Извлечения из протоколов допросов, занесенных в книги записей святой инквизиции города Фуа. Допросы проводились епископом Берюлем де Нуа в Сабарти, Тарль, в сентябре 1290 года.

Аннотация

Захватывающий исторический триллер. Секретные службы Ватикана заинтересовались исчезновением тринадцатого прихода в невероятно бедной захолустной епархии Драгуан, что в графстве Тулузском. Что сталось с ее жителями? Откуда в местной реке взялись части человеческих тел?

Ромен Сарду
«Прости грехи наши»

Посвящается моей супруге

Пролог

Извлечения из протоколов допросов, занесенных в книги записей святой инквизиции города Фуа. Допросы проводились епископом Берюлем де Нуа в Сабарти, Тарль, в сентябре 1290 года.

Мы, Авейрон Кантен и Сидуан Мельес, соответственно викарий^[1] епископа де Нуа и протоколист при синодальном дворе Сабарте, в канун праздника Рождества Девы Марии, на второй год правления Филиппа, короля Франции, подтверждаем правдивость и достоверность протокола проведенного под присягой допроса Кретьеннотты Пакен, дочери Бреана Пакена, и Гийемины Го, крестницы отца Ансельма, священника деревни Домин.

Данные записи, сделанные по повелению его преосвященства де Нуа, содержат описание обстоятельств убийств, совершенных в епархии Драгуан, и открывают судебную процедуру всестороннего расследования данного дела с одобрения собрания представителей в Пасье. Было издано распоряжение, на основании которого все свидетели по данному делу должны предстать перед соответствующими церковными органами и дать показания. Собранием представителей судебной и административной власти его преосвященству де Нуа были даны полномочия главного и единственного судьи, и именно по его повелению будут записываться признания и покаяния.

Данный документ составлен и заверен в Тарле, в епископском дворце, в присутствии двух заседателей и епископа, являющегося инквизитором. Он записан на велене^[2] протоколистом Сидуаном Мельесом в день и год, указанные выше.

…Протоколист, согласно установившейся практике, расположился слева от епископа. Возле него стоял небольшой деревянный письменный прибор. Заседание этого дня, 7 сентября 1290 года, еще не началось. Инквизитор уже сидел под большим зеленым крестом, а викарий Кантен, надев черные брыжи и облачение доминиканца,^[3] стоял у входной двери. Протоколист Мельес был уже давно готов к заседанию. Он занял свое место возле письменного прибора еще рано утром. Пергаментные листки для записей он аккуратно разложил на столе и придавил их кусочками свинца. Протоколист предусмотрительно заточил пять перьев казарки, поставил на стол полный до краев рожок с чернилами, а также запасся изготовленным из кожи скребком для подчистки записей и миской со свежей водой, чтобы по мере необходимости окунать в нее затекшие пальцы, – писарь явно готовился к долгому рабочему дню. Инквизиторы из Пасье поручали ему ведение протоколов только самых щекотливых или конфиденциальных дел. Мельес как протоколист пользовался хорошей репутацией: он успевал записывать со скоростью обычной человеческой речи и мог искусно изложить на одном листе выводы по нескольким дням допросов. А еще он на слух безукоризненно переводил на латинский язык показания изъяснявшихся на окситанском и провансальском наречиях свидетелей, проживающих в этом регионе – на юге Франции. Такое умелое ведение протоколов, так высоко ценившееся трибуналами Церкви, позволяло судьям королевства не упускать ни малейшей детали показаний. Мельес, восхваляемый всеми писарями того времени, вел протоколы в живом, легко воспринимаемом стиле, без помарок и зачеркиваний. И сегодняшнее закрытое заседание (на него не допустили не только зрителей, но и судебных приставов) просто не могло обойтись без этого толстенького человека с незаурядными способностями, у которого кожа на лице была так натянута, словно плоть распирало изнутри, постоянно одетого в запачканный чернилами монашеский плащ.

Трибунал инквизиции проходил в крытой галерее архиепископства Тарль, представлявшей собой огромный зал с тремя большими дверями. Это помещение было примерно шестьдесят футов в ширину и двадцать першей^[4] в длину. Очень высокий потолок был сводчатым, он уже почернел от сырости и от времени. Свет попадал в помещение через синеватые витражи. Подмостки зала были пусты, и, когда по ним кто-нибудь проходил, шаги отдавались эхом от абсолютно ровной поверхности пола до самых дальних уголков помещения.

Отец-инквизитор де Нуа, сидя на стуле с двумя грифонами по бокам, проявлял не больше волнения, чем почерневшие от времени стены. Де Нуа был таким худым, а его стул – таким узким, что они, казалось, образовывали единое целое, и в этом едином целом чувствовалось что-то невозмутимое и холодное, словно это был не живой человек, сидящий на стуле, а мраморное изваяние. Берюль де Нуа славился тем, что мог добиться истины у самых изворотливых прихожан (так сказать, вывести на чистую воду). Он был одет в шелковый подрясник цвета бордо – такой обычно носят священники на юге Франции.

Викарий и протоколист спокойно ждали, когда инквизитор начнет заседание. В зале стояла полная тишина, и лишь откуда-то издалека еле слышно доносились звуки обращенной к Богородице утренней молитвы монахов аббатства. Щепетильный в религиозных вопросах, Нуа подождал, пока не утихнут последние звуки распеваемого церковным хором гимна, и лишь затем открыл судебное заседание.

Викарий Кантен тут же распахнул дверь, за которой стояли в ожидании иподиакон и две девушки. Девушки испуганно прижимались друг к другу, бросая взгляды по сторонам. Их руки дрожали, и было видно, что они от страха еле стоят на ногах. Обе были одеты в длинные латаные-перелатаные блио,^[5] кое-как сшитые из кусков материи разных размеров. На их обуви виднелись следы грязи. Эти две крестьянки были первыми свидетелями по делу, связанному с событиями в Драгуане. Епископ приказал подвести их к нему. Мельес немедленно принялся писать.

Заседание началось сразу после утренней молитвы в зале святого Анастаса архиепископства Тарль. Две девушки, Пакен и Го, были подведены к его преосвященству де Нуа иподиаконом Амневилем. Сам иподиакон не участвовал в допросе. Он усадил девушек напротив его преосвященства. Обе девушки осенили себя крестным знамением, прежде чем сказали, что готовы к допросу. Его преосвященство де Нуа, тем не менее, потребовал от них также произнести молитву «Отче наш». Девушки-свидетельницы охотно это сделали…

…Тем самым эти две девушки показали, что они – хорошие христианки. Епископ де Нуа прекрасно разбирался во всех нюансах церковного судопроизводства и знал, что стоит ему при допросе допустить какую-нибудь, пусть даже малейшую, двусмысленность, его могут лишить инвеституры.^[6] Он опасался, как бы данное судопроизводство не сочли новым расследованием по делу катаров,^[7] которое не входило в его компетенцию. Постулаты этой ереси были хорошо известны: епископ знал, что катары отказывались прочесть вслух «Отче наш» или «Символ веры», не желая навлечь на себя гнева своей общины и тех неземных сил, в которые они верили. Для катара человеческое тело было слишком нечистым, чтобы человеку позволялось произнести вслух имя Господа или же обращенную к нему молитву. Рот человека не мог служить и для поглощения земной пищи (той самой пищи, которая затем извергалась из нечистого тела самым гнусным образом), и для провозглашения хвалы Господу. Катары произносили имя Господа только мысленно. Заставив первых двоих свидетелей прочитать вслух «Отче наш», де Нуа тем самым подчеркнул обособленность данного дела: оно не имело никакого отношения ни к альбигойцам, ни к членам секты вальденсов,^[8] ни к всевозможным братствам, ни к болгарским богомилам.^[9] Это было отдельное дело, хотя и весьма значительное для истории.

Епископ де Нуа: «Девушки Пакен и Го, я выслушаю вас сегодня от имени и по поручению святой инквизиции. Вам предстоит вновь подробно описать то, что вы видели возле деревни Домин в самом начале истории, получившей название „Мегиддо“. Сообщите синодальному протоколисту ваши имена, род занятий, возраст и пол, а также сведения о родственниках, имеющихся у вас на момент рассматриваемых событий».

Епископ подал знак Кретьеннотте Пакен – младшей из девушек. У нее были большие светлые глаза, золотистые волосы и молочно-белая, как у ребенка, кожа. Ее ангельское личико явно контрастировало с мрачной обстановкой происходящего в этом помещении трибунала веры.

Кретьеннотта Пакен: «Меня зовут Кретьеннотта Пакен. Я – младшая дочь сапожника Бреана Пакена, работаю помощницей ткачихи у Брюна Алибера. С прошлого праздника Всех Святых^[10] обручена с Гаэтаном Гобером, носильщиком. Мне четырнадцать лет, и я еще девственница. События, о которых вы меня расспрашиваете, произошли на десятый год правления короля Филиппа – в год пожара. Мне было тогда семь лет».

Гийемина Го: «Меня зовут Гийемина Го. Я – дочь Эверара Барбе, некогда жившего в Тарасконе, и жена литейщика Симеона Го. У меня трое детей, и я никогда не знала, сколько мне лет. Говорят, что во время тех событий мне было лет десять-двенадцать».

Жена литейщика была явно более разбитной девицей, чем ее подружка. Видимо, она больше повидала на своем веку. Тем не менее обе девушки чувствовали себя очень скованно. Они словно прилипли к маленьким плетеным стульям, на которых сидели.

Епископ де Нуа: «А сейчас повторите то, о чем в течение уже семи лет широко известно в епархии Драгуан и должно быть сегодня рассмотрено данным трибуналом. Расскажите то, о чем вы мне поведали на исповеди, и не берите при этом на себя грех перед Господом Богом: не лжесвидетельствуйте».

Берюль де Нуа был опытным инквизитором. Он не допрашивал свидетелей под присягой, а лишь напоминал им о клятве, которую они давали раньше, пусть даже и очень давно. Эта маленькая профессиональная уловка не раз позволяла ему выносить совершенно неожиданные приговоры, основываясь на якобы данных свидетелями клятвах. Де Нуа был из той категории дознавателей, которые могли выявить еретика даже в самом богопослушном человеке. Он никогда не прибегал к пыткам: уже самого его присутствия было достаточно для того, чтобы подавить волю допрашиваемых и заставить их признаться даже в том, чего они не совершали.

Кретьеннотта Пакен: «Наши злоключения начались вскоре после молебна об урожае^[11] святому Марку, в то время, когда на молодых вязах уже полностью распустились листья».

Гийемина Го: «Мы играли вдвоем на берегу речки Монтею. Мы играли там втайне от наших родителей, потому что они не разрешали нам подходить к тому месту реки, где находилось нерестилище».

Кретьеннотта Пакен: «Затем мы увидели что-то перед маленькой деревянной плотиной, построенной предками Симона Клерга. Мы в тот момент бросали камни в рыб, приплывших метать икру…»

Гийемина Го: «И тут этот предмет появился в воде. Это произошло вскоре после того, как мы пришли туда».

Сидуан Мельес ничего не знал о том, с чего начались события, заставившие всех заговорить о епархии Драгуан. Ему было известно об охватившем людей смятении, об ужасном конце этой истории, о слухах, связанных с найденными человеческими останками. Оказалось, что вся эта история началась с того, что две крестьянские девочки играли на берегу реки.

Кретьеннотта Пакен: «Этот предмет издали был похож на тушку какого-то мертвого животного, плывущую по реке. Он крутился в водоворотах, уходил на глубину, затем появлялся снова и с плеском качался на волнах. Когда он уперся в доски плотины Клерга, мы подошли поближе».

Гийемина Го: «Вблизи этот предмет уже не был похож ни на тушку мертвой ласки, ни на мертвую рыбу».

Кретьеннотта Пакен: «Это был продолговатый предмет серого цвета, почерневший в некоторых местах».

Девушки какое-то время подавленно молчали, вспомнив эту жуткую картину. Затем старшая из них снова заговорила, и ее голос звучал отрешенно:

Гийемина Го: «Это была человеческая рука, ваше преосвященство. Отрубленная человеческая рука».

Кретьеннотта в подтверждение слов подруги кивнула головой. Гийемина стала объяснять, почему рука оказалась на поверхности воды: к ней был привязан бечевкой надутый воздухом мочевой пузырь ягненка, именно поэтому рука и оставалась на плаву. Натолкнувшись на плотину, пузырь обмяк, и воздух из него наполовину вышел. По-видимому, он болтался на волнах уже несколько дней…

Епископ-инквизитор посмотрел на протоколиста и, убедившись, что тот все прилежно записывает, подал знак викарию Кантену. Тот с самого начала допроса стоял в ожидании указаний, прислонившись к стене возле большого деревянного ящика. Открыв по знаку епископа этот таинственный ящик, викарий достал из него продолговатый, тщательно завязанный мешочек из тика и затем развязал его на глазах у девушек.

Даже видавший виды Мельес внезапно побледнел. Епископ не потрудился хоть как-то морально подготовить девушек, прежде чем перед их взором предстала вышеописанная отрубленная человеческая рука, все это время хранившаяся здесь, в Пасье. Плоть на ней иссохла и посерела, и теперь максимальная толщина руки была не более трех дюймов. С одного конца рука была обрублена в районе запястья, а с другого – в средней части плечевой кости, где она, по-видимому, была отсечена одним ударом. Требовались недюжинная сила и свирепость, чтобы суметь так разрубить кость в этом месте. Девушки-свидетельницы, ошеломленные увиденным, тем не менее, подтвердили, что это именно тот «предмет».

Викарий снова упаковал вещественное доказательство, похоже ничуть не обеспокоенный тем, что имеет дело с человеческими останками. Епископ продолжил допрос.

Пакен и Го сообщили, что поначалу ничего не сказали своим родителям о находке. Обе девочки, вернувшись к себе домой, старались казаться абсолютно спокойными.

На следующий день эти девочки снова пришли в то место. Полусгнившая рука все еще виднелась у опорных столбов плотины. Девочки решили вытащить ее из воды, однако в этот момент появился еще один предмет, принесенный течением реки. Он также уперся в доски плотины и остановился.

Девочки немедленно убежали прочь, потому что этим предметом оказалась еще одна человеческая рука, ужасно истерзанная, державшаяся на поверхности воды благодаря привязанным к ней надутым внутренностям какого-то животного.

Вернувшись в деревню, девочки никому ничего не сказали, пораженные увиденным… Они были уверены, что рано или поздно кто-нибудь все равно заметит эти части человеческого тела, и надеялись, что с этим разберутся без них.

Девочки продолжали молчать об увиденном, несмотря на то что их мучили угрызения совести, страх и кошмары. Маленькая Пакен даже сильно захворала: ее лоб покрылся коричневыми пятнами, а еще ей чудились молоденькие феи, укутанные в голубые покрывала. Деревенский знахарь заявил, что у девочки – «огонь святого Антуана», то есть внезапно возникающая болезнь, насылаемая этим святым с небес и излечиваемая только одному ему известным способом. А еще девочка надолго потеряла дар речи.

В течение последующих трех дней, несмотря на опасность, которой она подвергалась, и на начавшиеся летние грозы, Гийемина Го в одиночку ходила к тому месту на берегу Монтею.

За это время появились еще три человеческих руки, поменьше размером, а также две ноги и два порубленных туловища.

Мельес во всех деталях записал показания Гийемины Го. Девушка хорошо помнила увиденные ею тогда человеческие останки: какого они были цвета, какой формы, насколько сгнила и набухла от воздействия воды плоть…

Епископ де Нуа: «А что заставило вас все-таки рассказать в деревне о том, что вы увидели?»

Гийемина Го: «Дождь, ваше преосвященство. Из-за дождя уровень воды в реке начал подниматься, поэтому вскоре вода перенесла бы части человеческих тел через плотину и они поплыли бы вниз по течению, и тогда никто не узнал бы о них. В тот момент о них знали только мы двое. Надо было обязательно сообщить об этой чертовщине моим родителям, иначе неизвестно, чем бы это все закончилось…»

Затем девушки рассказали, какой ужас вызвали предметы, приплывшие по реке, у жителей деревни Домин. Судья де Нуа внимательно слушал показания свидетельниц в течение двух часов. Пакен и Го очень подробно изложили события тех тревожных дней.

Затем иподиакон завел в зал отцов Мео и Абеля – монахов, совершавших богослужения в епархии Драгуан. Их позвали сюда для того, чтобы они подтвердили либо опровергли показания девушек, поскольку, согласно существующим у инквизиции правилам, для установления тех или иных фактов нужно было получить не менее двух независимых друг от друга и совпадающих по содержанию показаний.

Монахи, предпочитая переусердствовать в религиозных вопросах, нежели недоусердствовать, помолились вслух Богородице, прочтя молитву «Аве Мария», и подчеркнули свою неуклонную приверженность апостольской Римско-католической церкви. Затем они дали показания относительно рассматриваемых событий.

Их показания полностью совпадали с показаниями девушек.

Население деревни Домин было сильно взбудоражено найденными в реке Монтею частями человеческих тел. Более того, человеческие останки продолжали появляться с жуткой периодичностью: было обнаружено еще одно туловище, черепа, связанные руки… Каждая из этих частей удерживалась на поверхности воды при помощи привязанного к нему мочевого пузыря овцы или свиньи или же еще каких-нибудь надутых воздухом внутренностей животных. По мере появления этих останков жители деревни извлекали их из воды.

На четвертый день после того как Гийемина Го впервые рассказала об увиденных ею человеческих останках, их появление прекратилось.

Деревня Домин находилась на территории Драгуан, управляемой папским легатом. Этот приход был самым маленьким в захудалой епархии, в течение тридцати лет возглавляемой епископом по имени Акен. По повелению вышеупомянутого епископа из Сабарте был вызван известный врач, господин Амелен. Этот ученый муж несколько дней изучал найденные человеческие останки, которые были положены для просушивания на деревянные колоды.

Амелен держал все в тайне вплоть до окончания своих исследований. Наутро после седьмого дня работы он сжег на костре плащ, в котором возился с человеческими останками, и пригласил прийти в помещение, где он работал, начальствующих лиц города. Епископ Акен и его приближенные, войдя, были ошеломлены увиденным: на большой деревянной подставке лежали три человеческих тела, составленные из отдельных частей, – так составляют мозаику из неровно разрезанных кусочков. Эффект был поразительный: несмотря на то что плоть была гнилой и все еще разбухшей от воды, можно было отчетливо распознать тела одного взрослого человека и двоих детей. Господин Амелен уточнил, что перед взором присутствующих находятся трупы мужчины и двоих детей одного возраста – девочки и мальчика, скорее всего близнецов.

Мельес осторожно поднял голову и уставился на сундук, возле которого стоял Авейрон Кантен. Писарь невольно подумал о том, что все эти останки, наверное, находятся сейчас, упакованные и снабженные соответствующими бирками, в каких-нибудь десяти шагах от него.

Данное тройное убийство окончательно переполошило жителей деревни Домин. Они считали, что тут явно не обошлось без нечистой силы. До истоков реки Монтею было всего лишь несколько дней пути в западном направлении. Река брала свое начало в болотистой и абсолютно безлюдной местности. Никто не жил в верховьях этой реки, и вдоль ее русла не было никаких дорог…

Из-за произошедших событий среди суеверного населения начали ходить всякие слухи и кривотолки.

В церквях с пущим рвением стали проводить богослужения, а еще в срочном порядке во все концы епархии были отправлены посыльные и целые отряды, чтобы выяснить, не обнаружено ли где-нибудь что-нибудь подобное. Епископ Акен направил три группы людей для осмотра верховьев реки и близлежащей местности. Эти люди отправились туда, как следует вооружившись.

К середине дня все четверо свидетелей закончили давать показания. Сидуан Мельес к этому моменту продавил уже семь подставок для письма и исписал два пера. Снаружи стали доноситься голоса монахов, читающих в голос полуденную молитву. Люди, присутствующие на допросе, удивились, как быстро и незаметно пролетело время. Внимание каждого из них все эти часы было полностью поглощено рассказами о событиях семилетней давности – событиях весьма жутких, спровоцировавших массу скандалов.

Однако все эти треволнения никак не затронули Берюля де Нуа. Епископ знал уже почти наизусть эту ужасную историю, и лишь его неизменные педантичность и буквоедство послужили причиной проведения сегодняшнего заседания и составления соответствующего протокола, предназначенного для архивов инквизиции. Он понимал, что ему потребуется несколько месяцев на то, чтобы выслушать всех свидетелей и проанализировать их показания. А еще он понимал, что будет первым, кто рассмотрит всю совокупность противоречивых сведений, связанных с делом, названным «Мегиддо», и сделает какие-то выводы. Он чувствовал, что готов к этой работе. И был при этом абсолютно хладнокровен.

Перед закрытием заседания отец Абель сообщил еще кое-что.

Отец Абель: «Через некоторое время удалось идентифицировать три трупа, найденные в реке Монтею. Из судебного округа Ф. поступило сообщение, что некий герцог и двое его детей исчезли вскоре после их отъезда из Клузе в направлении Питье-о-Муен. Хотя река находилась далеко от их маршрута, можно предположить, что они сбились с пути и встретили каких-то разбойников…»

Однако на этом записи Мельеса были прерваны по распоряжению епископа.

Эти записи, озаглавленные «МЕГИДДО-I», стали началом первого из девятнадцати томов, составленных в ходе расследования, проведенного его преосвященством де Нуа. Данное досье, а также другие относящиеся к делу документы и по сей день находятся в Национальной библиотеке^[12] и внесены в реестр рукописей под номером ISBN: 2-84563-076-Х. Все эти документы были восстановлены и хронологически упорядочены профессором Эммануэлем Пренс-Эрудалем.

Представленные выше извлечения из протоколов допросов являются подлинными. Они были лишь немного трансформированы в соответствии с нормами современного языка. Все исторические материалы, относящиеся к данному прологу, находятся в томе, озаглавленном «Часть первая: год 1283».

Часть первая

Для большинства стран Западной Европы ужасная зима 1284 года была настоящим бедствием. Но для жителей Драгуана это было всего лишь еще одним несчастьем – одним из многих.

На небольшой статуе Богоматери, полностью покрытой инеем, от мороза потрескалось ледяное одеяние, в которое она была укутана уже несколько недель. Мороз не пощадил и саму алебастровую фигуру несчастной Марии, словно брошенной на произвол судьбы в чистом поле у развилки дорог, ведущих в Домин и Бефе.

Отколовшиеся кусочки алебастра никто не убирал, и они так и оставались лежать на земле, как предостережение тем, у кого еще хватало смелости заезжать в епархию Драгуан.

Такой дьявольской стужи еще никогда не бывало. Семьям из отдаленных маленьких деревушек пришлось перебраться в селения покрупнее. Печи топили так, что дым от них скрывал небо, подобно огненному дыханию дракона. Крыши утепляли промасленными пергаментами и сухим камышом. Все люди зарывались от холода в солому либо прижимались к теплым бокам домашней скотины, которую пришлось завести внутрь жилищ. Лишения в этот год превзошли по своему ужасу даже массовый голод «черного века».

Прошло уже более года после тревожных событий в Домине, но епископ Драгуана, его преосвященство Акен, кутающийся от холода в меховые одежды и обеспокоенный тем, что статуи Девы Марии трескаются от мороза из-за адской стужи, напряженно размышлял о том, не слишком ли много напастей обрушилось на его маленькую епархию.

С самого начала морозов ему – даже ему! – пришлось покинуть свою епископскую резиденцию и переселиться в маленькую келью в доме каноников.^[13] Эта келья, совсем недавно побеленная известью, была маленькой и с низким потолком, а потому натопить ее было гораздо легче, чем кабинет епископа. В своем новом жилище епископ вынужден был смириться с отсутствием комфорта: он довольствовался стулом, столом и сундуком, изготовленным из обычных досок. Простоту убранства помещения нарушал своей изысканностью лишь широкий стул с высокой спинкой (явно не церковного стиля), с которым пожилой священник не хотел расставаться. Наполовину реликвия и наполовину талисман, этот стул был с ним повсюду, особенно в такое ужасное время. В характере Акена произошли значительные перемены после того, как в реке Монтею были найдены три трупа. Этот священник, до недавнего времени пользовавшийся репутацией могущественного и хваткого человека, вдруг превратился в старого седого затворника, почти не уделяющего внимания верующим и лишь корпящего над своими священными книгами. Его глаза потускнели, белки стали цвета слоновой кости, взгляд выражал отрешенность, как у ясновидящих, изображаемых на стенах церквей. Никто не мог понять, почему этот добрый епископ считает себя виновным в гибели найденных в реке Монтею людей и почему он так усердствует в своем христианском покаянии.

* * *

На рассвете того дня, 6 января 1284 года, старик епископ, как и каждое утро, сидел за своим письменным столом. Рассвет едва брезжил над вершинами Пиренеев, видневшихся на горизонте. Со стороны Испании вдоль улиц дул сильный ветер, завывая между домами и обдавая холодом хлипкие постройки.

В келье Акена – единственном освещенном помещении в этот утренний час – слышалось легкое потрескивание восковых свечей, из которых одна была вставлена в горлышко графина, а две другие – в подсвечники на ножках.

Кто-то тихонько постучал в дверь. Это был викарий резиденции епископа, брат Шюке, мужчина лет тридцати. Он приоткрыл створку двери и попросил разрешения войти. Как у всех людей его рода занятий, у него на голове была тонзура.^[14] Он был одет в монашескую рясу с капюшоном, сшитую из некрашеной материи. К его плечу был приколот маленький памятный знак войска Табора, некогда основавшего город Драгуан. На этого человека, преданного и добросовестного, было возложено ведение хозяйства. Он уважительно поприветствовал епископа:

– Доброе утро, ваше преосвященство!

Склонившись над сделанным из кости пюпитром, старик удостоил своего помощника лишь коротким кивком, даже не подняв при этом головы. Шюке принес кувшин с ледяной водой, которую он каждое утро ставил в печь.

Войдя, он закрыл за собой дубовую дверь, стараясь не стучать ею, дабы не помешать своему патрону читать. Едва поднявшись с кровати, этот монах всегда сразу же принимался за работу. Прежде всего он разжигал очаг.

– Есть какие-нибудь новости о нашем бравом парне? – спросил епископ.

– Пока нет, ваше преосвященство. Времена нынче тяжелые. Пастух Адсо вернулся пять дней назад из Пасье. Он подтвердил, что почти все королевство завалено снегом. Проехать стало трудно даже по главным дорогам. Мы в данный момент одни из немногих, кого пока этот снегопад обошел стороной.

– Нам не на что рассчитывать вплоть до наступления оттепели, – добавил монах. – А зима только начинается. Вполне вероятно, что погода ухудшится уже в ближайшие дни.

– К нашему большому сожалению. А какое сегодня число?

– Сегодня День святого Эмиеля, ваше преосвященство.

– Вот как! Значит, День праведного Эмиеля?.. Тогда еще не все потеряно, – сказал епископ. – Это должен быть добрый день. Впрочем, посмотрим.

Викарий практически ничего не знал об Эмиеле, однако предпочел не показывать этого. Он пришел сюда, собственно, чтобы подогреть воду в кувшине, а затем намеревался пойти в трапезную. Огонь потихоньку разгорался, распространяя запах отсыревшего пепла. Монах поставил в печь кувшин с водой.

В этой комнате было только одно окно, через которое сюда попадал дневной свет. Как обычно, монах проверил надежность щеколды. Окно выходило на центральную площадь Драгуана, на которой наиболее примечательными зданиями были церковь и дом каноников. Этот дом называли так, скорее, по привычке, потому что в этой епархии уже много лет не было ни одного каноника. Кроме старого епископа, троих монахов и пятерых приходских священников на двенадцать приходов в Драгуане, этой маленькой захолустной епархии, больше священнослужителей не было.

На улицах городишка не было ни души. Небо заволокло тучами, висевшими так низко, что они почти касались верхушки церкви. Обычно в такое время дня никто и носа не высовывал на улицу, однако Шюке вдруг заметил на повороте улицы маленький огонек, который, перемещаясь, то появлялся, то исчезал в предрассветных сумерках.

«Снова проделки нечистой силы», – подумал викарий. Он подвигал щеколду окна, проверяя ее. Все было в порядке.

Проходя мимо окна, викарий бросил взгляд на освещенный свечами манускрипт, который увлеченно читал его патрон. Среди грешков викария не числилось любопытство, однако чрезмерная сосредоточенность епископа, шевелившего губами при чтении, заинтриговала его.

Пергамент манускрипта был очень тонким, и на нем было нарисовано много иконок и других разноцветных иллюстраций. Все эти рисунки отличались тем, что были ярко раскрашены и пестрели различными символами и маленькими фигурками. Когда Шюке понял, какие непристойности содержит это произведение, он побледнел, пораженный до глубины души. В центре большого листа манускрипта виднелись шокирующие изображения совокупляющихся нагих женщин; собакообразных монстров; летящих крылатых коней; ворон с отрубленными головами; темных лесов, из которых выбегали люди, преследуемые языками пламени; костров, на которых сжигались куски человеческих тел; перевернутых распятий, пронзающих животы священников со сладострастными лицами. Эти картинки были, безусловно, одним из самых гнусных изображений Зла, когда-либо сделанных рукой художника. И как только автор сподобился изобразить все эти безобразия, а пергамент при этом не вспыхнул ярким огнем?

Шюке отвел взгляд, старясь не смотреть – хотя бы некоторое время – на святотатственных чудовищ, изображенных на листе манускрипта. Однако остальные пергаменты, лежащие на столе епископа, оказались не менее еретическими. Они пестрели офортами, изображающими сатанистские ритуалы, иллюстрациями Апокалипсиса, иоаннитскими рисунками, калабрийскими календарями, мерзкими изображениями корчащихся демонов. Кроме того, там были формулы, взятые из Некрономикона… Шюке не знал, куда ему смотреть, чтобы не нарушить свою монашескую благопристойность и некогда принятые им строгие монашеские обеты.

Епископ, казалось, не замечал смущения монаха.

«Мне еще повезло, – подумал Шюке. – В аббатстве Галля подобное любопытство грозило бы мне заточением или ударами плеткой».

Монах решил потихонечку уйти. Дождавшись, когда вода в кувшине начала бурлить, он поклонился своему патрону и вышел. Затем он бегом бросился к трапезной, чтобы присоединиться к двоим братьям-монахам епископской резиденции.

Вскоре после того как монах ушел, Акен прервал чтение и вытащил из-под пюпитра маленькую коробочку, в которой были плотно сложены орехи, собранные еще осенью. Их толстые скорлупки хорошо сохраняли ядра в течение всей зимы. Епископ содрал скорлупу с двух больших орехов и опустил ядра в кипящую в кувшине воду.

Когда настойка была почти готова и Акен вознамерился наполнить ею свой кубок, его внимание вдруг привлек неожиданный звук: где-то возле дома каноников фыркнула лошадь. Старик замер, но больше ничего так и не услышал. Тогда он поднялся и, сделав несколько шагов, подошел к окошку и открыл его. Высунувшись наружу, он при слабом свете предутренних сумерек разглядел бок жеребца. Это был красивый крепкий конь, прочно привязанный у входной двери. Конь был огромным, с мощной шеей – не чета жалким клячам местных жителей. Черная шкура коня была защищена попоной из плотного шелка. Животное тяжело дышало: по-видимому, оно преодолело большое расстояние. Всадник, спешившийся с коня, уже куда-то ушел.

На улицах Драгуана не было ни души. Старик закрыл окошко, и на его лице появилось раздражение. Он уже несколько недель ждал приезда одного очень важного для него человека, но этот человек вряд ли мог приехать на таком коне.

Епископ хотел было позвать кого-нибудь из своих людей, однако звук поспешных шагов за дверью остановил его. Вошел Шюке, который на этот раз выглядел жизнерадостным и бодрым, как примерный солдат.

– Прошу прощения, ваше преосвященство…

Монах вошел в келью, не дожидаясь разрешающего жеста епископа.

– Только что приехал незнакомец, и он настаивает на встрече с вами.

– Да? Неужели это наш новый?..

– Нет, ваше преосвященство, – перебил его Шюке. – Это какой-то незнакомый человек. Он хочет встретиться с вами немедленно. Он не назвал мне своего имени.

Голос викария срывался от возбуждения. Это стечение обстоятельств казалось ему удивительным: суровость нынешней зимы, ранний утренний час, а тут еще…

– А каков он из себя – этот приезжий? – спросил епископ.

– Человек высокого роста, ваше преосвященство. Просто великан! Я не разглядел его лица. Он с головы до ног укутан в длинный промокший плащ.

Из-за необычной внешности незнакомца Шюке казалось, что его появление – это некое предзнаменование.

Акен, похоже, не был так поражен, как его викарий. Он еще раз подумал о том, что так долго ждал этой зимой приезда вовсе не какого-то странного незнакомца. К тому же этот внезапный визит не предвещал ничего хорошего.

– Пусть пройдет в большой зал, – сказал епископ. – Мы примем его с почестями, с какими встречаем людей, приехавших издалека.

Монах покачал головой, почему-то довольный тем, что ему кое-что известно о намерениях незнакомца.

– Нет, нет, ваше преосвященство. Это человек предупредил меня, что не нужно никаких церемоний. Он очень торопится, и единственное, чего он хочет, – немедленно встретиться с вами.

Епископ пожал плечами.

– Ну если он так хочет, пусть идет сюда. Не так часто встретишь дворянина, не обращающего внимания на условности…

Шюке исчез. Епископ повернулся к своему столу, закрыл чернильницу и аккуратно сложил все лежавшие на столе манускрипты в большой деревянный сундук. На столе не осталось ничего, кроме нескольких отдельных листков самого безобидного вида.

Вскоре епископ услышал звук тяжелых шагов в коридоре. Он высвободил из складок своей шубы нагрудный серебряный крест, соответствующий его чину.

Таинственный посетитель шел вслед за Шюке. Монах не соврал: незнакомец был просто великаном. Он был укутан в темный мокрый плащ, скрывавший и его руки, и лицо (оно было прикрыто капюшоном). Бедный монах, ошеломленный гигантским ростом этого человека и стуком его подбитой железом обуви об пол, не решался произнести ни слова.

Подойдя к двери кельи епископа, монах тихонько постучал в нее и, дождавшись разрешения войти, открыл дверь. Незнакомец подошел к Акену, не произнося ни слова и не открывая своего лица.

– Оставьте нас, Шюке, – сказал епископ. Викарий поклонился и вышел, закрыв за собой дверь. Он бегом спустился в трапезную, находившуюся на первом этаже, возле главного входа. Там его ждали братья Абель и Мео – еще двое монахов епископской резиденции. Они сидели за столом. Мео, дородный краснолицый человек, явно нервничал. Абель, самый старший из них, лучше умел держать себя в руках, но и он казался обеспокоенным…

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: