а не на уничтожение подозреваемых. -------------------------------- <1> HRCmt, Concluding Observations, Israel, 21 August 2003. Para. 15. <2> Ibidem. <3> HRCmt, Concluding Observations, Israel, CCPR/C/ISR/CO/3, 3 September 2010. Para. 10 // http://tbinternet.ohchr.org/_layouts/treatybodyexternal/Download.aspx?symbolno=CCPR%2fC%2fISR%2fCO%2f3&Lang=en.
Нормами международного права прав человека, в частности ст. 2 ЕКПЧ, установлен запрет лишения жизни любого лица, если это не было абсолютно необходимо и пропорционально для целей "защиты любого лица от противоправного насилия", "осуществления законного задержания", "предотвращения побега лица, заключенного под стражу на законных основаниях", а также "подавления, в соответствии с законом, бунта или мятежа". Пункт 1 ст. 15 Конвенции предусматривает возможность делать отступления от соблюдения обязательств, установленных в ней, в "случае войны или при иных чрезвычайных обстоятельствах, угрожающих жизни нации", однако в соответствии с п. 2 этой статьи отступление от соблюдения положений ст. 2, закрепляющих право на жизнь, не допускается, за исключением "случаев гибели людей в результате правомерных военных действий". Если государство не делает подобного отступления (а следует отметить, что ни в ситуации международных, ни в ситуации немеждународных конфликтов соответствующие европейские государства ни разу не обращались к процедуре отступления от права на жизнь со ссылкой на вооруженный конфликт), то проверка правомерности лишения жизни должна осуществляться только на основе п. 2 ст. 2, т.е. общих положений Конвенции, посвященных защите права на жизнь. Несмотря на то что вопрос о правомерности применения силы в отношении сражающегося лица в ходе боевого столкновения ни разу прямо не стоял перед ЕСПЧ, в obiter dictum различных решений Суд неоднократно делал оговорки о том, что применение силы со стороны государства в отношении членов оппозиционных вооруженных групп было пропорциональным в свете ст. 2 Конвенции <1>. Эти умозаключения содержатся в решениях по "турецким" делам, связанным с вооруженными столкновениями между Рабочей партией Курдистана и турецкими силами безопасности, и по "чеченским" делам, которые касаются широкомасштабных вооруженных столкновений между сепаратистами и федеральными силами. Важно подчеркнуть, что, констатируя наличие вооруженного конфликта, Суд делал вывод о правомерности применения силы в отношении сражающихся, но с оговоркой о том, что конкретная ситуация требовала подобного поведения. Так, в решении по делу "Исаева против России" ЕСПЧ не ограничился указанием на то, что "ситуация в Чечне в то время требовала исключительных мер со стороны государства, необходимых для восстановления контроля над Республикой и подавления незаконного вооруженного восстания"; "принимая во внимание обстоятельства конфликта в Чечне в указанное время, такие меры могли включать в себя использование военных частей и подразделений, оснащенных боевым оружием, включая военную авиацию и артиллерию"; "присутствие очень большой группы вооруженных боевиков в Катыр-Юрте и их активное сопротивление правоохранительным органам, которое не оспаривалось сторонами, могли оправдать причинение смерти представителями государства, что позволяло применить к данной ситуации п. 2 ст. 2" <2>. По той же логике построена аргументация Суда в решении по делу "Исаева и другие против России": помимо признания того, что "ситуация в Чечне в то время требовала исключительных мер со стороны государства", Суд все равно счел важным подчеркнуть, что "самолеты подверглись нападению со стороны незаконных вооруженных формирований" и "это могло оправдать применение летальной силы, что приводит ситуацию в сферу действия п. 2 ст. 2" <3>. В деле "Эсмухамбетов и другие против России", несмотря на то что Суд явно признал наличие вооруженного конфликта немеждународного характера в Чечне в это время (об этом свидетельствует вывод о применимости Второго дополнительного протокола <4>), ввиду отсутствия доказательств того, что против федеральных сил была применена сила или она могла быть использована при сопротивлении задержанию, Суд счел, что право на жизнь было нарушено <5>. -------------------------------- <1> Isayeva v. Russia. Para. 180; Isayeva, Yusupova and Bazayeva v. Russia. Para. 178. <2> Isayeva v. Russia. Para. 180. <3> Isayeva, Yusupova and Bazayeva v. Russia. Para. 178. <4> Esmukhambetov and Others v. Russia. Para. 76. <5> Ibid. Para. 141.
Если турецко-курдский конфликт можно считать пограничным, балансирующим между вооруженным конфликтом и ситуацией внутренней напряженности, то Первая чеченская война, безусловно, являлась немеждународным вооруженным конфликтом, к которому применима не только общая ст. 3 четырех Женевских конвенций 1949 г., но и Второй дополнительный протокол к ним 1977 г. Вместе с тем представляется, что даже если бы государства-ответчики все же трактовали ситуацию как вооруженный конфликт, это не изменило бы подхода ЕСПЧ к дифференциации ситуаций. Об этом свидетельствуют следующие обстоятельства. Суд в ряде случаев квалифицировал ситуацию в том или ином районе как вооруженный конфликт <1>, пусть он это делал и не совсем последовательно. Тем не менее это означает, что позиция ответчиков в связи с оценкой ситуации не была непреодолимым барьером на пути ЕСПЧ. В некоторых случаях, даже не упоминая общей квалификации ситуации, Суд признавал, что применение силы в отношении сражающихся было пропорционально. Таким образом, если на первый взгляд и может показаться, что ЕСПЧ отдает столь важный вопрос на откуп самому государству, в то время как опасность злоупотреблений и манипуляций в этой сфере не для кого уже не является секретом, на самом деле Суд демонстрирует в своей практике дифференцированный подход к оценке правомерности лишения жизни в зависимости не от контекста, на фоне которого происходят события, а от конкретного фактического состава: квалификация ответчиком ситуации как вооруженного конфликта или отсутствие таковой не сказывается напрямую на выводах, к которым приходит ЕСПЧ, анализируя отдельный случай использования вооруженной силы. -------------------------------- <1> Ahmet Ozkan and Others v. Turkey. Para. 305; Esmukhambetov and Others v. Russia. Para. 76.
При этом решения Суда позволяют с уверенностью заключить, что в случае вооруженного конфликта он дифференцирует ситуации, отделяя сражения от операций, направленных на защиту лиц от противоправного насилия, розыск или задержание террористов или боевиков. Об этом свидетельствует применение ссылок на подп. "a" - "b" п. 2 ст. 2 Конвенции, а не общей ссылки на необходимость подавить бунт или мятеж, предусмотренной в подп. "c" <1>. Верность данного вывода можно поставить под сомнение, пытаясь усмотреть связанность Суда позицией государств-ответчиков, которые сами избегали квалификации ситуации в качестве немеждународного вооруженного конфликта и, как следствие, ссылались не на подп. "c", а на подп. "a" - "b" п. 2 ст. 2 Конвенции. Возражая, можно указать на то, что непосредственным предметом рассмотрения гибель сражающихся в боевых ситуациях ни разу не являлась. Вместе с тем если бы государства в ситуации за рамками боев и сражений и сослались на подп. "c" в обоснование правомерности применения силы, то это не ограничило бы ЕСПЧ в возможности подвергнуть данный аргумент критике и не согласиться с ним. Однако в контексте проверки соблюдения пропорциональности применения силы в отношении оппозиции вне рамок боевых столкновений Суд ни разу не поставил под сомнение возможность ссылки на подп. "a" - "b". В подтверждение можно указать на сделанные ЕСПЧ в решениях по делам "Исаева против России" и "Исаева и другие против России" острые выпады в сторону Российской Федерации, которая оправдывала применение силы в Чечне, даже в откровенных боевых ситуациях, необходимостью защитить жизни других лиц или произвести задержание, т.е. подп. "a" - "b" п. 2 ст. 2 Конвенции. В этих решениях Суд постарался указать государству на корректность квалификации ситуации по подп. "c" - именно об этом свидетельствуют его недвусмысленные ссылки на "необходимость подавить восстание", ведь, по сути, ЕСПЧ выходит на это обоснование самостоятельно, в то время как Правительство, ссылаясь на "подавление актов сопротивления", ограничивается подп. "a" - "b" <2>. -------------------------------- <1> ECHR, GUI v. Turkey, Judgment, 14 December 2000. Para. 82 // http://hudoc.echr.coe.int/sites/eng/pages/search.aspx?i=001-59081; Ogur v. Turkey. Para. 84. <2> Isayeva v. Russia. Para. 180; Isayeva, Yusupova and Bazayeva v. Russia. Para. 178.
В аргументации Суда можно легко запутаться: получается, что, с одной стороны, он эксплицитно выводит анализ на подп. "c" п. 2 ст. 2 Конвенции, с другой - говорит о том, что поскольку "в Чечне не объявлялось военное или чрезвычайное положение" и "никаких ограничений в соответствии со ст. 15 Конвенции не было введено", постольку "операция должна была рассматриваться на основании обычной нормативно-правовой базы", "главной целью операции должна была быть защита жизни от противоправного насилия", т.е. вроде бы считает себя связанным подп. "a". Это противоречие является только кажущимся: ЕСПЧ выводит государство на другую цель, оправдывающую применение летальной силы в отношении членов незаконных вооруженных формирований, и одновременно остается в рамках аргументации государства по вопросу принятия всех мер предосторожности в отношении гражданского населения, поскольку квалифицирует уклонение государства от признания вооруженного конфликта, невведение военного положения как отягчающие факторы и обстоятельства, на фоне которых происходит обращение к силе, влекущее за собой страдания гражданского населения. В свете этих рассуждений можно сделать вывод о том, что квалификацию операций по задержанию членов оппозиционных групп, происходящих на фоне вооруженного конфликта, по подп. "a" - "b" Суд признает корректной. В итоге, оценивая правомерность применения летальной силы даже в ситуации вооруженного конфликта, ЕСПЧ применяет те же установки и правовые позиции, которые были выработаны им в отношении ситуаций мирного времени. Подход Суда заключается в применении критериев пропорциональности к различным целям. Действия, которые могут быть абсолютно необходимы и пропорциональны цели подавления бунта или мятежа, не обязательно являются необходимыми и пропорциональными для достижения цели прекращения насилия или задержания лица. Здесь закономерно возникает вопрос о том, как отличать друг от друга эти два типа ситуаций. Еще раз отметим, что ЕСПЧ не раз указывал государствам-ответчикам на неверно выбранный подпункт п. 2 ст. 2 Конвенции, на который они опирались при обосновании своей позиции. Вместе с тем это не было решающим моментом для вынесения решения, ибо перед Судом не стоял вопрос о правомерности лишения жизни сражающегося лица в ходе боя. Для дифференциации ситуаций ЕСПЧ явно руководствовался не одним, а несколькими критериями, среди которых и уровень оснащенности и подготовки сторон, и их количество, и интенсивность применения силы. Важно, что Судом применялся индивидуальный подход к оценке ситуации, при котором учитывается весь комплекс обстоятельств, так как проведение различия между боевыми столкновениями или сражениями, с одной стороны, и иными военными или полицейскими операциями - с другой, на практике может представлять серьезные проблемы. Это означает, что тест на пропорциональность использования летальной силы, выработанный в практике ЕСПЧ по делам, связанным с применением силы в мирное время, не модифицируется, не меняется, а используется в вооруженных конфликтах в том же объеме. Как следствие, можно сделать вывод о том, что все рассуждения и теории, построенные на противопоставлении так называемых военной и правоохранительной парадигм или моделей правомерности лишения жизни <1>, представляют собой попытку значительного упрощения ситуации. Пренебрежение использованием принципа пропорциональности ведет к восприятию всех возможных вариантов развития событий сквозь призму черного и белого. В то время как применимость теста на необходимость и пропорциональность не может быть сведена к двум сценариям, пропорциональность как гибкий тест, связанный с оценкой комплекса обстоятельств каждого отдельного случая, не может приводить к использованию двух шаблонов. В ситуации вооруженного конфликта возможна вся палитра сценариев поведения, которые будут правомерны или нет не потому, что соответствуют той или иной модели, а потому, что пропорциональны преследуемой легитимной цели. Навязывание двух статичных моделей, шаблонов, несомненно, ведет к искажению восприятия требований интегрированного правового поля, основанного на сочетании положений международного гуманитарного права и международного права прав человека. -------------------------------- <1> См. об этом: Melzer N. Op. cit. P. 89, 243 - 244.
Исследуя подход Суда к оценке правомерности применения силы в отношении сражающихся, необходимо также выяснить, насколько совместим выводимый из норм международного гуманитарного права, базирующийся на "функциональном членстве в группе" подход к классификации лиц в немеждународных вооруженных конфликтах с нормами международного права прав человека. Содержащиеся в obiter dictum ряда решений фразы о том, что применение силы в отношении сражающихся было пропорционально <1>, могут быть истолкованы как применение ЕСПЧ классификации лиц в немеждународных конфликтах, основанной на членстве в группе <2>. Однако такой вывод может оказаться слишком поспешным. Во-первых, ЕСПЧ ни разу прямо не признавал применимость этого подхода в отношении какого-либо конкретного лица - выводы Суда были всегда достаточно абстрактны. Во-вторых, ситуации, в отношении которых ЕСПЧ высказал такое мнение, касались применения силы во время боевых столкновений между сражающимися - участие в таких действиях является непосредственным участием в военных действиях даже при самом узком и строгом подходе к его толкованию. Вывод о том, что ЕСПЧ придерживается широкого подхода к непосредственному участию в военных действиях или не относит к гражданскому населению членов организованных вооруженных групп, выходит за рамки ситуаций, которые анализировал Суд. В-третьих, в нескольких делах, где эта теория могла бы быть использована, так как применение силы было основано на том, что индивиды были приняты за боевиков (дела "Гюль против Турции" и "Огюр против Турции", а также "Хациева и другие против России"), государства-ответчики не ссылались исключительно на то, что пострадавшие были членами вооруженной группы, а делали упор на том, что военные подверглись нападению. В первых двух случаях это были якобы сделанные в сторону полиции и сил безопасности выстрелы, в третьем - сбитый с земли военный вертолет. Кроме того, ни ответчики, ни ЕСПЧ вообще не делали ссылок на наличие вооруженного конфликта. Во всех случаях Суд счел, что нападения, совершенные правительственными силами, были непропорциональными. Перечисляя в решении по делу "Хациева и другие против России" многочисленные обстоятельства, которые не были выяснены до выдачи приказа об уничтожении группы мужчин, принятых федеральными силами за боевиков, ЕСПЧ не указал на необходимость получения данных о членстве этих лиц в незаконном вооруженном формировании. В делах, касавшихся убийства лиц при проведении "зачисток" и операций по розыску и задержанию подозреваемых в терроризме, речь шла о лицах, уже оказавшихся в руках представителей государства; соответственно, выяснение их статуса никак не могло повлиять на оценку ситуации. В-четвертых, в условиях, когда государства-ответчики сами не признавали существование вооруженного конфликта, а толкование непосредственного участия в военных действиях в свете международного гуманитарного права является объектом непрекращающихся дискуссий, однозначное выражение судьями ЕСПЧ той или иной позиции в спорном вопросе, который, надо подчеркнуть, не являлся непосредственным предметом жалоб, было бы по меньшей мере неосмотрительно. На основании всех этих доводов можно утверждать, что из решений ЕСПЧ, вынесенных до текущего момента, вывести поддержку основанной на членстве в группе классификации лиц в немеждународных конфликтах нельзя. -------------------------------- <1> Ahmet Ozkan and Others v. Turkey. Para. 305; Isayeva v. Russia. Para. 180; Isayeva, Yusupova and Bazayeva v. Russia. Para. 178; Khatsiyeva and Others v. Russia. Paras. 129 - 140. <2> См. об этом: Gioia A. Op. cit. P. 229.
В целом подход, используемый ЕСПЧ, несомненно, отличается от того, что предлагает международное гуманитарное право. Как уже было установлено при анализе норм международного гуманитарного права, регулирующих вопросы правомерности лишения жизни, применение принципа военной необходимости как обосновывающего применение средств воздействия на противника, причиняющих наименьший вред, является чрезвычайно спорным <1>. Поэтому нужно исходить из консервативного понимания совокупности норм международного гуманитарного права как содержащих только отдельные прямо сформулированные запреты в отношении использования силы против сражающихся (под такие запреты подпадают те или иные средства и методы ведения войны) и рассматривать отсутствие указания на необходимость минимизации причиняемого противнику вреда в качестве "квалифицированного молчания", очерчивающего границы дозволенного. В рамках такого подхода в соответствии с международным гуманитарным правом, которое, и это надо особо подчеркнуть, применялось бы изолированно, нападение на комбатанта или члена организованной вооруженной группы (в любое время), а также на лицо, принимающее непосредственное участие в военных действиях (во время его непосредственного участия в военных действиях), является правомерным. Добавление к международному гуманитарному праву международного права прав человека как регулятора тех же общественных отношений позволяет существенно ограничить свободу действий по выведению врага из строя за счет введения теста на необходимость и пропорциональность применения силы. При этом международное право прав человека не требует невозможного: шансы на то, чтобы оправдать и признать легитимными действия в отношении противника, сохраняются, хотя и в несколько урезанном виде. Как показывает практика ЕСПЧ, международное право прав человека привносит два существенных элемента: первый заключается в оценке каждой конкретной ситуации, а не общего контекста, на фоне которого происходит применение летальной силы; второй - в применении строгого теста на пропорциональность лишения жизни во время вооруженного конфликта. 
Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: ©2015 - 2024 stydopedia.ru Все материалы защищены законодательством РФ.
|