Сделай Сам Свою Работу на 5

Глава 7. Где умирает и рождается любовь





Золотой путь

http://ficbook.net/readfic/3867276

Автор: Nika_sama (http://ficbook.net/authors/1088289)
Беты (редакторы): Tony Edward Stark (http://ficbook.net/authors/105235)
Фэндом: EXO - K/M
Персонажи: KrisHan, ChanBaek, TaoRis, SeBaek
Рейтинг: NC-17
Жанры: Слэш (яой), Романтика, Фэнтези, AU, Мифические существа, Омегаверс
Предупреждения: OOC, Изнасилование
Размер: Миди, 53 страницы
Кол-во частей: 7
Статус: закончен

Описание:
Шехзаде Ифань Хазретлери с войском пришёл на земли Лесных эльфов. Волки быстро захватили мирный народ. Шехзаде потребовал жреца-оракула в свой гарем. Его умоляли не отбирать у Богов омегу. Но что чужие Боги для Принца Асманской империи?

Посвящение:
Читателям :3

Публикация на других ресурсах:
Ссылку.

Примечания автора:
Работа написана на EXO's Samsara фест для группы EXO ✎ FANFICTION(https://vk.com/exofanfiction)
Команда Эры Wolf

Мой трейлер: https://www.youtube.com/watch?v=VId10D6245c

Прекрасная обложка от mariaw88:

https://vk.com/doc286569880_437195312?hash=a58808bbf23f04ce9e&dl=e05dc6633bbc0ceabc

*Золотой путь — коридор дворца Топкапы, ведущий из гарема в покои Султана. Пройти по Золотому пути — попасть в постель Повелителя.

P.S.: Нет ничего общего с реальной историей Османов.
Присутствует персонаж из сериала "Великолепный век", уж больно люблю я Сюмбюля, но ставить в шапку не буду ^^



P.P.S.: Повторяю ещё раз: БУДЕТ ВТОРАЯ ЧАСТЬ! Да, у первой части такой конец, потому что автор считает его логичным. Почему? См отзывы Глава 7.
Спасибо за внимание, всем любви~

Глава 1. Огненная роза

Ветер насторожено шептал средь деревьев, нежные листья ластились к нему, ища хоть каплю защиты. Певчие птицы молчали, и даже шум от их крыльев не был слышен. Казалось, вся природа замерла в ожидании. Но то было не сладкое томление от нетерпения, а тихо подбирающийся страх неизвестности.

Лесные эльфы были все выгнаны из собственных домов и собраны в Священной карде, единственном каменном сооружении Карсии. Дети леса покорно следовали за захватчиками, они никогда не брали в руки оружия, но умело скрывались в лесах. Однако на этот раз им не удалось уйти далеко.

Песчаные волки появились, словно из-под земли. Тысячи колокольчиков карды разразились звоном, оповещая об опасности, но волки отрезали эльфам путь в глубины леса. И вот сейчас их сгоняли, как стадо оленей… На убой?



Среди волков на гнедом коне царственно ехал альфа, его золотой шлем поблескивал на солнце, а ветер разувал походный плащ с соболиным воротом. Эльфы расступались перед ним, в страхе навести на себя чужой гнев. Сзади ехало ещё несколько всадников, которые совсем не обращали на них внимания.

В центре карды, где был изображён круг жизни, стоял старейшина Анхель. Высокий эльф разменял уже не одну тысячу лет, а его волос коснулось серебро, глаза его смотрели, словно сквозь всадника, но замечали каждую эмоцию юнца. Старейшина видел, что нить его жизни была ещё очень молода, но альфа смог застать их врасплох, и теперь они — свободные Дети леса — вынуждены подчиниться.

Альфы спешились и встали перед старейшиной. Рыжеволосый всадник сделал шаг вперёд и громким басом провозгласил:

— Перед вами Шехзаде-султан Ифань Хазретлери, сын Великого Султана Чунмён Хана Хазретлери, правителя великой Асманской империи, повелителя суши и владыки морей, Султана султанов, Альфы альф.

— Достопочтенный Шехзаде, — эльф склонился и продолжил на волчьем языке, — с Вами говорит слуга Красных Богов, старейшина Карсии Анхель Первоцветный.

Брови альфы хмуро сошлись вместе, а его взор устремился за спину эльфа, где стояли жрецы Вечного круга.

— Я прибыл в эти земли по воле своего царственного отца Султана Чунмёна, чтобы присоединить их к владениям великой
Асманской империи, — голос шехзаде был твёрдым и уверенным, ни один эльф не встал бы против него, настолько он подавлял своей мощью. — Чондэ Паша останется здесь наместником и будет править во имя нашего Прославленного Падишаха. Подготовьте для нас покои и соберите там всех чистых, здоровых и созревших омег.



Альфа хотел было идти, но его остановил дрожащий голос эльфа:

— Мой Шахзаде, подобных омег в нашем селении можно найти лишь среди жрецов. Все остальные либо слишком юны, либо уже нашли своего альфу.

— О, Аллах! Так приведи своих жрецов, и если ты сокроешь от меня хоть одного, я переверну верх дном каждую лачугу и отправлю его к вашим Богам.

Анхель лишь покорно склонился и повёл асманов за собой. Через узкие тропы он провёл альф к двухэтажному деревянном дому. Здесь старейшина жил вместе с семьёй, и это было единственное высокое здание, не считая Священной карды.

Шехзаде расположился в хозяйской комнате, а двое его спутников в соседних. Прислуживать им приставили двух свободных бет. Эльфы не знали, как поведут себя эти волки с чужими омегами. Однако асманы не казались варварами, но мечи и клыки их были остры.

Ифань зашёл в комнату и приказал бете помочь ему разоблачиться. С помощью бытовой магии, которой владели все эльфы, служка подогрел воду в деревянной кадке и вышел прочь, оставив шехзаде одного. Альфа залез в воду и, раскинув руки в стороны, тяжело выдохнул.

Сейчас в Стамбуле было неспокойно, именно поэтому отец отослал его, но теперь он должен был вернуться. Тревожное предчувствие не покидало его с тех пор, как он увидел ревностный взгляд своего старшего брата — Мурада. Был ли он достаточно глуп, чтобы восстать против Султана? Иногда брат пугал его, медовы глаза наполнялись холодной сталью, и всё, чего хотелось — спрятаться от них.

Его ами всегда повторял: «У шехзаде два пути: либо он взойдёт на престол, либо умрёт». Всё чаще его посещали мысли о том, как поступит Мурад, когда отца не станет. В дверь постучали и доложили, что привели омег. Ифань быстро собрался, надев сверху тёмно-синий кафтан, и спустился вниз.

За спиной старейшины толпились омеги. Все они были одеты в белые шёлковые туники жрецов. Всего их было одиннадцать. Шехзаде остановился напротив Анхеля и начал на эльфийском:

— Ты солгал мне, дитя леса! Не хватает одного омеги.

— Мой шехзаде прав, есть ещё один жрец, но то не просто жрец, он оракул.

— Я приказал привести всех омег.

Старейшина жестом приказал привести омегу. Остальные эльфы были прекрасны, как и любой их расы. В гареме были разные омеги, поэтому удивить шехзаде было сложно.

Ифань встал напротив омеги с золотыми волосами:

— Как твоё имя, жрец?

— Лухан Рассветный, шехзаде.

— Между солнцем и луной, именно так ты появился на свет, — Ифань поднял его подбородок вверх, чтобы омега смотрел ему в глаза, — на моём языке тебя бы звали Михримах. Сегодня ты разделишь моё ложе.

Тёмные омуты глаз расширились, а среди омег послышались вздохи. Старейшина опустился перед шехзаде на колени и начал на волчьем:

— Молю Вас, Шехзаде, этот жрец оракул, если вы возьмёте его, то он лишится дара. Не совершайте грех, не забирайте этого омегу у Богов.

— Что мне ваши Боги? Мой Бог один, и других я не признаю!

— Мой Шехзаде, — неожиданно для всех заговорил Чондэ Паша, — возможно, дар этого омеги будет полезен Вам, и сам Аллах послал его Вам.

Ифань пристально посмотрел на альфу и спустя минуту отошёл к другому омеге:

— Оракул отправится в Стамбул, и будет жить в гареме.

Старейшина облегчённо выдохнул, а шехзаде отправился в свои покои. Паша лишь улыбнулся собственным мыслям и удалился.

— Боги милостивы к нам, Лухан.

— Боги молчат о моей судьбе, Анхель.

— Отправляйся в Священную карду и молись, чтобы шехзаде не потерял однажды свой разум, ведь вместе с ним, и ты лишишься дара.

Анхель был уже на пороге, когда его окликнул омега:

— Старейшина, если шехзаде останется на праздник Солнца, могу я быть вместе с остальными?

— Отныне ты не жрец Карсии, ты омега из гарема Асманов.

Анхель ушёл, оставив Лухана наедине со своими мыслями. Гаремный омега? Изменится ли его жизнь теперь? Шехзаде обещал, что не тронет его, значит, изменится лишь место, где он будет молиться день за днём и так из года в год, пока Боги не замолчат в его разуме. Почти двести лет прошло с его рождения, но, если повезёт, он впервые будет веселиться на празднике вместе со всеми, а не один перед алтарём.

Быть Оракулом — Дар Богов. Это твердят всем жрецам с рождения. Омега-первенец всегда отдавался в Священную карду, обычно первыми рождались альфы, поэтому считалось, что таких омег выбрали сами Боги.

Только чистый телом и душой достоин служить Красным Богам, и если обычный жрец предастся греху и подарит свой цикл не Богам, а смертному, его ждёт изгнание, но если так падёт оракул, то Боги лишат его Дара, а другие жрецы бросят в реку с камнем на шее, и если Боги помилуют, то омега спасётся.

А там, в волчьих землях, нет ни жрецов, ни карды. Никто не будет чтить заветы чужих Богов, а просто возьмут приглянувшегося омегу. Но ведь слово шехзаде чего-то значит?

~*~

 

Приказа о сборах не поступало, поэтому Лухан готовился провести праздник Солнца, как обычный омега Карсии. Он ушёл от поселения глубоко в лес, чтобы найти болота, на которых растут огненные розы. Каждый год эти болота исчезают с одного места на другое, но каждый омега мечтает сделать венок именно из этих цветов.

Он присел на огромный камень и глубоко вздохнул, болото он смог найти, но вот цветов нигде не было. Жрец собирался уже идти дальше, как чуть не споткнулся, увидев чёрного волка.

— Ты напугал меня, волче.

Зверь повёл мордой по воздуху и громко фыркнул.

— Может, ты, волче, поможешь мне найти цветы?

Волк посмотрел на омегу и протяжно завыл, а затем послышался хруст костей, и перед Луханом стоял обнажённый альфа. Впервые он видел чужое обнажённое тело.

— Простите, Шехзаде! — наконец, опомнился он и повернулся спиной к альфе, но вспомнив, что так стоять к принцу нельзя, повернулся обратно и упёрся взглядом в землю.

Ифань весело рассмеялся от реакции омеги:

— Так говоришь, что тебе нужна помощь, прекрасный оракул?

— Простите меня, Шехзаде, я спутал Вас с лесным волком.

Ответа не следовало, но Лухан не смел поднимать голову. Он вздрогнул, когда его волос коснулись руки шехзаде, он стоял за его спиной и перебирал золотистые пряди. Жрец спиной чувствовал жар чужого тела, он пытался не дышать, чтобы даже плечи и грудь замерли.

— Не рви других цветов, — прозвучал бархатный низкий голос прямо над ухом, — ты самый прекрасный цветок, что я встречал. Красные Боги сотворили чудо, когда ты появился на свет, и даже солнце не пожелало уходить с небосвода, чтобы впервые взглянуть на тебя.

Горячие губы обожгли ухо, но когда омега повернулся, за его спиной уже никого не было. Лухан коснулся головы, и ладонь встретилась с нежными лепестками. Он подошёл к болоту и в мутной воде увидел огненную розу в своих волосах. Уголки его губ взметнулись вверх, но он тут же поспешил спрятать улыбку.

Шехзаде говорил смущающие слова, но жрец решил не искать другие цветы. Гордо подняв голову, он направился в деревню, сегодня на его голове будет огненная роза.

Когда он вышел из леса, в воздухе уже витал запах дыма, должно быть, уже зажигали костры. Сам праздник начнётся тогда, когда солнце окрасит небо в зарю, и после дни станут короче.

Все жрецы жили на нижних комнатах карды, туда совсем не попадал солнечный свет, а помещения освещались тусклыми свечами. От гранитных стен, словно сквозило магией, но давно минули те века, когда эльфы были великими магами, сейчас от былого величия осталась лишь жалкая бытовая магия, именно поэтому так ценны были оракулы, ибо в своих снах видели будущее.

Когда Лухану исполнилось пятьдесят, он прошёл первый свой цикл, и Боги открыли для него то, что сокрыто для других. Все возносили его Дар, но видения были его о непогоде, чей-то смерти или беременности, приход волков он не увидел и чувствовал вину перед жителями.

Пять жрецов сидели в кругу жизни перед алтарём и молились, остальных шехзаде приказал отправить в гарем, и те, должно быть, тоже готовились к празднику. Лухан достал из шкафа длинную светло-голубую тунику, она была выткана из нежнейшего эльфийского шёлка, и это был единственный подарок от его ами. Волосы волнами струились по плечам, и лишь одна огненная роза служила украшением, и оно казалось оракулу драгоценнее всех сокровищ мира.

На площади перед кардой уже собирались эльфы и волки, в праздник Солнца забывались старые обиды, и все предавались гуляньям. Огромные костры тянулись к заалевшему небу, а солнце скрывалось за высокими деревьями.

Когда почти все были в сборе, старейшина Анхель вышел вперёд:

— Братья! Сегодня Красные Боги миловали нам свою благодать! Великое Солнце над нами неугасимо, как непрерывен Вечный Круг жизни. Пойте и помните, что мы всего лишь слуги Богов. Да не погрязнем во Тьме, да будет свет вечен!

И когда солнце совсем скрылось, Анхель взметнул руки вверх, и в небе засияли разноцветные искры. Раздался звон колокольчиков, и музыканты начали играть на инструментах: засвистели флейты и запели струны лютней. Детский смех разбавлял напевы старых омег, а молодые хвастали своими венками.

Лухан смотрел на всех восхищёнными глазами и не знал, куда себя пристроить. Деревенские омеги танцевали и шутили меж собой, их альфы приглядывали, чтобы пришлые волки не позволили себе лишнего, а другие жрецы и без того сторонились оракула. Он так хотел разделить со всеми свой первый праздник, но не мог понять, почему так и стоит в стороне, под широкими кронами дуба.

Совсем неожиданно перед ним завис в воздухе резной, деревянный кубок. Он поднёс его ближе и принюхался.

— Ягодное вино, разведённое водой, — послышался сбоку знакомый голос.

— Благодарю Вас, Шехзаде, — Лухан поклонился альфе.

Омега сделал небольшой глоток и прикрыл глаза, пытаясь распробовать чуть терпкий вкус. Раньше ему запрещали пить вино и есть мясо животных, жрецы могли себе позволить только фрукты, плоды и злаки. Но теперь всё будет иначе.

— Что ждёт меня в гареме, Шехзаде?

— Ты омега, — до этого Ифань пристально смотрел на него, но теперь перевёл взгляд на пламя костра, —, но если ты станешь наложником, то лишишься своего дара. Разве ты не видишь свою судьбу, оракул?

— Шехзаде переоценивает мой дар. Я не вижу свою судьбу. Я не вижу тогда, когда хочу. Я вижу лишь то, что позволяют Боги. Они молчали о том, что в наши земли придут волки.

Ифань усмехнулся и взглянул в тёмные глаза омеги, в которых сейчас плясали огоньки пламени:

— Быть может, они хотели, чтобы мы пришли?

— Не нам судить Богов.

Шехзаде ничего не ответил, он подошёл к широкому стволу и опустился на землю, не заботясь о состоянии своего дорогого кафтана. Лухан приметил небольшой выступ корня и присел на него. Веселье продолжалось, но омеге казалось, что здесь с этим альфой было иначе, чем на празднестве.

— Я всегда считал, что волки не владеют магией.

— Так и есть, — ответил шехзаде, и Лухан было решил, что на этом всё, но Ифань продолжил, — мой Валидэ — чистокровный Лунный эльф. От него мне досталось немного силы. А ты? Каким было твоё первое видение?

Лухан улыбнулся, словно вспоминая что-то хорошее:

— Старейшина Анхель говорит, что только первое видение оракула говорит о его собственной судьбе. Только моё совсем неясное. Я стоял в каком-то зале, где всё было из золота, там был широкий, словно софа, трон, а на потолке — большой шар из золота, и кто-то шёпотом назвал это место — центр мира.

Омега замолчал, а лицо шехзаде выглядело удивлённым. Сомнений не было, совсем скоро оракул окажется именно там.

Примечание к части

Давно не обновлялась.

Глава 2. Центр мира

Кони с тихим ржанием медленно шли по извилистым, лесным дорогам, запряжённые повозками. В этих повозках и везли новоявленных наложников, поклажи было не так много, ведь вещами в храмах не обременяли. Лухану повезло оказаться вместе со жрецом, который уже успел разделить ложе с шехзаде. Раньше он никогда не замечал его, кажется, его имя было Лирэль или Рамиэль, впрочем, важно было лишь то, что этот омега не затыкался ни на минуту, постоянно рассказывая, какого это — быть с альфой, и сокрушаясь, что Лухан не почувствует подобного никогда.

До столицы асманов было две недели пути на волчьих лапах, но повозки ехали медленно, а омегам требовались остановки. За всё время шехзаде ни разу не заглянул к жрецам, да и ночи проводил в одиночестве. Как бы сильно Лухан не пытался гнать греховные мысли прочь, в конце концов, он признал себе, что немного рад этому. Ему были неприятны истории Лирэля, а стать свидетелем этого, казалось невыносимым.

Когда лес сменился равниной, кони погнали быстрее. В степи они почти не останавливались, поэтому спать приходилось в дороге, но Лухан никак не мог уснуть больше, чем на час. Как только они въехали на Большой тракт, оракул заснул крепким сном. И если волки лишь косились на спящего вторые сутки омегу, то жрецы знали, что пришло время провидения.

Ифань с беспокойством смотрел в умиротворённое лицо оракула, что-то внутри подсказывало, что ничего хорошего в видении не будет, альфа и сам чувствовал неясную тоску. Его волка тянуло к дому, и не из-за того, что он соскучился. Воздух пах дымом.

На пятые сутки жрец проснулся и сразу же потребовал воды. Волки сделали привал и разбили шатёр. Именно там Лухан нашёл шехзаде. Он сидел на подушках и пил медовуху.

— Говори, оракул.

— Шехзаде, — омега поклонился, — я снова видел то место — центр мира. Я видел пустой трон и двенадцать гробов.

— У меня только десять братьев, — спокойно ответил Ифань, словно они обсуждали, какие ткани лучше подойдут для наряда омеги.

— Один гроб был младенца, Шехзаде.

— Уходи.

Лухан не смел перечить. За спиной он слышал звуки погрома. Теперь шехзаде возненавидит его. Так было всегда, никто не любит плохих вестей. Он вернулся в шатёр к другим омегам. Каждый кидал на него беглый взгляд, все они ждали, когда же он скажет о видении. Но это видение было только для шехзаде.

Ифань же не мог поверить, что предсказание сбудется. Пустой трон? Неужели отец умрёт? Успеет ли он вернуться? А гроб с младенцем? Чей сын окажется там? И есть ли среди гробов его собственный?

Столько вопросов, и нет ни одного ответа.

— Чанёль! — спустя мину, в шатёр вошёл высокий, рыжеволосый альфа, — Мы выдвигаемся, привал окончен.

— Как прикажете, Шехзаде.

Никто из волков не показал недовольства. Они быстро собрались и двинулись дальше. Янычары не задавали лишних вопросов, настолько преданы были своему шехзаде. Теперь коней гнали, что есть мочи. Привалы стали совсем редки, а Ифань не мог усидеть на месте, его сердце рвалось вперёд, в столицу, в Стамбул.

К дворцу Топкапы они подошли под покровом ночи. Не теряя времени даром, Ифань направился на гаремную половину. Сначала нужно было отдать распоряжение о наложниках.

— Сюмбюль ага! — окликнул альфа евнуха перед входом в гарем.

— С возвращением, Шехзаде! — склонился немолодой бета.

— Позаботься об этих омегах, — Ифань схватил за руку оракула и заставил подойти ближе, — запомни этого омегу, ага, его имя Лухан, если он попадёт в чьи-либо покои, ты лишишься головы.

— О, Аллах! Зачем Вы так, Шехзаде? Не одна мышь не проскочит мимо этого наложника!

Отец и Валидэ уже спали, поэтому с расспросами Ифань решил подождать и направился в свои покои.

Когда шехзаде ушёл, евнух принялся за свою работу:

— Слушайте внимательно, хатун! Отныне гарем — ваш дом, а Великий наш Падишах — ваш хозяин и господин. Забудьте то место, откуда вас привезли, и запомните, что живёте, чтобы радовать Султана! А теперь отправляйтесь в хамам и приведите себя в достойный вид, — Сюмбюль огляделся по сторонам, — Минсок калфа, покажи омегам дорогу и размести их.

~*~

 

Лухан проснулся от громкого голоса:

— Смотрите-ка, хатун, к нам новеньких привезли, — начал невысокий омега с ярко-рыжими волосами, — и кому же вас отдали?

— Нас привёз Шехзаде Ифань из Карсии, — подал голос один из лесных эльфов.

— Шехзаде редко бывает во дворце, да и фаворит у него уже есть, и скоро тот подарит ему сына-альфу. Не повезло вам, хатун.

Оракул осмотрелся по сторонам, ночью он не мог видеть, как много омег было в нижнем гареме. Все они жили тут и ждали того дня, когда удача повернёт к ним. Казалось, здесь можно было найти представителя любой расы, кто имел красоту, способную покорить сердце Властелина мира. Но сердце у альфы всего одно, а этих омег был не один десяток, и каждый был прекрасен, умел и послушен, и каждый мечтал попасть в покои Султана.

И только он был здесь чужим, потому что его привезли не для того, чтобы дарить свою любовь Падишаху или шехзаде. Он оракул и должен предсказывать, любить будут другие.

— А что будет, если родится омега? — неожиданно для самого себя, спросил Лухан.

— Лучше бы, чтобы это был альфа, конечно, маленького омегу признают как члена династии, но вот наложника отправят во дворец слёз, и будет он там рыдать до конца своих дней.

Только оракулу всё это не грозит, ведь он никогда не войдёт в покои к альфе.

Шумных омег прервал крик главного аги:

— О, Аллах! За что такое несчастье на наши головы!

— Что случилось, Сюмбюль?

— Беда! Тёмные тучи нависли над нашим дворцом! Наш Великий Падишах, наш Султан Чунмён Хан Хазретлери покинул нас этой ночью.

— Султан умер? Что ты такое говоришь, Сюмбюль!

— Наш бедный Хасеки Исин Султан утром отправился в покои Султана, но Аллах уже забрал его.

~*~

 

В огромных покоях стояла тишина, лишь изредка нарушаемая всхлипами. Исин Султан стоял рядом с кроватью и держал в руках холодную ладонь своего мужа. Позади стоял его единственный сын-альфа. Ифань сжимал плечо своего ами, словно показывая, что он ещё тут.

Маленькие шехзаде сидели на руках у наложников, но не понимали происходящего. Ахмед и Мехмед сейчас были в своих санджаках, но гонцы уже спешили с безрадостной вестью. Остальным шехзаде было не больше десяти лет, кроме Мурада.
Он был старшим сыном-альфой, и сейчас Ифань не видел в его глазах ничего, кроме морозного холода. Главный лекарь доложил, что повелитель умер во сне от остановки сердца, что смерть его так же естественна, как заход солнца, перед появлением луны.

И вот, когда солнце одного Падишаха погасло, на трон должен был взойти другой. Но Султан не успел назвать имя своего приемника. Неужели предсказание оракула сбудется, и Мурад станет править Асманской империей? Этот жестокий и самовлюблённый альфа.

— Исин Султан, — неожиданно заговорил Мурад, — в память об отце и из уважения к Вам, я позволю Вам остаться на похороны, но потом Вы должны отправиться в Старый дворец.

— Как ты смеешь!

— Не нужно, Ифань. А Вы, Шехзаде Мурад, ещё не сели на трон, — омега коснулся холодных губ Чунмёна, — идём, — бросил он сыну и направился к дверям.

В полном молчании они дошли до покоев хасеки. И лишь там омега обнял сына:

— Мой лев, ты видишь, что нам не дают времени даже оплакать нашего Падишаха.

— Паши посадят на трон Мурада, он первый наследник.

— Ты помнишь, о чём я всегда говорю?

— Конечно, Валидэ. Либо престол, либо смерть.

— Он не будет медлить. Сегодня же отправит палачей.

— Я попробую поговорить с ним, — хотя сам Ифань понимал, что это бессмысленно.

Говорить о чём-то с Мурадом, всё равно, что идти сквозь горы. Станет ли упрямец слушать его? Отправил ли он вслед гонцам палачей, узнают ли братья о смерти отца? Законы империи жестоки к шехзаде, ведь тот, кто взойдёт на трон, должен умертвить всех братьев-альф своих и их сыновей-альф, чтобы укрепить свою власть и уберечь страну от волнений. Но как велика цена мира. Пощадит ли Мурад ребёнка, что ещё не сделал первый вдох, что даже не знает о смерти отца.

Двери отворились и в покои влетел ураган в разноцветных шелках. Он заключил Ифаня в объятья и, кажется, приготовился плакать.

— Мой прекрасный Бэкхён, мой солнечный луч, — шехзаде сжал в руках тоненькую фигурку.

— Братец, я так боялся, что ты не вернёшься, что шакалы Мурада настигнут тебя.

Альфа стёр пальцем прозрачные слезинки с нежной кожи и тепло улыбнулся. Бэкхён был его единственным братом и единственным омегой среди детей покойного Султана. До сих пор этот нежный цветок не знал горя, и теперь сколько слёз прольют эти глаза, подобные двум осколкам неба?

— Что же теперь делать, Валидэ?

— Да сохранит нас Аллах! Эти шакалы свели в могилу Повелителя, и теперь вцепятся в трон зубами, — Исин старался быть сильным перед детьми, нельзя было сейчас падать духом, ведь каждую секунду в эти двери могли ворваться палачи. И только оставшись один, он сможет отдаться тоске по утерянному возлюбленному.

~*~

 

Бэкхён стоял под тенью раскидистого дерева, а его слуга следил во все глаза. Теперь вырваться из-под присмотра евнухов и Валидэ было намного сложнее, но омега не мог больше ждать, слишком больно было сердцу от потери, и слишком долгой была разлука.

Перед лицом появился нежный бутон и Бэкхён обернулся. Альфа стоял прямо за ним, пришлось задрать голову, чтобы взглянуть в любимую зелень глаз, так высок был возлюбленный.

— Чанёль, — он провёл рукой по вьющимся, огненным волосам, — эта разлука казалась мне бесконечной ночью, а сон без тебя превратился в кошмар, но вот моё солнце рядом, и на сердце стало светлей.

Бэкхён вдохнул аромат цветка и улыбнулся, озаряя светом.

— Султаным, знать, что Вы печалились обо мне — настоящее счастье. О, если бы в последней битве моё сердце поразил меч, то сам Аллах бы завидовал мне, ведь такой прекрасный омега лил бы свои слёзы по ничтожному рабу.

Чанёль сжал в ладони чужие, тонкие пальцы и поднёс их к губам. Наверное, это было единственным, что они себе позволяли, даже нежные губы Бэкхёна оставались девственно-чисты. Простой поэт недостоин такого великого дара, и даже любви этой, но Аллах смилостивился или же проклял. Ибо никогда такая любовь не приводит к счастью. Альфа нырнул рукой за пазуху и извлёк из маленького мешочка кольцо.

— Один эльфийский жрец сказал, что это кольцо выковано из гномьего золота, а закалило его пламя дракона. Ложь или правда, но говорят, что его владелец обретёт счастье, сравнимое с божественной благодатью. Примите ли Вы его?

Бэкхён улыбнулся, провёл пальцем по изгибам металла:

— Своё счастье я уже обрёл, душа моя. Только, что теперь будет с династией?

Весть о смерти отца стала настоящей неожиданностью, Султан мог править ещё долгие годы и на здоровье не жаловался. Но разве ж теперь узнаешь правду? И только мысли о скорой встрече с любимым придавали сил и стойкости.

— Шехзаде Ифань не позволит, чтобы вам что-то навредило, и сам в ловушку не попадёт.

— Дай Аллах, дай Аллах, — повторил омега и одел кольцо на указательный палец.

Чанёль исчез так же быстро, как и появился. Бэкхён крутил в пальцах тонкий стебель розы и разглядывал подарок. Так много было драгоценностей в сундуках и шкатулках, но все они меркли по сравнению с этим простым кольцом. Но может ли счастье быть долгим? Не успел омега отойти на пару метров, как его остановил спокойный голос Валидэ:

— Сегодня я сделаю вид, что ничего не видел, Бэкхён. Но только сегодня.

~*~

 

Ифань стоял у дверей в покои брата с занесенной рукой, но так и не решался постучать. После этого разговора пути назад не будет, придется сделать выбор, и во многом он будет зависеть от слов Мурада.

— Брат.

— Зачем явился? — брови Мурада хмуро сдвинулись, он отложил перо и бумагу, уставившись, словно сквозь шехзаде.

Воздух вдруг стал тяжёлым, а дыхание прерывистым.

— Наш отец, великий Падишах, не огласил имя своего преемника, а значит, Паши будут выдвигать тебя в претенденты. Заклинаю тебя, брат, оставь жизни шехзаде, отошли на границу, но отзови палачей.

Мурад откинулся на спинку стула и усмехнулся:

— Ты не хуже меня знаешь законы и традиции нашей династии. Султан должен умертвить своих братьев, во имя порядка и силы власти. Наш отец не запачкал руки кровью оттого, что это сделал наш дед, убив собственных сыновей.

— Ты в своём праве. Не оступись, Мурад, так высоко взлетев. Власть кружит голову слабым, — Ифань резко развернулся и направился к выходу, но голос брата его остановил.

— Мне доложили, что ты привёз эльфийских омег…

— Гарем — это последнее, что может волновать шехзаде, когда отец испустил последний вздох!

Мурад встал со своего место и вышел на балкон, солнце было ещё высоко в небе, а прохладный ветер приносил запах моря. Ифань всегда был любимцем отца. Мурад знал это с того момента, как впервые увидел взгляд направленный на младенца. Ему было всего десять, но уже всё понимал. С того момента отец стал лишь повелителем.

И словно в насмешку, Ифань вырос идеальным шехзаде — гордостью династии. Сколько новых земель он присоединил, сколько рабов пригнал — не сосчитать.

— Рустем! — на пороге появился высокий, жилистый бета, — Скажи евнухам, что их будущий Падишах желает принять омегу этой ночью. Его имя Лухан.

— Как прикажите, Шехзаде.

Глава 3. В стенах гарема

Весь день за наложниками ходили калфы и объясняли правила гарема. Все они сводились к тому, что нужно быть тихим, покорным и выполнять приказы тех, кто выше тебя по положению. На Султана же и вовсе запрещалось поднимать глаза. Лухан только и слышал, что слово «нельзя», однако пытался запомнить всё, ведь это облегчит жизнь в гареме.

Пока лесные эльфы пытались влиться в новую жизнь, остальные наложники не затыкаясь судачили о том, кто же сядет на трон. Шехзаде Мурад или второй наследник Ифань? Для омег не имело значения, как будет править альфа, намного больше их волновало, с кем из претендентов больше шансов побывать. Попасть в постель Мурада было легко, он принимал каждого и даже бетам не отказывал. Намного сложнее было там задержаться, казалось, альфе было всё равно, и фаворита у него не было, ровно как и сыновей.

Ифань был более сдержан. Многие посещали его не раз, но он был редко во дворце, разъезжая в походах или находясь в санджаке. Однако фаворит у него уже был, да такой, что своё место никому без боя не уступит. До сих пор Лухан только слышал об этом омеге, но так и не увидел его. Оракул понимал, что, если Султаном станет Мурад, его не станут держать тут, как украшение, рано или поздно отправят в покои к новому Султану. Поэтому он молил Красных Богов, чтобы те благоволили шехзаде Ифаню.

После уборки нижнего гарема их отправили заниматься музыкой. Храмовые жрецы с детства пели для Богов, поэтому владели некоторыми инструментами, а Лухан всегда любил играть на флейте. Поэтому своими умениями они никого не удивили.

Сейчас же их всех отправили в хамам, близился вечер. Омега зачерпнул воды и вылил её на голову. Раньше, те жрецы, что были ниже по положению, всегда помогали промыть длинные, роскошные волосы эльфа, но сейчас он был таким же наложником, как и другие, возможно, даже ниже. Он пытался не думать о своём положении. К фаворитам относились с уважением, но за глаза их ненавидели, потому что завидовали. Но как будут здесь относится к нему?

В хамам вошёл бета, он был незнаком Лухану, однако он решил, что тот был евнухом, потому что в миг все разговоры утихли, а омеги опустили головы вниз.

Оракул продолжал поливать себя, пока евнух не обратился к нему:

— Ты, хатун, твоё имя Лухан?

Омега вскинул голову, посмотрев на агу. Не издав и звука, он кивнул. Внутри всё сжалось, словно предчувствуя беду. Что могло понадобится от него? Он ведь здесь всего два дня.

— Минсок, — подозвал бета калфу, — помоги ему закончить и приготовь, как положено. Сегодня этот наложник пройдёт по золотому пути.

Ковш выпал из рук оракула, и он затравленно уставился на подошедшего Минсока. Этот омега слышал приказ Шехзаде Ифаня, значит он должен что-то придумать.

— Никак нельзя, Рейхан ага! — почтенно склонив голову, начал Минсок, — Этого омегу Шехзаде Ифань запретил отправлять к другим Шехзаде.

— Скоро Шехзаде Ифань будет отдавать приказы на том свете, а Султаном станет Шехзаде Мурад, — с каждым словом евнух всё больше нависал над омегой, — так, чьи приказы ты будешь исполнять?

— Будущего Султана, — прикусив язык, чтобы не взболтнуть лишнего, ответил Минсок и склонил голову.

— Не заставляй Шехзаде ждать.

Только когда Рейхан скрылся из виду, Лухан смог выдохнуть. Уже сегодня? И это будет совсем незнакомый альфа? Но Шехзаде Ифань обещал, что никто…

— Идём, хатун, — но Лухан словно не слышал зова, — да идём же! Нужно найти Сюмбюля, он что-нибудь придумает, а не то не сносить ему головы, псу старому

Главный же евнух словно сквозь землю провалился. И пока его искал Минсок калфа, другие слуги готовили Лухана к хальвету. С тела удалили все волосы, кроме головы, а кожу растёрли ароматными маслами. Во влажные локоны втёрли маску из мёда и скорлупы грецких орехов. Когда смесь смывали, Лухан готов был молить о пощаде.

После хамама его отвели в отдельные покои, и там умелые руки художников наносили узоры хной на его руки и грудь. Затем поверх узоров одели массивные, драгоценные украшения, а и без того волнистые локоны завили раскалёнными железными щипцами. Из одежды на нём были лишь из прозрачного шёлка шаровары и поверх всего накидка в пол из плотной, парчовой ткани, чтобы только господин видел красоту наложника.

Время подготовки вышло и за Луханом пришёл Рейхан ага, а ни Сюмбюля аги, ни Минсока нигде не было. Страх сковал оракула, когда они вышли в нижний гарем. Остальных наложников выстроили в ряд и каждый рассматривал его. Лухан чувствовал чужую зависть, и готов был поменяться с любым из них. Такой удачи ему не нужно!

— Рехан ага! — словно ураган влетел Сюмбюль, — Куда ты ведёшь этого омегу? Отвечай, пёс плешивый!

Губы аги скривились, но пришлось ответить главному евнуху:

— В покои Шехзаде Мурада, Сюмбюль ага.

— Этот омега совсем не обучен! Бери другого, — главный евнух уже понимал, что попал в западню между двумя шехзаде, и только чудо могло спасти его голову.

— Другой не нужен, так Шехзаде пожелал.

Лухан смотрел на перепалку бет, а про себя молил Красных Богов о спасении. Если его дар для них важен, то они не позволят ему погибнуть в чужих руках. Если все эти видения кому-то нужны, то спасение обязательно придёт. Где же Шехзаде Ифань?

— А я тебе говорю, что нельзя этого! — продолжал настаивать главный евнух.

— Дорогу! — послышалось за дверьми, — Хасеки Исин Султан!

Двери нижнего гарема отворились, и все почтенно склонили головы. Прекрасный омега в чёрных одеждах вошёл внутрь. Его чёрные, словно смоль, волосы были забраны в роскошную косу, а на голове была корона из изумрудов, перекликаясь сиянием с такими же прекрасными глазами.

— Что за шум, Сюмбюль? — голос Исина был мягким и нежным, однако прищуренные глаза говорили о недовольстве.

— Шехзаде Мурад приказал омегу привести. Я говорю, нельзя этого, не готов! А Рейхан упёрся, что этот нужен.

Исин улыбнулся, словно окутав теплом и обратился к оракулу:

— Как твоё имя, наложник?

— Лухан, Султаным.

— Готовься ко сну, Лухан хатун, — Исин перевёл взгляд на Рейхана и продолжил, — передай Шехзаде, что сегодня хальвета не будет. Пока что я управляю этим гаремом, а значит никто не будет развлекаться, когда наш Султан отправился в свой последний путь, — не сказав больше ни слова, Исин отправился в свои покои.

— Да ты любимчик Аллаха, Сюмбюль! — похлопав агу по плечу, рассмеялся взявшийся из ниоткуда Минсок.

— О Аллах, пошли мне терпения, — возвёл руки к небу тот, — а ну все по своим местам и спать!

Лухан переоделся в хлопковую рубаху до колен и снял с себя украшения, решив, что краску смоет утром. Но сон так и не шел к нему. Тревожное чувство затаилось где-то внутри и никак не хотело его покидать. Боги послали ему спасителя, но однажды ему придётся самому спасать себя.

А в своих покоях за резным дубовым столом сидел Ифань. Перед ним лежала обнажённая сабля, а в руках он крутил перстень отца. Чанёль, его верный друг стоял у дверей. Они оба молчали и ждали. Сам Мурад не придёт, он доверит это дело палачам. Но и Ифань не сможет собственноручно лишить брата жизни.

— Чанёль.

— Мой Шехзаде, — альфа оторвался от созерцания диска луны и обратился в слух.

— Ты…

 








Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 stydopedia.ru Все материалы защищены законодательством РФ.