ГЛАВА 6. ВОЗНИКНОВЕНИЕ, ТОРЖЕСТВО, РАСПАД ХРУПКОСТЬ НАЦИЙ

Понятия нации и национальных движений являются для Запада ключевыми с момента своего возникновения в восемнадцатом столетии. В столетии двадцатом эти понятия сделались ключевыми для всех человеческих обществ. «Притязания нации на интересы индивида, — писал Исайя Берлин, — основываются на том факте, что исключительно жизнь нации и ее история придают смысл всему, что представляет собой и что делает каждый ее представитель». Берлину вторит Джон Мак: «Существует лишь несколько идеалов, за которые человек готов убивать других и добровольно отдать собственную жизнь. Один из таких идеалов — нация и ее защита в случае какой-либо угрозы»¹⁵⁷. Однако идентичность нации не является величиной постоянной, а национализм — далеко не самая убедительная идеология на свете. Нация возникает, лишь когда группа людей признает себя нацией; а воззрения этих людей на собственную общность могут быть весьма переменчивыми. Вдобавок значимость приверженности нации в сравнении с прочими лояльностями может значительно колебаться на протяжении времени. Как

было показано в главе 2, европейским правительствам порой приходилось прикладывать огромные усилия, чтобы превратить людей, которыми они управляли, в единую сущность и создать ощущение национальной идентичности. Подобно прочим идентичностям, идентичность национальная сконструирована (а значит, подвержена деконструкции); ее можно совершенствовать — и дискредитировать, восхвалять — и умалять. Разные люди ставят национальную идентичность на разные места в своих «списках приоритетов», значимость и интенсивность национальной идентичности меняются на протяжении времени. Как убедительно доказывает история конца двадцатого столетия, ни нации, ни национальные государства не вечны — они приходят и уходят.

Американская нация и отождествление американцами себя со своей нацией тоже не вечны. Американская нация чрезвычайно хрупка и уязвима — гораздо более, чем нации европейские, по причине своего относительно недавнего возникновения. Подобно домам первопоселенцев, она выстроена из дерева, а не из камня или бетона. До сих пор она ухитрялась выстоять и уцелеть, но вряд ли это будет продолжаться бесконечно. Основания гниют, крыша протекает, стропила и стены грозят обвалиться, сам дом распадается на отдельные помещения, он может сгореть в пламени пожара, его могут снести и заменить совершенно новой конструкцией или же полностью сменить дизайн и превратить в сооружение, абсолютно непривычное для прежних жильцов. Нация, словно дом, требует постоянной заботы и ухода. Дом устоит, только если о нем будут заботиться его обитатели; то же самое верно и в отношении нации.

С семнадцатого столетия до конца столетия двадцатого значимость национальной идентичности в срав-

нении с другими идентичностями прошла для американцев четыре стадии развития. И лишь на одной из этих стадий американцы отчетливо сознавали первенство идентичности национальной над прочими идентичностями. В семнадцатом и начале восемнадцатого столетия свободные люди, проживавшие в английских колониях в Новом Свете, имели между собой много общего — общее происхождение, общая расовая принадлежность, общие политические ценности, язык, культура и религия, «унаследованные» ими от населения Британских островов. До конца восемнадцатого столетия эти люди идентифицировали себя со своими поселениями и колониями в целом, с Виргинией, Пенсильванией, Нью-Йорком или Массачусетсом, а также с британской короной, подданными которой они оставались. Свыше ста лет никто и представления не имел о национальной американской идентичности. Эта идентичность впервые проявила себя в десятилетия, завершившиеся революцией. С обретением независимости и высылкой лоялистов британская идентичность была уничтожена, однако идентичность колониальная сохранилась — люди продолжали отождествлять себя исключительно со своими штатами. Чем дальше, тем проблематичнее казалось извлечь национальную идентичность из-под «груды» местных, конфессиональных и профессиональных идентичностей, особенно после 1830 года. Только после Гражданской войны в обществе утвердилось превосходство национальной идентичности над прочими; годы с 1870-х по 1970-е стали веком «торжествующего национализма». В 1960-х и 1970-х годах первенству национальной идентичности был брошен очередной вызов. Отчасти это объяснялось массовым притоком иммигрантов, новой волной иммиграции и стремлением иммигрантов поддерживать тесные связи со своей родиной, при-

бегая для этого к практике «двойной лояльности» и двойного гражданства. Что более важно, представители американских элит — интеллектуальной, политической и деловой — неуклонно отступали от приверженности нации и обращались к поддержке субнациональных и транснациональных лояльностей. В восемнадцатом и девятнадцатом столетиях Америка являла собой результат взаимодействия элиты с народом. В конце же столетия двадцатого многие представители элит прошли через «денационализацию», тогда как подавляющее большинство простых американцев сохранили патриотизм и приверженность своей нации.

События 11 сентября 2001 года остановили процесс «денационализации» и моментально восстановили первенство национальной идентичности в американском обществе. Два года спустя выясняется, что это восстановление, судя по всему, было временным. Очевидно, процесс денационализации рано или поздно возобновится, и можно только гадать, куда и к чему он приведет. Однако существует и другой вариант развития ситуации: уязвимость Америки перед террористами, необходимость общих усилий для обеспечения безопасности страны и осознание людьми того факта, что Америка ныне существует в недружелюбном мире, — все это вкупе может привести к продолжительному повышению значимости национальной идентичности в американском обществе.

СОЗДАВАЯ АМЕРИКАНСКУЮ ИДЕНТИЧНОСТЬ

В январе 1769 года Бенджамин Франклин восславил победу Вольфа над французами на «равнине Аврамовой» и с гордостью заявил: «Я — бритт!»¹⁵⁸ В июле

В

1776 года тот же Франклин подписал Декларацию независимости, отрицавшую британскую идентичность американцев. За несколько лет, тем самым, Фраклин эволюционировал из бритта в американца. И не он один. Между 1740-ми и 1770-ми годами значительное количество американских колонистов «сменило идентичность» с британской на американскую, сохраняя при этом лояльность своим колониям. Смена коллективной идентичности была быстрой и драматической. Ее причины достаточно многочисленны, однако среди них можно выделить шесть важнейших.

Первая — Великое пробуждение 1730-1740-х годов; как уже объяснялось в главе 4, впервые в истории североамериканских колоний их население объединило свой социальный, эмоциональный и религиозный опыт. Это было воистину общеамериканское национальное движение, породившее «трансколониальное сознание», базовые принципы которого со временем переместились из религиозного в политический контекст.

Во-вторых, в период с 1689 по 1763 год американцы пять раз воевали бок о бок с британцами против французов и их индейских союзников. Даже когда между Францией и Британией заключалось перемирие, оно не затрагивало колонии, где регулярно происходили кровопролитные стычки колонистов с индейцами. Впрочем, эти войны не способствовали развитию американского коллективного сознания (но и, кстати сказать, не сдерживали его). Согласно исследованиям Ричарда Меррита, американская символика в колониальных газетах наиболее активно использовалась в начале «войны из-за уха Дженкинса» (1739-1742) и Индейской, или Семилетней войны (1756-1763), в ходе войн к ней обращались все реже, а с завершением боев она опять ненадолго выходила на пер-

вые полосы. Тем не менее эти войны служили объединению колонистов. Их поселения подвергались осаде, разграблялись, сжигались, иногда захватывались. Угроза войны была для колонистов неумолимой реальностью. В этих войнах колонисты научились сражаться и сумели создать боеспособное ополчение. Кроме того, они приобрели уверенность в собственных силах, начали ощущать моральное превосходство над врагом, применявшим «неджентльменскую» тактику. Война создает нацию; как писал С. М. Грант, «в основе американского национального опыта лежат боевые действия»¹⁵⁹.

В-третьих, в ходе этих войн, особенно во время Семилетней войны (длившейся на самом деле девять лет, с 1754 по 1763 годы), британское правительство придумало обложить колонистов новыми налогами, дабы покрыть прошлые, текущие и будущие расходы на защиту колоний, обеспечить собираемость налогов и вообще улучшить структуру колониального управления, а также чтобы расквартировать в Америке регулярные воинские части. Эти меры правительства вызвали естественное недовольство колоний и привели к организованному сопротивлению. Первым в 1764 году выступил Массачусетс, примеру которого последовали «Сыновья свободы» и сторонники закона о гербовом сборе (1765), комитет международных отношений (1773) и первый Континентальный Конгресс (1774). Ответные действия британских властей, не стеснявшихся прибегать к насилию, только усиливали сопротивление — достаточно вспомнить бостонскую резню 1770 года.

В-четвертых, укрепление межколониальных коммуникаций способствовало распространению информации о колониях и расширению знаний колоний друг о друге. «Количество межколониальных новостей,

публикуемых в газетах, — писал Меррит, подытоживая свой анализ пяти американских городов той поры, — с конца 1730-х годов по начало 1770-х возросло десятикратно и даже более». Реакция колонистов на первые действия британского правительства была «изолированной, местнической и потому в значительной мере неэффективной. По мере улучшения информационного обмена между колониями и по мере того, как колонисты стали все больше внимания уделять внутренним проблемам американского общества, недовольство Британией охватывало все новые и новые поселения»¹⁶⁰.

В-пятых, изобилие плодородной земли, быстрый рост населения и «динамическая экспансия» торговли привели к возникновению сельскохозяйственной и коммерческой элиты и содействовали распространению среди колонистов идей скорого обогащения, которые столь резко контрастировали с воспоминаниями о тяжкой участи беднейших граждан в сословных европейских обществах. По-прежнему воспринимая себя как британцев, колонисты постепенно привыкали к мысли, что Америке суждено стать новым центром и новым оплотом Британской империи.

Наконец, «чужаки» склонны воспринимать людей, объединенных неким общим делом или общей идеей, как единую сущность, причем взгляд со стороны, как правило, опережает реальное объединение и игнорирует существующие внутри «единой сущности» противоречия. Из Лондона население Северной Америки стало видеться единым целым задолго до того, как сами колонисты осознали необходимость объединения. «Британцев тревожило целое, — писал Джон М. Муррин, — поскольку они не понимали деталей; они материализовали свои тревоги в совокупность, названную ими "Америкой"... Короче говоря, Америка — это бри-

танская концепция». Исследование Меррита, посвященное колониальной прессе, подтверждает этот вывод: в пяти крупнейших газетах Бостона, Нью-Йорка, Филадельфии, Уильямсбурга и Чарльстона между 1735 и 1775 годами нередко публиковались статьи англичан, которые «опережали американцев»; в этих статьях «страна и народ назывались американскими»¹⁶¹.

Эти факторы, наряду со многими другими, способствовали возникновению американской национальной идентичности, отличной от идентичности британской, имперской или колониальной. До 1740-х годов название «Америка» применялось к территории, но не к обществу. А с этого времени и сами колонисты, и европейцы стали говорить об «американцах». Участники «войны из-за уха Дженкинса» называли друг друга «европейцами» и «американцами». Общеамериканское коллективное сознание развивалось стремительно. «Факты убедительно доказывают, — писал Э. Маккланг Флеминг, — что самоидентификация американцев имела место около 1755 года и стала общепринятой к 1776 году»¹⁶². Иными словами, в третьей четверти восемнадцатого столетия американцы осознали собственную идентичность. Согласно Мерриту, приблизительно 6,5 процента «символических названий» в колониальной прессе 1735-1761 гг. относится к колониям как к единому целому, а в период 1762— 1775 гг. эта цифра возрастает до 25,8 процента. Вдобавок после 1763 года «символы американского происхождения гораздо чаще связывались с самими колониями, нежели с Британией; исключение составляют 1765 и 1766 годы». «Взрывной характер» развития американского национального сознания отлично виден на рис. 3 (воспроизведенном из книги Меррита), который показывает распределение по времени для основных трех символов¹⁶³.

Рисунок 3. Функциональное объединение, важнейшие события и графики развития национального сознания американцев, 1735-1775 гг.

Сравнение с использованием метода «переменных средних значений».

Источник: Richard L. Merrit, Symbols of American Community 1735-1775 (New Haven: Yale University Press, 1966), p. 144.

Процесс построения нации в Америке отличался от аналогичных процессов в Европе, где политические лидеры сначала создавали государства, а уже затем пытались сформировать нацию из тех, кем норовили править. В Америке же коллективный опыт в сочетании с лидерством географически разобщенной элиты породил «общее сознание» у людей, сражавшихся за свою свободу и победивших в этом сражении, а впоследствии создавших минимум властных институтов, которые, как утверждали европейские путешественники, побывавшие в Америке в девятнадцатом столетии, отнюдь не образуют государства в европейском понимании этого слова.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: