Пятое правило волшебника, или Дух Огня 41 глава

— Что ты слышал?

Далтон промокнул вино с губ и положил салфетку на колени. Он предпочел не говорить сразу самое важное, а потому начал совсем с другого:

— Магистр Рал с Матерью-Исповедницей трудятся от зари до зари, ездят из города в город, беседуют с толпами, жаждущими их услышать. От одного только вида Матери-Исповедницы все приходят в трепет. Боюсь, народ отвечает ей большей теплотой, чем мы рассчитывали. То, что она недавно вышла замуж, помогло ей завоевать сердца и любовь очень многих. Народ повсюду приветствует счастливых новобрачных. Публика сбегается со всех окрестностей в те города, где выступают Мать-Исповедница с Магистром Ралом.

Скрестив руки, Хильдемара высказала все, что думает по поводу счастливой четы, не выбирая выражений.

Прислуга и те, кто работал в поместье, отлично знали невоздержанность госпожи Шанбор на язык, однако народ считал ее пречистой дамой, с чьих уст не могут сорваться никакие грубые слова. Хильдемара знала, какова ценность популярности. Когда она — госпожа Шанбор, любящая супруга министра культуры, защитница жен и матерей — отправлялась в поездку по стране, рассказывая гражданам о добрых делах своего мужа — а попутно продолжая культивировать тесные взаимоотношения с богатыми пекарями, — ее встречали с раболепием не меньшим, чем Мать-Исповедницу.

И теперь ей больше, чем когда бы то ни было, нужно безупречно сыграть свою роль, если они хотят добиться успеха.

Далтон выпил еще вина и продолжил:

— Мать-Исповедница с Магистром Ралом несколько раз встречались с Директорами, и я слышал, что Директора выразили свое удовлетворение честными условиями, предложенными Магистром Ралом, его доводами и благородством цели.

Кулаки Бертрана сжались. Желваки на скулах напряглись.

— Во всяком случае, — добавил Далтон, — в присутствии Магистра Рала выражали удовлетворение. После того, как Магистр Рал отправился в поездку по стране, Директора, по здравому размышлению, изменили свои позиции.

Далтон пристально посмотрел в глаза министру и Хильдемаре, желая удостовериться, что целиком овладел их вниманием, и лишь затем продолжил:

— И это большая удача, если учесть то, что только что произошло.

Министр, в свою очередь, внимательно посмотрел на Далтона:

— И что же произошло?

Далтон под столом нашарил руку Терезы.

— Министр Шанбор, госпожа Шанбор, с прискорбием должен сообщить вам, что Суверен скончался.

Вздрогнув от неожиданности, Тереза ахнула и тут же прикрыла лицо салфеткой, чтобы гости не видели ее слез, — она не могла позволить себе плакать на публике.

Бертран впился взглядом в Далтона.

— А я считал, что ему стало лучше.

Министр вовсе не желал выразить свое недовольство, однако в его взгляде явственно читалось подозрение: неужели Далтону хватило духу совершить такое и если хватило — то с чего это вдруг Далтон отважился на подобный дерзкий шаг?

Министр, безусловно, был доволен столь своевременной кончиной старого Суверена, но любой намек на то, что смерть правителя была вызвана не слишком естественными причинами, способен разрушить все, ради чего они трудились так долго и упорно.

Далтон, нисколько не смутившись, наклонился к министру.

— У нас серьезные трудности. Слишком многие хотят проставить кружок, проголосовать за Магистра Рала. Мы должны превратить это в выбор между возлюбленным великодушным Сувереном и человеком, который — вполне возможно держит в сердце злые намерения. Как мы уже предварительно обсуждали, мы должны произвести поставки нашему... пекарю согласно договоренности. Теперь нам следует занять более жесткую позицию в отношении союза с Магистром Ралом, несмотря на весь сопряженный с этим риск. — Далтон заговорил еще тише:

— Нам нужно, чтобы ты занял эту позицию как Суверен. Ты должен стать Сувереном и огласить эти слова.

Бертран расплылся в улыбке.

— Далтон, мой верный и могучий помощник, ты только что заслужил очень важное назначение — пост министра культуры очень скоро сделается вакантным. Наконец-то все стало на свои места.

На лице Хильдемары читалось изумленное — но довольное — недоверие. Она знала, сколько охранных рубежей возведено вокруг Суверена. Знала — потому что сама пыталась пробиться сквозь них и не смогла.

Судя по выражению ее лица, она уже видела себя в роли жены Суверена, боготворимой, как добрый дух в мире живых. Ее слова обретут весомость куда большую, чем какой-то супруги министра, положение которой буквально мгновение назад было очень высоким, а теперь казалось мелким и недостойным.

Хильдемара, перегнувшись через мужа, нежно схватила Далтона за запястье.

— Далтон, мальчик мой, ты куда лучше, чем я думала, — а я ценила тебя очень высоко. Я и представить себе не могла, что возможно... — Она улыбнулась и замолчала.

— Я выполняю мой долг, госпожа Шанбор, независимо от сложности задания. Я знаю, что важен лишь результат.

Хильдемара еще раз сжала ему руку. Далтон еще ни разу не видел, чтобы она была так довольна его деятельностью. За решение проблемы с Клодиной Уинтроп он не удостоился и кивка.

Кэмпбелл повернулся к жене. Он был осторожен — его шепота Тереза не слышала.

— Тэсс, ты в порядке? — Он нежно обнял ее за плечи.

— Ой, Далтон, как мне его жалко! — всхлипнула Тереза. — Нашего несчастного Суверена. Да позаботится Создатель о его душе в том чудесном месте, куда он попал в загробном мире!

Бертран сочувственно коснулся руки Терезы:

— Хорошо сказано, дорогая. Очень хорошо. Вы великолепно выразили то, что чувствует сейчас каждый.

Состроив скорбную мину, Бертран встал из-за стола. Он молча стоял, склонив голову и сложив перед собой руки. Хильдемара подняла палец. Арфа смолкла. Смех и разговоры начали утихать: гости поняли — происходит нечто экстраординарное.

— Мои добрые граждане Андерита, я только что получил очень скорбную весть. С сегодняшней ночи мы — потерянный народ, лишившийся Суверена.

В зале, вопреки ожиданиям Далтона, вместо шепотков повисло мертвое молчание. И тут Далтон впервые за все это время по-настоящему осознал, что он родился и прожил всю жизнь в царствование старого Суверена. Завершилась целая эпоха. Должно быть, многим в этом зале пришла в голову та же мысль.

Бертран, на которого были устремлены глаза всех присутствующих, заморгал, словно стараясь сдержать слезы. Когда он заговорил, голос его был печальным и тихим.

— Давайте же склоним головы и помолимся, дабы Создатель принял душу нашего возлюбленного Суверена в почетные чертоги, ибо он заслужил это своими добрыми деяниями. А затем я буду вынужден вас покинуть, чтобы срочно призвать Директоров к их долгу. Сейчас, когда Магистр Рал и император Джеган настаивают на союзе с нами, ввиду нависших над нами черных туч войны, я буду просить от имени народа Андерита, дабы Директора провозгласили нового Суверена нынче же ночью. И позаботились, чтобы, каков бы ни был их выбор, к утру этот ничтожный человек был посвящен в Суверены и вновь связал наш народ с самим Создателем, дабы мы обрели то руководство, которое наш старый и доброжелательный Суверен ввиду преклонных лет не мог обеспечить нам.

— Далтон, — дернула его за рукав Тереза, глядя на Бертрана Шанбора круглыми, полными благоговения глазами, — ты понимаешь, что нашим новым Сувереном скорее всего будет он?

Далтон ласково положил руку ей на плечо.

— Мы можем на это надеяться, Тэсс.

— И молиться за это, — прошептала она со слезами на глазах.

Бертран воздел руки перед растерянной толпой.

— О, добрые люди, склоните вместе со мной голову в молитве!

* * *

Как только Франка вошла в кабинет, Далтон быстро взял ее за руку и захлопнул дверь.

— Милая Франка, как же я рад видеть тебя! Мне необходимо поговорить с тобой. Давненько мы с тобой не виделись. Спасибо, что пришла.

— Ты сказал, это важно.

— Да, важно. Пожалуйста, присаживайся, — жестом предложил он.

Франка расправила платье и уселась на обитый кожей стул перед его столом.

Далтон присел на край стола, желая придать встрече менее формальный характер.

На столе что-то лежало. Далтон рассеянно посмотрел на книжонку Йозефа Андера и отодвинул ее подальше — чтоб не мешала.

Франка обмахивала лицо.

— Здесь так душно, Далтон! Ты не мог бы приоткрыть окно?

Солнце едва взошло над горизонтом, но на улице уже стояла жара. Франка была права — денек обещал быть горячим. Улыбнувшись, Далтон обошел стол и раскрыл окно нараспашку. Оглянувшись, он заметил ее настойчивый жест и распахнул остальные два окна.

— Спасибо, Далтон. Очень любезно с твоей стороны. Ну, что там за важное дело?

Далтон снова примостился на краешке стола и посмотрел сверху вниз на чародейку.

— На вчерашнем пиру тебе удалось что-нибудь услышать? Это был важный вечер, учитывая трагическое объявление. И мне бы очень помогло, если бы ты могла рассказать мне, что услышала.

Франка печально открыла маленький кошелечек, привязанный к запястью, вынула оттуда четыре золотых и протянула ему:

— Вот. Это то, что ты мне заплатил с тех пор, как... как у меня возникли сложности с моим даром. Я их не заработала. Я не в праве оставлять себе твои деньги. Извини, что тебе пришлось самому вызывать меня сюда, — я должна была вернуть их раньше.

Далтон знал, насколько Франка нуждается в деньгах. Раз ее дар не действует, то и работы у нее нет. Франка на грани разорения. Мужчины у нее нет, а значит, она вынуждена либо зарабатывать себе на хлеб, либо голодать. Значит, если она возвращает деньги, случилось действительно что-то серьезное.

— Нет-нет, Франка! — оттолкнул ее руку Далтон. — Мне не нужны твои деньги...

— Это не мои деньги. Я ничего не сделала, чтобы заработать их. Я не имею на них права.

Она снова протянула монеты. Далтон ласково взял обеими руками ее ладонь.

— Франка, мы с тобой старые добрые друзья. И вот что я тебе скажу: если ты считаешь, что этих денег не заработала, я дам тебе возможность заработать их прямо сейчас.

— Я же сказала тебе — я не могу...

— Твой дар для этого не потребуется. Есть кое-что другое, что ты можешь предложить.

Франка отпрянула.

— Далтон! Ты женат! На красивой молодой женщине...

— Нет-нет! — воскликнул застигнутый врасплох Далтон. — Нет, Франка! Извини, что невольно заставил тебя подумать, будто я... Прости, я просто недостаточно четко выразился.

Далтон считал Франку женщиной интересной, привлекательной и весьма необычной, но подобная мысль ему и в голову не приходила, даже если б пришла, он не стал бы ничего предлагать, и все же он огорчился: неужели Франка считает, что близость с ним столь... столь отвратительна.

Франка успокоилась и уселась поудобней.

— Тогда чего же ты хочешь?

— Правду.

— А-а! Ну, Далтон, правда правде рознь. От одной неприятностей больше, от другой — меньше.

— Мудро сказано.

— Так какую же правду ты желаешь узнать?

— Что не так с твоей магией?

— Она не действует.

— Это я знаю. Я хочу знать почему.

— Подумываешь податься в волшебники, Далтон?

Стиснув руки, он глубоко вздохнул:

— Франка, это важно. Мне необходимо знать, почему твое волшебство не действует.

— Зачем?

— Потому что мне нужно знать, произошло это только с тобой или что-то не так с магией в целом. Магия — важный элемент жизни очень многих в Андерите. Если она не действует, мне следует знать об этом, чтобы власти были к этому готовы.

Взгляд Франки несколько смягчился.

— Так что же не так с магией и насколько это всеобъемлюще?

Она снова помрачнела:

— Не могу сказать.

— Франка, мне действительно надо знать. Пожалуйста!

— Далтон, — посмотрела она на него, — не проси меня...

— Я прошу.

Некоторое время Франка сидела, уставясь в пол. Наконец взяла его руку и вложила в ладонь четыре золотых, а потом встала и посмотрела ему в глаза.

— Я скажу тебе, Далтон, но денег не возьму. За такого рода вещи я денег брать не буду. Я расскажу тебе только потому, что я... потому что ты друг.

В этот момент Франка выглядела так, будто ее только что приговорили к смерти.

Далтон кивнул на стул, она снова села.

— Я очень ценю это, Франка. Правда ценю.

Она кивнула, не поднимая головы.

— С магией что-то не так. Поскольку ты ничего в этом не понимаешь, я не буду морочить тебе голову подробностями. Тебе важно знать одно: магия умирает. В точности как исчезла моя магия, так исчезла вся. Умерла — и исчезла.

— Но почему? С этим можно что-то сделать?

Франка задумалась, покачала головой.

— Нет. Боюсь, что нет. Конечно, я не могу быть уверена до конца, но практически точно знаю, что сам Волшебник первого ранга погиб, пытаясь поправить дело.

Далтон был поражен. Это немыслимо!

Пожалуй, эта новость куда более значительная, чем смерть Суверена. Что значит смерть человека в сравнении со смертью магии?

— Но она вернется? Произойдет что-то, что... Ну, не знаю... вылечит это?

— Не знаю. Как я сказала, человек куда более сведущий в волшебстве не сумел поправить дело, так что я склоняюсь к мысли, что это необратимо. Возможно, магия и вернется, но, боюсь, уже слишком поздно.

— И какими же, по-твоему, могут быть последствия?

Франка побледнела.

— Не могу себе представить!

— Ты пыталась разобраться с этим? Я имею в виду действительно разобраться?

— Я сидела взаперти как проклятая, изучала все, что могла, пробовала все, что могла. Вчера вечером я впервые за несколько недель появилась на публике. — Нахмурясь, она подняла глаза. — Когда министр объявил о смерти Суверена, он что-то там сказал о Магистре Рале. О чем шла речь?

Далтон понял, что Франка настолько далека от повседневной жизни Андерита, что понятия не имеет ни о Магистре Рале, ни о голосовании. Кстати, пора бы ему заняться делом.

— А, ну ты же знаешь, за отличную продукцию Андерита вечно идет борьба! — Взяв Франку за руку, Далтон помог ей встать. — Спасибо, что пришла. Франка, и за то, что доверила мне такую информацию. Ты помогла мне гораздо больше, чем думаешь.

Чародейка, кажется, несколько обиделась, что ее вот так бесцеремонно выставляют, но Далтон ничего не мог поделать. Его ждут дела.

Франка остановилась и пристально заглянула ему в глаза. Хоть она и лишилась магии, но в этом взгляде было что-то гипнотическое.

— Далтон, обещай, что мне не придется сожалеть о том, что я рассказала тебе правду.

— Франка, ты можешь рассчитывать... — Он быстро обернулся на внезапный шум за спиной и машинально заслонил собой Франку. В открытое окно влетела огромная черная птица. Ворон. Птица запрыгала по столу. Расправив крылья и помогая себе клювом, она быстро шагала по гладкой кожаной поверхности, сопровождая свои движения то ли сердитым, то ли удивленным карканьем.

Далтон кинулся к серебряной подставке и выхватил меч.

Франка попыталась помешать ему.

— Далтон, нет! Убить ворона — дурная примета!

Ее вмешательство и неожиданный нырок птицы привели к тому, что Кэмпбелл промахнулся.

Ворон, каркая и ворча, доковылял до края стола. Далтон ласково, но решительно отстранил Франку и снова занес меч.

Ворон скосил на него глаз, схватил в клюв книжечку, принадлежавшую некогда Йозефу Андеру, и взвился к потолку.

Далтон мгновенно захлопнул окно позади стола. Ворон набросился на Далтона.

Пока он захлопывал второе и третье окно, острые когти рвали ему волосы.

Далтон полоснул мечом по яростному комку перьев, но лишь слегка что-то задел. Ворон, отчаянно каркая, ринулся к окну. Во все стороны брызнули осколки стекла. Далтон с Франкой закрыли лица руками.

Когда Далтон убрал руку, он увидел, что птица скакнула на ветку ближайшего дерева, ухватилась за ветку, сорвалась, ухватилась снова. Похоже, она была ранена.

Далтон швырнул меч на стол и схватил копье. Крякнув от усилия, он через разбитое окно метнул копье в ворона.

Ворон быстро взлетел, не выпуская книжки. Копье просвистело мимо. Черная птица растаяла в утреннем небе.

— Хорошо, что ты не убил его, — тихо сказала Франка. — Это принесло бы тебе беду.

— Он украл книгу! — Далтон возмущенно взглянул на пустой стол.

— Вороны — птицы любопытные, — пожала плечами Франка. — Они часто воруют всякую всячину, чтобы отнести подругам. Вороны ведь образуют пары на всю жизнь, ты не знал?

Далтон оправил одежду.

— Да неужто?

— Но самки дурят самцов. Иногда, когда муж где-то летает, собирая барахло для их гнезда, жена позволяет другому спариться с ней.

— Да ну? — сердито буркнул Далтон. — А мне-то что до этого?

— Просто подумала, что тебе это может быть любопытно, — пожала плечами Франка и подошла, оглядывая разбитое окно. — Ценная была книжка?

Далтон тщательно стряхнул с плеча осколки.

— Нет. К счастью, всего лишь бесполезная древняя книжонка, написанная на мертвом языке, которого нынче не знает никто.

— А! Что ж, хоть это неплохо. Радуйся, что она не ценная.

Далтон подбоченился.

— Нет, ты только погляди на этот разбой! Только погляди! — Подняв несколько черных перьев, он вышвырнул их в разбитое окно. И увидел капли на столе. — По крайней мере он кровью заплатил за свое сокровище!

Глава 59

— Настало время стать стеной против мерзости! — Бертран Шанбор, новоизбранный и посвященный в сан Суверена Андерита, обращался с балкона к огромной толпе, запрудившей всю площадь и соседние улицы.

Далтон знал — приветственные крики продлятся еще довольно долго — и воспользовался возможностью посмотреть на Терезу. Та храбро улыбнулась ему, вытирая платком глаза. Она не спала почти всю ночь, молясь о душе покойного Суверена и прося Создателя дать новому Суверену силы.

Далтон тоже почти всю ночь не спал: вместе с Бертраном и Хильдемарой он расписывал, кто и что должен говорить. Бертран был в своей стихии. Хильдемара блистала. Далтон держал поводья.

Наступление началось.

— Как ваш Суверен я не могу допустить, чтобы жестокая несправедливость обрушилась на народ Андерита! Магистр Рал — из Д'Хары. Что он знает о нуждах нашего народа? Как он может, приехав сюда впервые, ожидать от нас, что мы отдадим себя на его милость?

Толпа ревела и визжала. Бертран держал паузу.

— Что, по-вашему, произойдет со всеми вами, добропорядочными хакенцами, если Магистр Рал добьется своего? Неужели вы думаете, что он действительно позаботится о вас? Думаете, его беспокоит, есть ли вам во что одеться, чем питаться и где работать? Мы же позаботились о том, чтобы все вы могли найти хорошую работу, издав законы вроде «Закона о дискриминации при найме» Уинтропа, предназначенный дать доступ к богатствам Андерита всем жителям!

Он помолчал, пережидая новую волну радостных возгласов.

— Мы активно боролись с мерзостью. Боролись с людьми, которым наплевать на голодающих детей. Мы усиленно трудились, чтобы жизнь всех жителей Андерита стала лучше! А что сделал Магистр Рал? Ничего! Где он был, когда наши дети голодали? Где он был, когда мужчины не могли найти работу? Неужели мы и вправду хотим, чтобы весь наш тяжкий труд и достижения вдруг были в одночасье сметены этим бессердечным человеком и его знатной женой, Матерью-Исповедницей? Именно сейчас, когда мы достигли высшей точки в наших преобразованиях? Когда нам предстоит еще так много сделать во благо народа Андерита? Что знает Мать-Исповедница о голодающих детях? Разве она хоть раз позаботилась о каком-нибудь ребенке? Нет!

Бертран продолжил, подчеркивая каждое слово ударом кулака по перилам балкона:

— А истинная правда состоит в том, что Магистра Рала волнует только его магия! И привела его сюда к нам лишь алчность! Он пришел, чтобы использовать нашу страну для своих личных целей! Своим черным колдовством он отравит нашу воду! Мы не сможем больше ловить рыбу, ибо его колдовство превратит наши реки, озера и океан в мертвые воды, покуда сам он будет творить своей мерзкой магией гнусные орудия войны!

Пораженная публика пришла в негодование. Далтон внимательно изучал реакцию, чтобы отточить каждое слово в новых речах и посланиях, которые собирался разослать по всей стране.

— Он создает злобных тварей, чтобы навязать свою несправедливую войну. Может быть, вам доводилось слышать о людях, погибших странным и необъяснимым образом? Думаете, это случайность? Нет! Это колдовство Магистра Рала! Он создает злобных волшебных тварей и выпускает их, чтобы проверить, хорошо ли они умеют убивать! Его смертоносные твари жгут и топят невинных людей! Утаскивают, беспомощных, на крыши домов и сбрасывают вниз!

Толпа потрясение ахнула.

— Он использует наш народ, чтобы оттачивать для войны свое черное мастерство! Его гнусное колдовство наполняет воздух ядом, который просочится в каждый дом! Вы хотите, чтобы ваши дети дышали колдовством Магистра Рала? Кто знает, какой страшной будет смерть невинных детишек, надышавшихся плодами его небрежного чародейства? Кто знает, какие уродства они получат, поплавав в пруду, которым он пользовался для наведения чар? Вот что нам грозит, если мы не будем противиться насилию над нашей страной! Он оставит нас умирать в мучениях, чтобы привести сюда своих мужественных друзей, дабы те пользовались нашими богатствами! Вот истинная причина его приезда в Андерит!

Народ уже был в панике.

Далтон наклонился к Бертрану и шепнул одними губами:

— Вода и воздух напугали их больше всего. Усиль это.

Бертран едва заметно кивнул.

— Вот что значит для нас, друзья мои, пустить сюда этого диктатора! Даже воздух, которым мы дышим, будет отравлен его гнусной магией, вода изгажена его колдовством! А он со своими когортами, хохоча над страданиями честных, трудолюбивых людей — и андерцев, и хакенцев, — будет наполнять за наш счет свою мошну! Он использует наш свежий воздух и чистую воду для создания своих гнусных магических штучек, чтобы навязать войну, которой никто из нас не желает!

Люди гневно кричали, потрясая кулаками, услышав из уст Суверена страшную правду. Для некоторых развенчание Магистра Рала и Матери-Исповедницы было тем более сильным, что, по словам Суверена, они обманули народ, другие же лишь получили подтверждение своим подозрениям о бессердечии этих могущественных людей.

Бертран поднял руку.

— Имперский Орден предложил нам купить нашу продукцию по ценам, намного превышающим те, что нам когда-либо предлагали.

Раздались одобрительные крики и свист.

— Магистр Рал украдет это у вас! Выбор за вами, добрые люди: прислушаться ко лжи злого чародея из далекой Д'Хары, который обманом вынудит вас отказаться от ваших прав, который использует нашу страну для пропаганды своих мерзких волшебных штучек, чтобы навязать ненужную войну, который оставит ваших детей голодать и гибнуть от его безумных чар или продать то, что вы вырастили и сделали своими руками, Имперскому Ордену и обогатиться, как никогда прежде.

Вот теперь толпа действительно завелась. Люди, исполненные добрыми чувствами к своему новому Суверену, впервые получили серьезный повод отринуть Магистра Рала. Более того, серьезный повод его бояться. Но что самое главное серьезный повод ненавидеть его.

Далтон перечеркивал те пункты в своем списке, которые оказывались неэффективны, и обводил те, на которые народ реагировал лучше всего. Как они с Бертраном и предполагали, самый сильный отклик вызывало слово «дети»: при мысли о тех кошмарах, что едва не случились с их детьми, люди полностью теряли рассудок.

Слово «война» тоже действовало неплохо. Народ пришел в ужас, узнав, что это Магистр Рал навязывает войну, в которой нет никакой необходимости. Народ желал мира любой ценой. А когда они узнают, какова цена, то сполна заплатят ее.

Но тогда уже будет поздно.

— Мы должны пройти через это, мой народ, оставить все в прошлом и заняться делами Андерита. А дел нам предстоит много. Сейчас не время отказываться от всего, чего мы достигли, и становиться колонией империи чужеземного колдуна, человека, одержимого жаждой наживы и власти, человека, который лишь желает втянуть нас в свою нелепую войну! Если бы Магистр Рал захотел, все народы жили бы в мире. Но он не захотел мира! Я знаю, он отбросит наши традиции и религиозные убеждения, оставит вас без Суверена. Я боюсь за вас, а не за себя. Мне еще предстоит так много сделать! Отдать так много моей любви народу Андерита! Я получил благословение и должен многое вернуть обществу. Умоляю вас, умоляю всех вас — гордых жителей Андерита продемонстрировать ваше отвращение этому хитрому демону из Д'Хары, показать ему, что вам известны его мерзкие происки. Сам Создатель моими устами требует, чтобы вы воспротивились Магистру Ралу, когда будете голосовать, и, голосуя сердцем, проставьте крест, перечеркните его злобные происки! Перечеркните его обман! Перечеркните его хитросплетения! Перечеркните его тиранию! Перечеркните его самого вместе с Матерью-Исповедницей!

Площадь взревела, и от этого рева задрожали стены домов. Бертран поднял над головой скрещенные руки, чтобы все могли видеть этот крест.

Стоявшая рядом с мужем Хильдемара аплодировала, не сводя с него традиционного влюбленного взгляда.

Когда толпа наконец успокоилась, повинуясь жесту Бертрана, он протянул руку к жене, представляя ее народу. Толпа приветствовала Хильдемару почти так же долго, как его.

Безмерно довольная своей новой ролью, Хильдемара подняла руки, прося тишины. И добилась ее почти мгновенно.

— Добрые люди Андерита, не могу выразить в словах, насколько я горда тем, что являюсь женой этого великого человека...

Ее речь утонула в восторженных воплях. Прошло немало времени, пока Хильдемаре наконец удалось снова добиться тишины.

— Передать вам не могу, с каким чувством я смотрела, как мой муж трудится, не жалея себя, на благо нашего народа. Не заботясь о признании, не ища славы, он без устали трудился на свой народ, забыв об отдыхе и пище. Когда я просила его передохнуть хоть немного, он всегда отвечал: «Хильдемара, могу ли я отдыхать, пока голодают дети?!!».

Толпа неистовствовала. Далтон, отвернувшись, хлебнул глоток вина. Тереза схватила его за руку.

— Далтон, — шепнула она, — Создатель ответил на наши молитвы, даровав нам в качестве Суверена Бертрана Шанбора.

Далтон едва не расхохотался, но сдержал себя, увидев, с каким обожанием взирает Тереза на Бертрана. И мысленно вздохнул. Это не Создатель даровал им Бертрана, а сам Далтон.

— Утри слезы, Тэсс. Лучшее впереди.

— И ради этих детей, — продолжила Хильдемара, — я прошу каждого из вас отринуть ненависть и разброд, которые несет нашему народу Магистр Рал! Отриньте Мать-Исповедницу, ибо ей нет дела до простых людей! Она родилась в богатстве и неге. Что она знает о тяжком труде? Покажите, что дарованное ей от рождения право властвовать не безгранично! Покажите ей, что мы ни за что не подчинимся добровольно тем, кто так мерзко обращается с несчастным трудовым людом! Нет Матери-Исповеднице и ее требованиям к народу, которого она даже не знает! Магистр Рал и Мать-Исповедница и так достаточно богаты! Не отдавайте им и наше богатство! Они не имеют на него никаких прав!

Далтон, зевая, потер глаза, когда приветственные крики сменились скандированием имени «Шанбор». Он уже забыл, когда в последний раз спал. Ему пришлось выкрутить руки одному из Директоров, чтобы добиться единогласия.

Единогласие означало божественное вмешательство, поддержку избранного Суверена, служило укреплению его полномочий.

Когда наконец Бертран снова вышел вперед и обратился к толпе, Далтон уже почти не слушал, что он говорит, и снова включился, лишь услышав свое имя.

— Вот поэтому, помимо всех прочих причин, перечислять кои было бы слишком долго, я лично принял это решение. И с особой гордостью представляю вам нового министра культуры, человека, который будет защищать вас и служить вам так же, как это делал я, его предшественник, — Бертран протянул руку, — Далтона Кэмпбелла!

Стоявшая рядом с Далтоном Тереза упала на колени, склонив голову перед Бертраном.

— О Суверен, Ваше Великолепие, благодарю вас за то, что возвысили моего мужа! Будьте благословенны за все то, что вы для него сделали!

Далтон не ощутил долгожданной радости. Не ощутил ничего, кроме унижения.

Уж Тереза-то прекрасно знала, каких трудов ему стоило достигнуть этих высот, и вдруг ни с того ни с сего приписывает все величию Бертрана Шанбора!

Такова сила слова — слова Суверена. Глядя на приветственно вопящую толпу и прикидывая, какую ответную речь он произнесет Бертрану и Хильдемаре, Далтон печально размышлял о том, как легко подпали эти люди под влияние Суверена. Да, исход грядущего голосования был решен.

Но это еще не все. Далтону еще предстояло спустить с поводка последнюю из имевшихся в запасе стихийных сил.

* * *

Как только открылась дверь, вонь, словно вырвавшийся на свободу узник, ударила в нос. Тьма стояла кромешная. Далтон щелкнул пальцами, и здоровенные стражники-андерцы мгновенно выхватили из подставок факелы и понесли вперед.

— Вы уверены, что он еще жив? — спросил Далтон. — Вы проверяли?

— Да живой он, господин министр! Живой!

Далтон на мгновение растерялся, но тут же приосанился. Всякий раз, как к нему обращались «министр», ему требовалось несколько мгновений, чтобы сообразить, что министр — это он. Само сочетание «министр культуры Далтон Кэмпбелл» весьма и весьма радовало слух.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: