Понимание смысла сообщения

Декодирование значения фразы или логико-грамматической конструкции не исчерпывает процесса понимания. За ним следует наиболее сложный этап – понимание смысла всего сообщения в целом.

Этот этап не представляет особо заметных трудностей в простом повествовательном тексте, передающем какое-либо внешнее событие. Однако он становится трудной задачей, когда сообщение включает в свой состав сложный подтекст и требует раскрытия общей мысли или скрытого за ним смысла.

Такие трудности отчетливо выступают в каждом научном тексте, для понимания которого недостаточно декодировать значение каждой из входящих в его состав фразы, но необходимо их сопоставление, выделение основной мысли и второстепенных деталей. Общая мысль научного текста становится ясной лишь в результате сложной аналитико-синтетической работы, без которой понимание текста остается на уровне отражения значения отдельных фраз и не приводит к нужному эффекту.

Сложность процесса понимания научного (объяснительного) текста легко видеть, если проследить весь последовательный процесс действий, которые приводят к его нормальному пониманию. Развернутая форма этого процесса включает:

1) выделение составных элементов текста;

2) иногда подчеркивание наиболее информативных частей;

3) сопоставление этих частей между собой;

4) составление деятельных схем, в которых эти части соотносятся;

5) формулировку положения, вытекающего из их сопоставления;

6) составление кратких схем, которые отражают в логической форме основное содержание изучаемого отрывка.

Только в том случае, когда в результате длительной работы весь (иногда очень объемной) текст укладывается в короткую логическую схему, которая в любой момент может быть снова развернута, процесс превращения текста в сокращенную «мысль» может считаться законченным. Сложность всей работы над пониманием отрывка может быть прослежена и более экономным путем. Один из таких путей сводится к регистрации движения глаз читающего текст,

Для этой цели к глазу испытуемого прикрепляется зеркальце, движущееся вместе с глазом, и траектория движения луча, падающего на это зеркальце, регистрируется на фотобумаге, или с четырех сторон глаза на кожу наклеиваются электроды, позволяющие прямым путем записать движения глазного яблока (метод окулографии).

С этой же целью применяется и фотоэлектрический метод, заключающийся в том, что пучок света, проходящий через инфракрасный фильтр, падает на глаз, и разница потенциалов между темным зрачком и светлой радужкой, изменяющаяся с движениями глаз, регистрируется на фонографической бумаге. Регистрация движений глаз при чтении сложного текста показывает, что движения глаз в этом случае вовсе не носят простого последовательного характера. Глаз движется скачками, фиксируя отдельные части текста, многократно возвращаясь обратно и сличая отдельные его фрагменты. Только такая сложная система движений глаз, выделяющая и сопоставляющая наиболее важные фрагменты информации, даваемой текстом, приводит в итоге к его пониманию.

У относительно неопытного чтеца движения глаз носят сложный характер; у опытного чтеца они сокращаются, и выделение наиболее информативных пунктов текста приобретает обобщенный характер, а процесс сопоставления выделенных фрагментов все больше и больше переносится во внутренний план, осуществляясь во внутренней речи.

Следует отметить, что именно в понимании научного текста с особенной отчетливостью выступают те различные процессы декодирования, которые отличают понимание нового и незнакомого текста от понимания старого и хорошо знакомого текста.

Если вероятность правильного понимания общего содержания нового и сложного текста по простой догадке очень низка, нужна большая работа по выделению его наиболее существенных (наиболее информативных) частей и сопоставлению их между собой. При понимании старого и хорошо знакомого текста вероятность схватывания общего смысла по простой догадке возрастает, и длительная работа над анализом наиболее информативных частей и их сопоставлением становится излишней.

Это легко увидеть, если сравнить две неоконченные фразы, из которых в первой однозначное окончание возникает с большой вероятностью из самого текста, а во второй составляет множество альтернатив, нахождение которых требует дальнейшей работы и сопоставления с теми данными, которые даются в контексте. Человек, читающий фразу «наступила зима, и выпал глубокий...», вряд ли задумывается, заполняя пробел словом «снег», однозначно следующим из содержания фразы, в то время как человек, читающий фразу «я долго собирался и наконец вышел на улицу, чтобы купить себе...», не имеет однозначного решения, и может выбрать правильный конец фразы из многих с равной вероятностью возникающих альтернатив, если получит из контекста необходимую для решения дополнительную информацию.

Аналогичные различия возникают при декодировании научного текста, передающего знакомую или менее знакомую информацию.

Совершенно естественно, что для понимания менее знакомой информации необходима работа по сопоставлению многих деталей текста, в то время как ознакомление со знакомой информацией может протекать более сокращенным путем.

За последнее время сформировалась новая отрасль науки, получившая название «теории информации», которая сделала возможным количественный анализ трудностей, возникающих при декодировании информации, и позволила ближе подойти к точному изучению этого процесса.

Не меньшую сложность, чем декодирование научного текста, представляет процесс понимания художественного текста, хотя возникающие при этом трудности носят иной характер.

Именно здесь понимание является не просто декодированием значения отдельных фраз или всего контекста, а сложным путем от развернутого внешнего текста к его внутреннему смыслу.

Каждый художественный текст скрывает известный подтекст, который выражает смысл данного произведения (или отрывка) или отдельных действующих лиц, которые читающий должен вывести из описания поступков, и, наконец, отношение автора к излагаемому повествованию, событиям и поступкам. Отсюда вытекает, что задача, стоящая перед читающим художественное произведение, заключается вовсе не в том, чтобы усвоить повествование, которое это произведение дает, но в том, чтобы выявить подтекст, понять смысл, уяснить мотивы действующих лиц и отношение автора к излагаемым событиям.

Работа по раскрытию смысла художественного произведения отнюдь не является простой, и можно с уверенностью сказать, что глубина раскрытия внутреннего смысла разными людьми, читающими художественный текст, глубоко отлична от понимания простого повествовательного и описательного (а может быть, даже и научного, объяснительного) текста. Отличие от декодирования научного текста заключается здесь в том, что целью понимания текста является выявление сложных логических связей, составляющих общую мысль научного текста, а не раскрытие внутреннего, не выраженного прямо в тексте смысла или подтекста, который есть в каждом художественном произведении.

Психологическая структура художественного текста уже проявляется в пословицах и баснях. В пословицах «не все то золото, что блестит» или «не красна изба углами, а красна пирогами» вовсе не говорится о ценности золота или об оценке избы. В этих пословицах речь идет о качествах человека, о путях его правильной оценки, и буквальное понимание пословиц, не переходящее к их внутреннему смыслу, означает их непонимание. То же можно сказать и о баснях, смысл которых не заключается в рассказе о каком-нибудь эпизоде из жизни животных, а в раскрытии тех отношений, которые составляют смысл морального значения. В данных случаях перенос или метафора являются основным признаком этой формы художественного произведения, а переход от внешнего содержания к внутреннему смыслу – основным требованием, предъявляемым к их пониманию.

Так же отчетливо эта структура выступает и в других формах художественных произведений.

В рассказе Воронковой «Девочка из города» описывается случай, когда дети, которые пошли купаться в реке, предупреждали девочку, чтобы она не плыла на лодке вниз по реке, потому что там находится плотина и лодка может перевернуться. Когда же девочка, не послушавшаяся их советов, не возвратилась, дети пошли искать ее вниз по реке и за плотиной увидели плавающую на воде красную шапочку. Внешнее содержание рассказа сводится к описанию события, наиболее существенный эпизод которого вообще не отражен в тексте. Однако строка «и они увидели на воде красную шапочку» имеет вполне определенный смысл, выражая в этом маленьком факте указание на трагическое событие. Естественно, что простая передача внешнего сюжета ни в какой степени не говорит о понимании рассказа и что подлинное декодирование смысла проявляется в переходе к не сформулированному в рассказе подтексту.

В приведенном рассказе задача читающего заключается в том, чтобы проникнуть в то событие, которое только косвенным путем отражается во внешнем тексте. В другом рассказе задача понимания текста еще более сложна и заключается в том, чтобы от внешнего события перейти к раскрытию глубоких мотивов и отношений.

В рассказе «Чужая девочка» говорится о том, как женщина удочерила девочку, которая долгое время не могла привыкнуть к новой семье и очень сдержанно принимала теплое отношение приемной матери. Но однажды весной, когда расцвели подснежники, она набрала букет и, отдавая его приютившей ее женщине, сказала: «Это тебе... мама». В этом случае одно слово в фразе «это тебе... мама» означает глубокое изменение в эмоциональной жизни девочки, впервые признавшей чужую женщину матерью, и читающий, который ограничился усвоением внешнего сюжета и не сделал психологического вывода, конечно, не может считаться понявшим этот рассказ.

Еще более отчетливо выступает подобное сложное соотношение внешнего содержания с внутренним смыслом в больших художественных произведениях, и известная реплика в «Горе от ума» – «Уж утро» вовсе не означает простого констатирования времени суток, а указывает на бессонную ночь, так же как и реплика Чацкого «Карету мне, карету!» имеет глубокий внутренний смысл разрыва героя с враждебным ему обществом.

Вся работа режиссера с актером, столь глубоко описанная К. С. Станиславским, может служить развернутым примером тех переходов от внешнего содержания к внутренним смыслам и мотивам, которые составляют существо подлинного «прозрения текста», вскрывающего его внутренний смысл.

Если грамматические коды языка, о которых мы говорили, являются системой средств, позволяющих выразить любые логические отношения, и могут быть с успехом использованы при декодировании текста, то художественный текст почти не имеет опор, которые обеспечивали бы подобную работу по декодированию скрытого за ним смысла. Исключение составляют лишь средства пунктуации в письменной речи и средства интонации в речи.

Достаточно посмотреть, как меняется внутренний смысл высказывания при изменении пунктуации, чтобы его значение как средства управления смыслом сообщения стало ясным. Сравним, например, три варианта расстановки знаков препинания в уже приведенной фразе: «это тебе, мама»; «это тебе... мама!»; «это... тебе, мама!» и мы увидим, что в первом случае пунктуация вообще не используется для выражения специального внутреннего смысла, во втором она выделяет изменившееся отношение девочки к матери, а в третьем – ее робость при данном поступке. Это дает все основания считать пунктуацию кодом внутренних смыслов в той степени, в какой синтаксические средства являются кодом внешних логических отношений.

Отчетливее выступают приемы декодирования внутренних смыслов художественного отрывка в средствах, используемых в устной речи, и особенно в интонациях и в разбивке текста на значащие фрагменты с помощью пауз. Использование этих средств и составляет основной путь в работе над выразительной речью актера, который должен овладеть умением пользоваться этими средствами для того, чтобы научиться доводить до слушателя не повествование о внешних событиях, но раскрытие внутреннего смысла произведения.

Одна из советских исследователей, Я. Г. Морозова, приводит в качестве примера подобную работу над, казалось бы, простым рассказом А. Гайдара «Чук и Гек».

Прямой текст описывает известные внешние события.

«Жил человек в лесу возле синих гор. Он заскучал и попросил разрешения написать жене письмо, чтобы она вместе с ребятишками приехала к нему в гости».

Однако, если в работе над раскрытием внутреннего смысла этого отрывка используются средства интонации и пауз, разбивающие его на смысловые части, отрывок начинает звучать иначе:

«Жил человек в лесу возле синих гор...» начинает выражать чувство долго тянувшихся дней («жил человек...») одиночества («в лесу...»).

«Он заскучал и попросил разрешения написать жене письмо, чтобы она вместе с ребятишками приехала к нему в гости». Здесь раскрывается картина тоски, отношения к жене, детям; желание увидеть их, пусть ненадолго, и т. д.

Средства пауз и интонаций относятся целиком к устной речи, хотя в старых рукописях наряду с «черными знаками» (грамматической пунктуацией) иногда использовались «красные знаки», которые служили внешними средствами выделять смысловые единицы и управлять переходом от внешнего значения текста к его внутреннему смыслу.

Сложность процесса декодирования внутреннего смысла художественного текста дает основание считать, что следует учить декодировать (раскрывать) внутренний смысл произведения так же, как учили декодировать (понимать) его внешнее (логико-грамматическое) значение, что психология должна разработать наиболее рациональные пути такого обучения. Психологии еще мало известно о факторах, которые могут затруднять процесс декодирования внутренних смыслов, и их анализ должен явиться специальным предметом будущих исследований.

Патология понимания речи

Процесс декодирования речевого высказывания (или поступающей информации) может существенно нарушаться при патологических состояниях мозга, и формы этого нарушения позволяют ближе подойти к описанию психологического строения процесса понимания.

Нарушение уровня декодирования сложного сообщения может иметь место при умственной отсталости или при тех формах снижения умственной деятельности, которые выступают при органической деменции. В этих случаях происходит следующее:

• понимание значения отдельных слов может резко обедняться;

• доминирующее место сохраняется за непосредственным, конкретным или наглядно-образным представлением о значении слов;

• переносное или отвлеченное значение слов становится недоступным, и все понимание приобретает выраженный конкретный характер.

Естественно, что в этих случаях декодирование значения фраз или логико-грамматических конструкций тоже резко упрощается, и если понимание элементарных по структуре предложений, выражающих простые «коммуникации события», остается доступным, то раскрытие значения сложных логико-грамматических конструкций становится невозможным и либо ставит субъекта в тупик, либо заменяется упрощенными догадками. Декодирование внутреннего смысла сообщения оказывается здесь вряд ли возможным, хотя, как показывает клиника, в этих случаях могут иметь место значительные диссоциации, при которых полная невозможность усвоения отвлеченного значения сложных логико-грамматических структур не сопровождается таким же отчетливым распадом понимания эмоционального смысла высказывания.

Совершенно иную (во многих отношениях обратную) картину нарушения декодирования сообщения можно видеть при некоторых формах психических заболеваний и, в частности, при шизофрении.

Как мы уже указывали выше, соотношение вероятностей всплывания наиболее часто встречающихся значений слов и соответствующий выбор определенных альтернатив (например, понимание «дерева как сосны, березы, дуба, а не как «дерева» логических альтернатив, доминирующих у логиков) оказывается нарушенным; слова начинают вызывать любые, с равной мерой вероятности всплывающие связи, и однозначное понимание даже наиболее простых сообщений нарушается, становится многозначным, причем иногда маловероятные связи возникают либо с равной, либо с большей вероятностью, чем обычные связи, прямо вытекающие из простой практики.

Вот почему в психопатологии принято говорить о «многозначности», «непонятности» тех связей, которые возникают у больного шизофренией, декодирование сообщения у которого может принять сложный, вычурный и трудно предсказуемый характер.

Особое значение для лучшего понимания психологической структуры процесса декодирования (понимания) речевого высказывания имеет, однако, нейропсихологи-ческий анализ тех его изменений, которые возникают при локальных поражениях мозга.

Значение локальной патологии мозга, как известно, заключается в том, что поражение устраняет здесь тот или иной логический фактор, необходимый для нормального протекания психологических процессов, а это приводит к тому, что нарушение соответствующей функции начинает носить совершенно определенный специфический характер.

Кратко обозначим те нарушения процесса декодирования речи, которые возникают при различных локальных поражениях мозга.

Очаговое поражение коры левой височной области (ее верхне-задних отделов) приводит к распаду фонематического слуха, а отсюда – к невозможности воспринимать четкую предметную отнесенность, а иногда и четкое значение слов. Феномен того «отчуждения смысла слов», который выступает в этих случаях, заключается в том, что больной, который, как это уже было указано выше, недостаточно отчетливо воспринимает звуковую структуру слова, начинает смешивать значение этого слова с близкими по звучанию, в результате чего слово «голос» начинает восприниматься не то как «гонос», не то как «колос», не то как «холост», а слово «огурец» может быть воспринято как «конец», «окрест» или «околес» и т. п. Естественно, что декодирование речевого сообщения в этих случаях становится особенно затруднительным, и больной начинает реагировать на речевые сообщения как на комплекс шумов или как па диффузное смешение отдельных связей. Характерно, что общий смысл сообщения оказывается в этих случаях иногда более понятным, чем его непосредственное значение. Возможно, это объясняется тем, что интонационно-мелодические компоненты речи продолжают лучше доходить до больного, чем значение отдельных слов; возможно также, что восприятие одного (отвлеченного) слова дает основания для компенсации дефектов, которые возникают в результате неполноценного восприятия отдельных конкретных слов. Факты указывают на потенциальные возможности интеллектуальной деятельности этих больных, которые сохранились, несмотря на грубые дефекты декодирования отдельных слов, несущих информацию.

Совершенно иной характер носит нарушение декодирования (понимания речевого сообщения) при поражении теменно-затылочных отделов левого полушария.

Понимание отдельных слов остается полностью сохранным и отличается лишь некоторым сужением скрытых за словом связей. Однако основной дефект, возникающий при поражениях, – это нарушение возможности размещать воспринимаемые элементы и представления в известных внутренних симультанных схемах и вызывает значительные затруднения в понимании тех логико-грамматических конструкций, которые передают систему человеческих отношений и понимание которых требует одновременного внутреннего сопоставления включенных в них компонентов. Вот почему больные этой группы без труда понимают смысл таких «коммуникаций событий», как «лес горит», «мальчик ударил собаку», «девочка пьет горячий чай» или более сложные варианты вроде «отец и мать ушли в кино, а дома остались старая няня и дети», но оказываются совершенно не в состоянии понять значение таких грамматических конструкций, выражающих отношения, как «брат отца» или «отец брата», «круг под квадратом» или «квадрат под кругом», «солнце освещается землей» или «земля освещается солнцем», не говоря уже о сложных формах выражения отношений, формах двойного отрицания или сложных сравнительных конструкций типа «Оля светлее Сони, но темнее Кати». Во всех этих случаях отдельные предметы, обозначенные словами, хорошо воспринимаются больным, но попытки уловить их соотношения вызывают у него полную растерянность, и только длительное обучение больного с переходом к развернутому использованию дополнительных вспомогательных средств, с помощью которых больной последовательно может дойти до значения данной конструкции, которое он не может схватить сразу, позволяет частично компенсировать его дефект. Следует отметить, что и у этой группы больных понимание внутреннего эмоционального смысла сообщения остается более сохранным, и, по-видимому, отражает тот факт, что этот процесс осуществляется иными системами мозга, чем декодирование логико-грамматических отношений.

Другая картина нарушения процессов декодирования речевых сообщений наступает при поражении лобных долей мозга, которые играют существенную роль в программировании, регуляции и контроле сложных форм сознательной деятельности человека.

Понимание отдельных слов и логико-грамматических конструкций здесь полностью сохранным и не вызывает каких-нибудь заметных трудностей. Однако всюду, где субъект должен проводить известную активную работу по декодированию воспринимаемого сообщения, тормозить непосредственное впечатление о значении впечатляемой речевой конструкции и пытаться проникнуть глубже в ее внутренние смысловые отношения, больной начинает испытывать трудности, и процесс декодирования проявляет иногда значительные дефекты. Вот почему понимание смысла пословиц и басен оказывается часто нарушенным, и больные, легко схватывающие их непосредственное значение, нередко оказываются не в состоянии проникнуть в их внутренний смысл, ограничиваясь констатацией непосредственного конкретного значения. С другой стороны, больной с массивным поражением лобных долей мозга оказывается не состоянии отделить собственный сюжет передаваемого сообщения от бесконтрольно всплывающих ассоциаций и начинает, например, передавать известный рассказ Л. Н. Толстого «Курица и золотые яйца» (в котором говорится о том, что хозяин зарезал курицу, которая несла золотые яйца, но ничего внутри нее не нашел), оказываясь не в состоянии понять скрытую за ним мораль, и не может даже отделить содержание от побочных ассоциаций и передает его так: «Курица... несла яйца... хозяин их продавал на рынке... или сдавал государству...» и т. д.

Нет необходимости говорить о том, что всякая работа по декодированию внутреннего смысла рассказа или мотивов действующих лиц остается совершенно недоступной для этой группы больных, у которых понимание внутреннего смысла оказывается, несравненно менее доступным, чем понимание внешних значений, и анализ которых вплотную подводит к раскрытию существенных психофизиологических механизмов сложных процессов декодирования речевого сообщения.

Глава 4. Продуктивное мышление. Умозаключение и решение задач

Проблема

Мы осветили вопрос о строении слова и его роли в формировании понятий и дали анализ того пути от мысли к развернутой речи, который лежит в основе формирования высказывания. Также показали путь от речи к мысли, который лежит в основе декодирования сообщения и его понимания. Сейчас нам нужно выйти за пределы этих вопросов, стоящих на границе психологии и лингвистики, обратиться к психологическому анализу продуктивного мышления.

Мышление человека, опирающееся на предметную деятельность и на средства языка, может:

• не только организовать его восприятие и позволить совершить скачок от чувственного к рациональному, который многие материалистические философы считают одним из решающих скачков в эволюции психики;

• не только позволяет, опираясь на средства языка, передавать сообщение, кодируя мысль в речевом высказывании, и декодировать сообщение, раскрывая его внутренний смысл,

но и быть специальной формой продуктивной деятельности.

Оно позволяет не только упорядочивать, анализировать и синтезировать информацию, относить воспринимаемые факты к известным категориям, но и выходить за пределы непосредственно получаемой информации, делать выводы из воспринимаемых факторов и приходить к известным заключениям, даже не располагая непосредственными фактами и исходя из получаемой словесной информации. Мыслящий человек оказывается способным рассуждать и решать логические задачи, не включая процесс решения в практическую деятельность. Все это говорит о том, что процесс мышления может быть специальной теоретической деятельностью, которая приводит к новым заключениям и, таким образом, носит продуктивный характер.

Проблема мышления долгое время не являлась предметом точного экспериментального психологического исследования и была скорее разделом философии и логики, чем разделом психологии. Поэтому в изучении мышления особенно отчетливо проявлялась борьба между материализмом и идеализмом, которая проходила красной нитью по всей истории философии.

Материалистический подход к мышлению исходил из классической формулы сенсуализма «Nihil est in intellecto quod поп fueritprimo in sensus» (нет ничего в интеллекте, чего не было бы в чувственном познании»). Однако эта формула приводила чаще всего к механическому толкованию, согласно которому мышление понималось как сочетание образов памяти или как продукт ассоциации (по смежности, сходству и контрасту). Естественно, что концепция (разделявшаяся большим числом сторонников так называемого ассоциационизма) приводила к утверждению, что само мышление не является особым, специфическим процессом, и его можно без остатка свести к игре образов и ассоциаций. Поэтому в течение долгого времени реальные процессы продуктивного мышления и не были предметом специального исследования.

Противоположную позицию занимала идеалистическая философия, которая видела в мышлении особые формы активности человеческого духа, не сводимые ни к каким более элементарным чувственным или ассоциативным процессам.

В Средние века и в начале Нового времени этот подход к мышлению проявился в философии рационализма, которая исходила из того, что мышление является первичным свойством духа и обладает рядом особенностей, не сводимых к более элементарным процессам. Эти взгляды (один из основателей рационализма – X. Вольф) разделяли и такие крупные философы, как Р. Декарт, И. Кант и др.

В наше время положение, что мышление следует рассматривать как проявление особой «символической» основы философии неокантианцев, проявилось в работах крупных философов-идеалистов Кассирер, Гуссерль и др.

Идеалистический подход к мышлению как особой форме психической деятельности лег в основу школы, которая впервые в психологии сделала его предметом специального экспериментального исследования. Эта школа, которая получила название Вюрцбургской школы, объединила группу немецких психологов начала XX в. (О. Кюльпе, Мессер, К. Бюлер, Н. Ах) считавших, что мышление является особой, далее не разложимой функцией сознания. Предлагая своим испытуемым (обычно профессорам или доцентам психологии) специальные задачи (например, понять смысл сложного положения, найти часть по целому или целое по части, подобрать отношения род – вид; вид – род) и давая им задание описать тс переживания, которые возникают при выполнении этих задач (т. е. пользуясь экспериментальным самонаблюдением), психологи этой школы пришли к выводу, что процесс мышления не опирается на какие-либо образы, не осуществляется с помощью речи и составляет особые «логические переживания», которые направляются соответствующими «установками» или «интенциями» и осуществляются как специальные психологические «акты». Выделяя мышление как особый вид психологических процессов, Вюрцбургская школа, однако, отделила его как от чувственной основы, так и от речевых механизмов, иначе говоря, представила мышление как особую форму активности духа, подходя к последней с позиций крайнего идеализма.

Проблема научного подхода к процессам мышления оказалась, таким образом, нерешенной, и психологическая наука встала перед задачей материалистически объяснить процесс мышления, подойдя к нему как к сложной форме психической деятельности, имеющей свое происхождение и свою историю и опирающейся на исторически сформированные средства, характеризующие другие формы предмет ной деятельности и использующие в качестве основного средства систему языка.

Для решения этой задачи материалистическая психология должна была рассматривать мышление не как «проявление духа», а подойти к нему как к процессу, который формируется в общественной истории, протекает сначала как развернутая деятельность, использует систему языка с объективно заключенной системой смысловых связей и отношений и лишь затем принимает свернутые, сокращенные формы, приобретая характер внутренних «умственных действий».

При таком подходе мышление человека перестает казаться несводимой «категорией духа», не имеющей своей истории, доступной только субъективному феноменологическому описанию и сможет стать предметом психологической науки.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: