О некоторых особенностях архитектоники очерка Лескова «Леди Макбет Мценского уезда»

1. Шекспировское убийство

Авторский жанровый подзаголовок «Леди Макбет Мценского уезда» (1864) –

очерк. То есть жанр документальный, предполагающий, что описываемые в нем события случились на самом деле. Между тем никаких прямых источников истории Лескова пока не обнаружено. Обычно комментаторы ссылаются на детские воспоминания писателя о случае в Орле: "Раз одному соседу старику, который зажился за семьдесят годов и пошел в летний день отдохнуть под куст черной смородины, нетерпеливая невестка влила в ухо кипящий сургуч... Я помню, как его хоронили... Ухо у него отвалилось... Потом ее на Ильинке (на площади) "палач терзал". Она была молодая, и все удивлялись, какая она белая..."[1].

Сюжетных пересечений между этим эпизодом и событиями «Леди Макбет» – два: убийство постылого мужа и наказание преступницы. Этого все же недостаточно, чтобы счесть данное воспоминание источником лесковского очерка. Разве что сургуч, влитый в ухо старику, напоминает сцену убийства отца Гамлета из пьесы Шекспира и, возможно, именно эта деталь подтолкнула Лескова к мысли сопоставить свою героиню с леди Макбет Шекспира, указать на то, что и в Мценском уезде могут разыграться вполне шекспировские страсти. Излагаемые в «очерке» события в данном случае, похоже, вымышлены. Зато подобное жанровое определение давало писателю право ввести фигуру рассказчика, якобы повествующего нам о реальных событиях, о которых он сам слышал. Хотя если пытаться подыскивать точное жанровое определение истории Катерины Измайловой – это скорее новелла.

2. Пустыня. Возможности преодоления

«Леди Макбет Мценского уезда» – история любовной страсти и ее страшных последствий. Любовь молодой купеческой жены Катерины Измайловой к приказчику Сергею безумна и безудержна – буквально ничем не удержана, не ограничена. Коснемся сначала возможных ограничителей. Существовали ли преграды, которые все же смогли бы остановить Катерину Львовну и предотвратить трагедию?

В самом начале рассказчик пересказывает нам историю замужества Катерины Львовны. Девушка бедная, она вышла за состоятельного купца Зиновия Борисовича Измайлова не по любви, а потому что тот к ней посватался. Но пять лет, прожитые с супругом не принесли Катерине Львовне ни счастья, ни потомства. Последнее обстоятельство сильно огорчало и Зиновия Борисовича, который не желал остаться без наследника, и саму Катерину: «скука непомерная в запертом купеческом терему с высоким забором и спущенными цепными собаками не раз наводила на молодую купчиху тоску, доходящую до одури, и она рада бы, бог весть как рада бы она была понянчиться с деточкой». И попреки окружающих в том, что «неродица», ей надоели. Итак, первое, что как будто могло бы развеять скуку Катерины Львовны – «деточка».

Но заглянем вперед – развитие последующих событий показывает, что ребенок, даже и от страстно любимого Сергея, оказался Катерине не нужен, не интересен. Когда ей подали новорожденного в острожной больнице, «она только сказала: «Ну его совсем!» и, отворотясь к стене, без всякого стона, без всякой жалобы повалилась грудью на жестокую койку». В ней так и не проснулась мать, героиня настолько равнодушна к новорожденному, что нам не сообщается даже, какого пола младенец. Видимо, по умолчанию, это все же мальчик, так как дальше при упоминании о ребенке используется мужской род – сообщается, что он оставался «единственным наследником» измайловского состояния.

Конечно, равнодушие к собственному младенцу Катерины Львовны легко объяснить тяжкой обстановкой – она в остроге, оторвана от любимого, вся жизнь ее разрушена. И все же дело не только в остроге. Рассказчик спешит нам пояснить, что ее любовь, как «любовь многих слишком страстных женщин, не переходила никакою своею частию на ребенка». Действительно и до ареста никаких глубоких чувств по отношению к носимому во чреве дитяте Катерина Львовна не проявляла, будущий ребенок был для нее лишь картой в игре: почувствовав себя «в тягости», Катерина говорит о ребенке – «наш капитал будет». Ничего кроме расчета, беременность просто ускоряет поход Катерины Измайловой в Думу и вступление в права наследования состоянием мужа. А значит, можно предположить, что даже если бы Катерина родила от Зиновия Борисовича «деточку», вряд ли это заполнило бы ее тоскующее сердце.

Существует и второе средство избавления от «скуки купеческого дома» и Лесков на него тоже указывает – чтение. Однако и читать Катерина Львовна была «не охотница, да и книг к тому ж, окромя киевского патерика, в доме их не было». В этом нечитанном хозяйкой патерике содержится и скрытое указание на то, что религиозные утешения на Катерину Измайлову тоже не действовали. Череда церковных праздников, которые, конечно же, праздновались в традиционной купеческой среде, явно проходит не задевая ее сердца – во всяком случае рассказчик ни слова не сообщает нам о религиозности Катерины. Лишь однажды она вспоминает о богоявленской воде, которую суеверно хочет «взять на кровать», чтобы отвадить странного, являвшегося ей во сне кота.

Еще одна возможная опора в борьбе со скукой – бытовые обряды купеческой жизни, традиции и ритуалы, соблюдение которых и придает существованию смысл – вспомним хотя бы их яростную ревнительницу Кабаниху из «Грозы» Островского, (Вообще отзвуки этой пьесы звучат в «Леди Макбет» постоянно, даже свою главную героиню Лесков называет также – но эта параллель рассматривалась исследователями так подробно[2], что мы не будем останавливаться на ней специально). У Лескова купеческий закон представляют свекор героини Борис Тимофеевич и ее муж Зиновий Борисович. Но для Катерины Измайловой все это – только тягостная обязанность: «В гости она езжала мало, да и то если и поедет она с мужем по своему купечеству, так тоже не на радость. Народ все строгий: наблюдают, как она сядет, да как пройдет, как встанет; а у Катерины Львовны характер был пылкий, и, живя девушкой в бедности, она привыкла к простоте и свободе: пробежать бы с ведрами на реку да покупаться бы в рубашке под пристанью или обсыпать через калитку прохожего молодца подсолнечною лузгою; а тут все иначе».

В этом фрагменте мы находим объяснение, почему этикет купеческой жизни был так мучителен для Катерины Львовны. Ее душевный склад, ее воспитание – иные. Она склонна к «простоте и свободе», и – к движению. Юные годы ее обрисованы всего в двух фразах, однако сколько в этой зарисовке живого действия и движения: побежать, искупаться, обсыпать молодца шелухой… В доме Измайлова врожденной порывистости и энергии Катерины некуда выплеснуться. Недаром героиню так раздражили речи вернувшегося домой Зиновия Борисовича, который намекнул Катерине, что телесного наказания ей не избежать, выдрать ее на конюшне обещал ей и свекор – таков обычай, так разбираются с неверными женами. Можно предположить, что в беседе с Зиновием Борисовичем Катерину раздражает не только то, что муж (уже обреченный!) задумал ее «бойлом пужать», но и то, что вместо живой реакции живого человека на пусть и унизительные для него известия, Зиновий Борисович холодно откликается указанием на мертвый для героини закон – ее высекут. «И-их! терпеть я этого не могу», - скрипнув зубами, вскрикивает Катерина Львовна и именно после намеков мужа бежит за Сергеем.

Итак, ни «деточка», ни чтение, ни религия, ни обряды Катерину развлечь не могут. Существование ее переполняет пустота и праздность – работать руками ей ведь тоже не нужно. Эта пустота – ключевое звено в цепи последовавших преступлений.

Вы помните, с чего начинается первое любовное свидание Катерины Львовны с приказчиком Сергеем. Героиня смотрит вечером из окна во двор, «шелушит» семечки - дополнительное указание на ее праздность, а вместе с тем и важное в данной ситуации эхо с ее девичеством, когда «подсолнечною лузгою» обсыпали «прохожего молодца». Вскоре во дворе появляется и «молодец». Увидев хозяйку, Сергей ей низко кланяется.

«Здравствуй, - тихо сказала ему с своей вышки Катерина Львовна, и двор смолк, словно пустыня. – Сударыня! – произнес кто-то чрез две минуты у запертой двери Катерины Львовны». Словно пустыня… Чуть раньше сообщается, что по двору бегают цепные собаки, что люди расходятся по тому же двору спать – во дворе определенно стоит вечерний шум, звучат голоса, перекличка, наверняка не безмолвствуют и собаки, но все эти звуки исчезают, гаснут в наступившей вдруг тишине, в «пустыне».

Эта пустыня и тишина – субъективны, они воцаряется в сознании Катерины Львовны. В эту пустую горницу ее души (ср. евангельский образ «выметенного и убранного» дома, символизирующего опустошенную душу, беззащитную перед нашествием нечистых духов – Лк: 11, 24-26) и заходит Сергей.

Приказчик вероятней всего действует по заранее намеченному плану – днем он смело заигрывает с хозяйкой и очевидно уже тогда понимает, что шансы на победу существуют. Хотя бы потому, что после того, как Сергей неожиданно «обнял молодую хозяйку и прижал ее твердую грудь к своей красной рубашке», а потом «сжал и посадил тихонько на опрокинутую мерку» - «красная-раскрасная» Катерина Львовна, не одернула его, только «тихо пошла из амбара». Перед нами картина ее страшной растерянности, но не возмущения, не злобы – Сергею этого достаточно для дальнейших действий. «Девичур» он опытный; как узнаем мы от кухарки Аксиньи, из предыдущего дома его выгнали именно за любовные отношения с хозяйкой. «Всем вор взял - что ростом, что лицом, что красотой, и улестит и до греха доведет. А что уж непостоянный, подлец, пренепостоянный-непостоянный!», - замечает Аксинья.

И в вечер того же дня, не откладывая дела в долгий ящик, Сергей «позже всех» выходит из кухни – конечно, нарочно. Лишние свидетели ему не нужны, а в это время все разошлись. Сцена соблазнения предельно лаконична, Катерина Львовна с самого начала готова открыть ему дверь – Сергей понимает это лучше ее самой.

3. Провал коммуникации

Речи, которыми Сергей соблазняет Катерину – исключительно банальны[3]. Сергей говорит: «Песня поется: «без мила дружка обуяла грусть-тоска», и эта тоска, доложу вам, Катерина Ильвовна, собственному моему сердцу столь, могу сказать чувствительна, что вот взял бы я его вырезал булатным ножом из моей груди и бросил бы к вашим ножкам». Народная песня, затрепанные романтические штампы – «молодец» вызывающе не оригинален, пошл, но Катерина Львовна различить этого не в состоянии, в культурном отношении она неграмотна и принимает сбивчивые признания Сергея за чистую монету.

Сергей, в отличие от Катерины, обладает гораздо более богатым культурным «бэкграундом» - за его плечами традиции мещанской, лубочной и песенной культуры, и он умело пользуется их арсеналом. Катерина Львовна пришла словно бы ниоткуда, ее мир не окультурен, дик. Если взглянуть на эту пару сквозь призму романтической парадигмы, Катерине достается роль человека «естественного», Сергею – «цивилизованного», только высокий романтический конфликт здесь, разумеется, предельно снижен, опущен в контекст народной культуры. Перед нами леди Макбет, но Мценского уезда.

В более ранней повести Лескова, «Житие одной бабы», где тоже описывается история запретной любви, любовное чувство молодых крестьян Степана и Насти впервые изливается в песне – Степан запевает, Настя подхватывает; влюбленные говорят на одном культурном языке, и это становится залогом их душевного родства. Ничего подобного нет в «Леди Макбет Мценского уезда» – там, где у Сергея готовая формула, расхожий образ – у Катерины Львовны не окультуренная искренность, ее собственное, от сердца идущее слово.

Неслучайно Катерина Львовна так тонко чувствует красоту природы – а Сергей к ней равнодушен. Героиня «все смотрела сквозь бледнорозовые цветы яблони на небо. Сергей тоже молчал; только его не занимало небо. Обхватив обеими руками свои колени, он сосредоточенно глядел на свои сапожки».

Родство внутреннего мира Катерины Львовны и природы подчеркивается и тем, что месяц, который стоит над измайловским садом, точно выкатился из сна Катерины – только что во сне она тоже видела месяц, который сменился страшным котом. И чудный пейзаж вокруг тем не менее кажется двоящимся – ведь свекор Катерины Борис Тимофеевич уже отравлен и погребен. «Золотая ночь! Тишина, свет, аромат и благотворная, оживляющая теплота. Далеко за оврагом, позади сада, кто-то завел звучную песню; под забором в густом черемушнике щелкнул и громко заколотил соловей; в клетке на высоком шесте забредил сонный перепел, и жирная лошадь томно вздохнула за стенкой конюшни, а по выгону за садовым забором пронеслась без всякого шума веселая стая собак и исчезла в безобразной, черной тени полуразвалившихся, старых соляных магазинов». На фоне ночной симфонии «безобразная, черная тень» воспринимается как тень будущих событий, как мрачное предвестие «черного эшафота» и «черной грязи», которую будут месить арестанты.

4. Значащие детали

4.1. Отравленный чай

Сцена в саду происходит уже после убийства Бориса Тимофеевича. Расправа свершилась мгновенно – уже на следующий день после того, как он застал Сергея, спускавшегося из невесткиной спальни и отхлестал «молодца» нагайкой, Борис Тимофеевич ужинал грибками, отравленными крысиным ядом. Это первое преступление, которое совершает Катерина Львовна. Совершает – словно бы без всякой внутренней борьбы. На протяжении повести мы неоднократно убеждаемся в том, что Катерина долго думать не умеет, предпочитая чувствовать и делать. Очевидно, именно в колдовскую, «золотую» ночь решено покончить и с мужем – Зиновием Борисычем.

В сцене убийства Зиновия Борисовича присутствует два странных обстоятельства. Зиновий Борисович вернулся домой тайком, надеясь застать у Катерины Львовны Сергея, ему не удалось этого только потому, что жена расслышала его шаги и успела выпустить Сергея в окно спальни. После неприветливой встречи с мужем она отправляется ставить самовар. Рассказчик сообщает, что ее не было полчаса, и Зиновию Борисычу это кажется слишком долгим: «Что ты там возилась долго?». Дальше Зиновий Борисыч намекает жене, что прекрасно осведомлен о том, как она проводила без него время и грозит ей наказанием. Катерину Львовну эти намеки раздражают, и она призывает спрятавшегося здесь же, в доме, Сергея. Она не просто его зовет — когда Сергей вошел, она «страстно поцеловала» его при муже, точно бы желая посмеяться над Зиновием Борисовичем. Только после этого и совершается убийство. Особенно любопытно замечание рассказчика, последовавшее после. Труп снесен в погребок, Катерина Львовна отмывает кровавое пятно на полу в спальне: «Вода еще не остыла в самоваре, из которого Зиновий Борисыч распаривал отравленным чаем свою хозяйскую душеньку, и пятно вымылось без сякого следа». Рассказчик дает нам ясно понять: чай, которым потчевала мужа Катерина, был ею отравлен. Очевидно, все тем же крысиным ядом.

Это убийства вызывает по крайней мере два вопроса – во-первых, зачем Катерине Львовне понадобилось вовлекать в убийство Сергея? Во-вторых, почему она не захотела ждать, ведь Зиновий Борисович и так очень скоро бы умер, крысиный яд действует быстро. Маловероятно, что она таким образом желала сделать Сергея соучастником преступления, разделить с ним ответственность за убийство – гораздо больше ей хотелось унизить постылого мужа, отомстить ему за угрозы и за всю свою унылую жизнь. Очевидно и то, что страсть бушевала в ней уже с такой силой, что видеть ненавистного супруга она не могла уже ни мгновения. И Зиновий Борисович был отправлен на тот свет без лишних проволочек.

4.2.Черная змея

И все же самая страшная жертва на пути героев к счастью – отрок Федя Лямин, претендовавший на часть состояния вдовы Измайловой. Федя приехал в дом Катерины вместе с бабушкой, двоюродной сестрой Бориса Тимофеевича, на деньги которой купец отчасти и торговал. На третье убийство Измайлову толкнул Сергей. И тут самое время задержаться на его образе подробнее.

Нарядная красная рубаха, вольные речи, черные кудри – все в Сергее подчеркивает его молодецкую удаль. Этот тип приказчика нам встречался в «Грозе» Островского, например. Ваня Кудряш, прозвище которого, видимо, намекает на то, что Ваня – кудряв. И песню Кудряш поет о неверной жене, а в результате уводит из дома Кабанихи Варвару.

И вот Сергей, которого после смерти Зиновия Борисовича, все зовут уже Сергеем Филипповичем, объясняет Катерине Львовне, что «через Федю Лямина» он стал самым несчастным человеком, поскольку теперь имущество Измайловой будет разделено, ему же хочется видеть Катерину Ильвовну «настоящей дамой», хозяйкой большого, а не разделенного состояния.

Характерно, что сама героиня сначала откликается на недовольство приказчика удивленно: «Неш с тебя, Сережа, мало будет?» И замечает, что и быть «настоящей дамой» ей тоже не нужно. Верно, это не ей, это Сергею нужно быть супругом «настоящей дамы» и владельцем большого капитала. С самого начала в отношенияз с Катериной Измайловой им двигало лишь тщеславие. Он – «девичур», и «довести до греха» мог бы любую. Но любая-то Сергею и не нужна – ему нужна женщина с положением. Как мы помним, однажды он уже погорел на том, что «с самой хозяйкой в любви был». Новая хозяйка, Катерина Львовна – следующая его жертва, простому приказчику быть возлюбленным купчихи почетно. Так что слова его, произнесенные уже на тюремном этапе, «я ее, может, и никогда не любил», звучат вполне достоверно. Ведь о своей любви Сергей заговаривает лишь в минуту опасности, когда столь лестные для его самолюбия отношения могут быть прерваны. Впервые это происходит накануне приезда Зиновия Борисовича.

«Я ведь не как другие прочие, для которого все равно, абы ему от женчины только радость получить. Я чувствую, какова есть любовь и как она черной змеею сосет мое сердце...» Жутковатое сравнение, не правда ли? В русской фольклорной традиции образ «змеи» имел отрицательные коннотации, змея символизировала зло, грех. Но в сердце Сергея любовь предстает как раз в виде змеи, это скорее зависть. Сергею обидно, что с возвращением законного супруга, его власть над Катериной кончится. Тут он и заговаривает о своей любви.

Второй раз ситуация повторяется – о чувствах Сергей заговаривает, когда роль всевластного хозяина оказывается под угрозой. Наконец, в третий раз Сергей повел себя по отношению к Катерине Ильвовне ласково по пути на каторгу, когда хотел достать у нее чулочки для Сонетки. Это не любовь, а все та же «черная змея» – расчет, использование чувства Катерины в своих целей. Ради них Сергей не остановился перед совершением двух преступлений – по силе его жажда почета и славы ничуть не меньше любви Катерины Львовны.

4.3. Введение во храм

Убийство Феди, как не раз уже отмечалось в литературоведении, напоминает атмосферу мученического жития. Накануне гибели отрок Федя, постепенно поправляющийся от болезни, лежит в постели, читает в патерике житие своего святого, мученика Федора Стратилата и восхищается, как тот угождал Богу. Мальчик ждет, когда бабушка вернется с церковной службы, всенощной под Введение и принесет ему «благословенного хлебца». Его облик полон страдальческого света и душевной чистоты.

Существенно, что за несколько минут до убийства, во время беседы с отроком Катерина Львовна почувствовала, как «собственный ребенок у нее впервые повернулся под сердцем, и в груди у нее потянуло холодом. Постояла она среди комнаты и вышла, потирая стынущие руки». В другой ситуации и другой женщине это событие скорее всего показалось бы трогательным, важным, здесь оно описано как тягостное, «холодное». Катерину Львовну движение под сердцем ничуть не останавливает на пути к задуманному, а оказывается лишь досадной помехой. Выйдя комнаты, она зовет Сергея для совершения злодейства.

Вспомним, бабушка Феди ушла ко всенощной под Введение во храм Божией Матери. На этой службе, как и во время других праздников, посвященных Богородице, читается отрывок из Евангелия от Луки (Лк. 1: 39-49, 56) о том, встрече Девы Марии, уже имевшей во чреве Христа с Елизаветой, также носящую в себе будущего Иоанна Крестителя. «Когда Елисавета услышала приветствие Марии, взыграл младенец во чреве ее; и Елисавета исполнилась Святаго Духа, и воскликнула громким голосом, и сказала: благословенна Ты между женами, и благословен плод чрева Твоего! И откуда это мне, что пришла Матерь Господа моего ко мне? Ибо когда голос приветствия Твоего дошел до слуха моего, взыграл младенец радостно во чреве моем». Именно этот отрывок зачитывал священник в церкви на всенощной. Лесков, внук священника, сын бывшего семинариста, это, конечно, знал.

Эпизод с движением ребенка во чреве Катерины Львовны обозначил вертикаль, указывал на верх и низ. Физический холод, испытанный ей по поводу радостного события – нижний полюс. Встреча двух ликующих женщин, каждая из которых ждет сына – одна Иисуса, другая – пророка Иоанна – верхний. Еще один мальчик, сын человеческий, Федя Лямин оказывается удушен именно в тот вечер, а возможно и в те минуты, когда христианам напоминают на всенощном бдении об этой светлой встрече. Так бездна падения Катерины обнаруживается во всей своей страшной глубине.

4.4.Кот

Коснемся напоследок мистической составляющей повести Лескова. Именно мистика особенно явственно объединяет «Леди Макбет» Лескова с трагедией Шекспира «Макбет», открывающейся разговором трех ведьм. Далее зловещая, колдовская атмосфера царит у Шекспира до последних страниц пьесы: накануне убийства короля Дункана Макбету чудится окровавленный кинжал, призрак воина Банко кивает Макбету (своему убийце) «кровавыми кудрями», ведьмы довольно двусмысленно предсказывают герою будущее, а леди Макбет, подтолкнувшая мужа к убийству короля, бредит и пытается смыть видимые ей одной кровавые пятна. Понятно, что Лесков перевел шотландскую мистику на язык Мценского уезда, но сама идея возмездия, которое приходит к преступнику в образе видения или призрака, была заимствована писателем, очевидно, именно у Шекспира.

Вскоре после убийства Бориса Тимофеевича Катерине Львовне дважды является во сне странный кот – «славный, серый, рослый да претолстющий-толстый», который ласкается к ней. Кот (как и кошка) – образ в русской мифологии многозначный, за ним тянется целый шлейф ассоциаций[4]. Но он неизменно житель двух миров, легко перемещающийся из видимого в невидимое, мистическое измерение. Кроме того, кот связан с браком, помните у Пушкина в «Евгении Онегине», в сцене святочного гадания говорится «Милей кошурка сердцу дев», как раз потому что кошка – обещание брака. Вместе с тем встретить кота во сне, согласно знаменитому гадательному оракулу Мартина Задеки, может означать разрушение брака[5], в других славянских поверьях кот может предвещать смерть младенца. Отголоски всех этих примет и поверий легко обнаружить и в сюжете «Леди Макбет», и все же перегружать текст повести мифологическими ассоциациями не стоит, поскольку сам писатель придает образу кота смысл, который мы не обнаружим ни в у Мартина Задеки, ни в других народных сонниках и приметах.

У Лескова пушистый, ласкающийся кот – персонификация совести Катерины. Совесть, которая поначалу вовсе не тревожит героиню, внезапно является ей в виде кота и страшно ее обличает: "Какой же, - говорит, - я кот! С какой стати! Ты это очень умно, Катерина Львовна, рассуждаешь, что совсем я не кот, а я именитый купец Борис Тимофеич. …Ну, как же нонче ты у нас живешь-можешь, Катерина Львовна? Как свой закон верно соблюдаешь? Я и с кладбища нарочно пришел поглядеть, как вы с Сергеем Филипычем мужнину постельку согреваете».

Второй мистический эпизод связан уже с Сергеем, которому после убийства Феди почудился Зиновий Борисович. «– Зиновий Борисыч, Зиновий Борисыч! - бормотал он, летя вниз головою по лестнице и увлекая за собою сбитую с ног Катерину Львовну. (…) Вот над нами с железным листом пролетел. Вот, вот опять! ай, ай!». Зиновий Борисович почудился Сергею под отчаянный стук заставшего преступление народа – в ставни и в ворота Измайловского дома. Сергей неслучайно видит именно Зиновия Борисовича, в убийстве которого принимал участие.

Последнее видение посетило Катерину Львовну по пути на каторгу, после того, когда Сергей оставил ее ради Сонетки и произнес роковые слова: «…я ее, может, и никогда не любил, а теперь... да мне вот стоптанный Сонеткин башмак милее ее рожи, кошки эдакой ободранной». Катерина Львовна пытается молится, но не может. «Промежду гнусных речей Сергея гул и стон слышались ей из раскрывающихся и хлопающих валов. И вот вдруг из одного переломившегося вала показывается ей синяя голова Бориса Тимофеича, из другого выглянул и закачался муж, обнявшись с поникшим головкой Федей». Она бросается им навстречу, в темные волны Волги, увлекая за собой и последнюю свою жертвой, разлучницу Сонетку, и делает все, чтобы та не дотянулась до брошенного в воду багра с веревкой. «Сонетки опять не стало видно. Через две секунды, быстро уносимая течением от парома, она снова вскинула руками; но в это же время из другой волны почти по пояс поднялась над водою Катерина Львовна, бросилась на Сонетку, как сильная щука на мягкоперую плотицу, и обе более уже не показались».

Жуткий конец, страшная жертва, принесенная на алтарь беззаконной любви – пять трупов, в том числе невинного отрока. Недаром Лесков признавался, что когда писал свой очерк, волос у него «поднимался дыбом».

Работа выполнена при поддержке Научного фонда ГУ ВШЭ, грант № 08-01-0079

[1] «Как я учился праздновать. Из детских воспоминаний писателя» – цит. по Лесков А.Н. Жизнь Николая Лескова. С.71.

[2] См. например, Лесков Н.С. Повести. Рассказы/ Н.С.Лесков; Сост. С.Ф.Дмитренко, Г.П.Лазаренко.-М.: "Олимп", 1997.-685c. (Кн. для ученика и учителя).

[3] А.А.Горелов. Н.С.Лесков и народная культура. Л.: Наука, 1988. С.139.

[4] См. Гура А.В. Кошка, кот - Славянские древности. Этнолингвистический словарь под ред. Н.И.Толстого. Том 2. Д-К. М.: Международные отношения, 1999, С. 637-640; Faith Wigzell. Russian Dream Books and Lady Macbeth's Cat – The Slavonic and East European Review. Vol.66. No.4. 1988. P.626-630.

[5] Древний и новый всегдашний гадательный оракул, найденный после смерти одного стошестилетнего старца Мартина Задека... М., 1800; 3-е изд. М., 1821.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: