Там, где нет пространства и времени. 4 глава

– Ведь ты должен куда-то идти, – сказала она с некоторым жаром, по-прежнему глядя в ночь. – Ты не можешь просто сбежать и жить в коммуне или в монастыре. А я прибежала обратно к папочке, вы это хотите сказать?

– Вовсе нет, – сказал я. – Я на вашей стороне, даже если вы сами – нет.

– Я очень устала, – сказала она, – пожалуйста, не говорите загадками.

– Вы можете просто сбежать и уйти жить в коммуне или в монастыре, или что-нибудь в этом роде, – сказал я, – но вы не сделали этого. Большинство именно так поступают, чтобы избежать кризиса, в котором вы сейчас находитесь. Они изгибаются, как гуттаперчевые мальчики, чтобы не сломаться, как сейчас ломаетесь вы. Они перескакивают в новые или старые системы и идеологии, где они могут неограниченно сохранять отвлечённость. Они думают, что прорываются к свободе, тогда как лишь прокладывают тоннель из одной тюремной камеры в другую. В тюрьме Майи много камер.

– Куда же я могла пойти?

– Есть большой выбор для того, кто достиг этого кризиса – Майя расставила предохранительные сети, чтобы ловить скачущих. Вы могли бы назвать себя вновь рождённой христианкой. Люди кидаются на милость Христа, если их сливки в кофе недостаточно взбиты, или чтобы сделать на пару ударов меньше в гольфе. Вы могли бы оставаться в прежней жизни и пойти по пути Иисуса, сейчас это довольно распространённо. Либо вы могли бы пойти к психиатру, рассказать ему всё и залечить свой жизненный путь. Сейчас можно оставаться на лекарствах с колыбели до могилы, я думаю.

Она посмотрела на меня сердито.

– Либо вы могли бы отправиться в отделы нью-эйдж или самопомощи в вашем местном книжном магазине и примерять на себя одну терапию или методику или идеологию за другой, пока безмятежно протекают ваши годы. Вы могли бы пойти в буддизм и тянуть там время – он для того и предназначен. Или вы могли бы улететь в Индию или Японию и заняться самопоглощённым духовным исследованием, чтобы обнаружить своё внутреннее что бы там ни было. Есть множество мест, куда люди могут отправиться, когда хотят спрятаться от ответов, но, мне кажется, скорее всего, вы выбрали бы психиатра или Иисуса.

– Я могу представить себя делающей все эти вещи. Я определённо ощущаю соблазн. Думаю, на этом бы всё и закончилось.

– У Майи есть сила принимать приятную форму.

– Я думала, у Сатаны.

– Вы так думали?

– Но я думала, что люди пытаются найти ответы, – проворчала она.

– Все ответы находятся в ясной видимости, трудность в том, чтобы не находить их. Вот что люди пытаются делать. Вот для чего предназначены религия и духовность – помочь нам не замечать того, что совершенно очевидно.

– Оставаться во сне, вы имеете в виду. Оставаться в царстве сна.

– Человечество абсолютно пристрастилось ко сну. Больше чем к пище, сексу или выживанию – к иллюзии. Как можно разбить такую привычку?

– Как?

– Так, как это делаете вы – взорвать. Разрушить всё. Уничтожить себя.

– Отлично.

– В сущности, то, что вы сделали – ушли в место не требующее многого, где можно сделать шаг назад от своей жизни, посмотреть на неё объективно и перегруппироваться – это лучшее из возможного. Может показаться, что это побег домой к папочке, но в действительности вы бежите в кризис, а не от него. Это война, если вы ещё не заметили, и вы не дезертируете. Знаю, что может показаться иначе, но вы должны гордиться тем, как вы себя ведёте до сих пор. Я говорю об этом в масштабе всего человечества, кстати. Вы – хороший солдат.

– Спасибо, – сказала она, – наверно, да.

***

Рай, спасение, сострадание, осознанность, внутреннее спокойствие, мир на земле, доброе отношение к людям – всё это безопасные духовные цели, без забот и хлопот. Они нетребовательны, обтекаемы, благоприятны для жизни и невесомы для бумажника. Ни один из этих терминов не значит в реальности ничего, поэтому никого нельзя слишком обвинять в успехе или неудаче. Они не предполагают фанатизма – никто не взорвёт автобус во имя сострадания – поэтому они не обретут дурной славы. В них мы можем почувствовать себя действительными участниками: присоединиться к группе, выполнять практику, купить пару книг, подписаться на рассылку, потусоваться с единомышленниками, приобрести аксессуары. Они не конфликтуют с нашими текущими условиями и могут быть легко интегрированы в наши деловые жизни. Чуть-чуть медитации утром или вечером, часок в церкви в какое-нибудь воскресенье, накормить голодного ребёнка, время от времени что-нибудь почитать или обсудить, и наш духовный зуд адекватно почёсан. Никому не больно, никто не делает ничего безумного – конечно, никто не выключается из великого муравейника и не пускается в одинокие странствования. Порой какой-нибудь очень рьяный молодой человек может исчезнуть в дзен монастыре, но обычно он появляется снова несколько лет спустя, ничуть не изношенный, и возможно напишет книгу о своих переживаниях, чтобы время, проведённое внутри, не пропадало совсем уж даром.

***

– Знаете, – продолжала Лиза, – я прочитала ваши книги. Я знаю, откуда вы, и мне очень жаль, что я таком скверном настроении, но…

– Правда?

– Правда что?

– Вам правда жаль, что вы в таком настроении?

Она громко выдохнула.

– Не знаю. Нет, наверное, нет.

– Мне тоже. Со мной нормально быть в том настроении, которое есть. У вас есть достаточно причин для беспокойства и без подавления своего эмоционального состояния. Вы в полузатраханном положении, зачем же притворяться, что это не так?

– Полузатраханном? – она засмеялась. – Мне кажется, это подходящее слово.

– Ваша жизнь впереди, а не позади. Вы теперь сами по себе.

– У меня есть вы, – сказала она нерешительно.

– У вас есть только вы сами, и это всё, что вам нужно.

Она тяжело откинулась на спинку своего кресла. Выглядела она абсолютно уставшей. Я стал говорить слова утешения.

– Вы очень умный человек, сбитый с ног этим личным апокалипсисом. Нужно время, чтобы ваше сердце и ум очистились. Дышите. Гуляйте. Спите. Относитесь к себе проще. Дайте себе какое-то время, но не слишком много. Используйте письмо, чтобы разложить себя по полкам. Вы должны на этой стадии взломать ороговевшие старые слои дерьма, как неустрашимый викинг.

– Это расслабляет, – сказала она сухо.

– Всё будет хорошо, даже лучше, чем вы можете представить, но сперва вы должны выполнить работу, трудную работу. Это может занять время, но вы пройдёте через это, и человек, которым вы станете, будет невыразимо благодарен человеку, которым вы являетесь сейчас, за то, что он прошёл через это.

– И никак нельзя пропустить эту часть?

– Именно об этом мы и говорим. Мир полон людей и институтов, которые ответят "да" на этот самый вопрос. Можно попытаться отстраниться от этого, запрыгнув во что-нибудь другое.

– Не знаю, смогу ли я действительно пройти через это ради благодарности какой-то будущей меня.

– Тогда сделайте это ради детей. До настоящего момента это вами двигало. Похоже, вы не хотите видеть их, попавшими в западню, из которой вы сами только что выбрались. Покажите пример. Чего бы это ни стоило.

– У меня есть выбор?

– Не думаю.

– Я тоже, – сказала она, положила пустую бутылку на бок, как убитого солдата, встала и зашла в дом.

Утопия.

В контакте с потоком космического сознания все известные доселе религии растворятся. Наступит революция человеческой души. Абсолютно господствовать над народами будет Религия, которая не будет зависеть от традиции. В неё не будут верить или не верить. Она не будет частью жизни, занимая лишь отдельные часы, периоды времени от случая к случаю. Её не будет ни в священных книгах, ни в устах священников. Она не будет обитать в церквах, в сходах, обрядах, праздниках; в молитвах, гимнах или речах. Она не будет зависеть от особых откровений, от речей богов, которые спустятся, чтобы учить людей, ни от каких-либо библий. Она не будет нести миссию спасти людей от их грехов, или помочь им войти в рай. Она не будет учить ни будущему бессмертию, ни грядущему великолепию, ибо бессмертие и всё великолепие уже есть здесь и сейчас. Очевидность бессмертия будет жить в каждом сердце, как взор живёт в очах. Сомнения в Боге и в вечной жизни будут также невозможны, как теперь невозможны сомнения в существовании – очевидность и того и другого будет одинаковой. Религия будет править каждой минутой каждого дня в жизни. Церкви, священники, церемонии, вероучения, молитвы, все агнеты, все посредники между индивидуальным человеком и Богом будут навсегда заменены прямой и ясной связью. Грех перестанет существовать, как и стремление к спасению. Человек не будет беспокоиться о смерти, о царстве божием, или о том, что будет во время и после прекращения жизни этого тела. Каждая душа будет чувствовать и знать своё бессмертие, и что вся вселенная со всеми её богами, со всей красотой создана для неё и принадлежит ей навечно. Мир, населённый мужчинами и женщинами, обладающими космическим сознанием, будет также далёк от сегодняшнего мира, как мир нынешний от того, каков он был до появления самосознания.

– Отрывок из "Космического сознания", Ричард Морис Бёкк, доктор медицины. –

9. Дистопия*

---------

*Место, где всё плохо, противоположность утопии

---------

– Начинаешь ли ты понимать теперь, какой мир мы создаём? Это точная противоположность тех идиотских гедонистических утопий, воображаемых старыми реформаторами. Мир страха, вероломства, мучений, мир попранных и попирающих, мир, который по мере усовершенствования будет становиться не менее, но более безжалостным. Прогресс в нашем мире будет движением ко всё большей боли. Старые цивилизации заявляли о том, что они основаны на любви и справедливости. Наша основана на ненависти. В нашем мире не будет иных эмоций, кроме страха, гнева, торжества и самоуничижения. Всё остальное мы уничтожим – всё… Не будет другой преданности, кроме преданности партии. Не будет другой любви, кроме любви Большого Брата. Не будет другого смеха, кроме смеха торжества над поверженным врагом. Не будет ни искусства, ни литературы, ни науки. Когда мы всемогущи, нам больше не нужна наука. Не будет разницы между красотой и уродством. Не будет ни стремления к познанию, ни наслаждения процессом жизни. Все конкурирующие удовольствия будут уничтожены. Но всегда – не забывай об этом, Уинстон – всегда будет опьянение властью, постоянно увеличиваясь и становясь всё более утончённой. Всегда, в каждый момент, будет волнение от победы, чувство подавления беспомощного врага. Если ты хочешь образ будущего, представь ботинок, наступающий на человеческое лицо – навсегда.

– О'Брайен Уинстону Смиту. Отрывок из "1984" Джорджа Оруэлла. –

10. Миопия*.

-------

*Близорукость

-------

Храбрыми, невозмутимыми, насмехающимися и яростными – такими нас хочет видеть Мудрость. Мудрость это женщина, а женщины любят только воинов.

– Фридрих Ницше –

Я и доктор Ким вошли в здание конной арены, опоздав на несколько минут. Мы тихонько сели на скамейку у самого края. Тридцать или сорок человек сидели на большой откидной алюминиевой трибуне, и женщина, как я понял, Брэтт, стояла перед ними внизу на песке. На ней были джинсы и джинсовая рубашка. Это была сильная, но не коренастая, женщина с волосами коричневато-рыжего цвета, около сорока лет, по-походному и чисто одетая. В тот момент у неё был такой вид, словно её терпение подвергалось проверке. Моложавый человек лет шестидесяти объяснял, что его духовный ментор, шри такой-то, наказывал ему, что долг каждого чувствующего существа нежно любить землю и работать для духовного освобождения всех чувствующих существ.

– Сострадание к человечеству это смысл нашего существования, – говорил он. – Только таким образом наше время на земле имеет значение и цель. Как могу я, к примеру, сконцентрироваться на собственном духовном освобождении, когда так много людей ещё живут во тьме?

Этот человек источал елейную искренность, и я было засомневался, туда ли я попал. Звали его, как он доложил, Стэнли. Рассказав о том, что он духовный искатель уже долгое время, сорок с чем-то лет, он отчеканил длинный список имён довольно известных духовных учителей и авторов – американских, английских и индийских – и сослался на них как на своих возлюбленных гуру.

– Большая часть мира гниёт от нищеты, насилия и болезней, – продолжал он. – Люди везде живут в безнадёжности и отчаянии. Они не знают, что есть лучший путь, что изобилие, сияющее благополучие и необычайная радость являются их естественным правом от самого рождения. Они не знают, что они не человеческие существа, получающие духовный опыт, но духовные существа, получающие человеческий опыт. Мой гуру учит, что обязанность тех, кто имеет глаза, чтобы видеть, прийти на помощь менее удачливым, так как духовное восхождение человеческой расы должно включать всех – мы не можем исключить никого. Мы хранители наших братьев, мы сторожа этой райской планеты. Как чувствующие существа мы обязаны нести послание любви и сострадания нашим товарищам. Пока все живые существа не обретут способность видеть духовными глазами…

– Если вы ещё раз скажете слово "духовный", – сказала Брэтт сильным, но тихим голосом, – я высеку вас розгами.

О, слава богу, я попал куда надо.

Прерванный на полуслове угрозой Брэтт, Стэнли снисходительно улыбнулся, однако продолжил.

– Да, конечно. Я наслышан о вашем крутом любовном подходе, – сказал он с лёгким осуждением, – но если вы хотите стоять не перед кучкой студентов, а снискать уважение всего духовного сообщества, вам придётся принять более сострадательный тон и расширить свой духовный кругозор, чтобы охватить не только крайних радикалов, но всех ваших друзей и товарищей. Мы все на одной стороне, знаете. – Он улыбнулся и хлопком соединил ладони вместе. – Мы все вместе в этом деле.

Стэнли явно очень умный парень, но я никогда не встречал, чтобы интеллект типа "чем больше, тем лучше" применялся в таком отношении. Потом он стал вроде бы задавать вопрос, но это больше походило на лекцию. Он начал с сознания, что почти расстроило меня, поскольку есть только одно, что можно знать о сознании, и говорить об этом довольно много означает не знать этого. Потом что-то о переживании, случившимся с ним в медитации, во время которого, если я понял правильно, он растворился в своей мантре, затем последовало божественное откровение, и затем его мантра и сердце стали едины и очистились таким образом, что это имело каким-то образом атрибуты верховного гуру, от которого, доложил он нам, нисходят все остальные гуру, и чьей милостью он смог увидеть за пределы формы в суть, которая, в свою очередь, есть любовь, которая, в свою очередь, есть Бог, который, в свою очередь, есть верховный гуру, который, в свою очередь, есть Я, и таким образом он пришёл к истинному пониманию, что знание Брахмана есть единственное реальное знание, и это переживание оставалось в его сердце в первичной, неразбавленной форме почти две недели. Возможно, я не всё передал в точности верно. Стэн закончил всё это вопросом, который имел какое-то отношение к поиску счастья, и его слиянию с человеческим поиском освобождения.

– Окей, Стэнли, – сказала Брэтт, – давайте-ка, садитесь на место.

– Мой учитель настаивает на открытом диалоге, – сказал Стэн, не садясь. – Он говорит, что единственная плохая идея это та, которую мы не выражаем. В мире, полном насилия и раздора, было бы настоящей пародией, если бы те люди, какими мы стали для духовного руководства, были неспособны иметь дело со свободным потоком идей и возвыситься над мелочными тиранами злости и зависти.

– Да, – сказала Брэтт, – пародия была бы что надо. – Она обернулась к группе. – Теперь, для тех из вас, кто ещё не знает – здесь не сообщество для прений, и уж конечно не грёбаная демократия. Я стою здесь не для того, чтобы заслужить ваше одобрение или втюхать вам дерьма с собственной торговой маркой. Мы здесь не медитируем и не поём песнопения, не сливаемся с нашими мантрами и не пытаемся очистить ум или душу, или стать счастливыми, или заработать свою вечную награду, и уж конечно мы не собираемся спасать мир или наших товарищей. Всё, что мы здесь делаем, и только это – пытаемся выяснить, что чёрт возьми происходит. Вот и всё. Если вы не находите это полезным времяпрепровождением, или если вы думаете, что уже всё знаете, тогда проваливайте и возвращайтесь, когда вас не нужно будет тащить с пинками и окриками каждый дюйм дороги.

Она повернулась к Стэну.

– Стэн, надо отдать вам должное – я знакома со всеми идиотскими нью-эйждевскими книжными клише, но я никогда прежде не слышала их вот так в одной куче. Вот что вам нужно сделать: поставить себе хорошенькую черепную клизму и вымыть эти сорок лет дерьма из своей головы. Вы как маленький мальчик, который говорит о пиратах и динозаврах, будто знает их всех лично, только вы слишком стары, чтобы быть маленьким мальчиком, и поэтому на вас тяжело смотреть. Я не знаю, чем вы занимались с шестидесятых годов, но это не имеет ни малейшего отношения к пробуждению. Наверное, что-то совсем другое. Я много наслышалась глупостей в своё время, и многое звучало как та слякоть, которую вы сейчас изрыгали, но послушайте, я говорю вам это по доброму: то, о чём вы говорите, ничего не стоит. Ваши сорок лет пропали даром. Всё это ничего не значит, ни к чему не ведёт. Вас обманули, вы обманываете, и вы сами – ложь.

Я определённо там, где надо.

Стэнли начал было что-то отвечать, но она подняла руку, чтобы прервать его, и обратилась к женщине возле него.

– Зачем вы привели его, Молли? Он что, вас совсем достал?

Молли, привлекательная женщина лет пятидесяти с небольшим, не ответила. Брэтт подошла к ней и строго посмотрела на неё.

– О, я знаю, – сказала Брэтт со смехом, – всё понятно. У вас начались отношения, верно? Подумали, что вы оба духовные люди, так что получится неплохая пара. Но потом стало невозможно выдерживать его возомнивший ум с его карьерой ученичества и строем возлюбленных гуру, поэтому вы привели его сюда, чтобы я потолковала с ним, не так ли, маленькая трусиха?

Она сказала это так нежно и любяще, и ни Молли, ни кто-либо другой не обиделся. Вообще, несмотря на некую неподвижность и стеклянные глаза тех, к кому она обращалась, никто, похоже, сильно не обижался на шероховатую манеру Брэтт.

Мне она и правда начинала нравиться. Прямой разговор на чистом английском. Я никогда не встречал никого подобного ей, и находил её успокаивающей. Как если думаешь, что ты единственный в чём-то, и вот, есть ещё один, и это делает мир другим – слегка менее чужим. Не то, что вы связаны, но, в общем, могли бы.

Брэтт отошла на несколько шагов, чтобы обратиться ко всей группе.

– Когда у вас появляется вопрос такого рода, когда подобная чепуха бултыхается в вашей голове, вашей единственной задачей должно быть вылезти из того места, где такой вопрос кажется имеющим смысл. Уверяю вас, вам не придётся лезть долго – лишь один маленький шажок вверх. Всё это разглагольствование о переживании, сознании, человечестве, счастье и гуру это чистой воды отрицание и здесь ему не место. Если вам это нравится, вы не туда попали. Мы здесь не для того, чтобы потворствовать подобным детским фантазиям. Слушайте все внимательно, потому что это в точности тот тип удобрения, который они вам там продают. Этот джентльмен, Стэнли, является живым примером духовной близорукости. Представьте его сидящим в позе лотоса, пальцы сложены в знаке ОК, глаза закрыты, улыбка как у блаженного кролика, а за ним такой здоровенный самосвал вываливает на него огромную кучу дымящегося навоза. Вы слушаете? А за рулём самосвала, показывая из окна большой знак окей и улыбаясь, как они это делают, его возлюбленный гуру. Как вам это для нью-эйдж постера?

Я следил за Стэнли, на случай если его нужно будет утихомирить. Губы его были плотно сжаты, но он был сдержан.

– Я позволила Стэнли поболтать немного сегодня, потому что он является превосходным примером того, кто несмотря на хорошее сердце и мощный ум, умудрился оставаться в кромешной тьме в течении сорока лет поиска света. И вам всем очень важно посмотреть на это и попытаться понять, потому что Стэнли это не исключение – это правило. Где-либо ещё на этого парня смотрели бы так, как будто он сам практически гуру.

Она повернулась к Стэну.

– Уже написали книгу, Стэнли?

Он смотрел на неё с полуулыбкой, как будто снисходительно.

– Я случайно работаю над книгой о моих годах с…

– Конечно, написали. Благослови вас Бог.

Она снова повернулась к группе.

– Мы видим в Стэнли абсолютное отрицание, можно сказать изощрённое увиливание. Нет ответа на тот типа вопрос, который Стэнли сейчас попытался задать – вопрос даже не имеет смысла, хотя кажется, будто имеет. В этом всё дело. Вот почему это увиливание. Все знают, что такое увиливание?

Если кто-то и не знал, он не встал и не возвестил об этом.

– Стэнли, я не знаю, чёрт побери, что вам сказать. Если бы я могла найти вас сорок лет назад, я знала бы, что сказать. Я начала бы с того, что дала бы вам по носу, чтобы привлечь внимание, а потом сказала бы то, что я говорю этим людям раз в месяц. Перестаньте тупить. Нет закона, который заставляет вас тупить, вы делаете это добровольно, и я бы посоветовала вам бросить это, иначе через сорок лет ваш второй подбородок скажет вам, что уже слишком поздно, что у вас был шанс, но вы его просрали, а это я вам говорю сейчас. В Китае есть пословица: Лучше всего перестать тупить было сорок лет назад, а ещё лучше перестать это делать сейчас. Может, завтра вам на голову упадёт рояль и выбьет всё это дерьмо из вашей головы, но мне кажется, вам вряд ли так повезёт.

Он начал говорить, но она перебила его.

– Не надо выяснять со мной отношения, Стэнли. Ваше чувство собственной важности и ваши миссионерские идеалы позволяют вам чувствовать себя кем-то особенным, делающим что-то священное, но всё это ложь – вы просто испуганный мальчуган, прячущийся от своей собственной жизни. Я чувствую это, как если бы вы окунулись в дешёвый парфюм. Вы боитесь открыть глаза, и выдумываете мир, где вы становитесь Иисусом, спасающим прокажённых и нищих, а они все целуют вашу задницу, за то, что вы такой славный чувак. В раю заиграл бы оркестр, завидя вас за километр.

Она вновь повернулась к группе.

– А вы все не принимайте это слишком серьёзно. Так поступают все, включая ваших любимых менторов и гуру, и самое безумное в это не видеть, насколько это всё безумно. Пять минут перерыв.

Стэн и Молли оживлённо покинули помещение. Брэтт подошла и села рядом со мной. Я уставился на неё.

– Что? – спросила она.

– По-моему, я влюблён, – ответил я.

– Значит, у вас хороший вкус, – сказала она.

Она протянула руку, и я пожал её.

– Откуда вы? – спросил я. – Из Техаса?

– Отовсюду. Дочь полка.

– А что за акцент?

– Абсолютная чушь. Это просто персонаж, нисходящий на меня, чтобы я могла говорить с людьми, не вводя их в ещё большее заблуждение, чем уже есть. Я тихая и никогда не ругаюсь. – Она улыбнулась. – Я скромная.

– Это было целое представление.

– Просто прочищала горло. Если не следить за ними, они начнут приводить своих ньюэйджевских приятелей и всё превратится в вечеринку с объятиями и свечами, все будут петь Кумбайю и спасать мир. Они приносят мне своих детей-уродцев, как будто я должна с ними нянчиться и ласкать их.

– Детей-уродцев?

– Свои верования. Все верования похожи на детей-уродцев, вы так не думаете? Каждый думает, что его вера самая красивая в мире, но все они выглядят и пахнут для меня одинаково. Я считаю, наша работа говорить им, что их дети уродливы, и чтобы они повыкидывали их в реку. Вы когда-нибудь понимали буддизм?

– Нет, мэм.

– Я тоже. Просто куча дешёвых духόв, вот что я могу сказать. Должно быть, я не права, но я знаю, что права.

– Впечатляющий стиль обучения.

– Отчасти благодаря вам. Пока я не прочла вашу книгу, я намного менее ясно выражалась. Я знала то, что знала, но не могла найти слов. Док дал мне вашу книгу, и так я узнала, как говорить об этом. У вас лучше получается с мужчинами или с женщинами?

– Примерно поровну, я думаю, но женщины более экспрессивны. Мужчины доходят до точки, где они должны идти сами, и исчезают на год или два. А у вас?

– У меня полный ноль, – сказала она, – но за несколькими я наблюдаю. Испытываете приятные чувства, когда кто-нибудь делает это?

Я на мгновенье задумался.

– В общем, нет.

Она засмеялась и закивала головой.

– Прескверная штука, не правда ли? – сказала она.

Это была моя первая встреча с Брэтт.

Биг Мак атакует.

Я лучше буду пеплом, чем пылью! Лучше пусть моя искра сгорит в сверкающем пламени, чем потухнет в сухой гнилушке. Я лучше буду великолепным метеором, каждый атом которого изумительно сияет, чем сонной и вечной планетой. Человеку пристало жить, а не существовать. Я не стану терять свои дни в попытках продлить их. Я буду использовать отпущенное мне время.

– Джек Лондон –

Через несколько недель жизни в поместье с Лизой и Мэгги, у каждого из нас установился свой привычный будничный распорядок, и, пересекаясь один или два раза в день, мы имели при этом достаточно личного пространства и времени. Они выходили к бассейну каждое утро около одиннадцати, чтобы искупаться, выпить лимонада и полчаса поваляться в шезлонге под солнцем. Мне было приятно, что они были рядом, и это не мешало моей работе.

Поздний завтрак – мой главный приём пищи, и каждый день я делаю одно и то же: выкладываю всё, что нахожу в холодильнике, начиная с того, что купил в магазинах этим утром, когда ходил в город с Майей. Я выкидываю всё, что кажется слишком старым или непопулярным, а всё остальное кладу на кухонную стойку. Лето двигалось вперёд, и всё больше людей приходило и уходило в течение дня, они приносили свои продукты, купленные в магазинах перед приходом, так что предприятие становилось всё больше похожим на некую коммуну. Хорошо, когда еда не доставляет слишком много хлопот – без разногласий, без готовки и потом легко убираться. Также хорошо быть довольно сносным хозяином, не слишком при этом утруждаясь. Я делаю несколько походов к этому буфету в течение дня, и перекусываю лепёшками с рыбой или чем-нибудь лёгким во время ночной прогулки с Майей и визита к Фрэнку, и это удовлетворяет моим запросам едока и обязанностям хозяина.

Обычно я каждый день покупаю несколько наименований чего-нибудь новенького, или того, что закончилось. Лиза освоилась с этим с самого начала и сама стала пополнять наши запасы. Легко понять, что популярно, а что нет, но также неплохо сохранять интерес, принося новые продукты, наблюдая, как к ним отнесутся. Непопулярные продукты естественным образом перемещаются к задней стенке холодильника или ящиков и выбрасываются примерно раз в неделю. В общем, это большая часть дневной рутины возле бассейна, где я работал, и куда другие люди приходили поговорить, или помочь, или просто искупаться, поесть и позагорать.

Спустя пару недель такого удобного ритуала Лиза придвинула стул к моему столу, где она обычно сидела во время ежедневного недолгого разговора. Сегодня у неё была необычная просьба.

– Мэгги хочет спросить, может ли она взять у вас интервью, как Джулия в первой книге?

Я оторвался от работы и изучающее посмотрел на Лизу, оценивая, правильно ли я её понял.

– Мэгги читала мою книгу? – спросил я.

– Она прочла обе ваши книги. И не один раз. У неё в ноутбуке есть электронные версии, так что она прочитала и дополнительные материалы. Она говорит, вы ненавидите йодль, любите смерть, и думаете, что вселенная это большой игривый щенок. Это правда?

– Ээ, про щенка, да, – ответил я и посмотрел на неё поверх своих очков для чтения. – Прямо сейчас это не очень хорошая идея.

– Она прочитала ваши книги, так как, – она поколебалась и продолжила, – подслушала ссору между её отцом и мной, и ей пришло в голову, что вы виноваты.

– В чём?

– В, ээ, развале нашего дома и нашей семьи, я полагаю.

– Понятно, – сказал я, но на самом деле понятно мне не было.

– Должен сказать, – сказал я ей, – и поверьте, мне очень не хочется это говорить, что вообще-то я не могу принимать участия в, ээ, человеческих делах. Извините, я знаю, как глупо это звучит, но так обстоят дела. Если вы предполагаете, что ваша дочь может извлечь пользу, проведя время со мной как часть процесса её исцеления, или это поможет ей найти правильный путь, то вы ошибаетесь. Никто не получит от меня пользы таким образом.

– Нет, я так не предполагаю…

– У меня нет контекста, или даже воспоминаний о контексте, в котором можно вести какой-либо светский разговор, кроме самого простейшего. Я даже многих слов не помню, или почему одно может быть лучше чем другое. Я могу быть совсем неправильным…

– Я признательна вам за…

– Не думаю, что вы можете быть признательны крушению поезда…

– Я не это хотела…

– Я совершенно бесполезен в отношении…

– Джед!

– А, да?

– Вы можете меня не перебивать?

– Мм, – я задумался, – да?

– А что, если она не будет касаться личных вопросов? Она будет оставаться имперсональной, непредвзятой?

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: