гг. – «романтический принцип» во внешней политике РФ

Ключевые принципы внешней политики РФ на международной арене

В современной системе международных отношений Российская Федерация является одним из крупнейших акторов. Однако после распада Советского Союза российское государство находилось в поисках новой идентичности, и его внешнеполитическая линия также претерпела множество изменений. Начиная с 1990-х гг. и по сегодняшний день, практика взаимоотношений России с другими странами продолжает строиться на определенных принципах, коррелирующих с текущим состоянием международной обстановки и внутренними политическими и экономическими реалиями. В хронологическом и сущностном плане можно выделить следующие периоды во внешней политике РФ, действия в рамках которых соответствуют тому или иному ключевому принципу:

1991-1995 гг. – «романтический принцип» во внешней политике, связанный с именами министра иностранных дел А.В. Козырева и президента Б.Н. Ельцина;

1995-1999 гг. – «прагматический принцип» во внешней политике, ассоциируемый с министрами иностранных дел Е.М. Примаковым и И.С. Ивановым, а также президентом Б.Н. Ельциным;

1999-2015 гг. – «неопрагматический принцип» во внешней политике, связанный с именами министров иностранных дел И.С. Ивановым и С.В. Лавровым, а также президентов В.В. Путина и Д.А. Медведева.

Раскроем содержание данных принципов на примере внешней политики России в вышеозначенные периоды.

гг. – «романтический принцип» во внешней политике РФ

В самом начале периода становления новой российской государственности в её постсоветском варианте внешнеполитический курс РФ ещё не имел чёткого оформления. Тем не менее, предпосылки к реализации именно романтического принципа были заложены уже в эпоху перестройки, когда команда М.С. Горбачева – Э.А. Шеварнадзе промотировала идеи «дальнейшего улучшения советско-американских отношений» и «участия в строительстве общеевропейского дома».

После распада СССР идеологи внешней политики новой России во главе с министром А.В. Козыревым и президентом Б.Н. Ельциным выбрали атлантическое направление в качестве приоритетного. Основной акцент делался на развитие как минимум партнёрских, а как максимум – дружеских отношений со странами Запада, и прежде всего, с США, неожиданно причисленных к категории «естественных союзников». Уже 1 февраля 1992 г. Россией и Соединенными Штатами была подписана Кэмп-Дэвидская совместная декларация, формально ознаменовавшая окончание Холодной войны. Ранее, в том же 1992 г. президент Ельцин сделал заявление о перенацеливании ядерных ракет с США и западных стран на незаселенные территории Земли, а к началу 1993 г. был подписан СНВ-2 – Договор о сокращении стратегических наступательных вооружений. Такая резкая смена антагонистического окружения на дружелюбное вместе с поступающими от Запада предложениями по предоставлению финансовой помощи России, испытавшей крупные экономические проблемы, породила у российской правящей элиты утопические настроения – или, по словам Я. Пляйса, «инфантильную эйфорию». Желание быстро инкорпорировать российскую экономику в мировое рыночное пространство также толкало верхи на прозападный внешнеполитический курс, подпитываясь слепыми ожиданиями чуть ли не «второго плана Маршалла» и масштабных инвестиций со стороны новообретенных союзников. Запад же, в свою очередь, поощрял стремительную демократизацию России, чтобы облегчить себе доступ к ресурсам и рынку бывшего противника, а вместе с тем добиться от него солидарности по многим международным вопросам.

Реализация романтического, если даже не утопического принципа во внешней политике России, призыв «учиться жить цивилизованно у более продвинутых членов демократического клуба», америкоцентризм привели к эрозии достояния советской эпохи – а именно к эрозии системы международных связей. Россия существенно ослабила свои позиции на Ближнем Востоке, в Восточной Азии, Индии, Северной и Экваториальной Африке, Южной Америке, Карибском бассейне. Прохладно отнеслись к резкому повороту бывшего «оплота коммунизма» на Запад такие страны, как Куба, Ирак, КНДР, Китай, Лаос, Вьетнам. Россия отказалась от поддержки своих традиционных союзников, поскольку в соответствии с новой внешнеполитической стратегией многие дружественные СССР режимы (как правило, левые социалистические и коммунистические) стали рассматриваться в качестве маргиналов, «островков тоталитаризма» в поле развитой демократической цивилизации. В целом же развитие партнёрства со странами «третьего мира» находилось где-то на периферии внешних приоритетов новой России и предполагало лишь «присоединение к международной помощи». Утраченными также оказались связи и со странами-участницами бывшего социалистического лагеря в Восточной Европе. Данный регион перестал восприниматься правящей элитой как зона приложения российских интересов и даже превратился в некое препятствие на пути к присоединению к «общеевропейскому дому».

Таким образом, внешняя политика РФ в начале 1990-х гг. потеряла свою многомерность. Романтический принцип де-факто свёл на нет многообразие международных связей и внешнеполитических приоритетов. Своеобразным кредо новой проатлантической политики стали слова министра иностранных дел А.В. Козырева о необходимости исполнения «исторической задачи по преображению России из опасного больного гиганта Евразии в участника западной зоны сопроцветания». Доктринальное оформление такому курсу попытались придать в концепции внешней политики РФ 1993 г., провозглашавшей «долгосрочные задачи возрождения России как демократического, свободного государства, обеспечения благоприятных условий для формирования современного динамичного хозяйствования, гарантирующего достойную жизнь россиянам и финансово-экономическую независимость стране, а также для полноправного и естественного включения РФ в мировое сообщество как великой державы с многовековой историей, уникальным геополитическим положением, достаточной военной мощью, значительным технологическим, интеллектуальным и этическим потенциалом».

Приоритетом в концепции называлось и «обеспечение за Россией роли в мировом балансе влияния, соответствующей статусу великой державы». При этом приходится констатировать, что положения о «великодержавности» мало реализовались на практике, чему не способствовал сам курс, только укреплявший экономическую и политическую зависимость страны от западных институтов. Категория «национальных интересов» фактически была отодвинута на задний план и не имела чёткого сущностного наполнения. Как писал в своих мемуарах Е.М. Примаков, однажды на вопрос американского президента Р. Никсона об интересах новой России, министр Козырев ответил следующее: «Одна из проблем Советского Союза состояла в том, что мы слишком как бы заклинились на национальных интересах. И теперь мы больше думаем об общечеловеческих ценностях. Но если у вас есть какие-то идеи и вы можете нам подсказать, как определить наши национальные интересы, то я буду вам очень благодарен».

Наряду с превалированием западного вектора во внешней политике, можно отметить тот факт что России предстояло в новом формате организовать порядок взаимодействия с экс-участницами СССР. В декабре 1991 г. был образован СНГ – Союз Независимых Государств, объединивший большую часть бывших союзных республик. Уже тогда всё-таки осознавалась необходимость создания единого военно-стратегического и социально-экономического поля с ближайшими соседями России, что демонстрирует статья министра Козыревым за 1992 г. «Формирование СНГ, образующегося на обломках бывшего Советского Союза». Однако доминирование романтического принципа сказалось и на постсоветском направлении: идеологи внешней политики России чересчур уповали на преемственность связей и общность культурно-политического наследия с бывшими республиками СССР. При этом было недооценено повышенное стремление республиканских национальных элит к диверсификации международных контактов и суверенизации внешнеполитического курса с тем, чтобы уйти от «давления Москвы» и развить взаимодействие с Западом и Востоком – чем данные акторы не преминули воспользоваться.

Тем не менее, к концу 1992 г. – 1993 г. у российских властей уже созрело первое понимание исключительно малой глубины геополитического видения России, ориентирующейся только на Запад. Безусловно, способствовало этому принятие 12 декабря 1993 г. новой Конституции России. Происходило медленное, но неотвратимое укрепление государственных институтов, возрастала роль президентского фактора при принятии внешнеполитических решений. Начало оформляться восточное направление: так, в ноябре и декабре 1992 г. президент Б. Ельцин совершил визиты в Южную Корею и Китай. Появились попытки развить взаимодействие на Севере, т.к. уже в январе 1993 г. Россия выступила соучредителем Совета Евроарктического (Баренцева) региона. Выросло внимание и к южным рубежам, подкрепленное визитами А. Козырева в Иран и поездкой президента Ельцина в Грецию в конце июня 1995 г., а также рядом российско-турецких акций.

Таким образом, во второй половине и конце исследуемого периода (1991 – 1995 гг.) появились первые намёки на рационализацию внешнеполитической линии России. Дипломатия постепенно инициировала расширение спектра взаимодействия РФ с другими участниками мировой системы, помимо США и стран Европы. Начали оформляться направления внешней политики: восточное, северное, южное, западное. Однако содержание данных направлений пока ещё оставалось довольно абстрактным. Слабость государственных институтов, неопределенное экономическое положение, идеологический вакуум, дрейф в новых постбиполярных реалиях привели к доминированию романтического принципа, ознаменовавшегося проатлантизмом во внешней политике России и недооценкой конфигурации сил, возникшей на постсоветском пространстве.

1995-1999 гг. – «прагматический принцип» во внешней политике РФ
К началу 1995 года стала набирать обороты первая военная кампания РФ в Чечне, связанная с резким нарастанием в регионе сепаратистских настроений и значительным обострением военно-политической обстановки. Жёсткий военный ответ России на возникшую угрозу территориальной целостности и конституционному порядку страны вызвал волну недовольства на Западе, что обозначило первые предпосылки взаимного разочарования сторон, развенчания романтических иллюзий. Ослаблению политических позиций России в и без того малоблагоприятных внешних условиях способствовало «отступление» на югославском театре действий: не был выработан последовательный курс в отношении дезинтеграционных процессов на пространстве СФРЮ. Так, РФ быстро признала независимость Хорватии, Словении, Боснии и Герцеговины, но при этом довольно долго не признавала Союзную Республику Югославию, состоящую из «братской» Сербии и Черногории. Таким образом, РФ как бы по инерции следовала в фарватере политики НАТО на Балканах, лишь к концу 1994- началу 1995 г. попытавшись отклониться от однозначного осуждения Сербии как «агрессора». Казалось бы, что подобное маневрирование можно было считать попыткой взять на себя роль посредника в урегулировании боснийского кризиса, а значит – попробовать вернуть утраченные на Балканах позиции, но, в конечном итоге, данная локальная война завершилась подписанием Дейтонских соглашений, т.е. «победой» американского проекта.

Возрастали и риски, связанные с недооценкой Кремлём конфигурации на постсоветском пространстве. Хотя был запущен интеграционный механизм в виде СНГ (а в 1994 г. вступил в силу договор об ОДКБ), это не мешало бывшим странам-участницам СССР искать поддержки на Западе. С формальной подачи государств Восточной Европы НАТО одобрило программу «Партнёрство ради мира», к которой присоединились все бывшие советские республики, включая Россию. Тем самым, был допущен к развитию проект расширения НАТО на Восток.

Всё более очевидной становилась противоречивость внешнеполитической линии России: с одной стороны, Москва в целом продолжала следовать проатлантическому вектору, но с другой стороны, в условиях новых внутренних и внешних геополитических реалий (начала Югославского кризиса, войны в Чечне, слабости институтов СНГ и запуска Западом альтернативных интеграционных проектов), экономической неустроенности (вопреки обещаниям Европы и США о масштабных инвестициях и финансовой поддержке российской экономики), роста «государственнических» (патриотических) настроений у значительной части населения, постепенно назрела необходимость смены геополитической парадигмы. Иными словами, кристаллизировалась несостоятельность романтического принципа во внешней политике страны. Закономерно, что уже в сентябре 1995 г. во время одной из своих пресс-конференций, президент Б. Н. Ельцин прямо раскритиковал работу МИД и лично самого министра, в январе 1996 г. отправив А.В. Козырева в отставку. Новым же министром иностранных дел был назначен бывший председатель Совета Союза Верховного Совета СССР, директор Службы внешней разведки России, политик и учёный Евгений Максимович Примаков.

Именно с фигурой Е.М. Примакова связано становление российской внешней политики в рациональном прагматическом ключе, в основу которой были положены следующие принципы и установки:

· Переход к многополярному миру;

· Необходимость оформления двусторонних отношений с бывшими соперниками по Холодной войне – США и НАТО;

· Возвращение Россией статуса «великой державы», а, следовательно – недопущение разговоров с ней с «позиции силы»;

· Развитие мультивекторности, в том числе – активизация отношений со странами Азии, Ближнего Востока и бывшего СССР.

Таким образом, при Примакове внешнеполитический курс РФ начал приобретать последовательный, стратегический характер. Стабилизация механизма принятия внешнеполитических решений также должна была способствовать реализации национальных интересов России на мировой арене.

Тем не менее, набранная динамика создавала препятствия для реализации поставленных целей. Расширение НАТО на восток, война в Югославии, активизация сотрудничества в рамках СНГ – адекватная реакция на данные вызовы в полной мере вряд ли представлялась возможностей ввиду ограниченных ресурсов, в том числе финансовых. Россия была вынуждена взаимодействовать с МВФ, Лондонским и Парижским клубами кредиторов по линии получения новых займов или реструктуризации задолженности (в том числе советской), и нередко – на достаточно жёстких условиях, что лимитировало пространство для геополитических манёвров. Безусловно, Москва не могла снова вступить в антагонистические отношения с единым Западом (даже под лозунгом защиты национальных интересов), однако стремилась придать российско-американским и российско-европейским отношениям более прагматичный характер, провозгласив курс на строительство многополярного мира.

В соответствии с программой новой внешней политики министра Е.М. Примакова, особое внимание стало уделяться альтернативным от западного направлениям. 26 апреля 1996 г. Россия совместно с КНР, Таджикистаном, Казахстаном и Кыргызстаном образовала «Шанхайскую пятёрку» – прототип будущей ШОС, объединившей РФ и Китай с рядом среднеазиатских игроков. Чуть ранее, 2 апреля 1996 г. было создано Сообщество Белоруссии и России – ещё один (двусторонний) интеграционный проект на постсоветском пространстве. Уже в следующем 1997 г. РФ подписала договоры о сотрудничестве с Китаем, Индией, Сирией, Вьетнамом, Японией, Израилем, а также договорилась о взаимодействии с рядом латиномериканских стран. Тем не менее, внутренняя нестабильность (коррупционные скандалы, проблемы со здоровьем у президента Б.Н. Ельцина, дефолт 1998 г., начало второй военной кампании в Чечне) ограничивала активность России на международной арене.

Хотя в 1998 г. новым министром иностранных дел был назначен И.С. Иванов, Е.М. Примаков по-прежнему оставался одной из наиболее влиятельных политических фигур, перейдя на пост председателя правительства. Своеобразным символом новой рациональной внешней политики Примакова можно считать т.н. «Разворот над Атлантикой». 24 марта 1999 г. направлявшийся в США с официальным визитом Примаков распорядился развернуть самолёт в воздухе и вернуться в Москву, после того, как ему сообщили о начале бомбардировочных ударов НАТО в Югославии. Это событие получило широкий общественный резонанс в России и за рубежом: так, в некоторых СМИ решение Примакова подверглось критике (в частности, обозреватель газеты «Коммерсант» В. Бородулин обвинил премьер-министра в отказе от важной кредитной сделки с США на 15 млрд долларов из-за отмены визита), но сам Е.М. Примаков заявил следующее: «…Решение принимал я сам. Только после этого позвонил Ельцину и сказал, что принял решение развернуться. Он одобрил это. Если бы я не сделал этого дела, вот тогда я поступил бы архинеправильно». «Разворот над Атлантикой» стал не просто протестом России против политики НАТО и её союзниц на Балканах, но символом возрождения внешнеполитической активности страны, «предтечей внешней политики В.В. Путина – от Мюнхенской речи до Крыма».

Таким образом, хотя к концу XX столетия РФ испытывала внутриполитические трудности и была вынуждена опираться на финансовую помощь западных кредитных институтов, тем не менее, во внешней политике страны стал преобладать прагматический принцип. Основными приоритетами стало продвижение национальных интересов на мировой арене

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: