Приказ Кавказской Добровольческой армии №3 11 глава

Ревнивый к своей власти, подозрительный даже в отношениях своих ближайших помощников, генерал Деникин боялся сильных, самостоятельных людей. Эта черта характера Главнокомандующего отлично учитывалась ближайшими к нему лицами и на струнке этой охотно играли, как те, кто боялся за себя самого, так и те, кто искал развала нашего дела. "Секретные информации вверх" все время пугали генерала Деникина.

В Екатеринодаре, приняв встречавших меня должностных лиц и почетный караул Кубанского гвардейского казачьего дивизиона, я проехал к атаману во дворец.

Генерал Филимонов по убеждениям своим был, конечно, совершенно чужд самостийным течениям. Прослужив долгое время атаманом Лабинского отдела, он был очень популярен среди казаков-лабинцев, составляющих правое, разумное крыло Рады. К сожалению, недостаточно твердый, нерешительный, он потерял почву под ногами и выпустил власть из своих рук. Самостийники, видя в нем враждебного их убеждениям человека, жестоко его травили; ставка, не нашедшая в его лице исполнителя своих велений, его не только не поддерживала, но явно дискредитировала атаманский авторитет. Лишенный должной поддержки, чувствуя, как власть ускользает из его рук, атаман тщетно искал точку опоры, метался из стороны в сторону, и буря политической борьбы неминуемо должна была унести его.

С генералом Филимоновым разговаривать было бесполезно и я решил посвятить в дело ближайшего помощника его, исполнявшего должность походного атамана и начальника военного управления, генерала Науменко. Последний, весьма разумный человек, отлично отдавал себе отчет в необходимости изменить существующий порядок вещей. После обеда у атамана я с генералами Покровским и Науменко беседовали весь вечер. За последние дни самостийники окончательно закусили удила. Выступления в Раде их главы И. Макаренко и других открыто призывали кубанцев "отмежеваться от главного командования и добровольцев". Местная пресса пестрела целым рядом демагогических статей, среди чинов гарнизона велась самая преступная агитация, имелся ряд сведений о связи самостийников с "зелеными", оперирующими к северу от Новороссийска в районе станции Тоннельная.

Генерал Покровский был настроен крайне решительно, предлагая попросту "разогнать Раду" и "посадить атамана", облеченного всей полнотой власти. Генерал Науменко, более осторожный, конечно, против этого возражал. Я изложил намеченный мною план действий, который и был, в конце концов, всеми принят.

Предполагалось, что немедленно по открытии заседания Краевой Рады, созыв коей был намечен на 24 октября, группой лабинцев будет внесен проект нового положения об управлении краем. Основные положения проекта были следующие: носительницей высшей власти в крае является Краевая Рада, Законодательная Рада упраздняется и вся полнота власти осуществляется войсковым атаманом и назначаемым им правительством; Краевая Рада собирается атаманом не менее как раз в год; созыв по заявлению определенного числа членов самой Рады отменяется; проект отвергает необходимость создания отдельной кубанской армии.

Со своей стороны, генерал Науменко считал, что и со стороны главного командования должны быть сделаны некоторые уступки. Таковыми, по его мнению, должны были быть: скорейшее завершение денежных расчетов с главным командованием, передача на довольствие Кубани казачьих частей, прекращение действий в пределах Кубани реквизиционных и ремонтных комиссий, предоставление войску права призывать на службу иногородних и т.д.

Ко времени открытия заседания Краевой Рады решено было перебросить в Екатеринодар один казачий полк и батарею.

На другой день я выехал в Царицын.

По приезду в Царицын я отправил помощнику главнокомандующего Лукомскому письмо:

14 октября 1919 года.

Глубокоуважаемый Александр Сергеевич!

Податель сего, состоящий при мне генералом для поручений, полковник Артифексов ознакомлен мною с содержанием настоящего письма и может, ежели Вы этого пожелаете, подробно доложить Вам по всем затронутым здесь вопросам.

В связи с намеченным на 24 октября созывом кубанской Краевой Рады, группой членов Рады, сознающих необходимость создания на Кубани твердой власти, предположено внести на утверждение Краевой Рады проект изменений существующей ныне конституции. Сущность этого проекта уже обсуждалась мною с Константином Николаевичем Соколовом, в бытность мою а Ростове 9-го октября. Отнюдь не посягая на широкую автономию края, проект этот имеет целью предоставление выборному атаману действительной сильной власти, делая его, в то же время, ответственным перед главным хозяином края — Краевой Радой. Основные положения проекта следующие:

1. носительницей высшей власти в крае является Краевая Рада. Власть законодательная и исполнительная осуществляется войсковым атаманом и назначаемым им краевым правительством. При этих условиях институт Законодательной Рады является излишним и упраздняется;

2. на время созыва Краевой Рады власть полностью переходит к ней. Краевая Рада созывается и распускается указом атамана обязательно раз в год, в определенное время, на определенный срок (по окончании полевых работ) и, кроме того, может быть созвана и распущена в любое время соответствующим указом атамана. Кроме атамана никто созывать Раду не может (отменяется созыв по заявлению определенного числа членов самой Рады);

3. атаман назначает лиц на все военно-административные и гражданские должности в крае, ему же принадлежит право амнистии;

4. проект отвергает необходимость создания отдельной Кубанской армии. Вместе с тем, дабы, в случае нового порядка вещей, атаман и его правительство могли бы действительно продуктивно работать на пользу края и воссоздания России, признается совершенно необходимым проведение в жизнь главным командованием нижеследующих мер:

1. уплата в определенный срок денежного долга Кубани и своевременная уплата впредь за сырье и предметы продовольствия, отпускаемые Кубанью;

2. передача Кубани дела продовольствия Кавказской армии;

3. прекращение действий в пределах Кубани реквизиционных и ремонтных комиссий, передача войску лошадей, уже закупленных в его пределах ремонтными комиссиями;

4. установление права войска на получение определенной части захваченной Кавказской армией военной добычи;

5. откомандирование в распоряжение войска всех казаков из некубанских войсковых частей, учреждений и организаций;

6. воспрещение впредь принимать в неказачьи войсковые части и учреждения кубанцев — офицеров и казаков, без согласия войскового штаба;

7. предоставление войску права призвать на службу в ряды кубанских частей иногородних Кубанской области, непризванных еще, по 99 год включительно, а из призванных уже — тех эвакуированных, кои находятся ныне в Кубани.

Как командующий Кавказской армией, не могу, со своей стороны, не признать, что боеспособность армии в полной мере зависит от проведения в жизнь указанных мер.

Приезд на Кубань генерала Шкуро в период созыва Краевой Рады чрезвычайно нежелателен, его поведение может лишь дискредитировать в глазах населения армию и я убедительно прошу Главнокомандующего принять меры к удержанию генерала Шкуро на фронте.

В заключение прошу распоряжений генералу Тихменеву о заготовке потребного числа эшелонов для переброски по первому моему требованию на ст. Пашковская одного полка конницы с одной батареей. Пользуясь затишьем на фронте, я, по соглашению с войсковым штабом, наметил отвод поочередно для отдыха на Кубань части армии. Первые части намечены к отправке на днях и я очень бы желал, чтобы они успели прибыть на место ко дню открытия Рады, для участия в имеющем быть параде. Вторая просьба обеспечить связь штаба армии с войсковым, установить возможно срочно аппарат Юза в Екатеринодар. Заключение Ваше по затронутым здесь вопросам прошу вручить подателю сего, полковнику Артифексову, возвращающемуся в Царицын.

Прошу принять уверение в моем глубоком уважении и искренней преданности

П. Врангель.

Полковник Артифексов привез мне ответ генерала Лукомского:

18 октября 1919 года.

Глубокоуважаемый Петр Николаевич!

Относительно Ваших пожеланий сообщаю следующее:

1. что касается денежного расчета за уже поставленные продукты и своевременной оплаты впредь за все поставленное, то лучше срока не ставить, а сказать, что Главное Командование Вооруженными Силами отдает распоряжение о безотлагательном расчете за все поставленное и о своевременной расплате за все вновь поставляемое.

Надо иметь в виду, что задержка происходила главным образом вследствие непредставления счетов и отчасти вследствие недостатка денежных знаков.

2. относительно передачи Кубани довольствия Кавказской армии, надо иметь в виду, что нельзя ставить вопрос в плоскость, что Кубань будет довольствовать лишь Кавказскую армию. Придется давать и на Терек, и Уральцам, и на Черноморское побережье. В распоряжение снабжения Кавказской армии будут отпущены кредиты для безотлагательного расчета за присланные с Кубани продукты.

3. относительно реквизиционных и ремонтных комиссий постараюсь сделать все, что можно. Не имея данных под рукой — сообщу дополнительно; думаю, что недоразумений не будет.

4. что касается "военной добычи", то на подобную постановку вопроса Главнокомандующий не согласен.

Вы будете считать военной добычей и все лесные склады, и весь подвижной состав.

5. откомандирование всех казаков в распоряжение войска из неказачьих частей и учреждений — провести трудно. Нельзя откомандировать тех, кто состоит при Главнокомандующем и при мне. Но, в общем, думаю, вопрос будет улажен, но с некоторыми исключениями.

6. относительно того, чтобы впредь не брать казаков без согласия войскового штаба, или, без особого приказания Главнокомандующего, возражений, думаю, не будет.

7. вопрос мобилизационный более сложный и без решения Главнокомандующего ответить не могу.

Ваше письмо посылаю Главнокомандующему и по получении ответа немедленно сообщу Вам.

Прошу принять уверение в глубоком уважении и преданности

А. Лукомский.

Одновременно генерал Лукомский уведомил меня о принятом Главнокомандующим решении официальным сношением:

19 октября 1919 года.

Генералу барону Врангелю.

По приказанию Главнокомандующего сообщаю:

1. финансирование военного бюджета лежало и лежит на нас. Следовательно, в зависимости от наличия денежных знаков должна нами производиться своевременно всякая расплата за продукты;

2. против передачи довольствия Кавказской армии Кубани — возражений нет;

но, кроме того, Кубань должна отпускать, за соответствующее вознаграждение, довольствие и для других частей Вооруженных Сил на Юге России, в размере, определяемом Главнокомандующим.

Все равно специальное довольствие и продовольствие кубанских частей на других фронтах будет из общероссийских источников.

3. Реквизиционные и ремонтные комиссии на Кубани будут закрыты, но возврата уже закупленных лошадей не будет.

В армии огромный некомплект конского состава; кроме того, число закупленных на Кубани лошадей не превышает числа лошадей, закупленных для кубанских частей (корпус Шкуро) 1-ым Кубанским корпусом и Кавказской армией на территории вне Кубани.

4. неся все финансирование и распределяя захваченное по всем фронтам, при этом преимущественно на нужды того же фронта, где захвачено, Главнокомандующий не может допустить организованного грабежа, в какой несомненно вылилось бы предложение.

5. относительно откомандирования в войско казаков, уже отдано приказание за №58.

6. вопрос о приеме в неказачьи части казаков (офицеров и казаков) — по сношению штаглава с атаманом, но окончательное решение принадлежит Главнокомандующему.

7. о передаче мобилизации иногородних войск — Главнокомандующий категорически отклоняет.

Генерал-лейтенант Лукомский.

Тотчас по приезду в Царицын я решил проехать в конную группу, чтобы лично выбрать те части, которые предполагалось отправить в Екатеринодар. Генерал Покровский просил меня о назначении 2-го Уманского полка, входившего в состав его корпуса. Мне было в то же время необходимо переговорить по целому ряду вопросов с только что вступившим в командование конной группой, командиром 2-го Кубанского корпуса генералом Топорковым.

Генерал Улагай за последнее время под влиянием непрерывных тяжелых боев окончательно изнервничался, переходил мгновенно от большого подъема к полной апатии, обижался и раздражался от всякой мелочи. Обидевшись по какому-то поводу на генерала Шатилова, генерал Улагай просил освободить его от командования корпусом. Я пытался было его отговорить, однако, в виду его дальнейших настояний и сознавая, что в настоящем его душевном состоянии он уже к работе мало пригоден, в конце концов согласился. На должность командира 2-го корпуса, взамен генерала Улагая, я ходатайствовал о назначении генерала Науменко.

Я нашел полки значительно пополненными и в прекрасном виде; однако, из разговоров со старшими начальниками вынес убеждение, что, увеличившись численно, части изменились в худшую сторону. Присланные за последнее время Кубанью пополнения в значительной мере состояли из тех казаков, которые в тяжелые июльские дни, пользуясь безвластием в крае, укрылись в тылу. Ныне эти шкурники вернулись, значительно развращенные усилиями самостийников.

Переговорив с генералом Топорковым и ближайшими его помощниками, я наметил для переброски в Екатеринодар бригаду полковника Буряка, не успевшую еще получить пополнений, малочисленную, но крепкую духом.

Отправляя эти полки в Екатеринодар, я, учитывая настроение генерала Покровского, счел нужным указать ему на необходимость с его стороны всеми мерами избегать вооруженных выступлений. Я надеялся, что мне удастся одним призраком военного переворота образумить зарвавшихся самостийников. 21-го октября я писал генералу Покровскому:

Глубокоуважаемый Виктор Леонидович,

Вернувшись в армию, я переговорил с большей частью начальствующих лиц, объехал города и обстоятельно разобрался в обстановке. Армия ныне пополнилась — большая часть высланных Кубанью пополнений уже влилась в части; полки, дошедшие в середине сентября до 80-30 шашек, ныне увеличились до 200 — 250, однако, усилившись в 3 — 8 раз, части, неизбежно, изменили свой облик и изменились в худшую сторону. В то время как армия с конца июня, обливаясь кровью, сдерживала натиск в 10 раз сильнейшего врага, шаг за шагом отходя к Царицыну, все что было наименее устойчиво, все что щадило свой живот и в бою видело лишь средство наживы — все это уходило в тыл. На фронте осталась лучшая часть казаков, в станицах засели, променяв меч на плуг, шкурники и грабители. Ныне эти шкурники и грабители в виде пополнений вновь вернулись в части и вернулись развращенными теми, в чьих задачах разложить и ослабить армию. Усилия "самостийников" за последнее время направлялись на наиболее стойкие отделы — линейцев, и пополнения из этих отделов наиболее развращены. При этих условиях рассчитывать на полки в случае внутренних осложнений несравненно труднее, чем 1,5 — 2 месяца тому назад. По данным контрразведки штаба армии, те части, которые намечены Вами для переброски в Екатеринодар, на время созыва рады. развращены не менее других; в частности, во 2-ом Уманском полку отношения между офицерами и казаками таковы, что мне пришлось отказаться от переброски этого полка. Конечно, армия по-прежнему чужда всякой "самостийности", как чужды ей и широкие слои казачества, но при настоящем составе полков рассчитывать на стойкость частей, в случае разрешения внутренних вопросов оружием, трудно. Предлагая известные требования, можно опереться на армию, но использовать это оружие лишь как "Дамоклов меч", отнюдь не нанося им удары. По сведениям моим, призрак военного переворота уже пугает кубанских "Мирабо" и его можно и должно использовать, однако, повторяю, отнюдь не воплощая в жизнь. При настоящем положении я обусловливаю мое выступление в Раде от имени армии, лишь совершенно исключая какие бы то ни было вооруженные выступления, аресты и т.д. Примите меры к недопущению этого, во что бы то ни стало. Направление, принятое "Большим войсковым кругом на Дону", еще более укрепляет меня в принятом решении. Работа левого крыла круга и "самостийников" на Кубани происходит в тесной связи, и ежели бы военный переворот на Кубани и увенчался успехом, то успех этот, кратковременный и непрочный, несомненно вызвал бы бурю на Дону, бурю, которая не только свела бы на нет этот успех, но и потрясла бы мощь воздвигаемого с таким трудом здания Новой Великой России.

Жму Вашу руку

Ваш П. Врангель.

(Копию этого письма я препроводил генералу Лукомскому).

Между тем, ошибочная стратегия генерала Деникина начинала уже приносить свои плоды. Противник, сосредоточив крупные силы на стыке Донской и Добровольческой армий, повел решительное наступление на фронте Воронеж — Лиски и одновременно в направлении на Севск, стремясь охватить фланги Добровольческой армии и срезать острый угол, вытянувшийся безобразным клином к северу нашего фронта. 18-го октября я получил телеграмму генерала Романовского:

Обстановка на левом фланге Донской и на фронте Добровольческой армии складывается очень неблагоприятно. Противник, отчаявшись прорваться на фронте вашей армии и правом фланге Донской, в настоящее время повел операцию на фронте Воронеж — Лиски с одной стороны и Кромы — Севск с другой, по овладении указанными участками фронтов он развивает операцию в обход флангов Доброармии, сосредоточив к флангам ее и продолжая сосредоточивать крупные силы, главным образом конницу. Все это требует принятия спешных мер, почему прошу спешно сообщить для доклада Главкому, что вы могли бы выделить из имеющихся у вас казачьих дивизий при условии пассивной задачи, на каковой остановились при совещании, или же вы могли бы немедленно начать активную операцию, дабы общим движением сократить фронт Донской армии и дать ей возможность вести операцию на северо-западе.

17 октября 1919 года
Нр 014170
Романовский.

Я счел намеченное решение половинчатым и со своей стороны полагал возможным изменить неблагоприятно сложившуюся для нас обстановку лишь крупным решением. В тот же день я телеграфировал генералу Романовскому:

О 14170

Развитие операции моей армией не может быть выполнено при отсутствии железных дорог и необеспеченности водной коммуникации. При малочисленности конных дивизий переброска одной — двух на то или иное направление не изменит общей обстановки и неразбитый, хотя бы и приостановленный противник, оттеснив донцов за Дон будет иметь возможность обрушиться на ослабленную выделением частей Кавармию. Неблагоприятно слагающуюся обстановку полагаю возможным изменить лишь крупным решением — выделить из состава Кавармии в ваше распоряжение три с половиной кубанских дивизий, не считая бригады, посылаемой в Екатеринодар, оставить в Царицынском районе части 1-го корпуса и инородческую конницу, сведя их в отдельный корпус с его подчинением непосредственно Главкому. Если таковое решение будет принято, полагал бы желательным оставление комкором генерала Покровского.

Царицын
18 октября Нр 03533.
Врангель.

На следующий день я получил ответ:

Главком приказал срочно перебросить его резерв в район Купянска, один конный кубанский корпус, желательно второй. Дальнейшее будет видно по обстановке.

Таганрог
19 октября 1919 года
Нр 014252
Романовский.

Входившая в состав 2-го корпуса 3-я кубанская дивизия, действующая в Черноярском направлении и скованная на фронте все время наседавшим противником, отправлена быть не могла и взамен ее я наметил включить в состав 2-го корпуса 4-ую кубанскую дивизию, о чем и телеграфировал генералу Романовскому:

О 14252

3 кубанская дивизия, скованная боями на Черноярском направлении, будет заменена в составе второго корпуса 4 кубанской. Во исполнение приказания Главкома направляется в Купянский район второй корпус в составе второй и четвертой кубанских и Кабардинской дивизий.

Царицын
21 октября 1919 года
Нр 03594
Врангель.

Таким образом, в состав корпуса должны были войти 2-ая и 4-ая кубанские и Кабардинская дивизии. Однако, от переброски последней, в силу неизвестных мне причин. Главнокомандующий отказался. Генерал Романовский по аппарату через дежурного офицера прислал записку:

Наштаглав приказал сообщить, что Кабардинская дивизия перевозке не подлежит, поэтому, если началась ее погрузка и переброска, то их следует прекратить или принять меры к быстрой перевозке 2 и 4 кубанских дивизий, которые предназначены к перевозке в Купанск. Об исполнении прошу сообщить для доклада наштаглаву.

Из состава Кавказской армии были переброшены лишь две дивизии. В связи с ослаблением и без того малочисленной армии и полным истощением фуражных и продовольственных средств в районе станции Котлубань — станицы Качалинской, я решил занять более сосредоточенное расположение, отведя конницу свою к югу от станции Карповка — хутора Разсошинского. Вместе с тем, для прикрытия Царицына с востока, я решил занять небольшой плацдарм на левом берегу Волги, перебросив туда небольшой отряд в составе вновь сформированного стрелкового полка 3-ей кубанской казачьей дивизии, батареи и дивизиона конницы.

24-го октября, ко дню открытия заседания Краевой Рады, я от имени армии телеграфировал ее председателю:

От имени Кавказской армии шлю привет Краевой Раде. Обеспечивая жизнью своею мир и благоденствие родного края Кавказские Орлы верят, что рада — носительница высшей власти в крае, найдет верные пути к созидательной работе на пользу Родины и обеспечит нужды тех, кто в поволжских степях проливает кровь свою за счастье России.

24 октября 1919 года
Нр 49229
Врангель.

Совершенно для меня неожиданно, в день намеченного мною выезда в Екатеринодар, я получил адресованную всем командующим армиями и атаманам Дона, Кубани и Терека телеграмму генерала Деникина:

В июле текущего года между правительством Кубани и Меджилисом горских народов заключен договор, в основу которого положена измена России и передача кубанских казачьих войск Северного Кавказа в распоряжение Меджилиса, чем обрекается на гибель Терское войско. Договор подписан Бычем, Савицким, Калабуховым, Немитоковым с одной стороны, и Чермоевым, Гайдаровым, Хадзараговым, Бамматовым с другой. Приказываю при появлении этих лиц на территории Вооруженных Сил Юга России немедленно передать их военно-полевому суду за измену.

Таганрог
25 октября 1919 года
Нр 016729.
Деникин.

Телеграмма эта коренным образом изменяла обстановку. Из поименованных в телеграмме лиц член рады Калабухов находился в Екатеринодаре, что не могло не быть известно Главнокомандующему. Приказ об аресте его в Екатеринодаре мог быть выполнен лишь распоряжением местной краевой власти, согласия каковой на это у генерала Деникина быть не могло. Было совершенно ясно, что конфликт между главным командованием и Кубанской Краевой Радой на этой почве неизбежен. Конечно, впредь до разрешения этого конфликта не могло быть и речи о возможности пересмотра и изменения Краевой Радой самого положения о крае.

Предоставив мне полную свободу действий, "carte blanche", как он выразился, генерал Деникин, ни слова мне не сказавши, посылкой своей телеграммы ставил меня перед совершившимся фактом, совершенно спутывая все мои карты...

Профессор К. Н. Соколов, предупрежденный мною телеграммой, должен был ждать меня на станции Тихорецкая. В Екатеринодаре также были предупреждены о моем приезде. Я решил отъезд не откладывать, проехать в Екатеринодар и, в зависимости от обстановки на месте, действовать в дальнейшем.

Я прибыл в Екатеринодар поздно вечером. Отпустив встретивших меня лиц, я пригласил к себе в вагон генералов Науменко и Покровского. Телеграмма Главнокомандующего лишь подлила масла в огонь. И атаман, и правительство, и рада усмотрели в ней нарушение основных прав Кубани. Рада готовила решительный протест. Председателем Краевой Рады был избран глава самостийников И.Макаренко. Для охраны рады самостийники формировали отряд из казаков Таманского отдела, наиболее распропагандированного. Генерал Покровский вновь настаивал на самых решительных действиях, предлагая попросту оцепить раду войсками, схватить и на месте расстрелять целый ряд лиц. После этого, по его словам, "рада выберет атаманом того, кого ей прикажут".

Я самым решительным образом воспретил ему какие бы то ни было выступления, аресты и т.п. без моего но то разрешения. Сам я решил, не останавливаясь в Екатеринодаре, проехать в Кисловодск, где выждать в зависимости от дальнейшего хода событий возможность действовать.

Генерала Науменко я просил ежедневно по прямому проводу осведомлять меня об обстановке.

Тут же на вокзале я написал письмо генералу Лукомскому, которое отправил с состоящим в моем распоряжении полковником Лебедевым.

Учитывая возможность дальнейших осложнений, я желал иметь точные указания Главнокомандующего.

27 октября 1919 года.

Глубокоуважаемый Александр Сергеевич,

Я препроводил Вам копию с письма моего генералу Покровскому от 21 октября, из коей явствует мое несочувствие к вооруженному вмешательству во внутренние дела Кубани. С одной стороны неполная уверенность в войсках, успевших значительно развратиться "самостийниками", с другой, опасение, даже в случае успеха, бури на Дону, могущей отразиться на фронте, требует от нас особой осторожности. Я надеялся на благоразумие одной части рады и на достаточность военной угрозы для другой. В этом убеждении поддерживали меня и доклады с мест. К сожалению, избрание председателем Краевой Рады И.Макаренко заставляет признать, что обнаглевшие "самостийники" окончательно закусили удила. Ближайшие дни должны рассеять все сомнения. Если рада пойдет по пути демогогии, то, по глубокому моему убеждению, силою вещей придется перейти от угрозы к действиям. Много сделано, чтобы войска, на которые я мог опереться, оправдали мое доверие. В Екатеринодар посланы наиболее стойкие части, во главе которых стоят крепкие начальники. Мой конвой составлен из отборных казаков моей 1-ой конной дивизии и офицеров, лично мне известных. На месте принят ряд мер для обеспечения успеха. Печальный опыт недавнего прошлого достаточно доказал, насколько в случае возможных осложнений, можно опираться на самые "верные" части, а при условии, как я указывал в письме генералу Покровскому, что ныне в полках половина казаков, недавно прибывших, обработаны "самостийниками" — ни в одной части быть вполне уверенным нельзя. Однако указанные выше, принятые мною меры предосторожности, личное доверие ко мне казаков, а, главное, твердая уверенность, что захват почина и решительность одни лишь могут, сплошь и рядом, спасти положение, все это вместе взятое приводит меня к решению быть готовым к применению силы. Что касается последствий, могущих произойти, в случае подобного образа действий и, в частности, опасности бури на Дону, то это вопрос общей политики и я его решить без указаний Главнокомандующего не могу. Учитывая возможность политических осложнений, я сделаю все, чтобы избежать применения силы, но ход событий заставляет предвидеть возможность такого порядка вещей, когда отказ от военного вмешательства будет признанием слабости, а это, по моему убеждению, равносильно гибели.

Докладывая об изложенном, испрашиваю срочных указаний Главнокомандующего. Податель сего, состоящий в моем распоряжении, полковник Лебедев, ознакомлен с содержанием настоящего письма и может подробно изложить Вам мои соображения.

Прошу принять уверения в моем совершенном уважении и искренней преданности

П. Врангель.

В Пятигорске, где я решил на несколько часов остановиться, меня встретил главнокомандующий Северного Кавказа генерал Эрдели.

После обеда, переговорив с генералом Эрдели и Терским атаманом генералом Вдовенко, я выехал в Кисловодск.

Поездка моя в Екатеринодар на несколько дней, видимо, откладывалась. Профессор К.Н.Соколов, имея срочные дела в ставке, дальше ждать не мог и решил ехать в Таганрог. Он был вполне в курсе дела. Представлялось ясным, что выполнение требования Главнокомандующего касательно ареста члена рады Калабухова потребует вооруженного вмешательства, последствия которого трудно было учесть. Однако, отступать было уже поздно.

Ясно было и то, что теперь добиться упразднения Законодательной Рады и изменения положения об управлении краем в смысле нам желательном возможно было лишь насильственным путем.

Я просил профессора К.Н.Соколова доложить Главнокомандующему известную ему обстановку и предложить три решения.

Первое из этих решений было предложено генералом Покровским: разгон рады, беспощадная расправа с самостийниками и возглавление края насильственно посаженным атаманом. Участвовать в этом я не считал для себя возможным. В этом случае я предполагал предоставить генералу Покровскому свободу действий, предоставляя ему, в дальнейшем, получать приказания непосредственно из ставки.

Второе решение предусматривало маловероятный случай, если бы генерал Деникин, отказавшись от своего первоначального решения, попытался бы вступить на компромиссный путь мирных переговоров. Решению этому я, конечно, также сочувствовать не мог и предполагал в этом случае, отдав генералу Покровскому приказ о невмешательстве, немедленно вернуться в Царицын.

Наконец, третье решение намечало арест Калабухова и других сочувствующих ему лиц, предание их военно-полевому суду, а затем переговоры с радой с целью добиться от нее изменения положения об управлении краем. Это решение, наиболее трудное по исполнению, требовало большой твердости, осторожности и ловкости. Однако, по моему глубокому убеждению, оно в настоящих условиях было единственно правильным.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: