Сделай Сам Свою Работу на 5

Степан Трушин – несчастный художник





НИКОЛА ЗИМНИЙ

С ТРОСТЬЮ И ПЕЧАЛЬЮ

Апокрифический детектив в десяти частях

Пузырьков Николай Николаевич – литератор

 

В городе М., в самом центре России, доживал свой век некто Ротаретиллов Николай Николаевич. Настоящая его фамилия была другая, а именно – Пузырьков. Но ведь Николай Николаевич сочинял исторические рассказы для детей и печатал их в разных детских журналах. Их (рассказы) даже переводили на свои языки датчане, шведы, французы; да кто их только на переводил для своих детей; потому что Николай Николаевич был хороший историк и добрый рассказчик.

Как он рассказал французским детям о знаменитых 100 днях Наполеона! О!

«В туманном гренобльском ущелье небольшому отряду Наполеона – всего 1000 солдат! – был прегражден путь авангардными частями королевской армии. Жестом руки Наполеон остановил своих солдат, и отдал приказ - всем переложить ружье из правой руки в левую и опустить стволы. И ждать его. А сам в одиночку пошел навстречу нацеленным на него ружьям королевских солдат. Он остановился только на расстоянии пистолетного выстрела, расстегнул свой сюртук и выкрикнул:



- Солдаты, знаете ли вы меня?! Кто из вас хочет стрелять в своего императора? Я становлюсь под ваши пули…

- Да здравствует император! – воскликнули королевские солдаты, и все как один перешли на сторону Наполеона…»

Вот! Почти, как у Манфреда.

А как он рассказал шведам про их короля Карла двенадцатого? Про битвы его под Нарвой и Полтавой? Шведские дети никогда и не слыхали такого. Вот!

Вот затем и понадобился ему псевдоним – Rotaretilloff.

Ну не Vokrizup же, в самом деле…

 

Н.Н. Пузырькову третьего дня случилось аж 77 лет. Из дому он почти не выходил, но сегодня был день особенный – именины – Никола Зимний; и что важно, церквушка Святого Николая Угодника Чудотворца находилась недалеко от дома Николая Ивановича, в двух тысячах его шагов по роскошному старинному парку...

Церковь эту построил его дед, ровесник товарища Ленина – купец Пузырьков Николай Николаевич. И отец Николая Николаевича тоже звался Николаем Николаевичем, и всем в их роду покровительствовал Никола Зимний…

И у всех были сыновья, а у нашего Пузырькова – дочь. Да какая! Сорокалетняя жмотка, кривая душой, лицемерная. Дочь ждет не дождется смерти отца, чтобы все, что нажил он отнести в лавку своего любовника барыги. И имечко ей дала покойная жена Пузырькова подходящее – Ксантиппа.



А что он нажил? Мебель? Книги? Дорогой фарфор? Антикварные безделушки? Вот-то будет рад барыга!

Свою самую большую ценность Пузырьков держал сейчас в руках – трость. Никто, даже дочь, не знали настоящую цену этой вещи.

- С чего это тебя вдруг в церковь потянуло сегодня?

- Ксанюшка, так ведь сегодня у меня именины, Николин день…

- А-а-а… На исповедь потянуло? Куда тебе с твоими ногами, сиди дома! Вечером я приготовлю праздничный ужин, Федора позову, отметим.

- Нет уж, да я и оделся. До перекрестка проводишь, а дальше я потихоньку аллейкой…

Федор – это дочкин барыга любовник, трижды женатый лавочник, будь он неладен.

Отец и дочь дошли, наконец, до перекрестка, и дочка выдернула руку из под локтя отца.

- Всё, папок! Дальше, как знаешь, я магазин должна открывать. Осторожнее, скользко сегодня.

Магазин! Лавку своего любовника. Ох-ох-ох, повиляла… дал же бог…

Николай Николаевич, опираясь на трость, кошачьей поступью двинулся по аллее к церкви. Уже виднелся в глубине парка фасад Дворца бракосочетаний, бывшего Дома пионеров, трехэтажного, белоголубого, или голубобелого с колоннами, - в далеком прошлом, - дома его деда. А там и до церкви пятьсот шагов.

Аллея, уставленная бетонными скамьями и урнами, была по-утреннему пуста, ни одного следа еще никто не успел отпечатать на tabula rasa ночного снежка. В этой пустоте и неподвижности еле-еле колыхалась высокая сутулая фигура, в длинном тонком пальто и фетровой черной шляпе. У седьмой скамьи старик остановился, оглянулся зачем-то, и присел.



Он все решил: трость свою драгоценную он оставит отцу Серафиму на восстановление, реставрацию и благополучие церкви Святого Николая Угодника Чудотворца и ее паствы. Пусть это будет «лепта вдовца»! Вот народ удивится и порадуется. И за Николая Николаевича тоже. Старика грела эта мысль.

Но день был на диво морозный!

И нечего дивиться, обыкновенный никольский мороз.

Старику не было так уж холодно, скорее даже жарко. В груди. Его повело вправо, потом влево, он выдохнул и - лег. На левый бок…

Трость, которую он никогда не выпускал из рук, сиротливо лежала на снегу у его ног…

 

 

Сашка Чинарик – профессиональный нищий

 

Не-ет, Сашка Чинарик, а по-настоящему Александр Иванович Беленький – не всегда был нищим. Тогда, в наши времена, он был фарцовщиком, а это кое-что да значит! Значило. Новые времена и правила выбили из седла джинсового наездника, и он запил. Да так сильно, что стал законченным алкоголиком. За десять лет пьянства он пропил все, что выканючил когда-то непосильным трудом у тупых интуристов. Но все же Сашка очунял, завязал, зашился и стал христорадничать, пошел в нищие. Благо, талант попрошайки у него остался еще с прежних времен, не пропил талант.

Теперь он совсем дед: седой, худой, кривенький, маленький – чинарик да и только. Это прозвище ему дали вокзальные нищие. Но это было давно, теперь он уважаемый человек среди собратьев по цеху, хоть прозвище и осталось прежним – Чинарик.

Теперь Сашка на коне. Место ему определил сам Разводящий – квартальный охранник правопорядка. А это не хухры-мухры, место у Никольской церкви!

Ведь сказано: «Не появляйтесь перед Господом с пустыми руками». Особенная благодать снисходит на подающего нищим у церкви. А тут еще праздник – Никола Зимний. Сегодня нищие оказывают услугу прихожанам, дают им право почувствовать себя щедрыми, благородными; и на жалость-то нажимать не надобно, Бог не простит скупости в такой день! Станут еще извиняться за то, что не могут дать больше. «Сколько могу… Сколько могу… Сколько могу…». Сегодня такие причитания будут шуршать и шуршать в такт шагам по хрусткому снегу у ограды Никольской церкви…

Туда Чинарик и топал ранним утром 19 декабря.

День начинался чудесно: морозно и солнечно. Про Пушкина Сашка не думал, ему по душе были такие дни; а холод, что холод? оделся в штаны ватные, на ногах валенки теплющие, на плечах кожух овчинный, шапка ушанка кроличья... А из под шапки… А из под шапки вытекало бледное Сашкино лицо: с черными глазами-кнопками, с остро заточенным носом, с длинной седой бороденкой… Лик с иконы да и только. Если бы не убогий оклад …

Следы Сашки Чинарика были вторыми, после Николая Николаевича Пузырькова, отпечатками на приснеженных за ночь плитах парковой аллеи. Шагал он бодро, церковь еще далеко и скукоживаться было еще рано.

Но чу! И Сашка вперился взглядом на припавшего к бетонной скамье мужичка.

- Эй, товарищ! Лишку хватил сутреца? Холодно, однако, а ты вон в шляпе и пальтишке худом…

Мужичок, однако, был вдвое больше Сашки, и поднять его, а тем более куда-то вести-нести не представлялось утлому Чинарику возможным. Он склонился над мужичком, пригляделся.

- Эй, да ты, кажись, того, окочурился. И глаза не закрыл… Совсем стеклянные..

Сашка выпрямился, воровски огляделся кругом – ни души. С минуту он стоял в оцепенении, но быстро сообразил:

- Слушай, а ведь палка тебе теперь ни к чему, а мне в дело, можно я возьму… для реквизита? Дай и мне покульгать…

Сашка Чинарик подхватил со снежной пыли трость Николая Николаевича Пузырькова и метнулся прочь, пустейшая душа…

 

 

Степан Трушин – несчастный художник

 

Несколько в стороне от Никольской церкви, на краю парка стоял огромный двухэтажный деревянный барак, называемый больничным начальством – корпусом травматологии, а больным народом – «хромоножкой». За бараком были еще корпуса, кирпичные, высокие, красивые, но поодаль, как будто стыдились корявого собрата.

В это солнечное декабрьское утро по скрипучей лестнице «хромоножки», опираясь левой рукой на желтую больничную трость, а правой перехватывая перила, спускался молодой человек по имени Степан, с фамилией Трушин. Не только длинные кудрявые волосы, борода и этюдник за спиной выдавали в нем художника – глаза! Глаза говорили: я артист!

Его провожал, кажется, весь персонал «хромоножки». Его хлопали по плечу, кричали «не забывай!», хохотали. А он гордо хромал вниз, на свободу, после трехнедельного злоключения, отвечал: «лучше вы к нам» и улыбался, улыбался, сверкал глазами в солнечной морозной пыли.

Степан Трушин еще не был несчастным художником, хоть и сломал ногу в конце декабря на первом же гололеде, несчастья его впереди.

Он поковылял напрямик, через парк к церкви, решил свечку поставить Николаю Чудотворцу, в знак благодарности за скорое выздоровление. Ковылял и пел на знакомый манер:

 

Тонкие снежные блёстки
Ангелы сеют с небес.
В инее белом берёзки,
Сгрудились кучкой невест.
Всюду узоры в оконцах,
Весел и праздничен день,
Зимний Никола под солнцем
Льёт колокольную звень.
Возле церковной ограды
Много нарядных старух.
Крестятся — празднику рады,
Глянешь — заходится дух.
Значит, ещё не померкли
Радость людская и грусть,
Если толпится у церкви
Наша исконная Русь
.

 

Он пел и радовался жизни, широкий добрый человек…

Перед церковной оградой он пересыпал всю мелочь из кошелька в карман, приготовился подавать страждущим.

Народу все прибывало и прибывало, поди тут протолкнись, попробуй свечку поставить. Степан Трушин огляделся, и взгляд его остановился вдруг на странном нищем у самых ворот; нет, не на лице его, таком графичном, иконном, не на дикой одежде его, внимание Степана привлекла трость, на которую опирался убогий. Она (трость) выбивалась из стиля. Такая трость не могла принадлежать нищему! Степан подошел к нему и бросил в коробку горсть монет.

- С праздником вас, единоверец, - сказал он улыбаясь.

- И вас благодарим, спаси Господи, - ответил ему Сашка Чинарик.

- Трость-то у вас получше моей… Мне вот в больничке выдали стариковскую…

- Да, все хромаем… потихоньку.

- А что, братец, давай меняться… Я тебе разницу в багородности вида возмещу. Деньгами!

Чинарик прищурил свои и без того маленькие глазки, скосил по сторонам и хитрым шепотом Степану:

- Сколько дашь за разницу?

- Тыщу! – наклонившись прошептал и Степан.

- Жадный!

- Две.

- В коробку не бросай, будем меняться, сунешь в руку…

 

Трушин забыл, что хотел поставить свечку. Радуясь, как дитя, он поковылял к себе в мастерскую…

 

 

 








Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 stydopedia.ru Все материалы защищены законодательством РФ.