Леонид Филатов. Сукины дети

---------------------------------------------------------------

Л. Филатов, при участии И. Шевцова. Сукины дети. Комедия со слезами

Москва, РИО ПФ "Красный пролетарий", 1992

OCR: Michael Seregin

---------------------------------------------------------------

...Довольно для ученика,

чтобы он был,

как учитель его,

и для слуги, чтобы он был,

как господин его.

Если хозяина дома

назвали веельзевулом,

не тем ли более домашних его?

От Матфея, 10, 25

Сначала -- полная чернота, голландская сажа, тьма египетская, ни одной

светящейся точки. Но это чернота живая, гулкая, объемная, насыщенная

чьим-то тяжелым дыханием, сопением, стуками. Совсем близко возникают

задавленные до хриплого шепота мужские голоса.

-- Я тебе повторяю: ничего не было, идиот! Хочешь перекрещусь? Я

человек верующий -- ты знаешь...

-- Не крестись -- я видел мизансцену. Я обещал, в следующий раз я тебя

убью. Так что молись, говно!

-- Левушка, ну вспомни о чувстве юмора. Через пять минут ты будешь

хохотать над тем, что сейчас говоришь!

-- Я возможно. А ты уже нет. Потом я раскаюсь. Наверное, когда тебя

будут хоронить, я даже буду плакать.

-- Ну что ж мне теперь делать, совсем с ней не общаться?.. Мы же

все-таки коллеги!.. И цивилизованные люди...

-- В цивилизованных странах за это убивают. Я придерживаюсь правил.

Если я тебя не убью, я не смогу жить.

-- Хорошо, ударь меня по морде. Если тебе будет легче, ударь меня по

морде. Только не сломай нос...

-- Бить я тебя, сволочь, не буду. Это малоэффективно. Я сделаю, как

обещал. Я отрублю тебе голову!..

Глухой удар, долгий надсадный крик, и черноту прорезает яркая полоска

света: видимо, кто-то, перепуганный, там, в глубине этой плотной черноты,

опасливо прикрыл дверь. И этот далекий луч, как магниевая вспышка,

высвечивает близкое, в полэкрана, лицо. Лицо вампира. Меловая маска с

красными губами. На щеке алеет карминное сердечко. Подведенные фиолетовые

глаза расширены от ужаса. Словно упырь, застигнутый рассветом, обладатель

мелового лица кидается в спасительную черноту...

Но вот уже взбудораженная темень перестает быть теменью -- то тут, то

там хлопают двери, света становится больше, отдельные возгласы перерастают

в гомон.

По освещенному коридору, мимо распахнутых гримуборных несется белая

маска с красным ртом и надломленными бровями. За маской хрипло дыша,

неотступно следует толстый человек в странной белой хламиде. Лицо толстяка

в крупных каплях пота, мятежные кудри пляшут вокруг лысины, как язычки

пламени на ветру. В вознесенной руке, неотвратимый, как судьба,

поблескивает топор.

...С грохотом захлопывается за белой маской дверь гримуборной и

захлопывается как нельзя более вовремя, ибо уже в следующую секунду в нее

с визгом врубается топор...

-- Все равно я убью тебя, мерзавец!.. Я тебя приговорил!.. Это только

отсрочка, ты понял?.. Я отрублю тебе голову и пошлю твоей семье!..

Толстый Левушка, как рыбина в сетях, бьется в руках перепуганных

коллег.

-- Отрубишь и пошлешь, -- соглашается рассудительный Андрей Иванович

Нанайцев, заслуженный артист Российской Федерации. -- Но эффекта, к

сожалению, не увидишь. Потому что будешь заготавливать древесину в Коми

АССР.

-- Прости меня, Лев, но ты все-таки очень не Пушкин, -- огорченно

сетует Элла Эрнестовна, супруга Андрея Ивановича, также заслуженная

артистка, но другой республики. -- Топор -- это непарламентарно. В таких

случаях вызывают на дуэль.

-- В таких случаях вызывают на партком, -- парирует Федяева. -- Такого

циничного адюльтера у нас еще не было. К тому же Гордынский очень скверный

актер. Убивать -- это, конечно, слишком, но выгнать его необходимо...

...В дверь гримуборной Гордынского скребутся две молоденькие актрисы

Аллочка и Ниночка. Их симпатии однозначно на стороне жертвы.

-- Игорь, открой, это Алла и Нина!.. Игорь, не бойся, его держат!..

Игорь, почему ты молчишь?.. Игорь, мы сейчас вызовем "скорую помощь"!..

Дверь, со всаженным в нее топором, нервно распахивается, впускает

Аллочку и Ниночку и тут же захлопывается вновь.

-- Я Левушку понимаю, -- раздумчиво говорит Тюрин, -- мужчина должен

как-то реагировать... В конце концов, пока Гордынский в театре, мы не

можем быть спокойны за своих жен!..

-- За свою ты можешь быть спокоен, -- огрызается жена Тюрина, вздорная

особа с невнятным лицом. -- У тебя жена не блядь! Все прут на Гордынского,

а про нее ни слова!..

Дверь гримуборной Гордынского снова распахивается, на пороге появляются

Аллочка и Ниночка.

-- Срочно врача! -- глаза у Аллочки круглые и блестящие, подбородок

нервически подергивается, но в голосе сдержанность и значительность. Таким

голосом создают панику, желая ее погасить. -- Игорь истекает кровью!..

Кажется, он задел ему сонную артерию!..

-- Какую артерию, что она плетет?.. -- неуверенно лепечет толстый

Левушка. Он с ужасом начинает чувствовать, как легкий морозец бежит по его

лысине, покрывая мгновенным инеем еще недавно влажный венчик кудрей. -- Не

знаю я никакой артерии!.. Да я к нему пальцем не прикоснулся!..

-- Ты прикоснулся топором! -- Федяева на глазах проникается

состраданием к Гордынскому. -- Не надейся, что мы это замнем!.. Я лично

тебя посажу, мерзавец! Алла, Нина, звоните в "скорую"!..

Толпа актеров отшатывается от Левушки -- таково уж свойство любой толпы

-- мгновенно и чистосердечно менять пристрастия! -- и устремляется в

гримуборную к Гордынскому. Игорь лежит на диване, вытянувшись, как

покойник. Трагические глаза его темны, как две чернильницы, меловое лицо

залито кровью.

Толпа расступается, и в конце живого коридора мы видим потного,

взъерошенного, раздавленного всем происшедшим бедного Левушку. Под

шпицрутенами взглядов он подходит к дивану и внезапно бухается перед

Игорем на колени.

-- Прости меня, Игорь, -- глотая слезы, сипло говорит Левушка и смотрит

на Игоря страдающими глазами. -- Я скотина, я подлец... Я никогда не

думал, что способен поднять руку на человека...

-- Бог простит, Левушка, -- печально и растроганно отвечает Игорь, и по

лицу его тоже катятся слезы. -- Я на тебя не в обиде... Просто морду

жалко, через неделю съемки...

-- Съемки? -- ахает Левушка. -- У тебя съемки? А я тебя искалечил... Я

хочу умереть... Пусть меня расстреляют... У нас еще есть расстрел?..

-- Не мучай себя, Левушка, -- Игоря душат слезы, но он заставляет себя

говорить. -- Каждый может ошибиться... Черт, какая слабость... Видимо, от

потери крови...

Игорь вяло кивает головой куда-то в сторону, но все безошибочно

поворачиваются к умывальной раковине: внутренняя поверхность ее красна от

крови... И тут с Левушкой происходит какая-то внутренняя метаморфоза, он

весь поджимается, как перед прыжком, обводит присутствующих лихорадочно

горящими глазами, встает с колен... и кидается к гримерному столику. С

грохотом летят на пол ящики, коробки с гримом, дезодоранты... Наконец,

счастливый и усталый, как Данко, которому хоть и с трудом, но удалось

разломить свою грудную клетку, Левушка поднимает высоко над головой

флакончик с алой жидкостью...

-- К-р-ровь? -- яростно кричит Левушка. -- Вот она, твоя кровь,

ублюдок! И цена ей один рубль двадцать копеек!.. И производится она на

химкомбинате имени Клары Цеткин!.. А теперь я тебе покажу, какой бывает

настоящая кровь!

Гордынский кидается к двери, кто-то виснет у него на руках -- толпа не

терпит очевидного неблагородства.

Левушка, держа над головой флакон, пытается пробиться к Гордынскому,

ему мешают -- ив толпе находятся милосердные души... Странно размалеванные

лица... Эксцентрические одежды... Неадекватные реакции...

Нелюди. Привидения. Артисты.

Вступительные титры фильма:

СУКИНЫ ДЕТИ

Коробки с гримом. Карандаши и кисточки. Батареи лосьонов и

дезодорантов. Бижутерия. Широко распахнутый глаз. Касание кисточки -- и

глаз становится темнее, таинственнее, глубже... В женской гримуборной

расположились четверо актрис. Это уже известные нам Аллочка и Ниночка;

затем громогласная Сима Корзухина, неиспорченное дитя природы, неутомимый

солдат справедливости, уроженка южной провинции, умудрившаяся сохранить

родной говор даже в условиях столичной сцены; и, наконец, Елена

Константиновна Гвоздилова, театральная прима, любимица критики,

европейская штучка, ухоженная и уравновешенная, с хорошо отработанным

выражением утомленной иронии в глазах.

-- Это потому, что она доступная, -- Алла продолжает обсуждение

недавних событий. -- Мужики это очень ценят. Ты можешь быть какая угодно

страшная, но если ты подвижна на секс...

-- Алл, не завидуй! -- Нина старательно выводит на выбеленной щеке

черную розочку. -- Танька красивая. От нее еще в институте все дохли...

-- И-их, дурынды! -- не выдерживает Сима. -- Зла на вас не хватает!..

Мы же революционный театр, на нас билетов не достать, а у вас все

разговоры на уровне гениталий!..

-- При чем тут гениталии? -- вяло обижается Аллочка. -- Тут человека

чуть не убили!.. Вы же не видели, а говорите...

-- Ужас, ужас! -- без всякого ужаса подтвердила Ниночка. -- Когда Лев

Александрович выскочил с топором, я прямо чуть не описалась!

-- Вот они, борцы за идею! -- стонет Сима, схватившись за голову. --

Шеф кровью харкал, чтобы создать театр, а они превратили его в бордель!

-- Будем объективны, Симочка, -- не поворачивая головы, ровным голосом

произносит Елена Константиновна. -- Рыба, как известно, гниет с головы.

Нельзя руководить театром, находясь полгода в Англии...

-- Ах, вот ты как заговорила! -- у Симы в глазах запрыгали зеленые

сатанинские огоньки. -- Хозяин за дверь -- лакеи гуляют?.. Или тебя в

другой театр поманили, независимая ты наша?..

-- Сима, если вам не трудно, давайте останемся на "вы", -- также

бесстрастно произносит Елена Константиновна. -- Никуда меня не поманили.

Просто я не люблю патриотического кликушества.

-- Видали, девки? -- Симе нужна аудитория, и она незамедлительно берет

в союзницы Аллочку и Ниночку. -- Корабль еще не тонет, а крысы уже бегут с

корабля!..

В другой гримуборной, сложив руки на коленях и опустив очи долу, сидит

умытый и причесанный Игорь Гордынский. Весь он исполнен смирения и

покорности, как монастырский послушник, случайно опоздавший к молитве, и

видно, что он себе в этом качестве чрезвычайно нравится. Перед Игорем

гневно вышагивает Федяева, которая за маской вполне убедительного гнева

тоже никак не может скрыть удовольствия от нечаянно выпавшей ей

общественной нагрузки.

-- Ты учти, ситуация накалилась до предела, -- говорит Федяева. --

Актеры тебя терпеть не могут. В особенности мужчины!

-- Зато женщины меня терпят, -- застенчиво улыбается Игорь. -- А

женщины -- лучшая половина человечества...

-- Ты не юродствуй! -- пытается осадить его Федяева. -- Еще один

скандал -- и вылетишь из театра. Это я тебе обещаю!

-- Неисповедимы пути твои, Господи! -- вздыхает Игорь. -- Может, и

вылечу. А может, и все вылетим...

-- Это что за намеки? -- настораживается Федяева, и лицо ее покрывается

пунцовыми пятнами. -- Что ты городишь?.. Куда это вылетим?..

-- В трубу, Лидия Николаевна! -- Игорь впервые отрывает глаза от пола и

смотрит на Федяеву. -- Би-Би-Си слушать надо!..

* В следующей гримуборной происходит бурное объяснение между Левушкой иего женой Татьяной. Вряд ли по ее поведению мы смогли бы определеннозаподозрить ее в супружеской неверности -- нет, она ведет себя так, как вподобной ситуации вели бы себя все остальные жены, но что сразу бросаетсяв глаза, -- это то, что она действительно очень красива. -- Нет, было!.. -- Левушка бьется в истерике, но бьется, так сказать,шепотом, памятуя, что на крик опять могут сбежаться участливые коллеги. --И не смей мне врать!.. Господи, да пусть бы это был кто угодно, только неэтот пошлый дурак с оловянными глазами!.. -- Левушка, ну перестань себя мучить! -- Татьяна разговаривает с мужемтоном, каким терпеливые няньки уговаривают, увещевают избалованныхдитятей. -- Дать тебе валокордин?.. Что я должна сказать тебе, чтобы тыуспокоился? -- Я уже никогда не успокоюсь! -- огромное тело Левушки сотрясается отрыданий. -- Я обречен носить в себе этот ужас всю жизнь! Ты меня убила,понимаешь?.. -- Ты сам себя убиваешь, -- Татьяна украдкой смотрит на себя вгримерное зеркало и незаметно поправляет локон. -- Сейчас у тебя подскочитдавление, и ты не сможешь репетировать. А все из-за твоего больноговоображения... -- Я тебя понимаю! -- сквозь слезы разглагольствует Левушка. -- У тебятолстый, лысый, некрасивый да еще и ревнивый муж!.. Если бы у меня былатакая жена, так я -- я бы ее ненавидел!.. -- А вот я тебя обожаю! -- Татьяна мгновенно и точно принимаеткокетливый Левушкин пас. -- Такой уж у меня испорченный вкус. Глупенькийты мой, глупенький... Ну, иди ко мне!.. Татьяна с силой привлекает мужа к себе, и он утомленно затихает у неена груди, как ребенок, изнуривший себя долгим плачем, причину которого онуже успел позабыть... * По бесконечным театральным коридорам стремительно и сосредоточеннодвижется молчаливая группа людей, чей облик сразу же выдает в нихпредставителей иного, не театрального мира. Шляпы, плащи, галстуки, кейсы.На лице у каждого -- выражение брезгливой усталости. Как ни схожи онимежду собой, но среди них можно выделить главного у него брезгливыескладки ярче, чем у остальных. При некотором напряжении в группе можноразглядеть и женщину -- ее выдает отсутствие шляпы и высокая прическа.Сопровождает группу директор театра. Он хорохорится, развлекает гостей,много и бестолково говорит -- словом, изо всех сил пытается выглядетьхозяином положения, но по его растерянному лицу видно: пришельцы явилисьне с добром... * Актерский буфет -- это место, которое дает, пожалуй, наиболеевыразительное представление о том, что такое театр изнутри. Простойчеловек с улицы вряд ли сходу разберется, кто эти люди. Персонажисредневековой мистерии, маски комедии дель арте, обитатели иных миров иливыходцы из преисподней -- нечто разноцветное, буйное, орущее, из которогоглаз не способен выхватить ни одного нормального лица, ни одного обычногокостюма. Есть тут и малый мир, гомонящий, визжащий, путающийся под ногами-- это актерские дети. Впрочем, малый мир внешне почти не отличается отвзрослого -- те же экстравагантные лохмотья, те же размалеванные лица... -- К вам можно? -- к одному из столиков подходит лохматый молодойчеловек в цепях и набедренной повязке. Это Боря Синюхаев, вечныйтеатральный кочевник, летучий голландец сцены, неугомонный искатель удачи,сменивший уже шесть театров и готовящийся расстаться с седьмым. -- К вамможно? Благодарю вас. Ну что, Андрей Иваныч, финита ля комедия?.. Вы уж,если что, возьмите меня в зайчики, ладно?.. Андрей Иванович Нанайцев, сосредоточенно поглощающий котлету, не сразуулавливает драматический смысл сказанного. -- В какие зайчики, Боря? -- А в елочные. Ну-ну, все же знают, что у вас отработанный номер. Вы-- Дед Мороз, Элла Эрнестовна -- Снегурка. А я мог бы зайчиком, хотьседьмым от начала... -- Ты, Боря, не мог бы! -- обрывает с другого столика Тюрин. -- Зайчик-- серьезная роль. Надо же все-таки взвешивать свои возможности, нельзя жетак зарываться!.. -- А в связи с чем вас потянуло в зайчики? -- интересуется ЭллаЭрнестовна. -- А в связи с закрытием театра! -- Боря удивленно поднял брови. --Товарищи, вы что, с Тибета?.. Читали последнее интервью нашего главного ванглийской газете "Гардиан"? -- Мы "Гардиан" не выписываем! -- гордо сообщает жена Тюрина. -- Вы еще скажите, что и Би-Би-Си не слушаете! -- Боря пытаетсяпривлечь внимание сидящих за другими столиками. -- А я слушал. Случайно.Всего не разобрал, но смысл у них такой: министерство культуры -- говно,управление -- само собой говно, и вообще все начальство -- говно!.. -- Яркая мысль! -- индифферентно констатирует Элла Эрнестовна. -- Но самое-то интересное, -- продолжает Боря, -- он там и насприложил. Артисты, мол, ленивые, невежественные, лишены, мол, гражданскогочувства. За точность не поручусь, но в целом примерно так... -- А что вы имеете возразить? -- печально спрашивает Андрей Иванович.-- Такое уж мы племя!.. С грохотом летят на пол столовые приборы и тарелки, и над одним изсоседних столиков вырастает разъяренная Сима. -- Где это ты слышал, подонок? -- слова ее обращены к Боре, но тотблагоразумно делает вид, что увлечен едой. -- Ну кого вы слушаете? Он жеплатный стукач, а вы тут развесили уши! -- Ну, пошло-поехало, -- вздыхает жена Тюрина. -- Тронули какашку! -- Сима, окстись! -- Федяева вмешивается в разговор, как всегда,вовремя, ибо безошибочно чувствует, когда наступает заветная минутавоспитывать и определять. -- Ты что, полоумная? Человек не сам этопридумал, а слышал по радио! -- Ни черта он не слышал! -- заходится Сима. -- Это все кагебешныештучки! Это ему такое задание дали -- распространять поганые слухи!.. У-у,стукачина! -- Серафима Михайловна, -- тихо говорит Элла Эрнестовна. -- Ну зачем вытак? -- Да Борька не обижается, -- успокаивает Эллу Эрнестовну Тюрин. -- Мыу нее все стукачи, причем все платные. Вот черт, весь театр стучит, а житьвсе равно не на что! -- Надо срочно раздобыть телефон шефа! -- голосом, не терпящимвозражений, заявляет Федяева. -- Я имею в виду лондонский телефон! -- И что мы ему скажем? -- саркастически улыбается Боря. -- Прилетайтескорее, Георгий Петрович! Соотечественники заждались! В особенности наЛубянке! -- Во, слыхали! -- снова взвивается Сима. -- Типичные речи стукача!Чтобы говорить такое вслух и при этом не сесть -- нужно иметь специальнуюлицензию! -- Серафима Михайловна, чтобы говорить вслух то, что несете вы, нужнотоже иметь лицензию, -- вежливо говорит Борис. Сима захлебывается отненависти и на минуту умолкает. -- Как хотите, а позвонить надо, -- настаивает Федяева. -- Театр неможет существовать без его создателя. Должны же артисты знать, на какомони свете... -- Наивные, Господи... -- морщится жена Тюрина. -- Он прямо обрыдаетсявам в трубку. -- Но все-таки будет хоть какая-то ясность, -- неуверенно поддерживаетФедяеву Элла Эрнестовна. -- Да и так все ясно! -- Боря отодвигает от себя тарелку и вытираетсалфеткой губы. -- Шефа лишают гражданства, а сюда пришлют другогоглавного. И весь сказ! Сценарий уже давно утвержден. -- Нет, позвольте! -- горячится Федяева. -- Мы же не стадо овец, с намиобязаны считаться! Такого просто не может быть! -- В этой стране все может быть! -- мрачно усмехается Боря. -- Неужеливы всерьез считаете, что они держат нас за людей? Мы для них -- шутыгороховые!.. -- Боря, никогда не говорите "в этой стране", -- морщится АндрейИванович. -- Вы так мало похожи на иностранца... -- А что вас покоробило, Андрей Иванович? -- удивляется Боря. --Непатриотичный оборот?.. Но вы же человек свободных взглядов, самиотсидели одиннадцать лет... -- Боря, вы с такой легкостью говорите "отсидели", -- тихо вмешиваетсяЭлла Эрнестовна, -- как будто Андрей Иванович отсидел ногу... -- Да вернется он, вернется! -- кричит Сима. -- Ничего ему не сделают!Ты слышала это интервью? И я не слышала!.. И никто не слышал!.. -- Гордынский тоже слышал, -- меланхолично замечает кто-то. -- Андрей Иваныч! -- к столику Нанайцева пробирается помреж Тамара. --Вас срочно к директору!.. * ...Едва переступив дверь в кабинет директора, Андрей Ивановичбезошибочным чутьем старого театрального домового и еще более безошибочнымчутьем старого лагерника определяет: случилось что-то неладное, и непросто неладное, а совсем скверное, что случается далеко не каждый день.Внешне вроде бы ничего не изменилось, все на своих привычных местах...Финская мебель, фестивальные призы, заграничные афиши... Гости вдиректорском кабинете тоже явление обычное, можно сказать, ежедневное...На столе сияют золотые коньячные рюмочки, глубокой морской зеленью мерцаеттархун, но это тоже появляется здесь не только по большим праздникам... Ивсе-таки в сердце Андрея Ивановича, как пузырьки в газировке, начинаютбешено колотиться крохотные иголочки страха... -- Входите, входите, Андрей Иваныч, -- голос директора бодр иприподнят, но при этом лицо почему-то почти свекольного цвета. --Знакомьтесь, товарищи: это Андрей Иваныч, наш парторг... Ну, товарищи израйкома его знают... -- И мы знаем! -- с доброжелательной гримасой кивает единственная вовсей компании дама. -- В кино иногда выбираемся... Очень приятно видетьвас, так сказать, живьем!.. -- Анна Кузьминична из горкома, -- продолжает конферировать директор.-- А это Юрий Михайлович... Это наш покровитель... Наш куратор... Наш, таксказать... Тот, кого назвали Юрием Михайловичем, и в ком Андрей Иванович тотчас жеугадал главного, демократично останавливает директора движением руки --это, мол, суета, дело, мол, не в титулах, есть проблемы поважнее... -- Извините, что я в таком виде! -- запоздало спохватывается АндрейИванович. -- У нас ежедневные репетиции... Мне сказали -- срочно, я нестал переодеваться... -- А что вы, собственно, репетируете? -- Юрий Михайлович, не мигая,смотрит на Андрея Ивановича. -- Насколько я понимаю, ваш главный режиссернаходится в Великобритании? -- Ну, есть же и очередные режиссеры... -- поспешно вмешиваетсядиректор. -- Театр не может не репетировать. Люди потеряют квалификацию... -- Разумеется, без Георгия Петровича трудно, -- Андрей Ивановичпытается выглядеть раскованным и независимым, но под немигающим взглядомкуратора у него это плохо получается. -- Однако же мы пытаемся как-тосуществовать... И ждем его возвращения... -- А вы не ждите, -- бесцветным голосом советует Юрий Михайлович. -- Онне вернется. К тому же, вчера, приказом по министерству культуры оносвобожден от обязанностей главного режиссера. Андрей Иванович затравленно глянул на директора, тот смотрел в окно ивытирал шею платком... Трое райкомовских о чем-то приглушенно переговаривались между собой...Дама из горкома заинтересованно разглядывала афишу... И только ЮрийМихайлович так же в упор, не мигая, смотрел на Андрея Ивановича. -- Понятно, -- механически кивнул Андрей Иванович, хотя в голове у негошумело, ничего-то ему не было понятно. -- И что же теперь будет?.. -- Об этом мы еще поговорим. А пока срочно соберите партком на предметисключения Георгия Петровича из партии. Решение принято наверху, нопровести его надо через первичную парторганизацию. * Перед дверью парткома застыла молчаливая группа актеров. Те жеживописные лохмотья, те же размалеванные лица. Еще минута -- и будетказаться, что это всего лишь цветная фотография, но нет, щелкнул двернойзамок -- и вся группа пришла в движение, отхлынула от двери, образовалаживой коридор... Сквозь коридор проходит начальство во главе с Юрием Михайловичем.Чувствуется, что им неуютно пробираться сквозь эту странную,разрисованную, полуголую и враждебно настроенную толпу. Вслед за начальством появляются члены парткома. Они идут молча,гуськом, не поднимая глаз, впереди, осунувшийся и постаревший, идет АндрейИванович. Элла Эрнестовна кидается к нему и, как сестра милосердия --раненого, принимает его на плечи. -- Ну что? -- пытает одного из членов парткома Тюрин. -- Кто был за,кто был против? -- Все -- за! -- вяло отвечает член парткома. -- И попробовали бы непроголосовать... -- Исключили? -- ахает Сима. -- Ах вы, гадье!.. Ах вы, тварипозорные!.. -- Был бы у тебя партбилет, -- огрызается другой член парткома, -- тыбы по-другому заговорила!.. -- У меня партбилет? -- хохочет Сима. -- Да я с таким, как ты, на одномгектаре... На кой мне он нужен, если из людей делает таких вот нелюдей? -- Не усугубляй, Сима, -- мягко говорит Левушка. -- Им и так тошно. Ещене вечер, еще не вечер... Будем бороться... -- Отборолись! -- не унимается Сима. -- Это вы при шефе были борцы!.. Абез него вы -- мразь!.. -- Надо срочно написать в Политбюро, -- пытается взять ситуацию в своируки Федяева. -- С просьбой о пересмотре... -- Лучше в ООН, Лидия Николаевна, -- серьезно советует Гордынский. --Быстрее отреагируют. -- А что теперь с нами будет? -- кокетливо вопрошает Аллочка. -- Мытеперь тоже вроде как бы враги народа. -- Что-нибудь придумают, -- в тон ей отвечает Ниночка. -- Может,сошлют, может, расстреляют. -- Скорее всего, сошлют! -- авторитетно поддерживает разговор Боря. --Будут предлагать точки -- проситесь в Англию. * ...На одном из столиков в гримуборной Андрея Ивановича разложена целаяаптечка, над которой хлопочет переполошенная Элла Эрнестовна. Сам АндрейИванович полулежит на диване, руки теребят диванную обшивку, на лбу --бисеринки пота. -- Да нормально, Элла, -- успокаивает он жену, хотя самого колотиткрупная дрожь. -- Под лопаткой уже отпустило... Много нитроглицерина тоженельзя, может быть коллапс... Ты знаешь, это было, как гипноз... Вот онсмотрит на меня, и я чувствую, как язык у меня деревенеет... У него такойвзгляд... нехороший взгляд... как у тех... -- Это страх, Андрюша, -- Элла Эрнестовна промокает платком влажный лобмужа. -- Это на всю жизнь. Ты уж смирись с этим, побереги сердце... -- Он зачитал нам какую-то ерунду... Цитаты из западных газет... Вобщем, я плохо помню... А потом предложил голосовать... И рука у меняподнялась сама собой... И все подняли руки. Хотя нет, один был против.Коля Малинин. Монтировщик. -- Не будь ребенком! -- увещевает мужа Элла Эрнестовна. -- Ты думаешь,от вас что-то зависело?.. Да они исключили бы Георгия Петровича и безвас!.. Ваше голосование -- пустая формальность!.. -- Да пойми, Элла, -- стонет Андрей Иваныч, -- им было важно сделатьэто нашими руками!.. Чтобы показать нам, какие мы ничтожества!.,. И ониэтого добились. Да, собственно говоря, и не добивались. Просто цыкнули --и мы тут же упали на карачки!.. Господи, какой стыд!.. -- Прекрати, Андрей! -- Элла Эрнестовна переходит на шепот. -- Ты жезнаешь эту машину. Она раздавит всякого, кто будет ей сопротивляться. Тыоднажды уже попробовал. Пусть пробуют другие!..

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: