Счет на табло: промышленность — 5, окружающая среда — 1

Экономику часто называют мрачной наукой, но никто не может превзойти по мрачности защитников окружающей среды. Предсказания катастроф и кризисов — это смысл их существования, потому что, если на мир не надвигается эко­логический кризис, то кто же тогда обратит на них внима­ние. По сравнению с ними экономисты производят гораздо более приятное впечатление. Они считают, что метафори­ческие бомбы с часовым механизмом (экологические, де­мографические или какие-нибудь еще) никогда не взорвут­ся, потому что человечество и экономика, отвечая на расту­щее давление, постоянно перестраиваются.

Примером подобного расхождения между экологичес­ким пессимизмом и экономическим оптимизмом было зна­менитое пари, заключенное в 1980 г. между Полом Эрлихом, биологом и активным защитником окружающей сре­ды, и Джулианом Саймоном, знаменитым специалистом по свободному рынку. Современное движение защитников окружающей среды (инвайронментализм), возможно, на­чалось именно с публикации в 1972 г. его работы под на­званием «Пределы роста» (The Limits to Growth), в которой предсказывалось, что при существующих темпах выработки невозобновляемые природные ресурсы истощатся в те­чение ближайших 100 лет. В этот момент экономические системы потерпят крах, и повсюду воцарятся безработица и голод, а уровень смертности взлетит вверх. Более того, даже если мы найдем другие ресурсы, запасы которых вдвое превышают имеющиеся сейчас, то последующий рост при­ведет к неконтролируемому загрязнению окружающей сре­ды, экономическим и социальным катастрофам, массовой 6езработице и т.д. Этот подход получил большую поддер­жку, и в первой половине 1970-х годов цены на нефть резко подскочили. В то время все считали, что через пятьдесят лет мировые запасы нефти закончатся.

Вот почему Эрлих был уверен в своем выигрыше, когда заключал с Саймоном пари о том, что через десять лет цены на пять металлов с учетом инфляции повысятся. Он сказал, что цены вырастут в совокупности на 1 тыс. долл.: по 200 долл. за медь, хром, никель, олово и вольфрам. На самом же деле, цены на указанные металлы в период 1980-1990 гг. сократи­лись вдвое, а общая сумма в 1 тыс. долл. в 1990 г. стоила мень­ше даже без учета инфляции. Цена на металлы колебалась между 56 и 193 долл. Эрлих отправил Саймону чек на сумму 576,07 долл., заявляя, что подобное специфическое пари было не слишком важным. Один из его аргументов состоял в том, что спрос на некоторые металлы упал. Именно об этом и го­ворил его оппонент.

Оба говорили о том, что если спрос на товар растет го­раздо быстрее предложения, то цена поднимается. Эколог остановился на этом утверждении. Предположение же эко­номиста, позднее подтвердившееся, состояло в том, что в ответ изменится и поведение людей. Высокие цены сами по себе сократят спрос. Они побудят поставщиков производить большее количество — добывать больше руды или искать новые запасы, — потому что убыточное прежде производ­ство станет прибыльным. Это подвигнет остальных пред­принимателей на поиск альтернативы дефицитным товарам и на освоение новых технологий. Так, в телефонных кабелях медь заменили стекловолокном, на автомобили боль­ше не ставят дорогие хромированные детали и т.д. Хотя в краткосрочной перспективе количество специфического товара может, быть ограниченным, в долгосрочной перспек­тиве способность человечества к адаптации и изобретатель­ности делает ресурсы практически бесконечными.

Таким образом, экологи в своих часто вызывающих раз­дражение призывах к монополии высоких моральных прин­ципов не всегда правы. Я бы даже сказала, что обычно они не правы. Большинство из них ничего не знает о фундамен­тальных экономических принципах, и это их совершенно не беспокоит. Подобная безграмотность обрекает многие их политические советы на провал.

Однако это не значит, что они не нравы всегда. Ведь впол­не возможно, что изменение климата происходят из-за че­ловеческой деятельности, а точнее из-за использования энергии, в результате которого в атмосферу выбрасывается двуокись углерода (СО₂). Окружающая среда слишком силь­но загрязнена, и это наносит вред здоровью и благополу­чию человечества. Большинство экономических инноваций продолжает реализовываться, а об их влиянии на окружа­ющую среду и не задумываются. Другими словами, эконо­мисты не замечают некоторые экологические внешние эффекты, вызванные экономической деятельностью, до тех пор, пока движение «зеленых» вновь не привлечет внима­ние общества к этому вопросу.

Ирония состоит в том, что загрязнение окружающей сре­ды является хрестоматийным примером внешних эффек­тов. Фабрика, выбрасывающая в атмосферу загрязняющие вещества, перекладывает на окружающих материальные затраты, во много раз превышающие расходы владельцев, которым не приходится платить за это. Так, например, из-за загрязненного воздуха, вызывающего многие виды аст­мы, падают цены на дома вокруг фабрики, и домовладель­цам приходится, таким образом, «платить» за загрязнение окружающей среды. Домашним хозяйствам и предприятиям, расположенным на этой загрязненной территории, при­ходится много платить за очистку воды из загрязненных рек и водоносных горизонтов. Доля виновной фабрики в зат­ратах на очистку мизерная. Поскольку фабрика не оплачи­вает внешние издержки, то она продолжает «перепроизвод­ство» загрязняющих веществ, а все связанные с этим расхо­ды перекладывает на потребителей.

Окружающую среду загрязняют не только фабрики и электростанции. Все домашние хозяйства выбрасывают ог­ромное количество отходов, а водители индивидуальных транспортных средств производят огромное количество выбросов в атмосферу. От пролетающих над нами самоле­тов и водителей, включающих на полную громкость радио на дорогах, исходит шумовое загрязнение. Жители города Таксон, шт. Аризона, жаловались на световое загрязнение от электрического освещения по ночам. Каждый из нас ос­ложняет жизнь окружающим, если приходит в многолюд­ные места, присоединяется к дорожным пробкам или посе­щает переполненные картинные галереи.

Существует еще один известный пример проявлений неэффективности рыночного механизма, которые отража­ются на состоянии природной среды. Это — трагедия об­щественной собственности. Почему в мире численность ко­сяков некоторых океанских видов рыб сократилась до опас­ного уровня, но при этом нет недостатка в цыплятах? От­вет таков: рыба принадлежит всем, а куры — частным вла­дельцам. Если бы вся рыба в океане принадлежала какому-нибудь мировому диктатору, он бы стал следить за тем, что­бы не было чрезмерного вылова рыбы, чтобы сохранить ресурсы для будущих продаж. Он повысил бы цены, пото­му что ему приходилось бы вкладывать средства в поддер­жание численности ресурса с идеально неэластичным пред­ложением.

У частных рыболовов нет причин ловить меньше рыбы, потому что их участие в проблеме невелико. Если несколь­ко рыбаков добровольно сократили бы свой улов, это не решило бы проблему, а сами они пострадали бы от того, что другие рыбаки «проехались бы за их счет»(т. е. воспользо­вались бы их самоограничениями).

Таким образом, государства должны вмешаться и уста­новить квоты для рыбаков каждой страны, но даже этого будет недостаточно, потому что государства борются за на­циональные интересы, а не за глобальные общественные интересы. При дальнейшем сокращении поставок рыбы в действие вступит механизм цен, при котором высокие цены приведут к сокращению потребительского спроса. В идеале цены должны стать еще выше, чтобы полностью отражать общественные издержкиот исчезновения рыб­ных косяков.

Экологические внешние эффекты встречаются повсюду. В мире нет рынка свежего воздуха или тихих пустых улиц, или разнообразия биологических видов. (Сколько бы вы заплатили за сохранение конкретных видов насекомых из тропического дождевого леса?) Данные о масштабах вне­шних эффектов собирают правительства очень небольшо­го числа стран. Национальное статистическое агентство Ве­ликобритании ежегодно публикует отчет о данных со спут­ников с целью определения масштабов различных видов воздействий на окружающую среду, но для этого требуется еще больше точных данных. Экологическая политика стра­дает от нехватки надежной и точной информации.

Что же должно государство делать с этими внешними эффектами? Можно запретить выбросы различных загряз­няющих веществ сверх предельно допустимого уровня. Однако важно установить правильный уровень. Полный запрет может привести к тому, что затраты будут во много раз превышать масштабы экологических внешних эффек­тов — например, в настоящее время только атомные элек­тростанции (АЭС) могут производить энергию без каких-либо выбросов в атмосферу, причем по цене, приемлемой для потребителей. Однако прямое регулирование — это лишь одно из решений.

Экономисты предпочитают альтернативный подход, ко­торый вынудит компании-загрязнители взять на себя вне­шние затраты и подключит к решению проблемы рыноч­ные силы. Он подразумевает использование так называемых экономических инструментов,т. е. налогов, субсидий и торговли квотами на выбросы.

В качестве примера рассмотрим государство, которое, в соответствии с Киотским протоколом за декабрь 1997 г., собирается сократить выбросы парниковых газов своих компаний и потребителей. Отдельные страны обязались сократить на 30% выбросы в атмосферу углекислого газа по сравнению с возможными будущими показателями, оп­ределяемыми с учетом существующих тенденций. (Стра­ны Европейского союза сократили выбросы в среднем на 11,5%, по сравнению с 24,5% — в США. Не удивительно, что первым президентским решением Джорджа В. Буша стал выход из этот соглашения, вызвавший возмущение европейцев.)

Страны, подписавшие Киотский протокол, договорились об использовании новой схемы торговли квотами на выб­рос парниковых газов. Компании должны устанавливать целевой уровень выбросов ниже существующего, но если им удается понизить уровень своих выбросов ниже целево­го, то они могут продать излишки той компании (стране), которая достигла своего целевого показателя или превыси­ла его. Стоимость разрешения на дополнительные выбро­сы должна устанавливаться рынком. Самое большое сокра­щение выбросов двуокиси углерода было бы достигнуто там, где квоты были бы самыми дешевыми, что позволило бы добиться суммарного глобального целевого показателя с наибольшей эффективностью по затратам. Киотская схе­ма основывалась на успешной американской схеме торгов­ли квотами на выбросы двуокиси серы, которая действова­ла с 1995 г. в рамках Программы по кислотным дождям и Схемы торговли квотами на выбросы окислов азота и серы в Южной Калифорнии.

США первыми использовали продажу квот. Европейс­кие правительства пытались придерживаться практики на­логообложения. В течение 1990-х годов девять стран пред­ложили или ввели свои варианты налогообложения энер­гоносителей, которое должно было поднять цены на энер­гию и тем самым учесть расходы, связанные с выбросами СО₂ и других парниковых газов, возникающими при ее про­изводстве. Первыми энергетический налог начали исполь­зовать Норвегия, Швеция, Финляндия, Дания, Австрия и Нидерланды, их примеру последовала Великобритания (где его назвали «налогом на изменение климата» — в отчаян­ной попытке повысить популярность этого налога среди компаний, вынужденных его выплачивать). Последними его приняли Италия и Германия.

У энергетического налога на изменение климата есть три преимущества. Во-первых, он работает с помощью механиз­ма цен и, таким образом, более эффективен, менее разру­шителен и проще в управлении по сравнению с прямым регулированием, хотя установление эффективных налого­вых ставок представляет собой сложную проблему. Во-вто­рых, благодаря этому налогу компании начнут со временем использовать более энергосберегающие технологии. И, в-тре­тьих, в качестве дополнения, он может послужить для мно­гих компаний сигналом к тому, что надо серьезно относить­ся к охране окружающей среды при планировании долго­срочных инвестиций.

Существуют два способа использования энергетическо­го налога. Первый способ предполагает облагать налогом использование электроэнергии компаниями и частными потребителями (для бытовых нужд) и взимать определен­ную сумму за использованный Квт/ч. Второй вариант (спе­циально для политиков, которые боятся взимать налог со счетов за электричество каждого избирателя) предусматри­вает применять эту систему к поставщикам электроэнергии, что, в конечном итоге, все равно перейдет на потребителей. Это — так называемый «нисходящий налог», который проще контролировать, так как поставщиков электроэнергии меньше, чем конечных потребителей. С другой стороны, он меньше влияет на изменение поведения потребителей в от­ношении энергосбережения, так как его действие будет не столь заметно. Ставки налога можно установить и в зави­симости от типа топлива, используемого для получения энергии, а также от уровня содержания углерода, посколь­ку именно углекислый газ считается основным парниковым газом.

В Великобритании был применен вариант работы толь­ко с промышленными и коммерческими компаниями, ко­торый не учитывал частных потребителей электроэнергии. Облагать налогами использование электричества в домах было нецелесообразно с политической точки зрения. Пра­вительство лейбористов, напротив, унизило своих предше­ственников-консерваторов, отменив этот налог на том ос­новании, что он был чрезвычайно несправедливым. У бед­ных семей на электричество уходила большая доля их бюд­жета, чем у богатых, и налог на бытовое топливо посчита­ли чрезвычайнорегрессивным.

Тем не менее, ограничения на взимание энергетических налогов вызвали большое недовольство среди компаний, даже несмотря на то, что их доходы снова выросли благо­даря сокращению других налогов на деловую деятельность. Ведь объемы электроэнергии, потребляемой для домашних нужд, превышают ее объемы, используемые в обрабатыва­ющей промышленности, и составляют примерно треть от общенационального потребления электроэнергии. Самым активным промышленным потребителям электроэнергии показалось совершенно несправедливым то, что им придет­ся платить больше, и они потребовали специального осво­бождения от налогов, которое отражало бы их потребности в электроэнергии. Они не поняли, что задача как раз и со­стояла в том, чтобы ограничить подобное избыточное ис­пользование электроэнергии. Я знаю один печальный при­мер, когда местному музею пара пришлось поднять плату за просмотр их замечательной коллекции действующих па­ровых двигателей 18-19 вв.

Энергетическая отрасль Великобритании предпочла бы воспользоваться американской схемой торговли квотами. К тому же склонны и инвестиционные банки Лондона, ко­торым нравятся принципы работы нового рынка. Но мно­гие европейские государства не решаются прибегнуть к практике торговли квотами — из-за недостатка опыта ис­пользования подобных схем и отсутствия американской любви к рыночным решениям.

Другим примером экологического налога является на­лог на бензин. В разных странах взимают разный налог: от 22% от его оптовой цены в США до 58% в Ирландии (занимающей второе место среди промышленно развитых стран) и 76% — в Великобритании. В октябре 2000 г. во­дители грузовиков парализовали жизнь во всей Великоб­ритании, заблокировав оптовые склады бензина в знак протеста против продолжающегося повышения налогов на топливо. Этим они добились приостановки повышения этого налога на следующий год. Но правительство пошло на другие меры: понижение налогов на более «чистые» раз­новидности бензина. Например, налог на топливо со сверх­низким содержанием серы на 3 пенса за литр ниже налога на обычное топливо. Изначальная разница в один пенс за литр, установленная в 1997 г., была слишком мала, чтобы нефтяные компании были заинтересованы в повышении степени очистки топлива, однако вскоре после увеличения разницы до 3 пенсов в 1999 г. доля топлива со сверхниз­ким содержанием серы увеличилась на рынке с 20 до 100%. Это подвигло правительство повысить разницу в налогах и на другие виды топлива, в том числе и на жидкий нефтя­ной газ и сжатый природный газ. Предполагалось, что это позволит в дальнейшем перейти на использование топли­ва со сверхнизким содержанием серы в недизельных дви­гателях, когда в 2002 г. появятся первые новые машины с подобным двигателем.

Наиболее эффективные экологические инструменты позволяют определить внешние эффекты и создать на­логовую схему или любой другой механизм, который на­прямую будет заниматься нарушением баланса на рын­ке. Косвенные методики в любом случае будут неэффек­тивны. Так, например, многие специалисты говорят о том, что свободная торговля не столь хороша, так как она иг­норирует различные расходы, связанные с нанесением ущерба окружающей среде, в особенности энергию, ис­пользованную для перевозки грузов на дальние расстоя­ния. Кроме того, свободную торговлю подвергают кри­тике за то, что компании переносят производства в раз­вивающиеся страны, где допустимые уровни загрязнения гораздо выше. История знает ужасные примеры работы многонациональных компаний в странах с высокими до­пустимыми уровнями загрязнения, такие как печально известный несчастный случай на заводе Union Carbide в г. Бхопале (Индия).

Таким образом, защитники окружающей среды хотели бы ограничить торговлю или, по крайней мере, включить в торговые соглашения пункты об экологических стандартах. Но торговля приносит потребителям огромные экономи­ческие выгоды, и ее ограничение означало бы потерю неко­торых из них: в результате могут возникнуть большие аль­тернативные издержки. Более того, свободная торговля приведет к перемещению производства на те территории, где достигается наибольшая эффективность использования ресурсов, что в результате будет способствовать более эф­фективному и менее затратному использованию природных ресурсов на глобальном уровне. Однако если все-таки мож­но говорить о том, что использование энергии для перево­зок вредит обществу в форме различных выбросов парни­ковых газов, и это не отражается на стоимости перевозок, то с политической точки зрения будет правильно поднять цену на энергию, обложив ее налогами. Это позволит спра­виться с внешними эффектами, не прибегая к дополнительным и неизвестным экономическим издержкам от ограни­чения торговли.

В целом, экологические проблемы следует решать эко­логическими методами, а не торговыми или инвестицион­ными. Но экономические инструменты могут оказаться бо­лее эффективными для решения экологических проблем.

Однако защитники окружающей среды редко во всеус­лышание высказываются в пользу повышения налогов. Они знают, что это совсем не по душе избирателям. В США даже в большей степени, чем в Европе, дешевая энергия являет­ся одной из основных потребностей населения. Ведь поли­тики из Калифорнии не позволят компаниям-производи­телям электроэнергии установить высокие розничные цены на электричество после того, как расходы на его производ­ство выросли одновременно со скачком цен на нефть в 2000 г. В тот год, когда повысились цены на нефть, водители гру­зовиков блокировали заправочные станции и склады в Ев­ропе, чтобы обратить внимание властей на высокие налоги на бензин, продающийся на бензозаправках. Это означает, что защитники окружающей среды решили ставить перед собой более мягкие политические цели, такие как свобод­ная торговля, на основании которых они могли бы объеди­нить профсоюзы и промышленных лоббистов. Это гораз­до проще, однако указывает на то, что «зеленым» не удалось убедить общественность в том, что мы используем слиш­ком много энергии.

К сожалению, экономические аргументы не всегда пользуются популярностью. Они предлагают слишком же­сткие и ясные действия. Например, одним из камней пре­ткновения при составлении Киотского соглашения об из­менении климата был вопрос о степени участия развиваю­щихся стран в сокращении выбросов в атмосферу. Предста­вители развивающихся стран говорили, что именно промышленно развитые страны несут ответственность за боль­шую часть выбросов парниковых газов в мире, и именно они должны взять на себя основную долю сокращения, поскольку если заставить бедные страны понизить теку­щие уровни выбросов, то они не смогут развивать про­мышленность и никогда не достигнут уровня жизни запад­ных государств. Поэтому, по мнению развивающиеся стран, пункт об их участии в сокращении выбросов зву­чит лицемерно и для них неприемлем. Однако с другой стороны баррикад кажется совершенно необходимым не позволить миллиардам бедных еще больше увеличить выбросы в атмосферу.

У этой, на первый взгляд, неразрешимой дилеммы есть экономическое решение: торговля квотами на выбросы. Выделить, согласно международному соглашению, каждой стране определенное количество квот, которые в сумме бу­дут составлять общий допустимый уровень и будут сокра­щаться из года в год, с дипломатической точки зрения счи­тается сложным, но вполне возможным. Тогда бедные стра­ны смогут выбирать между увеличением объемов экономи­ческой деятельности, загрязняющей окружающую среду, и продажей квот на выбросы богатым странам, которые смо­гут меньше заботиться о сокращении выбросов. Бедные страны выиграют в любом случае, а мировой объем выбро­сов постепенно будет сокращаться.

Однако многие защитники окружающей среды считают использование любых рыночных механизмов аморальным. Схожее с этим предложение Всемирного банка, которое было опубликовано в его исследовательском докладе и пред­полагало перевод загрязняющих производств в развиваю­щиеся страны, вызвало бурное возмущение среди сторон­ников экологического движения.

Но именно это происходит, когда западные производи­тели перемещают заводы в Восточную Азию и Латинскую Америку, и не только потому, что в этих странах дешевый рабочий труд, но и потому что в них дешевле загрязнять окружающую среду, поскольку в развивающихся странах государственное регулирование выбросов значительно сла­бее. Каждый получает то, что он хочет: одни государства — искомый свежий и чистый воздух, другие — растущую про­мышленность.

Действительно, существует взаимосвязь между уровнем ВВП на душу населения и показателями чистоты окружаю­щей среды (качеством воды и воздуха и уровнями загряз­ненности). В богатых странах природа чище. И это не уди­вительно, ведь, когда людям не приходится заботиться о еде и жилье, они начинают думать об окружающей среде. Ко­нечно, в развивающихся странах существуют серьезные эко­логические проблемы, например нехватка чистой воды, эро­зия почв или суровые погодные условия. Кроме того, про­мышленность в развивающихся странах отличается мень­шей энергетической эффективностью и загрязняет атмос­феру сильнее, чем западные заводы, на которых действуют более высокие технологические стандарты. Таким образом, существует вероятность, что состояние окружающей среды в этих странах, только вступающих на путь экономическо­го роста, ухудшится раньше, чем у них появятся возмож­ности решать экологические проблемы. Но сама по себе охрана окружающей среды — это предмет роскоши, кото­рый люди могут себе позволить по мере роста своих дохо­дов. Возможно, в развивающихся странах экономический рост (т. е. когда становится все больше процветающих лю­дей) станет обязательным требованием для принятия вы­соких экологических стандартов. Если так, то экономисты из богатых стран ошибаются, делая высокие экологические стандарты обязательным условием для разрешения бедным странам развивать свою экономику.

Помогут ли подобные аргументы защитникам окружа­ющей среды? Сомневаюсь. Экономика и охрана окружа­ющей среды (инвайронментализм) слишком отличают­ся по своим философским принципам, которые лежат в их основе.

Экономика — это эмпирическая наука. Она ищет поли­тические законы, которые приносят измеримые выгоды. Важно то, что работает. Конечно, в экономике сильна идеология, но мировоззрение экономистов возникло из скепси­са эпохи Просвещения. Хороший экономист всегда открыт переменам. Однажды Джон Майнард Кейнс в ответ на об­винение в непоследовательности сказал: «Когда меняются факты, я меняю свое мнение. А Вы, сэр?»

Движение в защиту окружающей среды (инвайронментализм) появилось в 19 в. в результате реакции романтизма на рациональный подход. Оно скорее идеалистично, чем скептично. Поэтому некоторые его постулаты догматичны (по крайней мере, с точки зрения экономиста). Один при­мер: защитники окружающей среды считают, что исполь­зование пестицидов всегда вредно. Почему? Потому что во фруктах, почве и грунтовых водах остаются канцерогенные остаточные количества пестицидов. Кроме того, благодаря им фрукты выращиваются в достаточных количествах и становятся дешевле, а значит, люди охотнее их покупают. Это, в свою очередь, может привести к росту заболеваемос­ти раком. Для экономиста здесь все упирается в конкретные данные. Действительно ли растет или падает уровень рако­вых заболеваний, связано ли это с использованием пести­цидов? Существуют ли другие вероятные причины возник­новения этих форм рака? Сколько их? Возможно, за­щитники окружающей среды правы в своих предположе­ниях, но они должны приводить в качестве доказательств эпидемиологические данные, а не голословные утвержде­ния. Аналогичным образом, в соответствии с экологичес­кой догмой, повторная переработка бумаги и стекла счита­ется правильной практикой. Возможно, это и так, но боль­шое количество поставщиков дешевых переработанных ма­териалов приведет к тому, что у производителей стекла и бумаги не будет стимула высаживать деревья или разраба­тывать альтернативные способы упаковки товаров.

Воздействие человека на планету неизбежно. Но обеспе­чить положительное влияние очень сложно. Фундаменталь­ный принцип экологии, который гласит, что любое челове­ческое воздействие наносит природе неприемлемый ущерб, практически равен утверждению в защиту нулевой эконо­мической деятельности. Даже взгляды менее радикальных «зеленых» могут повлиять на всех нас как на покупателей, хотя о них редко говорят вслух.

Любые действия всегда имеют альтернативные издерж­ки. Если экономическая деятельность часто игнорировала ущерб, наносимый окружающей среде, то защитники ок­ружающей среды часто не принимали во внимание эконо­мические издержки своих предложений. Подобные издер­жки есть даже в самых безобидных случаях. Заменить поез­дки на машине велосипедами или пешими прогулками? Это потребует затрат времени, которое можно было бы потра­тить на другие вещи.

Романтические идеалы или рациональный выбор? Мне не кажется, что есть перевес в одну из сторон. Но, как и мно­гих других экономистов, меня волнует состояние окружа­ющей среды, поэтому я надеюсь, что правительства будут разрабатывать свою экологическую политику на основе эко­номических принципов. И я с радостью буду платить энер­гетический налог.

Глава 9

Аукционы

Кто блефует?

В 1990 г., как раз когда пошел на спад экономический бум 1980-х годов, на аукционе была продана картина Винсента Ван Гога «Портрет Д-ра Гаше» за баснословную сумму — 82,5 млн. долл. Если вас не смущает такая высокая цена, и вы хотите приобрести картину одного из художников-импрессионистов, то вам, возможно, стоит отправиться на один из тех аукционов, которые проводятся домами Крис­ти или Сотби, где вежливый служащий с молотком в руке начинает торги с шестизначной суммы. Аукционы давно используются для продажи редких предметов соревную­щимся между собой потенциальным покупателям.

Долгое время на аукционах продавали долгосрочные казначейские обязательства, финансовые инструменты, покрывающие государственные займы. Это прозаичные мероприятия, гораздо менее эффектные, чем аукционы произведений искусства. Зачастую, это просто передача документов по факсу. И все же в экономической среде сно­ва стало модно проводить аукционы — в основном благо­даря расширению спектра радиоволн и мобильных теле­коммуникаций. Радио — это хороший пример ценных и дефицитных активов, так же как и работы художников-импрессионистов.

Еще в 1989 г. некоторые страны стали продавать с тор­гов лицензии на радиовещание на определенных волнах. Первыми были Великобритания, Новая Зеландия, Греция и Индия. Но они не добились особого успеха, а некоторые и вовсе потерпели политическое фиаско. Аукционы не при­носили прибыль до тех пор, пока в июле 1994 г. Федераль­ная комиссия по коммуникациям США не выставила на аук­цион, организованный экономистами, 10 национальных лицензий на узкополосные каналы для услуг персональных коммуникаций (personal communications services — PCS). Более крупные торги по покупке лицензий на вещание на широкополосных каналах для PCS прошли 5 декабря 1994 г. и 13 марта 1995 г. и принесли доход в 7 млрд. долл. К 2001 г. Федеральная комиссия по коммуникациям получила от 32 аукционов по продаже радиочастот 32 млрд. долл. при­были. В последнее время правительства разных стран пос­ледовали примеру американских властей в организации тен­деров на получение лицензий для телекоммуникационных компаний. Соответственно, они стали чаще прислушивать­ся к экономистам в вопросах организации торгов.

Данные по аукционам на получение права вещания на радиочастотах неоднозначны по всему миру, а иногда и про­тиворечивы. Одним правительствам удалось собрать уди­вительно большие суммы, другим — удивительно малые. По результатам одних аукционов сформировался конкурен­тный рынок; по результатам других возникли монополии, ущемляющие интересы потребителей. Государства всегда предпочитают проводить аукционы первого вида, компа­нии — второго. Столкновение интересов неизбежно, пото­му что на торги выставляется право, известное как эконо­мическая рента, т. е. право присвоения дохода, получаемо­го в результате обладания редким активом. По своей сути, это похоже на доход, который владельцы земли получают от арендаторов.

Одни из самых противоречивых за последнее время тор­гов были проведены в марте-апреле 2000 г. британским пра­вительством. На продажу выставлялись права на использо­вание радиочастот для так называемых мобильных услуг третьего поколения (third generation-— 3G). В тот год все европейские торги, так или иначе, затрагивали стандарт тре­тьего поколения мобильной связи UMTS, так как правитель­ства многих стран, помня об успехе предыдущих поколе­ний мобильной связи, хотели воспользоваться всеми тех­ническими преимуществами единого на всем континенте стандарта.

С точки зрения британских налогоплательщиков прода­жа пяти лицензий была огромным успехом, ведь это позво­лило получить 22,5 млрд. фунтов стерлингов, т. е. более 5% от годовых расходов на государственные нужды. Этих средств хватило бы на строительство 400 новых больниц. О двух профессорах, руководивших проведением тендера, писали все газеты. Для экономистов это головокружитель­ный успех.

Торги проводились на пике экономического воодушев­ления, когда курсы акций технологических компаний зани­мали высокие позиции, но задолго до того, как все эти ком­пании осознали, что слишком много потратили на приоб­ретение лицензий, и теперь у них нет средств для дальней­шего вложения в услуги. Даже наследникам Риоэя Сайте (Ryoei Saito), японского магната, купившего картину Ван Гога в разгар предыдущего инвестиционного бума, при­шлось после его смерти продать ее по более низкой цене. Телекоммуникационные компании предупреждали о том, что если лицензии будут дорогими, то цены на мобильные услуги повысятся. Хуже того, некоторые аналитики предуп­реждали о возможных ошибках в стандартах третьего по­коления и предсказывали, что прежде чем в отрасли созда­дут необходимую для них инфраструктуру, их место зай­мут более совершенные технологии. Один из аналитиков (долгое время работавший на British Telecom, крупнейшую в Великобритании телефонную компанию, в прошлом быв­шую государственной монополией), назвал тендер «приме­ром настоящего безумия». Ведь компании потратили так много денег. Но их жалобы не надо воспринимать буквально. Возможно, они были правы в своих предсказаниях о том, что мобильные телефоны третьего поколения никогда не окупятся, но виной тому технологии, а не экономисты. Что­бы понять, почему, давайте взглянем на теорию торгов.

Если правительство хочет распределить лицензии, оно может попросить компании предоставить предложения и бизнес-планы и выбрать наиболее подходящую из них, работа которой в ближайшее время будет устраивать по­требителей. Иногда это называют «конкурсом красоты». И понятно, почему. Правительство может провести аукци­он, чтобы воспользоваться преимуществом торгов, которые позволяют понять, как соперники оценивают данный биз­нес, и выбрать лучшую компанию для ведения этого биз­неса. Политикам больше нравятся «конкурсы красоты», по­тому что у них остается большая свобода действий, но имен­но по этой причине вечно сомневающиеся экономисты предпочитают проводить аукционы.

Существует множество вариантов проведения аукцио­нов, два из которых считаются классическими. Аукционы произведений искусства — это аукционы прямого типа (участники постепенно поднимают ставки), они проводят­ся в несколько раундов, при этом участники знают о том, какие ставки были сделаны ранее. Аукционы по продаже 3G-лицензий, проведенные в Великобритании, относятся имен­но к этому варианту. Другой вариант — приватный аукци­он, заявки на который подаются в запечатанных конвертах, и участники которого не знают о предложениях соперни­ков. Но есть множество других вариантов. На одних все уча­стники платят минимальную цену, на других — ту, кото­рую каждый из них назначил. На многих аукционах по про­даже долгосрочных казначейских обязательств выигравшие участники выплачивают те суммы, которые они предложи­ли за определенное количество ценных бумаг (дискрими­национный аукцион). По другим правилам участники пла­тят единую минимальную из выигравших цен (аукцион единой цены, или голландский аукцион). Этот вариант часто используется в ситуации, когда на торги выставляются несколько единиц стандартного товара, например электри­чества.

У всех видов аукционов есть свои «за» и «против». Аук­цион с несколькими раундами позволяет участникам дого­вориться между собой. В ходе первых раундов они могут обозначить свои намерения. Так, например, в 1997 г. в США аукцион по продаже лицензий на радиочастоты принес вме­сто ожидавшихся 1,8 млрд. долл. лишь 14 млн. долл. Отчас­ти это можно объяснить тем, что участники этого аукцио­на использовали последние три цифры своих многомилли­онных предложений, чтобы указать количество областей, на работу в которых они хотели бы получить лицензии. По­добные «переговоры» невозможны в условиях приватных аукционов.

У прямых аукционов с несколькими раундами тоже есть свои недостатки. Слова о том, что аукцион выигрывает ком­пания, которой больше всего нужна победа, не верны. На самом деле, происходит совершенно обратное, и прямые аукционы приносят высокий доход государству (если не со­ставляются заговоры) и способствуют повышению эффек­тивности производства. Однако они менее привлекательны с точки зрения других участников аукциона. Прямой аук­цион может стать неинтересным даже для компании, кото­рая могла бы его выиграть, так как в случае победы у этой компании может возникнуть подозрение, что она отдала слишком большую сумму за то, что никто и не ценит боль­ше ее. А вдруг она ошиблась в оценке предполагаемой при­были? Это называется «муками победителя».

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: