ПЯТНИЦА (Шуточный Рассказ)

В С Е Л Е Н Н А Я М Е Т Р О 2 0 3 3

- Семеныч! Может не надо больше? – Серега осторожно звякнул старой эмалированной кружкой. Где он ее раскопал: одному богу известно. Все те, которые и имелись раньше в наличии у обитателей Каширской давным-давно прохудились и за ненадобностью были выброшены в восточный тоннель, служивший своеобразной свалкой, который под это дело решили оставить после его обвала. Битое стекло, прохудившаяся посуда, пластиковая тара, все, что нельзя уже было использовать, складировали здесь. Но под страхом изгнания – категорически запрещалось выбрасывать туда пищевые отходы. Жителям совсем не улыбалось присутствие «кикимор» и местных «крыс». Хотя они и не были особо опасными для людей, но невооруженного 10-летнего ребенка «крыса» или «кикимора» могла запросто отправить на тот свет. «Упыри» появлялись крайне редко и почти всегда, дозорным удавалось отбить их атаку. Тем не менее, оставлять приманку, для незваных гостей было бы верхом неблагоразумия, потому то все отходы, которые нельзя было скормить свиньям, высушивали и сжигали, в качестве топлива.

- Ну что Серега – мужик ты или не мужик? – Семеныч хитро улыбнулся хмельными глазками – он-то знал, как можно надавить на самолюбие молодого пацана. – Или слабо будет? – Семеныч поднял бровь.

- Ладно!... Наливай, черт с тобой – сдался Серега. По его бледному лицу пронеслась гримаса отчаяния, но спорить с Семенычем он не стал. Бессмысленно это было. Непререкаемый авторитет Семеныча на станции уважали все, включая коменданта. Такое уважение могли заслуживать разве что сталкеры, последний из которых - отец Сереги, не вернулся пару лет назад после очередной вылазки на поверхность.

Семенычу было уже за пятьдесят, глубокие залысины и необычно крепкое для его возраста телосложение. Серега – напротив, невысокий, белобрысый, худощавый, абсолютно ничем не примечательный парнишка лет девятнадцати, один из тех детей, родившийся в метро уже после Войны. Серега, как и все дети, родившиеся в метро, был светловолосым, голубоглазым и бледнокожим – так сказывался недостаток света.

Семеныч налил в чудо-кружку мутной желтоватой шипящей и пенящейся жижи и Серега сдерживая гримасу отвращения, принялся быстро пить, чтобы побыстрее осушить кружку. Но странное дело – толи хмель, толи еще какая-то странная сила взяла в свои руки ощущения Сереги, но вкус у этой жижи становился все менее противным. Щекотание в носу теперь уже не доставляли дискомфорт, а скорее наоборот – потихоньку начинали дарить Сереге настоящее удовольствие. Вероятно, начинали сказываться советы Семеныча.

- Ты, главное, большими глотками слышишь? Большими глотками – тогда вкус ощутишь! – науськивал Семеныч. Серега допил, икнул, затем несильно рыгнул и покраснел. Ему никто никогда не говорил – что так делать неприлично, но каким-то внутренним чутьем Серега понимал, что окружающим это будет неприятно, поэтому с детства старался не делать это на людях.

- Вот теперь верю! – Семеныч расхохотался по-настоящему. Внезапно хохот сорвался на глубокий тяжелый кашель. Он долго откашливался, потом сплюнул.

- Вот теперь по-настоящему. – Правда теперь улыбка сползла с его лица.

Семеныч смеялся редко, чаще хмурился, особенно мрачным становился он, когда не удавалось спасти раненого или больного. Он почему-то всегда считал себя виноватым в том что, не мог сохранить жизнь. Случалось это не часто, но бывало что Серега иногда, возле палатки Семеныча слышал, как оттуда доносились редкие причитания: «Ну почему же?! Все ведь так просто!.. Мне бы пару ампул, хотя бы пару ампул!...» Серега не совсем понимал, что такое «ампула», но осознавал всю ее великую для жизни ценность. Понимал, что будь в наличии те самые ампулы – возможно, многих удалось бы спасти.

Сам Серега привязался к Семенычу лет пять назад, когда, наевшись с голодухи зерен пшеницы, у него разболелся живот, да так что Серега катался по бетонному полу и визжал от боли. Семеныч тогда потрогал его живот, нахмурился и пробормотал очередное странное слово-заклинание «аппендицит». Что оно означало, Сереге так и не понял, но по выражению лица Семеныча догадался, что дела его крайне плохи и от страха завизжал еще сильнее. Уже почти теряя сознание, Серега сквозь полуобморочное состояние расслышал, как Семеныч громко рявкнул: «Несите весь самогон, который есть».

Сереге повезло: он выжил. Обычно после операции из десяти человек в живых оставалось трое-четверо. «В рубашке родился!» - радовались местные, несмотря на то, что Серегу уличили в краже, абсолютное большинство обитателей станции были довольны исходом операции. Страшно болела и кружилась голова, мутило и тошнило, болели операционные швы под бинтами. Именно в тот день Серега впервые познакомился с алкоголем - попробовал самогон, точнее не попробовал, а в полной мере ощутил полный комплекс последствий его злоупотребления. Но другой анестезии в распоряжении кашировцев, да и любых других обитателей метро не было. Разве что в Полисе можно было найти и барбитал и эфир и даже кетамин, но для простых смертных все эти сокровища были недоступны.

- Семеныч, как ты? – Серегу стало беспокоить, что Семеныч последнее время стал кашлять чаще и сильнее.

- Да не бери в голову – огрызнулся было Семеныч – На мой век хватит, да и на твой тоже – подытожил он.

Вот уже больше полгода Семеныч учил Серегу азам врачевания. Еще до Войны Семеныч отучился в «сеченовке» (медицинская академия им. И.М.Сеченова), и являлся чуть ли не «основой бюджета Каширской», как шутил комендант Андрей Палыч.

К нему приходили со всех окрестных станций, а как-то даже забрел мужичок с Партизанской – желтушный, весь с больной печенкой. Так его Семеныч можно сказать с того света вытащил. Как ему это удалось - осталось тайной для всех. «Ну, повезло ему!» - просто отшучивался Семеныч но по человечески всегда был рад, если удавалось помочь. Денег за лечение он не брал, не отказывался разве что от книг да медикаментов, какие еще оставались в распоряжении жителей метро, хотя не брезговал и «поллитрами», «презентами», которые по старой «традиции» прошлого подносили «докторам», впрочем их он, чаще всего использовал в медицинских целях,

Накануне Семеныч с Серегой вскрывали свинью. Семеныч перед убоем внимательно осматривал свиней и если находил какую-нибудь хворь, просил мясника перед освежеванием «для науки» на пару часов тушу, и учил Серегу премудростям хирургии. А в остальные дни «практику» сменяла «теория».

Но, наконец, сегодня Семеныч открыл секрет, который хранил в течение месяца. Тогда он уходил на Тульскую к местным сталкерам и о чем-то с ним шептался. Спустя неделю с Тульской пришел сталкер и принес что-то Семенычу, бережно завернутое в тряпицу. Получив заказ, Семеныч довольно улыбнулся и сразу же потребовал у коменданта еще пару лампочек в подсобку на Поле. Андрей Палыч попытался было возмутиться такому бессовестному транжирству электричества и ламп, но Семеныч оказался настолько упрям, что Палыч в конце-концов махнул рукой.

Коменданту было уже за шестьдесят, он еще до Войны, был начальником этой станции. Его совсем недавно назначили, но к счастью успели рассказать все секреты станции, все ее запасники, склады с продовольствием, инструментами и прочим бытовым добром. Потому-то никто и не оспаривал должность Андрея Палыча на этой станции, благо люди все порядочными оказались.

Семеныч о чем-то шептался с Наташей, местным «фермером». Она выращивала на Поле грибы и пшеницу – единственный источник хлеба и витаминов для всех обитателей станции. Наташа была симпатичной пухленькой девушкой и очень нравилась Сереге, он даже слегка приревновал ее к Семенычу. Она была немного старше Сереги, веселой и часто подтрунивала над его «чувствами», но т.к. подходящего «жениха» в настоящий момент у нее не было, шансы у Сереги были достаточно высокими, и об этом она ему довольно часто намекала, но «зеленый» Серега намеков не понимал и страдал от этого еще сильнее.

Тогда-то Семеныч и подозвал Серегу и показал ему это чудное растение со странными светло-зелеными плодами. «Это - хмель» заворожено прошептал он и заговорщицки подмигнул. Что это такое Серега не знал, но на все расспросы «что» да «как» Семеныч неизменно отвечал: «Скоро все узнаешь!» Две недели после Семеныч колдовал у себя в палатке: таскал кастрюли, воду. Серега чувствовал какой-то странный, (но почему-то такой знакомый!) запах исходивший из палатки Семеныча. Наконец вечером Семеныч пригласил Серегу к себе в палатку, попросив захватить свою кружку, усадил на стул и довольный указал на мятую алюминиевую кастрюлю, из которой исходил тот самый знакомый запах.

- Сварил, наконец-то - не без гордости молвил Семеныч – пшеничное. Нефильтрованное. – Его лицо расплылось в довольной улыбке. - Завтра всех угощу, но тебя первого - он по-отечески улыбнулся и открыл крышку. Зачерпнул своей кружкой порцию, зачерпнул серегиной раритетной кружкой и протянул ему.

- Ну, будем здоровы – сказал Семеныч лаконичный тост и жадно, большими глотками принялся пить и осушил свою кружку одним махом. Серега с опаской поглядывал на пенящуюся жидкость и осторожно повел носом.

- Что это? – Серега, наконец, желал услышать ответ на вопрос, мучавший его последние три недели.

- Это, мой юный друг, настоящее ПИ-ВО! – с расстановкой и не без гордости ответил Семеныч.

- А что это такое? – повторил свой вопрос Серега, не разделяя восторга Семеныча.

- Напиток врачей, работяг, пенсионеров, инженеров, хулиганов, студентов, депутатов!.. – с пафосом пропел Семеныч. – И хватит вопросами закармливать – наливай, да пей! – безапелляционно закончил он.

Серега еще раз недоверчиво понюхал – как бы готовясь.

- Ну!.. – скомандовал Семеныч.

Серега покорился и принялся пить, давясь этой горькой жижей. И Что в ней было такого особенного, прямо-таки божественного в этой мутной, рыже-желтой водице не понимал он.

- С этим напитком – продолжал Семеныч – связано несколько лет моей жизни, еще до… до метро. – он немного помолчал. – Я еще в последние студенческие годы дружил с парнишкой одним, мы немногим тогда старше тебя были. Я учился на последнем курсе, а Пашка на предпоследнем, но все дело в том что, подрабатывал Пашка на местном пивзаводике, ну и естественно, «дегустировал продукцию», когда никто не видел. Но помимо дегустации, удавалось ему и выносить пару-тройку литров – чем нас и угощал. Чаще всего смена его попадала на пятницу, а пятница – это … Это, так сказать, праздник!

- Какой еще праздник? – не понял Серега – как Новый Год?

- Да нет, ну как тебе объяснить. Раньше, ну… до Войны у большинства людей выходные дни приходились на субботу и воскресенье, ну и вечер пятницы, соответственно уже считался выходным. Это сейчас у нас так сказать «скользящий график» и счет дням потерян. Анекдот даже такой ходил: «Я четверг люблю больше чем воскресенье! – Почему? – Потому что в воскресенье завтра понедельник, а в четверг завтра – Пятница!» Так вот: если у меня не было дежурства в больничке, мы с Пашкой и с Андрюхой-Чубайсом если он не уезжал к себе в Рязань, собирались или в кафе, или когда с деньгами было негусто - то у меня и распивали, иногда по 2-3 литра на лицо выходило. – Семеныч заулыбался, видимо предавался приятным воспоминаниям. – В кафе столики маленькие и пиво приносят в высоких стеклянных бокалах с шапкой пены. И вот, обычно где-то после литра, Пашка начинал рассказывать про технологию производства: как готовят солод, проращенный ячмень, или пшеницу, как сбраживают сусло, как выдерживают в бочках, какие готовят винные дрожжи. Рассказывал чуть ли не каждый вечер – надоел хуже горькой редьки …

Сереге все это было слушать не особо интересно, так как пиво ему сначала не понравилось, но пятница… Пятница наделялась в его воображении каким-то мифическим, божественным смыслом.

Я, Серега, - продолжал Семеныч - за эти двадцать лет так соскучился по пиву, что прямо спасу нет. Даже сны снятся, иногда. Сталкеры ведь даже табак умудрились из Ботанического сада приволочь, а хмель, видимо, как-то и не догадались. Да и был бы хмель – все равно ничего не вышло бы: дрожжей-то нету. Но сказать тебе хочу вот что. Произошло чудо! У нас ведь с отходами строго: остатки лепешек обычно свиньям на корм идут. А вот как-то прогуливался я с месяц назад к Нагатинской и случайно так смотрю - голубоватая плесень, на разбухшей лепешке в тоннеле: обронил видимо кто-то, из наших, наверное. Думаю: обычная плесень, на стенах тоннелей этого добра-то, ну и иду себе дальше. Но вдруг вспоминаю, как Пашка рассказывал, что дрожжи можно получить и из сырого хлеба, возвращаюсь, присаживаюсь, рассматриваю ее повнимательнее и… Батюшки! Никакая это не плесень – а самые обыкновенные дрожжи! Уж, каким ветром их сюда занесло не знаю. Какого они сорта были, я не разобрал, но дрожжи вполне годные для брожения. Они и для пива ПО-ДОЙ-ДУТ!

Ну, это я, озабоченный, о пиве подумал сразу, а кроме пива можно хлеб настоящий испечь! Слышишь, Серега? Настоящий хлеб! А это тебе не пресная лепешка! Ну тут-то мне и пришла в голову эта безумная, на первый взгляд, идея результат которой у тебя в кружке. – подытожил Семеныч и налил по второй.

- А что стало с ними, ну с Пашкой и с Андреем? – спросил слегка захмелевший Серега и осекся: ох не стоило ему задавать этот вопрос. Семеныч внимательно посмотрел на него, поставил кружку на самодельный столик и тяжело вздохнул. Серега весь сжался и опустил глаза.

- Пашка на моря укатил, а Андрюха в Рязань вернулся. Учеба-то закончилось. Я уже в интернатуре был. А когда это случилось… - Семеныч помолчал немного – Один я в столице и остался.

Семеныч замолчал, снова прокашлялся и закурил. Воспоминания, как дымка тумана, схожего с сизым табачным дымом уже истирались из памяти. Да и нужны ли они будут в будущем? Еще лет десять и не останется в метро тех, кто еще помнил прежний мир, прежнюю жизнь. Голубое небо, яркое солнце, летний дождь, остужающий раскаленную землю, ветер, не тот пронизывающий и леденящий который гуляет по тоннелям, а настоящий теплый южный ветер. Сколько еще продержится само метро? Сколько еще жалким человеческим остаткам ползать по тоннелям? Да и сколько осталось самому Семенычу, не знал никто. Метастазы уже давно расползались по его телу, как тараканы, дойдя уже и до лимфоузлов. «Курение - убивает», да та самая легендарная надпись в черной рамке на сигаретных пачках прошлого оказалась пророческой. Бронхокарцинома медленно пожирала его. «Ничего» - думал Семеныч - «Успеем. Смышленый он, соображает быстро.. Заменит меня после... Успеем.»

Серега же, порядком захмелевший сидел с закрытыми глазами и в своем воображении рисовал себе сказочные картины Пятницы, представлял кафе, людей в чистой одежде, сидящих за столиками, потягивающими напиток из красивых бокалов, нарядные девушки заливисто смеются, парни хвастаются своими трофеями…

- Серега! – Семеныч потряс его за плечо. – Кимаришь уже. Домой пора. Поздно. – Семеныч уже сам зевал и мотал головой. – Тебе ведь завтра на Поле, верно?

- Ага – зевая, улыбаясь про себя, предвкушая очередную встречу с Наташей, кивнул Серега. Хватит уже теряться-то!

- После смены приходи: у нас с тобой гастрит и дуоденит по плану.

- Угу – Серега уже отвечал междометьями

- Ну, тогда давай: спокойной ночи!

Серега вышел из палатки, постоял немного, потянулся, зевнул и посмотрел на станционные часы. Часы эти особенные были: они помимо времени и даты показывали еще и текущий радиационный фон. Таких часов в метро осталось несколько штук и торгаши с Ганзы как-то сулили за них две тысячи патронов, но Андрей Палыч не пошел на эту сделку – часы эти были бесценны.

Время уже шло к полуночи, и на платформе было тихо. Серега направился к своей палатке.

- Серега! – он обернулся. Семеныч вышел и внимательно смотрел на часы – Вот скажи-ка мне Сереженька: сколько щас времени-то? – не отрывая взгляда от часов, лукаво спросил он.

- Двадцать три, сорок семь – посмотрев на часы, ответил Серега. Странно ведь, никогда не запоминаешь время, когда сам смотришь, а если кто-то следом спросит – заново смотришь на часы, вот парадокс-то!

- А число, какое?

- Семнадцатое. – Серега с удивлением посмотрел на Семеныча, зачем спрашивает, если сам все знает?

Семеныч перевел взгляд с часов на Серегу.

- Ну а день недели? – Семеныч подмигнул. – М?

- «Пт»… - Пятница.

Семеныч улыбался и смотрел на Серегу. Тот с непонимающим взглядом косился на Семеныча и уже подумывал в своем ли уме этот старикан? Серега снова посмотрел на часы, затем на Семеныча и одновременно с ним разразился диким хохотом. Из соседней палатки послышалось недовольное старческое ворчание: «Спать не дают – Ироды!».

Семеныч приложил палец к губам, на удивление не закашлялся, напоследок подмигнул Сереге и нырнул к себе в палатку.

Серега, еле оправившись от смеха, шел к себе, и, улыбаясь, прошептал себе под нос – Пятница!..

04.12.2011. Лебедев И. А.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: