Ощущение моря и ощущение континента

Развивая концепцию культурно-исторических типов, П. Савицкий, в отличие от Н. Данилевского, акцентирует внимание на «ощущении» — особом способе восприятия окружающей действительности, — ощущение моря и ощущение континента, называя одно западноевропейским, другое — монгольским: «на пространстве всемирной истории западноевропейскому ощущению моря как равноправное, хотя и полярное, противостоит единственно монгольское ощущение континента»^[3]. По этому поводу следует заметить, что подобное решение характерно для историософии вообще. Например, Хэлфорд Макиндер связал романо-германский тип с «морским» восприятием окружающей действительности, а греко-византийский — с «материковым»^[4]. В понимании П. Савицкого русские в некоторой доле тоже монголы, ибо «в русских „землепроходцах“, в размахе русских завоеваний и освоении — тот же дух, то же ощущение континента»^[3] .

Однако П. Савицкий стремится понять, в чём особенность культурно-исторического типа России. По его мнению «Россия — часть особого „окраинно-приморского“ мира, носительница углубленной культурной традиции. В ней сочетаются одновременно историческая „оседлая“ и „степная“ стихия». В этом он видит одно из важнейших обстоятельств новейшей русской истории. «Пережив в начальные века развития влияние степных народов как влияние внешнее, ныне народ российский сам как бы охватывает степь. Степное начало, привитое русской стихии как одно из составляющих её начал со стороны, укрепляется и углубляется в своем значении, становится неотъемлемой её принадлежностью; и наряду с „народом-земледельцем“, „народом-промышленником“ сохраняется или создается в пределах русского национального целого „народ-всадник“, хотя бы и практикующий трехполье».

Преобладающую эмоциональную сторону в евразийском восприятии происходящего хорошо подметил Николай Бердяев. «Евразийство есть прежде всего направление эмоциональное, а не интеллектуальное, и эмоциональность его является реакцией творческих национальных и религиозных инстинктов на произошедшую катастрофу [Октябрьскую революцию].»,- писал он.^[5]

]Неоевразийство

Идеи евразийства, практически забытые ко второй половине XX века, были во многом воскрешены историком и географом Л.Н.Гумилёвым и получили широкое распространение к началу XXI века. Гумилёв в ряде книг, — «Этногенез и биосфера Земли», «Тысячелетие вокруг Каспия» и «От Руси к России», — используя евразийскую концепцию и дополняя её собственными разработками, формирует свою концепцию этногенеза, приводящую его к ряду выводов, среди которых для нас наибольшую важность имеют следующие: во-первых, любой этнос представляет собой общность людей, объединенную некоторым стереотипом поведения; во-вторых, этнос и его стереотип поведения формируются в конкретных географо-климатических условиях и остаются устойчивыми длительный период времени, сравнимый со временем существования этноса; в-третьих, суперэтнические целостности формируются на основе обобщенного стереотипа поведения, разделяемого представителями различных этносов единого суперэтноса; в-четвертых, стереотип поведения суперэтнической целостности представляет собой некоторый способ бытия, отвечающий определенным условиям существования.

В настоящее время существует несколько организаций, заявляющих о своей приемственности идеям евразийцев.

]Суперэтническая целостность

Конечно, многие положения концепции Л.Н.Гумилёва разработаны применительно к этнологии и этнографии, но они также могут быть транслированы в другие науки: суперэтническая целостность в понятие «цивилизация», стереотип поведения в «ощущение». Важно другое — то, что, занимаясь концепцией этногенеза и исследуя фактографический материал, Л.Н.Гумилёв показывает, что на территории Евразийского материка необходимо выделять несколько доменов, обладающих собственными условиями существования, которые приводят к устойчивой форме бытийствования этносов. Также, исследуя домен Каспийского моря, сформировавший «монгольское» бытие, он показывает, что это бытие сформировано условиями окружающей среды и не уступает никакому бытию. Этот modus vivendi проходит через ряд этносов, существующих на территории данного домена, лишь незначительно видоизменяясь.

В книге «От Руси к России» Л.Н.Гумилёв выявляет суперэтническую целостность — Россия, и показывает, что российский способ бытия включает в себя целый комплекс восприятий и образов: от «речного» и «лесного» до «степного», и только подобный комплекс позволяет осваивать территорию России наиболее полно. Органично соединяя в себе и европейское, и азиатское, Россия соединяет эти две цивилизации по-своему, и поэтому сама выступает как самостоятельная цивилизация.

В истории развития евразийского подхода неоднократно подчеркивалось, что «ни одна цивилизация не может гордиться тем, что она представляла высшую точку развития, в сравнении с её предшественницами или современницами, во всех сторонах развития» (Данилевский Н.Я. «Россия и Европа»).

Этот тезис у родоначальников евразийского подхода вытекает из недооценки общих закономерностей исторического развития, из сугубо критического отношения к положению о «магистральном пути» общественного прогресса. Н.Я. Данилевский отмечает, что «прогресс состоит не в том, чтобы идти все в одном направлении, а в том, чтобы исходить все поле, составляющее поприще исторической деятельности человечества, во всех направлениях». При понимании прогресса как развития всех народов по единому пути «качественное различие племен человеческого рода, — как считает указанный автор, — совершенно упускается из вида». Хотя здесь защищается очень нужный и актуальный сегодня тезис о необходимости учета «качественных различий» народов, все же недооценка общих закономерностей может привести к другой крайности и утверждению о бессмысленности и бесполезности учета опыта других народов.

Особенно наглядно это проявилось в работах Н.С. Трубецкого. Он, в частности, критикуя положение о «магистральном пути прогресса», называя его «шовинистическим»^[6], подчеркивает важную мысль о том, что невозможно сравнить две культуры или цивилизации и определить, какая из них более «развитая» ибо сравнение уровней требует признания некоторой из них за эталон, что изначально ставит «произвольно» выбранную культуру (цивилизацию) в преимущественное положение. Выводы Н. Трубецкого однозначны: полное заимствование чужой культуры невозможно и даже частичное может привести к опасным последствиям — потере способности воспроизводства собственной культуры. Основоположником современного евразийства является Александр Гельевич Дугин.

59.Философские идеи Н.Бердяева

НЛ. Бердяев (1874-1948) - философ и публицист. В начале своего творчества примыкал к "легальному марксизму", а позже, став активным противником учения К. Маркса, был членом религиозно-философского общества, выступал в сборниках "Проблемы идеализма", "Вехи" и др. В Париже основал и редактировал русский религиозно-философский журнал "Путь". Особой чертой его творчества была страсть к философской публицистике, имевшей чаще всего характер проповеди; в этом он был моралист. К философской систематике Бердяев относился довольно презрительно. Мышление его весьма афористично и фрагментарно, что нашло выражение в разработке им отдельных тем ("О назначении человека", "О смысле творчества", "О рабстве и свободе человека" и др.). Бердяев высказал очень важные и глубокие мысли по вопросам метафизики, гносеологии, историософии, антропологии, но главным в его творчестве были все же этические искания.

Главная идея Бердяева – свобода. Любую проблему он рассматривает через призму своих представлений о свободе. «Своеобразие моего философского типа прежде всего в том, что я положил в основание философии не бытие, а свободу», - пояснял он.

Свобода Бердяева – это свобода духа человека, его сознания и самосознания. У него свобода выступает не как форма действия, а скорее как свобода воли. Он считает невозможным объяснить ее причинно, из отсутствия свободы. В ней можно лишь «изначально пребывать».

От идеализма Бердяев идет к мистике и религии. Он говорит о свободе «первоначальной, безосновной, ни в чем не выразимой бездне, абсолютной, иррациональной, не соизмеримой ни с какими нашими категориями». Он утверждает ее как первоначальный исток, в котором совершается Богорождение и из которого Бог создает мир и человека. Не надо пытаться понять это, предупреждает Бердяев. Первая свобода – нечто существующее до бытия и потому никак не может характеризоваться рациональным понятием. Ее можно принять как факт мистического опыта. Все потенциально заключено в этой безосновной основе бытия, которую Берляев называет Ungrund, заимствуя это представление у немецкого мистика XVI в. Я. Беме.

Особый интерес Бердяева к мистике обнаружился, когда он стал активным сторонником богоискательства и уделил большое внимание его философскому обоснованию. Бердяев полагал, что философия не объясняет, каким образом разум (мышление) может проникнуть в действительность, т.е. во что-то чуждое и инородное, и постигнуть ее, ассимилировать ее в себе. «Это чудо из чудес, величайшая тайна, над которой билась философская мысль с древнейших времен», - добавляет он. Сам мыслитель предполагает, что субъект (разум) и объект (действительность) являются сторонами чего-то единого, существующего до разделения на субъект и объект, и таким единым выступает некая первоначальная духовная стихия бытия, которую он называл мистикой. Стихия мистики и есть то основание единства субъекта и объекта, которое обеспечивает возможность познания.

Кризис европейской культуры, бесперспективность либерализма, боязнь революции вызывали в философской среде интерес к социальным явлениям. Свой путь был здесь и у Бердяева. Осмысливая революцию, он приходит к выводу, что народ не готов к свободе и что свобода – это исключительно достоинство личности.

Свои раздумья Н. Бердяев воплотил в философско-публицистической интерпретации «Легенды о Великом Инквизиторе» Ф.М. Достоевского. В ней закладываются основы философской свободы Бердяева как учения о человеке в истории. В легенде он видит «глубочайшие пророчества о судьбе человечества». Бердяев выделяет в ней один главный сюжет – о трудности свободы. Свобода, предполагающая выбор, шаг в неизвестность, чреватую опасностью и даже гибелью, не нужна человеку, она тяготит его жизнь. Человек настолько слаб, что готов сменить свободу на спокойное счастье безответственности. Он сам ищет того, кто сделал бы за него выбор, определил бы его судьбу. Великий Инквизитор из легенды Достоевского отбирает у людей свободу, взамен дав спокойную безответственную жизнь. Его подданные счастливы. Но они живут в детском неведении о свободе. Они – рабы, не подозревающие о своем рабстве. Ради их спокойствия Великий Инквизитор обещает сжечь на костре Сына Божьего – носителя истины о свободе. Великий Инквизитор становится для Бердяева символом всеобщей несвободы.

Однако выбор как свобода не может быть детерминирован ничем, что стояло бы вне и над человеком. «Свобода есть моя независимость и определяемость моей личности изнутри и свобода есть моя творческая сила, не выбор между поставленными передо мной добром и злом, а некое созидание добра и зла. Такая свобода – только моя свобода, и даже Бог не властен над ней». Наметившееся противоречие между требованием абсолютной свободы для личности и религиозным учением о Боге как Абсолюте философ решает «изобретением» Ungrund, добытийсвенной свободы, над которой не властен даже Творец. Эта мысль Бердяева очень важна. Ею снимается проблема оправдания Бога – Творца и Промыслителя перед лицом бед и страданий в созданном им мире. Бердяев ставит вопрос по-иному: жизнь без страданий, та, которую бы устроил Господь, сняв с них ответственность, - это жизнь в послушании, в нечеловеческом существовании. Человек не может именоваться человеком, если он не предоставлен самому себе.

В такой последовательности разворачивается проблематика философии Бердяева, главным содержанием которой были размышления о драме утери человеком своей свободы и о долгом пути ее обретения. «В центре моей мысли всегда стояли проблемы свободы, личности, творчества, проблемы зла, т.е., в сущности, одна проблема – проблема человека, его назначения, оправдания его творчества».

С.Н. Булгаков (1871 -1944) был философом-богословом. В молодости испытал влияние марксизма, но впоследствии резко его отверг (сб. "От марксизма к идеализму"). Духовный кризис, обративший его к религии, не позволил ему ограничиться "чистой философией" . Это свидетельствует о его зорком уме, ибо философия всегда занята проблемами Абсолюта, т.е. всегда соприкасается с богословием, и поэтому "чистой философии" быть не может. Углубив темы космологии, философское творчество Булгакова повлияло на развитие русской философии. В "Свете Невечернем" он связал проблемы космологии с религиозной тематикой. Восприняв от Вл. Соловьева идею философии всеединства, Булгаков развивает учение о Софии - Премудрости Божией - как предвечно сущей в божественном замысле мировой душе, женственной по своему существу, вместившей Божественную любовь и излучающей ее в мир. По Булгакову, София имеет действенный характер - одновременно небесный, божественный, и тварно-человеческий. Человек, сотворенный по образу и подобию Божьему, как муж и жена в любви, восстанавливает единство мира и полноту образа Божьего [2].

В своих общественно-политических исканиях Достоевский пережил несколько периодов. После увлечения идеями утопического социализма (участие в кружке петрашевцев) произошел перелом, связанный с усвоением им религиозно-нравственных идей. Начиная с 60-х гг. он исповедовал идеи почвенничества, для которого была характерна религиозная ориентированность философского осмысления судеб русской истории. С этой точки зрения вся история человечества представала как история борьбы за торжество христианства. Самобытный путь России в этом движении заключался в том, что на долю русского народа выпала мессианская роль носителя высшей духовной истины. Он призван спасти человечество через «новые формы жизни, искусства» благодаря широте его «нравственного захвата».

Достоевский — один из самых типичных выразителей тех начал, которые призваны стать основанием нашей своеобразной национальной нравственной философии. Он был искателем искры Божией во всех людях, даже дурных и преступных. Миролюбие и кротость, любовь к идеальному и открытие образа Божия даже под покровом временной мерзости и позора — вот идеал этого великого мыслителя, который был тончайшим психологом-художником. Достоевский делал упор на «русское решение» социальных проблем, связанное с отрицанием революционных методов общественной борьбы, с разработкой темы об особом историческом призвании России, способной объединить народы , на основе христианского братства. Сильные религиозные , мотивы в философском творчестве Достоевского противоречивым образом иногда сочетались с отчасти даже богоборческими мотивами и религиозными сомнениями в области философии Достоевский был скорее великим прозорливцем, нежели строго логичным и последовательным мыслителем. Он оказал сильное влияние на религиозно-экзистенциальное направление в русской философии начала XX в., а также стимулировал развитие экзистенциальной и персонал и стекой философии на Западе.

Русский марксизм.

Русский марксизм

Маркси́зм — система связанных между собой:

(а) философского учения ("диалектический материализм" и созданный на его основе и развивающий материалистический подход к объяснению общественных процессов - "исторический материализм"),

(б) научных концепций (в первую очередь, в области экономики, социологии, политологии),

(в) идеологического течения (утверждающего неизбежность и необходимость классовой борьбы и ведущую роль рабочего класса (пролетариата) в развитии современного общества),

сформированных Карлом Марксом и Фридрихом Энгельсом в середине XIX века.

Российский марксизм 19 - нач. 20 в.в.

Гео́ргий Валенти́нович Плеха́нов (псевдоним Н. Бе́льтов и др.; 29 ноября (11 декабря) 1856, с. Гудаловка нынешней Липецкой обл. — 30 мая 1918, Териоки) — теоретик и пропагандист марксизма, философ, видный деятель российского и международного социалистического движения.

Оказавшись в 1880 г. в эмиграции, Плеханов не только приобщается к марксизму, но и создает первую русскую социал-демократическую группу «Освобождение труда». Он сразу берет на вооружение идею диктатуры пролетариата и обращает ее в орудие критики народничества.

Первый пункт его возражений касается крестьянской общины. Она, с его точки зрения, слишком узка, одностороння, чтобы стать основой для социалистической организации производства. Материальные условия жизни разобщают крестьянство, раздробляют его на мелкие хозяйственные единицы, препятствуя осознанию и пониманию необходимости «экономического переворота». Для этого нужен «развитой рабочий класс, обладающий политическим опытом и воспитанием, освободившийся от буржуазных предрассудков и умеющий самостоятельно обсуждать свое положение». Но появление его можно ожидать не раньше, чем рухнет старая общинная система. Пока же его еще нет, бесполезно верить «в близкую возможность социалистического правительства в России». Социализм, как твердо убежден Плеханов, есть прежде всего диктатура пролетариата.

В данной связи подробно разбирается ткачевская идея захвата власти революционной партией. Согласно Плеханову, это может быть лишь следствием неразвитости про­летариата, отсутствия в нем осознанного стремления к собственному освобождению. Созревший пролетариат не позволит захватить власть даже самым искренним своим «бла­гожелателям». Он сам возьмет инициативу в свои руки, с тем чтобы, покончив со своими врагами, устроить общественную жизнь на началах «пан-анархии», т.е. всевластия. Анархия, по мнению Плеханова, неприемлема для рабочего класса, поскольку она «принесла бы ему новые бедствия», заново подчинив его деспотической власти.

Но допустим, рассуждает Плеханов, революционная партия благодаря стечению обстоятельств приходит к власти и создает собственное правительство. Что же может получиться в итоге? Одно из двух: либо оно «вынуждено будет организовать национальное производство», чему, естественно, «помешают как его собственная непрактичность, так и современная степень развития национального труда и привычки самих трудящихся», либо искать спасения в идеалах «патриархального и авторитарного коммунизма», внося в них лишь то видоизменение, что вместо племенных вождей и их чиновников «национальным производством будет заведовать социалистическая каста». «...При такой опеке, - прозорливо резюмирует Плеханов, - народ не только не воспитался бы для социализма, но или окончательно утратил бы всякую способность к дальнейшему прогрессу, или сохранил бы эту способность лишь благодаря возникновению того самого экономического неравенства, устранение которого было бы непосредственной целью революционного правительства».

Впрочем, Плеханов утешает себя тем, что «говорить о результатах захвата власти нашими революционерами» не имеет смысла, ибо «очень, очень мало вероятен» самый этот захват.

Неудивительно, что «октябрьский переворот» 1917 г. оказался для него полной неожиданностью, и ему не оставалось ничего другого, как горестно выразить свое сочувствие «обманутому» российскому пролетариату. «Нет, - писал он на третий день после революции, - наш рабочий класс еще далеко не может, с пользой для себя и для страны, взять в свои руки всю полноту политической власти. Навязать ему такую власть, значит толкать его на путь величайшего исторического несчастья, которое было бы в то же время величайшим несчастьем и для всей России». Увы, понадобилась целая эпоха, чтобы подтвердилась правота первого русского марксиста!

Российский марксизм 20 в.

Э́вальд Васи́льевич Илье́нков (18 февраля 1924 — 21 марта 1979), выдающийся советский философ, сын писателя, лауреата Сталинской премии В. П. Ильенкова.

Кроме того, что был сторонником взглядов Маркса и поддерживал Плеханова, я хз че о нем еще можно.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: