Объектная теория” В. Файрберна и Д. Винникота

Существенное изменение объектной теории Милани Кляин произошло, когда шотландец В.Р.Д.Файрбейрн выдвинул утверждение, которое отличалось от хода мысли Фрейда.[1] Файрбейрн (как и позже его ученик Х.Гантрип) утверждает, что влечения стремятся не к удовольствию, а к объекту. “В этом смысле влечение является не только каким-то механическим, энергетическим элементом, который ищет удовольствия в разрядке, а прежде всего – неким импульсом, который ищет сочеловека и лишь в отношении с которым психика может развиваться, действовать и обогащаться. Поэтому индивид постоянно зависит от некоего человеческого объекта, в отношении с которым он развивается от незрелых к более зрелым степеням зависимости. Половое влечение, с этой точки зрения, это ничто другое, как некая особая техника объектных отношений. По мнению Файрбейрна, нельзя разделять психику на инстинктивное, энергетическое происхождение (источник) и на структурную, организационную часть, потому что вся психика содержится и в мотивационной, и в организационной деятельностях. Дальнейший шаг вперед на пути разработки теории объектных отношений сделал англичанин Дональд В.Винникот, который еще больше подчеркнул важность объекта в развитии, росте и равновесии человеческой психики. Винникот подчеркивает неотделимость развития индивидуальной психики от объекта, когда говорит, что не может представить себе ребенка без матери. В этом утверждении содержится представление о том, что, начиная с детства, человеческая психика может развиваться и укрепляться лишь в отношении объект-субъект. Другой теоретический вклад Винникота (и, наверное, подобное впервые произошло в чисто психологическом контексте) состоит в том, что объект важен не только как внутренний объект, который имеет специфические индивидуальные характеристики из-за специфического жизненного опыта (например, проективных и интроективных идентификаций), но важен также и как внешний объект, который играет важную роль при созревании. В этом же смысле важны такие концепты Винникота, как "мать – окружающая среда", "первичная забота матери" (о ребенке) или "достаточно хорошая мать" (good enough mother).[2]

В теории объектных отношений Винникота закрепляется концепт self представление, которое существует у субъекта о самом себе, который становится одним из существенных элементов современного психоанализа. В разных направлениях теории объектных отношений путь развития отношения субъект-объект осуществляется в направлении, в котором субъект (self субъекта) от примитивных симбиотических фаз, в которых преобладает недифференцированное слияние между субъектом и объектом, переходит к фазам обособления и достигает все более индивидуализированных состояний, в которых субъект уже отделен от объекта (например, так называемые сепарационные процессы).

“Согласно теории Винникота, объект-мать имеет функцию предоставления себя ребенку как основы для удовлетворения всех его нужд, в том числе для создания иллюзий. Поэтому мать допускает и даже пробуждает у ребенка иллюзии, что он тот, который в своем всемогуществе творит объект-мать, и что он соединен с матерью в какой-то всемогущей иллюзии цельности. Лишь с ее помощью ребенок может защищаться от невыносимых ощущений бессилия, ощущений, которые могли бы расстроить его еще незрелую психику. Таким отношением мать также создает у ребенка ощущение доверия к миру. Когда ребенок созревает и уже достаточно укрепил свою психику, мать-объект должна постепенно удалиться и все меньше быть в распоряжении иллюзий их общей всемогущей цельности. В этом процессе "психического отнятия от груди" ребенок все больше сознает, что мать-объект – это что-то отдельное от него, самостоятельное, и поэтому уже не что-то слитное с ним во всемогущей иллюзии цельности.”[3]

Психоаналитическое мышление о доэдиповом периоде предполагает, что культурные представления могут отражать части self и материнского объекта. Оно также предполагает, культурные объекты и социальные отношения — и, в конечном счете, весь иллюзорный мир культурного представления — символически и эмоционально резонирует с материнским объектом. То есть культурные объекты могут быть в некотором смысле замещающими объектами. Отношения с неодушевленными объектами могут отражать детские отношения с воспитателями и чувство безопасности. Привязанность к безопасным одеялам, куклам и игрушечным животным — общая в раннем детстве. Винникот отмечал, что маленькие дети прогрессируют от возбуждения рта с кулаком, пальцами и большого пальца до привязанности к другим объектам (напр., игрушкам, куклам, твердым объектам и воображаемым личностям). “Промежуточные объекты” и “промежуточные феномены” лежат между использованием руки и этими привязанностями. Сосание большого пальца присоединяется к жеванию одеяла или кусочка одежды или ласканию куска оторванной шерсти. Эта промежуточная сфера является областью “иллюзии”. Она является одновременно внешне присутствующей и внутренне сопряженной с памятью и эмоциональным значением. Для ребенка она может служить как в качестве снотворного, так и в качестве защиты против беспокойства. Он представляет грудь или материнский объект. Ребенок утверждает право собственности на промежуточный или замещающий объект и нежно прижимает его к груди. Такие объекты, согласно Винникоту, смягчают несоответствие между иллюзией всемогущества грудного ребенка и неизбежными фрустрациями роста и отнятия от груди. Замещающий объект поддерживает воображаемое присутствие реальной или идеальной матери; он может сохранять материнский запах и может представлять материнскую грудь. Материнская грудь, которая соответствует потребностям младенца, создает для младенца иллюзию, что он осуществляет некий творческий контроль над ситуацией; промежуточный объект пересоздает эту иллюзию. Способность младенца принимать разочарование и формировать иллюзию зависит от наличия того, что Винникот называл “достаточно хорошей матерью”. Винникот рассматривал промежуточные объекты как нормальные. “Достаточно хорошие матери” фрустрируют своих детей в достаточной степени для того, чтобы они расстались со своим мнимым могуществом, чтобы приспособиться к реальности.[4]

“Особенный и оригинальный вклад, который своеобразно связан с теорией объектных отношений, сделал англичанин Вильфред Р.Байон в своей концепции "containment" (вбирание-перемещение-со-держание). С помощью экспрессивных средств, которые он имеет, ребенок запускает во внешний мир, в форме проективных идентификаций, некие ощущения, которые он еще не способен представить в своей незрелой психике. Мать понимает их, разбирается в них и дает им мыслимое представление в своем сознании. Для этого она использует свою способность воображения. Чтобы сделать это и найти адекватный ответ, она обращается не только к своим познаниям, но и к тем впечатлениям, которые пробуждаются у нее благодаря сообщениям ребенка. Эти впечатления, связанные главным образом с ее опытом (более всего детским), находятся в разных зонах ее self. Таким образом, она может вернуть ребенку ответ, адекватный его нужде, которая производила начальную проекцию. Этим она предоставляет ребенку измененное изображение ощущений, возникающих у него и проецируемых в нее. Она трансформирует грубые психические элементы, не используемые для мышления, в элементы, которые можно представлять в воображении, фантазиях, снах и др. Поэтому их уже можно использовать и обрабатывать в процессе мышления. Эту циркуляцию психических элементов можно определить так: содержимое ребенка испускает немыслимые бета элементы, мать-контейнер вбирает, перерабатывает и возвращает их ребенку. Ребенок способен эти элементы в новой форме (альфа) мыслить и взаимодействовать с ними. В итоге – это схема, в которой мать дает взаймы свой аппарат для осмысления психических содержаний. Этот аппарат ребенок постепенно интериоризирует, становясь, таким образом, все более способным самостоятельно выполнять функцию "контейнирования".”[5]

“Майкл Шавальбе оспаривает, что формирование стержневого чувства self в первые два года жизни является автогенетическим (autogenetic). Следуя Мид, он считает, что “сознание и self естественно появляются из интеракции между человеческой биологией и общественной жизнью”. Он идет, однако, дальше Мид, заимствуя современные теории о нелинейных (или хаотических) системах для реконцептуализации материального основания self. На его взгляд сознание и self появляются, когда ребенок конструирует образы объектов или ситуаций, которые встречаются с внутренними импульсами. Образность организует импульсы. Язык, однажды приобретенный, организует образность. Это порождает более упорядоченный и сложный self, так как правила, которые неотъемлемы языку, вынуждают дальнейшую само организацию”. Эксперименты с зеркалами показывают, что вполне рефлексивное чувство self начинает развиваться в возрасте двух лет. После восемнадцати месяцев многие дети могут идентифицировать заметный нос с заметным носом своего зеркального отражения. Немного позже этого достижения дети начинают применять к себе местоимения и называть себя по имени. Поскольку они имеют местоимения и имя, они начинают конструировать о себе рассказы. Практика конструирования рассказов имеет место в диалоговой интеракции с родителями и другими. Детское рефлексивное воображение вне всякого сомнения стимулируется дальше историями и сказками. Психоаналитическое рассуждение о раннем self формируется попытками разрешить проблемы самоуважения и границ эго в клинической практике.”[6]

Согласно Хейнцу Коуту “здоровая” личность имеет позитивное самоуважение, контактность и автономию. Дети, которые получают слишком мало признания и утверждения от родителей, могут в период совершеннолетия быть склонны к нарцисцизму, эмоциональной пустоте и дефляции или поглощению или отсутствию автономии в отношениях с другими. Признание и ободрение могут приготовить детей к наградам и фрустрациям общества, которое акцентирует автономию, достижение и индивидуальные права и ответственность, но они могут быть менее полезными для подготовки детей к социальной жизни в некоторых домодерновых обществах, которые имеют другие нормы и ожидания для общественного поведения среди взрослых. Во многих культурах общительность и независимость свидетельствуют об эмоциональной зрелости.[7]

За последние годы два представителя “объектной теории” в психоанализе, Д. Уинникотт и Г. Гантрип обновили и изменили эту теорию таким образом, что это делает ее крайне, релевантной в изложении интеракционизма.

В представления Фрейда о человеческой природа входит и постулат о том, что человек, в первую очередь, существо, обладающее потребностями. Некоторые его толкователи уточняли, что это существо, обладающее инстинктами, которое с необходимостью удовлетворяет свои импульсы различным образом, при этом часть навязываемых ему способов удовлетворения вызывают невротические нарушения. В толкованиях Фрейда у Уинникотта и Гантрнпа инстинкты (в их биологическом значении, например, половой инстинкт, или либидо, “тяга к переживанию наслаждения») уступили место другому: основополагающей потребности соотноситься с другими людьми.

Уже в этом содержится значительное сходство с ннтеракционнзмом. Теория Мида направлена на то, чтобы показать, как человек соотносится с другими людьми (и прочим миром). Не­которым образом она показывает также, что это необходимое развитие, что ни одни человек человеком не станет в отсутствие отношений. У Мида речь при этом идет о когнитивной необхо­димости. Он имеет в виду, что люди должны идентифицировать себя самих (и других) при помощи отношений, в которые они вступают. В школе объективных отношений в фокусе находится другой аспект основополагающе человеческого. Здесь речь идет об обусловленной чувствами потребности соотноситься с другими людьми, чтобы развиваться. Можно сказать, что понятие отношение здесь имеет значение связь. Эти два выделенных курсивом понятия иллюстрируют разницу между обеими теориями: интеракционизм—это по большому счету теория о когнитивно социальном человеке (если отвлечься от того, что Джеймс, Мид и Кули в определенной мере рассматривают и эмоциональные процессы), в то время как теория объектных отношений—это теория об эмоционально социальном человеке.

Первой можно воспользоваться, чтобы (при помощи также современной психологии младенцев и советской психологии развития, прежде всего Выготского и Леонтьева построить картину того, как строятся отношения и выстраивают потом человека как субъект, последнюю же — чтобы построить картину того, почему это происходит, и как выглядят в этой связи эмоциональные процессы.

По некоторым пунктам имеются поразительные совпадения даже r первоисточниках. Это касается, например, теории Уинникотта о необходимости для развития индивидуальности ребенка и его психического здоровья, что соответствует мысли Мида о необходимости игры, чтобы ребенок смог выстроить свою личность.[8]

“Объектная теория” помогает понять некоторые факторы, определяющие степень конфликтности Супер-Эго, а, следовательно, его прочность, что представляется нам важным с точки зрения этнопсихологии, поскольку дает нам возможность понять процессы деструкции традиционного сознания. Кроме того, она помогает понять некоторые моменты человеческого взаимодействия и формирования человеческой личности.

Литература

1. А.А.Налчаджян. Социально-психическая адаптация личности (формы, механизмы и стратегии). Ереван: Издательство АН Армянской ССР, 1988, с. 12 -13.

2. М.Кляйн. Некоторые теоретические выводы, касающиеся эмоциональной жизни ребенка. В сб: Психоанализ в развитии. Екатеринбург: Деловая книга, 1998, с. 60.

3. М.Кляйн. Некоторые теоретические выводы, касающиеся эмоциональной жизни ребенка, сс. 62 - 63.

4. П.Фонда, Э.Йоган. Развитие психоанализа в последние десятилетия. В сб: Психоанализ в развитии. Екатеринбург: Деловая книга, 1998, сс. 136 - 137.

5. П.Фонда, Э.Йоган. Развитие психоанализа в последние десятилетия, с. 137.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: