Глава ІІ «Примитивные взаимоотношения и развитие отношений между Эго и Самостью».

Также как общее развитие детского тела зависит от детского питания, так развитие детской психики, взаимоотношения Эго и Самости зависит от психического питания, которое осуществляется материнской фигурой. В этом контексте первичные взаимоотношения обеспечивают ребенка четырьмя типами необходимого опыта.

Где ребенок и мать все еще формируют недифференцированную идентичность, примитивные взаимоотношения стоят у истоков отношения ребенка к собственному телу, Самости, другому Ты и миру. Первичные отношения—это онтогенетический базис для «бытия в собственном теле», «бытия с Самостью», «быть вместе» и «быть в мире».

Как мы уже поняли, ненарушенные примитивные отношения постутробного периода (в которых Самость ребенка, вынесенная все еще во вне, находится с матерью) характеризуются ситуацией первичного рая, лишенного напряжения, ситуацией базового единства между матерью и ребенком. Ребенок оказывается включенным в нежный удерживающий сосуд, который представляет собой мать, мир, тело и Самость в единстве. Естественное существование здесь—это дрема и позитивное состояние, почти как в утробном периоде. Символизм, связанный с этой фазой, это: удовлетворенность, теплота, безопасность и полное удерживание в защищающем материнском сосуде.

Пробуждающие Эго нарушения (голод, жажда, холод, мокрота, и боль) практически сразу регулируются и компенсируются матерью, которая представляет Самость ребенка, так что безопасность и дремлющая гармония, и идентификация с миром другого Ты, и телесная Самость всегда восстанавливаются.

Связанность или несвязанность матери с биопсихическим единством ребенка обладает решающим значением не только для этого единства, но также для самых ранних процессов развития Эго, так как независимое сознание ребенка и позитивная и негативная формы реагирования его Эго тесно связаны с его телесным опытом. Нежность, насыщенность и удовольствие даруют ощущение безопасности и желанности существования, что является незаменимой основой позитивного социального поведения и чувства безопасности от мира, а также является самой ранней и наиболее необходимой предпосылкой независимого существования ребенка. Инстинкт самосохранения, выраженный в потребности принятия пищи, является наиболее базовым из всех инстинктов, он, без сомнения, проявляется через тело и с необходимостью оказывается телесным опытом. В человеческом роде он неразрывно связан с матерью, и это создает необходимость аутоморфизма и отношений с Другим Ты, что является особенностью самого раннего человеческого развития.

Это лежит в самой природе аутоморфизма, что с самого начала большие количества либидо направлены на независимое развитие ребенка. По мере того, как Эго становится независимым, оно ориентируется на это развитие, и это не должно рассматриваться как инфантильная или , тем более, патологическая тенденция. Равновесие, характеризующие нормальные примитивные отношения, пока части и ядра Эго собираются вместе для формирования сознательного Эго, уже потенциально содержит продуктивное напряжение, с помощью которого здоровая личность развивается между Я и другим Ты.

В другом месте мы говорили о важности телесной Самости и о метаболическом символизме фазы Уробороса для примитивной психологии и мифологии и ритуалов человечества, и обнаружили, что эта филогенетическая фаза имеет свое соответствие в индивидуальном развитии в раннем детстве. Телесная Самость, целостность биопсихического единства, есть регулирующая инстанция, которая работает в интересах целостности и практически исключительно она направляет биопсихическое развитие ребенка, включающее его продвижение через архетипически заданные фазы. На этой самой ранней стадии, как мы уже видели, мать как вынесенная во вне Самость, как связующая Самость, дополняет телесную Самость ребенка. В единой реальности, характеризующей примитивные отношения, они все еще являются недифференцированными.

Одна из неотъемлемых трудностей детского развития состоит в том, что Эго постепенно должно локализоваться в собственном уникальном, индивидуальном теле ребенка. Этот процесс, который идет рука об руку с развитием детского Эго, объясняет огромную важность всего телесного опыта в этой первой фазе детства.

Параллельно с этим процессом происходит перемещение Самости от матери в личность ребенка, развитие, с завершением которого достигается самая ранняя форма детской автономии; вместе с формированием целостной Самости человеческий ребенок рождается по-настоящему. В этих примитивных взаимоотношениях опыт детской личности преимущественно, хотя не полностью, сосредоточен на телесном уровне, в теле и ребенка и матери. Поэтому элементарные телесные функции являются центральными моментами, присущими этому опыту: дыхание, крик, глотание, писание и дефекация как активные процессы, с точки зрения пассивной составляющей—быть согретым, обеспеченным заботой, чистым и вымытым. Поверхность тела с его эрогенными зонами—это основная область детского опыта как себя, так и других; это значит, что ребенок все еще переживает происходящее с помощью собственной кожи. Кожа, через которую ребенок вступает в контакт с внешним миром, есть пространство его переживания мира, и , особенно, это подчеркивается в отношении пищеварительного тракта с его оральной зоной принятия и анально-уретральной выделительной зоной, он составляет поле внутреннего опыта ребенка. Эти пограничные зоны, в которых имеет место обмен внешнего и внутреннего, очень активны и ребенок начинает быть хорошо осведомленным о них. Основа ощущения целостного тела, окрашенного удовольствием, отличается от удовлетворения от пищи, которое связано с пищевыми потребностями и которое дает целостному телу чувство наполненности, доходящего до пищевого оргазма ( Радо); зоны тела постепенно разделяются как наиболее интенсивные точки переживания опыта.

Так как первая фаза детского развития управляется инстинктом самосохранения и потребностью в саморазвитии, то акцент здесь ставится на пищевом символизме, так как питание—это не только конкретное вещество, из которого строится тело, но в то же самое время, это обозначение жизни, радости от жизни, ее интенсификации. Таким образом, молоко матери—это гораздо больше, чем конкретное питание. Это символ дружелюбного мира и, что равнозначно, символ архетипа Великой Хорошей Матери. Молоко символизирует сущность позитивного двойного единения и является питанием, снятием жажды, безопасностью, теплотой, защитой, удовлетворением, ненахождением в одиночестве, связностью, преодолением боли и дискомфорта, возможностью отдыха и сна, ощущением бытия в мире, как в доме и бытия в жизни в виде целостности.

Подчеркивая значения оральной и анальной зон, Фрейд обнаружил важное значение пищевого тракта, его входа и выхода. Но сведение его теории к эрогенным зонам и описывание комплексов влечений, связанных с этими зонами, как предварительной фазой сексуального развития, оказывается достаточно неадекватным. Только если взаимосвязь между биопсихическим , свойственным человеку, и соответствующим символизмом понята, может проясниться связь между архетипически заданной фазой с одной стороны, и развитием Эго и Самости с другой.

«Молоко», конечно, принадлежит к оральной сфере, но оральное здесь есть символ для всего взаимодействия с миром. Рот обладает космическим и позже социальным смыслом, что выходит за пределы локального , конкретного и материального значения эрогенной слизистой оболочки. Как целое тело, но особенно, его насыщенные зоны, как и рот на этом этапе ( и в значительной мере и дальше в развитии) составляют психологическое единство. Это часть символического мира и часть символического восприятия мира. Без сомнения, что поцелуй, как выражение межличностной ситуации, есть нечто другое, чем стимуляция слизистой оболочки. Решающий фактор в поцелуе относится к фундаментальному символическому опыту выхода наружу в мир, к другому Ты и связи с другим.

Получение и вбирание во внутрь, или прием пищи, связаны с ротовой областью также, как дыхание и говорение. Не только сосание и лизание являются оральными, но и лепетание, говорение и пение также. Когда говорят, что что-то является оральным, это значит, отнюдь не выражение инфантильной стадии развития либидо ( как считают психоаналитики), а отмечается появление архетипических символов мира фундаментальной важности. Конечно, у младенца этот мир только начинает существовать и тесно связан с собственным существованием младенца, но во всем человеческом существовании он сохраняет, как в духовной, так и в психологической сфере, решающее символическое значение, которое не может быть сведено к инфантильности.

Когда мы говорим о пищевом Уроборосе, мы имеем в виду, что для младенца цельность человеческого существования проявляется на уровне пищевых потребностей и пищевого символизма. Недостаточно просто подчеркнуть, что принятие пищи и пища --как проявляющиеся время от времени символы в языке, мифе, снах и сказках—обозначают способ объяснения мира и способ соотнесения себя с ним.

Как мы видим, младенец, депривированный матерью, лишенный примитивных отношений, начинает болеть. Эта болезнь преимущественно не физическая, а психическая, выражающаяся в постепенном снижении интереса к жизни, она не может быть исцелена реальным кормлением, а только с помощью восстановления примитивных взаимоотношений, которые поддерживают целостность младенца. Соответственно, когда мы говорим, что «тело» примитивных отношений является символическим и заключает в себе мир, мы просто пытаемся описать реальное, базовое единство внешнего и внутреннего, что как филогенетически, так и онтогенетически является реальностью маленького человека. Именно наше противопоставляющее сознание сначала пытается, часто неадекватно, разделить эту единую реальность на психическую и физическую, конкретные и абстрактные элементы.

Для Эго, которое в самом начале побуждается только порывами и развивается из состояния оцепенения до-Эго-существования в ответ на интенсивную разрядку либидо, реальность существует только в отдельные моменты. Эти фрагменты реальности должны быть сильно заряжены, так как их заряд—это то, что позволяет им быть воспринятыми Эго. В фокусе реальности на этой стадии находятся эрогенные зоны, обнаруженные Фрейдом; их можно в равной степени назвать гносеогенными, так как они производят не только удовлетворение, а также и знание реальности. Только через рассмотрения этого феномена в свете целостного положения человека мы можем прийти к адекватному пониманию детского развития. Также в мифе, ритуале и языке, который сохранил свой символический характер по сей день, самое ранее знание о мире выражается через телесные символы. Схватывать—это значить «вбирать» или «есть», понимать—«держать в руке», «усваивать» или «поглощать», отрицать—это «выкидывать» или «избавляться»--и можно привести бесконечное множество других примеров телесного символизма, управляющего знанием о мире у первобытного человека.

Это самое раннее узнавание мира и развитие Эго в теле и через него происходят в теснейшем единении в матерью, не только с ее телом, которое дает питание, теплоту и защиту, но также с полной бессознательной любовью ребенка к матери и с полной сознательной и бессознательной любовью матери к ребенку и его телу. Так в ранней фазе человеческого развития любовь и знания, развитие Эго и отношения с другим Ты тесно соединены, поэтому примитивные отношения с матерью важны и в этом аспекте. Сильнейшее нарушение первичных отношений может вести к идиотии у ребенка, тогда как позитивные взаимоотношения обеспечивают необходимую, но точно не единственную, основу для открытости миру, необходимой для последующего интеллектуального развития ребенка. Это еще одна причина, почему Великая Мать в своем позитивном аспекте—это не только та, кто дарует жизнь и любовь, но, в своей высшей форме, это София, богиня знания и мудрости.

В этот период все психологические процессы все еще погружены в примитивные положительные отношения и продвигаются матерью в роли Самости. Обычно не существует разделения на положительный , верхний полюс и негативный нижний, включающий все анальные, уретральные и позже генитальные процессы, которые ставятся под вопрос или даже отвергаются. В этой фазе все биопсихические процессы, как приносящее удовлетворение сосание, так и хорошие кишечные сокращения, являются пока «любимыми»; вся телесная Самость со всеми ее эрогенными и гносеогенными функциями является продуктивной, жизненным источником удовлетворения и развития для ребенка.

В фазе Уробороса телесный опыт обладает заполненностью, которая никогда больше не будет достигнута, так как здесь рецептивность и продуктивность, и пассивность, маскулинность и фемининность пережиты на обоих полюсах тела и вязаны с процессами напряжения и расслабления, движениями по внесению во внутрь и во вне. Здесь оральный полюс как ведущий, играет лидирующую роль, хотя для ребенка анальный полюс имеет равнозначное значение. Единая реальность управляется дыханием как звеном между внутренним и внешним, и как первым самоочевидным действием процессов экстраверсии и интраверсии, и через крик как предшествующую форму речи, так как только через крик Эго переживает окружающую среду, что снимает дискомфорт. В сосании и глотании внутренний мир, который , однако, еще не переживается как отдельный, переживается как теплый, приносящий удовольствие, удовлетворяющий, поэтому и здесь экстраверсия связана с интроверсией, что можно назвать исполнением в самом истинном смысле этого слова.

Как нам известно, со времен Фрейда, противоположный анальный полюс обладает предельной значимостью. Здесь, однако, напряжение и расслабление не переживаются только как дискомфорт и удовольствие. Первое чувство произведения, достижения и создания какого-либо продукта связаны с катом дефекации, которому уделяют большое внимание матери в нашей культуре и поэтому он обеспечивает позитивный источник стимуляции. Хотя это не является недавным приобретением, что матери придают такое большое значение сокращениям кишечника их детей, и наше знание детского метаболизма точно позволяет иметь с этим дело,; нежность, связанная с заботой о младенце и окончательное усиление анальной стимуляции без сомнения являются такими же старыми как сам человек.

Но анальный полюс является необходимо творческим. На телесном уровне, «выразить себя» всегда значило выдать что-то из себя, создать что-то материальное, частицу мира. Ниже мы будем обсуждать последующую связь между этим выражением и рождением ребенка. Связь между самовыражением создателя и его продуктом является присутствующей на этой стадии, как и позже, когда связь между выражением себя и целостностью тела отражается на других уровнях.

Эрнст Кассирер показал, как у примитивного человека переживание космоса и времени получается через ориентацию собственного тела, он поместил развитие языка, как в истории человечества, так и в развитии ребенка, в один и тот же контекст, а именно, зависимости от базового переживания тела, или того, что мы называем телесной Самостью. Кассирер пишет:

«Казалось бы, если бы логические и идеальные отношения становились бы доступными, только когда они были бы спроецированы в пространство и аналогично были бы «воспроизведены»….В самом первом бормотании детей очевидно явное различие между звуковыми группами по существу центростремительными и по существу центробежными. Звуки «М» и «Н» показывают внутреннее направление, тогда как взрывные звуки «П» и «Б», «Т» и «Д» проявляют противоположную тенденцию. В одном случае звуки указывают стремление назад к субъекту, в других случаях отношение к внешнему миру, обращение или отклонение. Одни звуки соответствуют хватательным жестам или приближающим, другие указательным или отталкивающим жестам. Благодаря этому базовому различению мы можем объяснить удивительную похожесть между первыми «словами» детей по всему миру. Одинаковые фонетические группы найдены в чрезвычайно идентичных или похожих функциях, когда рассматриваем происхождение и ранние фонетические формы демонстрируемых частиц и произношений в разных языках.» Также и Пиаже указал, что освоение ребенком мира начинается с тела и символизма тела.

Главная причина, по которой нам трудно узнавать мир ребенка, и особенно мир маленького ребенка и младенца, состоит в том, что его первичная единая реальность настолько фундаментально отличается от нашего поляризованного мира сознания. Мы выяснили, что мир примитивным человеком переживается как равенство тела и мира, и на этой стадии это женское, тело матери, проявляется как тело мира. Бытие «в мире» переживается в своей основе как бытие «в чем-то»; этот удерживающий сосуд—это Великая Мать, кто, в облике того, что мы называем природой, до сих пор, кажется, удерживает нас.

Первичная объединенная реальность—это не просто нечто, что предшествует нашему опыту; она остается основанием нашего существования даже после того, как наше сознание, с возросшей независимостью всех систем, начало уточнять с научной точки зрения свое объективное восприятие мира.

Мы часто подчеркиваем необходимость развития сознания, но мы также указали на то, сознательные переживания, с их необходимой поляризацией на субъективное и объективное, представляют собой переживания только ограниченного сегмента целостной реальности. Другими словами, наше чистое, сознательное восприятие чувствует меньшую область реальности, чем та, которая доступна психической целостности, переживающей единую реальность. Так называемая объективация сознания необходимо связана с тратой эмоций и либидо, последствием которой является то, что при предыдущем анализе ощущалось как мертвые фрагменты, отделенные от живого целого.

Но ребенок живет в мире единой реальности, которая еще не разделена на противоположности, характеризующие сознание. Даже когда он был физически рожден и его Самость переместилась от матери в его собственную телесную Самость, он все равно переживает мир внутри примитивных отношений и через них. «Целая вселенная, —говорит Пиаже—ощущается находящейся в «общине» с Самостью и послушной ей». Истинная магическая связь между Самостью младенца и миром есть идентичность, или мистическое соучастие. Самость ребенка проявляется как телесная Самость, как биопсихическое единство в ребенке, и мир переживается как единое целое с ребенком.

Для ребенка, как и для примитивного человека, все, что наше сознание рассматривает как качество или функцию является физической вещью, субстанцией, единым целым. Соответственно, Пиаже говорит о ребенке: « Реальность оплодотворяется Самостью и мысль понимается как если бы она принадлежала к категории физической материи.

Только когда мы поймем это равенство тело-мир-природа в его полных возможностях и в его естественной связи с первичными отношениями, тогда истинный, а не редуцирующий подход к психике ребенка, как и примитивного человека, станет возможным.

Первоначально, мир—это всегда мир матери; в самом начале это фактически мир материнского тела. Рассматривая мир ребенка, Мелани Кляйн пишет : « Разнообразные вещи легли внутрь материнского тела»; и рассматривая отношение ребенка к внутреннему миру материнского тела : «Эта часть становится воплощением целой личности как объекта и сразу символизирует внешний мир и реальность». Здесь она натолкнулась на равенство тело-сосуд-мир, о котором говорим мы.

Ошибка, которая, однако, фальсифицирует многие из ее находок и выводов, состоит в том, что она выбирает конкретизирующий взгляд на символически-мифологический мир ребенка и мир раннего человечества. Конечно, ребенок воспринимает свой мир как реальный; несмотря на это этот мир—символический. По этой причине выражения ребенка должны всегда рассматриваться символически, а не интерпретироваться рационалистически с точки зрения взрослого сознания. Когда , например, ребенок выражает желание иметь, обладать, интроецировать объекты мира, как и в желании съесть их, это не должно интерпретироваться как агрессивный садизм. Ребенок не хочет съесть свою мать—даже если это выражается в таких терминах—но хочет вобрать, схватить, понять мир, который на этой фазе еще не отдиффиренцирован от матери, другими словами, «съесть его».

Символизм первого переживания мира происходит , главным образом, от пищевых потребностей: он досексуальный и прегенитальный. На этой фазе практически все выражается с помощью пищевого символизма, в оральных и анальных значениях.

Мы сказали, что психика ребенка понимает все мифологически, что она схватывает мир в категориях, известных нам из мифов. Детское и мифологическое восприятие мира настолько подобны, что практически идентичны, и это особенно относится к их пониманию творения, поколений и рождения, к родству между детскими теориями рождения и созданием мифологии.

Позже символизм пищевых влечений сексуализируется, возникают противопоставления. Если исчезновение внутрь тела переводится как поедание, совокупление, наблюдаемый или описываемый, может объясняться как поедание пениса матерью или как кормление матери отцом. Такие приравнивания, характерные для языка пищевого уробороса, совершенно естественны в этом раннем периоде, могут переноситься в неврозы и психозы, такие как невроз тревоги, центрированного вокруг страха, что пенис будет откушен вагиной. К этому же уровню пищевого символизма принадлежат все детские и примитивные теории, которые рассматривают беременность через прием пищи и рождение ребенка через испражнение.

Нам необходимо сказать больше об анальном символизме и его связи со смертью, а позже и с грехом. Выделение тесной, позитивной связи анальности и земли, с ее изобилием, есть необходимое основание всех ритуалов возрождения и ритуалов плодородия у человечества. Здесь мы сталкиваемся с базовым законом: в психическом развитии личное всегда образуется от межличностного и понимается в терминах его символизма. «Земля не подражает женщине,--говорит Платон,--Это женщина, которая подражает земле». И это применимо к первичным взаимоотношениям между фекалиями и землей.

Как показал Адольф Йенсен, это необходимое убеждение, бытующее в определенных матриархально акцентированных сельскохозяйственных культах, что плодородность растительного мира предполагает смерть и самопожертвование Бога. Связь между жизнью и смертью сосредотачивается вокруг символизма распада, темноты, земли, более низких областей как источника жизни. Распадаясь, «тело становится землею», и из этой самой земли возникает живущая растительность, на которой живут люди. Наилучший символ описанного, в основе своей принадлежащий женской области земли, это труп убитого Осириса, Зеленого, из которого растет трава. Позднее, особенно в патриархальном мире, акцент смещается к ясному значению дающего жизнь хлеба в его связи с солнцем и золотой пшеницей, но первоначально разрушающая темнота смерти, царство плодородной земли и мать являются темной маткой загадочного. В алхимии миф изобилия повторяется снова в превращении гнили в зелень и золото. Человеческое тело есть просто такая же нуминозность, для примитивного человека, как и для ребенка, фекалии связаны с символизмом изобилия тьмы.

В детской психике, если нижний полюс не подвергся негативной оценке, то верхний и нижний телесные полюса насыщены одинаково, и это является характеристикой первой фазы примитивных отношений. В этом периоде акцент ставится на хтонически-матриархальные символы и мистерии, а не на те еще символы из астрономического патриархального мира, соответствующего усилению и сверхусилению сознания, что станет доминирующем в последующем периоде развития.

Так как каждое из чувств—это мир сам по себе, так как позже двигательная система выходит за пределы индивидуальности для создания целостного мира технологий, это является с необходимостью, ничем кроме удлинения первого орудия, палки, которую шимпанзе используют, чтобы удлинить свою руку; таким образом, оральный и анальный миры находятся среди областей концентрации целостного телесного мира самой ранней фазы развития. Удовольствие на этой фазе было правильно обозначено как «пищевой оргазм», потому как это внутренней удовольствие, относящееся к всему пищевому тракту от рта до анального отверстия. В этом переживание насыщение есть наполнение как таковое, голод—это тоска как таковая, так как здесь связность с материнским архетипом, с его эмоциональными, аутоморфологическими и социальными значениями всегда находится в действии. Когда мы говорим о психическом или духовном голоде, мы возвращаемся к этой ранней фазе, в которой голод—это все еще единое целое, потому что тело, душа и дух едины и все эти царства жизни, которые в дальнейшем станут отдельными и открытыми, все еще свернуты в зародыше пищевого символа.

Это не будет ни чудовищным смещением, ни материалистической конкретизацией сказать, что «молоко» Великой Матери охватывает высший символ, «молоко Софии», которое питает философов; такое утверждение просто выражает и описывает значения символической реальности, достоверной для всех уровней жизни, а именно, то, что все живые существа и вещи лелеет Великая Мать, без текущего изобилия которой будет томиться все существующее. С того момента как прием пищи, переваривание и выделение—это базовые алхимические условия всего детского развития и любого изменения ( трансформации), сосание и глотание на этой прегенетальной стадии становятся зачатием, а дефекация превращается в рождение детей. По этой причине символизм пищевого Уробороса простирается лингвистически к самым высоким уровням духовной жизни. Понятия ассимиляции, переваривания, выбрасывания, понятия роста и дара жизни, как и многочисленные символы этой зоны, являются обязательными для описания процессов творчества и трансформации.

Это телесное функционирование, обязательное в примитивных отношениях и детском развитии, проходит через периоды, характерные для человеческого рода. На самой ранней догенитальной фазе Уробороса преобладают пищевое влечение и его символизм. В самом своем начале истинное сексуальное и генитальное развитие также смешивается с этим пищевым символизмом. По этой причине мы не классифицируем эту фазу под знаком детской сексуальности, потому что в ней превалирует совсем другой символизм, восходящий в своей главной форме к другому влечению, к пищевому. Эта фаза, кА Ки другие, является все охватывающей, она выражается все в терминах своего собственного символизма. Когда позднее гениталии получают первенство, и сексуальная потребность становится доминирующей, появляется сексуальный символизм, который в свою очередь понимает и объясняет все со своей точки зрения, т.е. все сексуализируется.

Эта более поздняя фаза не может быть образована из более ранней. Сексуальность не есть последующая дифференциации пищевой потребности, а пищевое влечение—это не предварительная стадия сексуальности. Это особенность переходного состояния, что позднее, именно здесь на сексуальной фазе она впервые ощущается через символизм прежней фазы, т.е. пищевой фазы. Соответственно, недопустимо описывать самую раннюю оральную фазу как садистическую. Человек, который что-то откусывает, перед тем как съесть, это уже не садист, а этнологический каннибал. И это остается верным вне зависимости от факта, что на последующей сексуальной фазе детского развития содержания и функции пищевой стадии сексуализируются. Поедания как инкорпорация, не имеет отношение к кастрации и образ хорошей или плохой матери, или хороших или плохих грудей не возникает через проекцию детских позитивных или агрессивных чувств к матери, но это есть выражение объективной ситуации, не связанной с инфантильной агрессией или садизмом; они всегда вторичны по происхождению, это функциональное выражение обеспокоенного Эго.

Когда Мелани Кляйн пишет: «Материнское тело-это прежде всего вид дома-склада, который содержит вознаграждение всех желаний и успокоение всех страхов», она описывает подлинный элемент первичной ситуации, а не инфантильную проекцию. Подобно этому образ негативной матери является вторичным тревожным образом опасной стрессовой ситуации, вызванной неудовлетворительными первичными отношениями, а не проекцией первичной инфантильной агрессии.

Только если мы понимаем развитие различных фаз и учимся различать свойственный им символизм, мы может прийти к правильному объяснению нормальных и ненормальных психических проявлений у ребенка и у взрослого. В период единой реальности младенец уже начинает различать себя и то, что находится снаружи, и забирать части вселенной внутрь себя, таким образом, понятно, что самое раннее осознание отличающейся индивидуальности должно развиваться с помощью кожи, поверхности, которая ограничивает тело от внешнего мира. Но здесь опять не только связь ребенка с матерью, но и его растущая независимость формируются благодаря первичным отношениям. Постоянно попеременный контакт с материнским телом постепенно привносит существование телесной Самости в осознаваемый Эго-комплексом опыт.

У человека двигательные процессы развиваются только постепенно, и только постепенно главная область, сосредоточие ощущений, и следовательно также, Эго, утверждает свое превосходство. Обычно, исключая переживание боли от болезни, в туловище у ребенка достаточно мало ощущений, вот почему маленькие дети рисуют существ, состоящих только из головы и ног—в то время как вход и выход пищевого тракта являются с самого начала чувственно окрашенными.

Обязательное основание развития детского Эго—это фигура матери как архетипической Великой Матери, которая обеспечивает не только удовольствие, но также компенсацию, надежность и защищенность. Эго, в начале преимущественно дремлющее, проявляется только в изолированных импульсах, которые постепенно становятся более частыми, более активными и независимыми, по мере того, как ребенок отделяется от матери, характеризуется процессом интеграции, который мать делает возможным и которому она подает пример.

Фундаментальное переживание этого периода, охарактеризованное Великой матерью, это защищенность в длительности существования. Эго обладает полной уверенностью по отношению к Самости. Первые противоречащие переживания удовольствия и дискомфорта, внутреннего и внешнего, например, гарантируются процессом компенсации, осуществляемом Самостью матери. Так, даже напряжения, приносящие дискомфорт, выносятся и интегрируются благодаря уверенности, конечно, бессознательной и не ощущаемой через Эго, что они будут облегчены. Только в очень редких случаях архетипическая мать не желает или не может умиротворить напряжения и бедствия ребенка.

Все активные и пассивные телесные функции включены в эту ситуацию защищенности, характеризующую первичные отношения, и подчинены доброжелательному контролю матери, которая одобряет их. Они не только сопровождаются биопсихическим удовольствием от напряжения и расслабления, они также, по крайней мере, в нашей культуре, только ее здесь мы будем касаться, сопровождаются также нежными эмоциями матери, которая как мир и самость обеспечивает внутреннюю и внешнюю безопасность и таким образом подтверждает их.

Не только преобладающая структура безопасности и уверенности проявляется в несомненном телесном чувстве удовольствия, которое является необходимым для нормального развития целостной личности, но оно также имеет другие жизненно важные последствия для развития: нормальный переход от бодрствования ко сну без напряжения и страхов, в котором Эго ( со своей естественной уверенность как основанием оси Эго-Самость у детей и взрослых) останавливается и доверяется Самости. Даже в состоянии «не бытия Эго», Эго должно перестать функционировать в защищающей целостности Самости и , хотя Эго не отдает себе в этом отчет, это является одним из необходимых условий его существования. По этой причине, и не только у детей, трудности в засыпании выражают глубоко сидящую тревогу , вытекающую из нарушений в отношениях Эго и Самости и из недостатка бессознательного чувства уверенности, которое является одним из необходимых условий здоровья.

Первичные отношения с матерью содержание ребенка в матери—это основа не только детского отношения к телу, но также и отношения к другим. В этой фазе безопасность первичных отношений еще не включает другое Ты до те пор пока, в объединенной реальности границы между матерью и ребенком еще не проложены и они появляются только постепенно, как два связанных полюса этой целостности в двойном объединении. Поэтому, внутренний смысл безопасности—это основа эмоциональной связности, обязательной для всех социальных контактов.

Значение тела в первичных отношениях, как основы всех будущих социальных отношений, выходит за пределы человеческой сферы. Адольф Портман выяснил, что элементарные функции тела животного обеспечивают основу для его социальных отношений. Органы дыхания трансформируются в органы вокализации, согревающие предметы из волос и меха (а на ранней стадии окраска перьев) становится выражением настроения; моча, кал, выделения сальных желез обладают важным «значением для коммуникации». Нельзя не упомянуть надлежащие социальные органы, которые служат для ориентации и переориентации группы.

Защищенность в первичных взаимоотношениях с матерью—это первый и наиболее содержательный социальный контекст. Это обладает определенным значением в том периоде, когда вместе с объединением Эго Самость, которая была вынесена во вне, должна постепенно вернуться к ребенку. Теперь защищенность в матери—это не тоже самое ,как в самом начале защищенность в Самости, это и другое Ты и социум как представленный этим Ты. Уверенность в матери идентична уверенности в социуме, который она представляет. Социум—это материальный защищающий мир, и адаптация к матери, к ее руководству, порядку, командам и запретам имеет место в эмоциональной настроенности к ее аффектам и к безопасности, обеспечивающейся матерью как удерживающим сосудом. Это базовое матриархальное положение является зависимым; вне зависимости от того, соглашаемся ли мы или нет с Бриффот, что филогенетически говоря, человек развился в особенное существо (человека разумного) внутри матриархальной семейной группы матери и ребенка( эта гипотеза не противоречит тому, что мы знаем о первобытной семье).

Более ясно , что последующее развитие вложенности человеческого ребенка в первичные отношения показывает, что любое существование человека зависит от социума, потому как в первичных отношениях мама представляет социум. По отношению к животным Портманн писал: «Влечение к близким своего вида предшествует тенденции уходить от сородичей; уединенное существование –это последующее отделение естественной связности.» Без сомнения это также правда в отношении человеческого развития. Ребенок готов к жизни в обществе благодаря своей базовой способности к эротическим отношениям в широком смысле.; и эта готовность в свою очередь корениться в защищенности внутри первичных отношений, что является основой чувства того, что ты дома в социальной группе.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: