Забота о себе как самоцель

Если перенестись в эпоху, которую я взял на точку отсчета, т.е. I и II вв. н.э., то обнаружится четкий разрыв между заботой о себе и заботой о других. Это, очевидно, один из важнейших фе­номенов в истории самореализации субъекта и, возможно, в ис­тории античной культуры вообще; во всяком случае феномен прев­ращения заботы о себе в самоцель представляется весьма зна­чительным, тогда как забота о других не обязательно является конечной целью и показателем, позволяющим оценить заботу о себе.

«Я», о котором проявляют заботу, не является более одним из элементов среди прочих. Оно не служит более связующим зве­ном, одним из этапов, элементом перехода к чему-либо иному, будь то государство или другие люди. «Я» становится конечной и единственной целью заботы о себе. Происходит одновременно абсолютизация «Я» как объекта заботы о себе и превращение этого «Я» в самоцель посредством самого «Я» в практике, имену­емой заботой о себе. Следовательно, эта практика ни в коей мере не может считаться предварительным этапом, вводящим в забо­ту о других. Это деятельность, сосредоточенная лишь на собст­венном «Я», это деятельность, находящая свое завершение и удов­летворение — в точном смысле этого слова — лишь в своем «Я», то есть в самой деятельности, осуществляемой по отношению к самому себе. Человек проявляет заботу о себе для самого себя, и именно в этом забота о себе получает свое вознаграждение. В заботе о себе человек сам является своим собственным объектом, становится самоцелью. Иначе говоря, существует одновременно абсолютизация «Я» как объекта заботы и превращение этого «Я» в самоцель посредством самого «Я» в практике, именуемой забо­той о себе. Одним словом, забота о себе, которая у Платона совер­шенно очевидно выходила на проблему государства, других лю­дей, politeia, представляется на первый взгляд, во всяком случае в том периоде, о котором идет речь, — I и II вв. н.э. — как бы замк­нутой на самой себе.

Самоцель имеет важные поледствия для философии. Искус­ство жить и искусство быть самим собой все более отчетливо идентифицируются. Какое знание указывает, как следует жить? Этот вопрос будет постепенно поглощен другим вопросом: что нужно сделать для того, чтобы «Я» стало и оставалось тем, чем оно должно быть?

Философия как проблема поиска истины поглощена духов­ностью как трансформацией субъекта им самим. Каким образом я должен преобразовать свое «Я», чтобы получить доступ к истине? (Вопрос обращения, metanoia.)

Самоцель имеет не менее существенные последствия для различ­ных образов жизни и индивидуального опыта. Происходит подлин-ный расцвет культуры своего «Я». Под культурой подразуме­вается некая сумма ценностей, расположенных в определенной последовательности и иерархически организованных. Эти ценности имеют универсальный характер, но вместе с тем доступны лишь некоторым; человек может их обрести, лишь жертвуя своей жизнью и следуя определенным правилам поведения. Способы и технические приемы для обретения этих ценностей также орга­низованы в определенном порядке и образуют ту область зна­ния, которая управляет и преобразует поведение человека.

Понятие спасения

Понятие спасения себя и других включает некий технический аспект.

1. Спасение позволяет перейти от смерти к жизни и т.д. Это бинарная система: спасение находится между жизнью и смертью, между смертностью и бессмертием; это переход от зла к добру, из мира этого в мир иной. Спасение — это орудие перехода.

2. Спасение связано с драматичностью исторического или ме-таисторического события, с временностью и вечностью.

3. Спасение — это сложная операция; спасение себя осуществ­ляется при содействии другого. Идея спасения принадлежит рели­гии или, по крайней мере, находится под ее влиянием. Однако, несмотря на это, понятие спасения эффективно функционирует как философское понятие в рамках самой философии. Спасение выступает как цель философской практики и жизни.

Глагол sautseia («спасать»)* имеет несколько значений. Чело­век, который спасается, это тот, кто находится в состоянии тре­воги, сопротивления, самообладания и независимости по отно­шению к своему «Я», что позволяет ему парировать все удары судьбы. В равной мере, «спастись» значит избежать угрожаю­щего принуждения и быть восстановленным в своих правах, вновь обрести свою свободу и свою подлинность. Спасти себя — значит поддерживать себя в стабильном состоянии, которое ничто не в силах нарушить, какие бы события ни происходили вокруг. И, наконец, «спастись» означает: обрести те блага, которых человек не имел в начале пути, извлечь выгоду, воспользоваться своего рода услугой, которую он оказывает сам себе. «Спастись» значит обеспечить себе счастье, спокойствие, невозмутимость. Таким об­разом, вы видите, что «спастись» имеет положительное значение и не связано с драматичностью событий, которое заставляет вас переходить от негативного к позитивному смыслу категорий спасения; понятие спасения связано ни с чем иным как с самой жизнью. В этом понятии спасения, которое встречается в эллинис­тических и римских текстах, нет каких-либо отсылок к таким вещам, как смерть и бессмертие или мир иной. Спасаются не по отношению к некоему драматическому событию. «Спастись» слу­жит обозначением деятельности, которая осуществляется в течение вссеи жизни и единственным исполнителем которой явля­ется сам субъект. И если, в конечном счете, эта деятельность по самоспасению приводит к определенному результату, который является ее целью, то этот результат заключается в том, что, бла­годаря спасению, человек становится недоступен несчастью, тре­воге, всему тому, что может проникнуть в душу из-за всякого рода случайностей, событий внешнего мира и т. д. И, достигнув конечной цели, объекта спасения, человек не нуждается более ни в ком и ни в чем.

* Явная ошибка. Правильно: sodzesthai. — Ф. К.

Две большие темы — с одной стороны, тема атараксии — отсут­ствие волнения, а с другой — тема автаркии, самодостаточности, благодаря которой человек не нуждается ни в чем, кроме самого себя, — представляют две формы, в которых деятельность «по спасению», длившаяся всю жизнь, получает вознаграждение. Таким образом, спасение — это непрерывная деятельность, осу­ществляемая субъектом по отношению к самому себе и находящая свое вознаграждение в некоем отношении субъекта к самому се­бе; это отношение определяется отсутствием тревоги и чувством удовлетворения, которое не нуждается ни в чем, кроме самого себя. Одним словом, можно сказать, что спасение есть форма от­ношения к себе — бдительная, продолжительная и завершенная одновременно, — замыкающаяся на самом себе. Человек спасает себя ради самого себя и посредством самого себя с тем, чтобы обрести самого себя. В этом «спасении», которое я бы назвал эллинистическим и римским, «Я», деятель, объект, инструмент явля­ется конечной целью спасения.

Очевидно, что такое понимание спасения чрезвычайно далеко от спасения посредством государства у Платона; такое пони­мание также далеко от спасения религиозного соотносимого с би­нарной системой, с драматизмом событий, с отношением к другому, которое в христианстве подразумевает отказ от самого себя. Спасение, напротив, обеспечивает приятие самого себя, слияние со своим «Я», которое не расторжимо во времени и осуществля­ется в ходе всей жизни благодаря работе над самим собой.

От Платона к Декарту

Начиная с Платона («Алкивиад») ставится следующий воп­рос: «Какой ценой постигается истина?» Это цена заключена в самом субъекте в форме вопроса: «Какую работу я должен про­делать над собой? Как должен я преобразовать самого себя? Ка­кие изменения своего бытия я должен осуществить, чтобы пос­тичь истину?»

Фундаментальным принципом является то, что субъект как таковой, предоставленный самому себе, не способен к восприя­тию истины. Он сумеет ее постичь лишь в том случае, если произ­ведет с собой целый ряд операций, трансформаций и модифи­каций, которые сделают его способным к восприятию истины.

Именно здесь находится место христианству. Настал момент, ког­да субъект как таковой обрел способность постигать истину. Совершенно очевидно, что модель научной практики сыграла существенную роль в этом процессе. Достаточно открыть глаза, начать здраво рассуждать, придерживаясь очевидного и ни­когда не удаляясь от него, чтобы обрести способность к постиже­нию истины. Таким образом, преобразование самого субъекта становится необязательным; достаточно, чтобы субъект был тем, кто он есть, и истина откроется ему в познании, поскольку дос­туп к ней открыт самой структурой субъекта.

Возникает инверсия отношения между спасением других (по­литика) и спасением самого себя (момент катарсиса). Согласно Платону, следует проявлять заботу о себе, чтобы заботиться о дру­гих, и, если человек спас других, то, тем самым, он спас самого себя. Спасение других есть своего рода дополнительное вознаграждение за деятельность, которую человек упорно осуществляет над са­мим собой. Спасение других есть следствие, результат заботы о себе.

10 февраля 1982

Epistrophe и обращение

У Платона встречается понятие epistrophe, в котором можно вычленить четыре следующих элемента:

— отвернуться от... (внешних признаков);

— обратиться к самому себе (констатировать свое невежество);

— осуществить акт воспоминания;

— вернуться к своей онтологической родине (родине основ, истины и бытия).

Познать самого себя — значит познать истину, освободиться в акте воспоминания как основополагающей форме знания, кото­рое питает эти элементы. В I и II вв. н.э. стоики преобразовали epistrophe в обращение. В отличие от epistrophe, обращение под­разумевает скорее освобождение от всего, что делает нас зави­симыми, над чем мы не властны, нежели освобождение от тела как неподвижного центра замкнутого и полного отношения себя к себе. Роль познания перестает быть столь решающей и основополагаю­щей. Большее значение приобретают практика, аскеза, упражнения.

В III и IV вв. н.э. понятие «обращения» вновь будет подхвачено христианами и подвергнется новой трансформации. Христианс­кое обращение (metanoia) подразумевает:

а)внезапное изменение как единственное событие (потрясе­ние как разрыв);

б) переход от одного состояния к другому (переход от смерти к жизни как преображение);

в) отказ «Я» от самого себя.

Однако этот разрыв происходит не в самом себе, а для, пос­редством, вокруг, к самому себе (см. Сенека: бежать от себя, Ускользнуть от себя). Вы видите, что обращение — это движение, направленное к своему «Я», не выпускающее его из виду, фик­сирующее его раз и навсегда как цель и достигающее его там, где оно совершает поворот. И если обращение (metanoia) в эпоху христианства или постхристианства существует в форме разрыва и изменения внутри собственного «Я», и, следовательно, можно сказать, что оно представляет собой своего рода транссубъекти-вацию, то это нельзя сказать об обращении, о котором идет речь в I в. н.э. и которое не является транссубъективацией, способом маркировать в субъекте основную цезуру. Обращение — это дол­гий, непрерывный процесс, и я бы скорее назвал его не транссубъ­ективацией, а автосубъективацией. Каким образом можно устано­вить, намечая самого себя в качестве цели, адекватное и полное отношение самого себя к самому себе? Именно в этом состоит суть данного обращения, и в таком понимании оно далеко от христианской metanoia.

Начиная с XX в. понятие обращения снова приобретает свою значимость, особенно в связи с выбором революционного пути и революционной практики. На смену Церкви приходит Партия, объединяющая и организующая революционеров. Это заставля­ет нас вернуться к основному вопросу нашего курса: каким обра­зом изречение истины и управление собой и другими людьми свя­зываются и сочленяются между собой?

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: