Сергей Яшин. «Восстание крови»

Ученик Асмунда, безусловно, знал историю отношений своего рода с державой каганов. Он и его воспитатель ни за что не согласились бы с прозвучавшим полтысячи лет спустя определением Руси «Третий Рим» — хотя бы потому, что держава, величавшаяся Вторым, не вызывала у них сколь-нибудь тёплых чувств.

Но Святослав бы увидел много близкого его сердцу в годах молодости Вечного города, и особенно — в его отчаянной битве с городом-чудовищем, логовом надменных ростовщиков и торговцев — Карфагеном. Он не мог не видеть, не понимать, что война Руси и Хазарии, как и та, древняя битва, могла закончиться лишь гибелью одного из соперников.

В самом деле, что каганату гибель наёмной армии, что — взятая крепость, одна или десяток? Чиркнёт чудо-Юдо пальцем в тусклом пламени золотых перстней и бриллиантов, — и ощерятся копьями или зубцами крепостных стен новые головы, в стальной чешуе или в броне белого камня

Парадокс нашего повествования в том, что самая блестящая победа нашего героя оставила на удивление мало письменных памятников. Сообщение летописи — лишь чуть менее лаконичное, чем описания подвигов Игоря и Олега.

«Пошёл Святослав на хазар. Услышав об этом, хазары вышли навстречу со своим князем каганом, и сошлись биться, и одолел Святослав хазар, и град их [Итиль-Л. П.] и Белую Вежу [Саркел — Л.П.] взял».

По этому отрывку очень сложно определить, как была разбита Хазария. Можно только сказать, что были взяты две главных крепости каганата. Фраза «со своим князем каганом» ясности не вносит. Не то летописец просто перевёл наполовину двойной титул военного вождя хазар каган-бека, не то Святослав настолько устрашил врагов, что сам каган нарушил священное уединение, выехав к войскам.

Араб Ибн Хаукаль в своей «Книге путей и государств» сообщает больше, но свидетельство его путаней. Он смешал волжских булгар с дунайскими булгарами, и то относит восточный поход русов на 358 год хиджры, — 969 нашего исчисления, год похода на Болгарию — то переносит на Волгу рассказ о суровой расправе нашего героя с болгарскими мятежниками.

Он утверждает, что, наряду с хазарами русы «истребили» булгар и буртасов, так что их «не осталось и следа». А ведь Булгария при сыне Святослава появляется в летописях, как сильное и богатое государство, а буртасы исчезнут из летописей, хроник и записок путешественников лишь после Батыя.

Да и не было смысла воевать с булгарами — по свидетельству Ибн Фадлана, те ненавидели хазар так же люто, как и прочие данники, и не стали бы за них биться. Разве что путаник-араб имел в виду чёрных болгар, верных вассалов каганата, и впрямь исчезнувших после святославова похода.

Кажется, рассказ Ибн Хаукаля можно и позабыть, тем паче, что сам путешественник явно не бывал северней коренных хазарских владений в Предкавказье. Однако и наша летопись сообщает, что Святослав, во-первых, пошёл за год до хазарского похода в землю вятичей, но не стал облагать их данью, во-вторых, он сперва взял «град» хазар — Итиль — и только потом Саркел, Белую Вежу.

Вырисовывается связная картина. Святослав ударил на врагов с земель вятичей, присоединив к своим дружинам их ополчение, оттуда прошёл по Волге, по землям булгар и буртасов, двинулся в низовья, к столице каганата. Где-то здесь он встретил и разбил хазарское войско во главе с самим каган-беком (а то и великим каганом).

Да и могло ли быть иначе? Лобовая атака на Саркел была мало того, что самоубийственно опасна — так и невыигрышна стратегически. Саркел стоял на днище естественного «мешка», образованного Северским Донцом и излучиной Дона. С севера в тыл наступающим могли через Дон ударить буртасы, с Юга, из-за Донца — те самые чёрные болгары.

Врагу хазар пришлось бы постоянно беспокоиться за тылы — а Саркел был защищён и Доном, и стенами, возведенными по всем правилам фортификационной науки Петроной Каматиром.

За ним лежали плодородные, богатые земли, откуда могли и подвозить припасы, и приходить подкрепления. Нападающие понесли бы здесь страшные потери, страшные и бессмысленные. Не здесь была заветная игла кошерищ, не здесь таился огненный палец Юда. Не крепость была сердцем каганата. Чтобы уничтожить каганат, надо было уничтожить торжище.

Именно так поступил Святослав. Для проникновения на территорию врага наш герой выбрал земли народов, особенно не любивших каганат и его хозяев — вятичей и волжских булгар.

Он прошёл огненным смерчем по Волге, выжигая гнездовья рахдонитов. Разбил и обратил в бегство спешно собранные против него войска. Участь Итиля можно обрисовать одной фразой — археологи до сих пор ищут его останки.

Затем ворвался в Предкавказье. Ибн Хаукаль говорит, что в этих местах русы «если что и оставили, так только лист на лозе», особое внимание уделяя мечетям, церквям и синагогам.

Летопись — что Святослав разбил и превратил в вассалов воинственные племена Северного Кавказа — касогов-адыге и аланов, предков осетин. И только потом раздавил последний оплот рахдонитов — Саркел. Саркел, которому больше неоткуда было ждать ни припасов, ни подкреплений. Саркел, к которому впервые со дня основания враг подошёл не с северо-запада, а с юго-востока, из коренных хазарских земель!

Держава-вампир, полтора столетия пившая все соки из соседей и данников, рухнула в один, 965 год.

Итак, что именно сделал наш герой, мы примерно можем представить. Осталось понять -как? И это в самом деле нешуточная загадка. Ведь русские дружины, пусть и подкреплённые ополчением вятичей, вряд ли могли потягаться в численности с ордами кочевых вассалов кагана.

Не очень понятно, как они справились с кочевниками в их родном доме — степи. И наконец, русы, как единодушно свидетельствуют восточные авторы — Псевдозахария Ритор (VI век), Ибн Русте и Ибн Мискавейх (Х век) — не были хорошими конниками. Верхом они сражались неважно. Лев Диакон позднее говорит то же о воинах нашего героя. Как же им удалось победить выросших в седле степняков?

На первые две загадки ответить проще. Русы и не собирались состязаться со всеми полчищами каган-бека. Как Александр Македонский, под Гавгамелами, не собирался истреблять рыхлое, пёстрое воинство Персидской державы.

Он, с небольшой личной дружиной, ударил в центр, на гвардию «бессмертных» царя Дария. После того, как македонцы разбили и обратили в бегство царских телохранителей, остальная армия попросту разбежалась. Примерно так же, надо полагать, обстояло дело и в Восточном походе Святослава.

Серьёзным противником была тридцатитысячное наёмное войско, охранявшее Итиль — и только оно. Это — ответ и на вторую загадку. Святославу не пришлось, или почти не пришлось воевать с кочевниками. Его противниками стали наёмники, чьим домом была не степь, а казарма.

Кочевых же вассалов каган-бек просто не успел мобилизовать. Как уже говорилось, свой путь к Итилю Святослав проложил по землям племён, никогда не бывшими верными подручными хазар. В землях буртасов он не встретил серьёзного сопротивления, в землях булгар его и подавно должны были принять с распростёртыми объятиями.

Но всё это требовало скорости. Как войско Святослава — по тому же Диакону состоявшее, в основном, из пеших кольчужников — могло поспорить в скорости с наёмной кавалерией Хазарии? И здесь нам приходит на помощь летопись. Она, как известно, говорит, что Святослав «ходил легко, аки пардус».

Пардус — гепард, с которым на Руси охотились на степную дичь. Молниеносно быстрый в спринтерских рывках на короткие дистанции (до 128 км. в час), зверь этот быстро утомляется. Поэтому к месту охоты пардуса подвозили на коне, на специальном сидении позади седла.

Вот мы и подошли к разгадке тактики Святослава. Его тяжёлая пехота передвигалась от одного места сражения к другому верхом! Так они могли оказываться в самых неожиданных для врага местах, и не вымотанные дальним переходом, а готовые к бою. Ведь ездить-то на коне на Руси умели все без исключения мужчины!

Помощь в войне против каганата оказали и старые вассалы отца Святослава, печенеги. Именно Ибн Хаукаль, как мы помним, называл их «острием в руках русов». Другой араб, Ибн Мискавейх, пишет, что в 965 году на Хазарию напали «тюрки» — уж не печенеги ли имеются в виду? Впрочем, арабы иногда даже русов(!) называли «тюрками».

Ибн Хаукаль сообщает также, что русы захватили земли каганата, и те из беженцев, кто захотел вернуться на родину после войны, просили у них дозволения. Русы согласились, на условиях признания их, русов, власти. Очень знакомо. Помните Бердаа? «На вас лежит обязанность повиноваться вам, а на нас — хорошо относиться к вам».

Это сообщение трудно переоценить. Речь, стало быть, шла не просто о грабительском налёте или возмездии. Святослав сделал земли угнетателей своей державой. В особенности это касалось земель у Дона и Сурожского (Азовского) моря.

Хазарские Саркел и Самкуш стали русскими городами Белая Вежа и Тьмуторокань. Их славянское население из забитых данников-полурабов превратилось в полноправных подданных Киевского князя. И Ибн Хаукаль называет «Русской рекой» уже не Дон, как Масуди, а Волгу.

Святослав достойно продолжил дело отца и его воспитателя, Вещего Олега. Не Дон, а Волга стала при нём восточным рубежом Русской земли.

Были у его первого похода и другие последствия. Но о них поговорим в отдельной главе.

Гибель чуда-Юда

Ещё напор — и ворог мрёт,
Перунов мор — врагу удел!

С. Городецкий. «Перун»

Святослав подвёл своим походом черту под вековым противостоянием Руси и Хазарии, под двумя столетиями хазарского ига. Но не только.

Каганат был частью, и, вероятно, гарантом монополии рахдонитов на торговые сношения Востока и Запада. «Основным товаром» Европы при господстве этих посредников были рабы. Надо ли объяснять всю чудовищность подобного положения?

Часто говорят, что арабские, европейские, американские работорговцы обессилили Африку, затормозили её развитие, подорвали силы. Что ж, какова тогда роль рахдонитов в том, что начало Средневековья зовётся Тёмными веками?

В Х веке, вместе с каганатом, рухнула и рахдонитская монополия. В следующем столетии в Европе расцветают торговые города, цеховые ремёсла, искусства. Наступает расцвет Средневековья, рассвет после ночи Тёмных веков.

Случайность? Или не мы одни задолжали памятник Святославу Храброму?

О роли каганата в жизни славян мы уже хорошо знаем. Эта книга написана не зря, если читатель найдёт, что ответить на становящиеся расхожими смердяковские рассуждения о Хазарии, защищавшей-де славян от кочевников. Мягко говоря, такое лечение хуже всякой болезни, такая защита опаснее всех опасностей.

Но корни вражды лежали глубже и торговых выгод, и государственных интересов. Мы говорили, что у славян были причины призвать варягов, но были причины и у варягов прийти на зов. От богатства варяжских берегов, — помните восторги Герборда и Эббона? — от набегов на города христианской Европы, от господства над её торговыми путями — в глушь, ельники и болота, на изматывающую войну с сильным и беспощадным врагом.

Слишком разным был взгляд на мир двух народов. Между «хорошо» и «плохо» двух вер пролегло слишком большое расстояние. Даже мир оказался тесен для него.

Одни относились к рабам, как к детям. Даже слова для обозначения тех и других почти одинаковые: чадь, челядь, отроки холопы-хлопы-хлопцы. «С рабами они обращаются хорошо, и заботятся… — удивляется Ибн Русте, и пытается объяснить. — потому что торгуют ими».

Неуклюжее объяснение. Мало кто не торговал рабами в тот век, и никто не торговал ими больше хозяев каганата. Но Ибн Русте отчего-то пишет такое только о русах.

Другие к детям относились, как к рабам. Вспомните детей, которых продавали матери-хазарки.

Одни клялись — врагу, побеждённому врагу! — «доколе мир стоит, доколе Солнце светит».

У других был ежегодный праздник — Йом Кипур — для освобождения от любых клятв и обещаний.

«Мёртвые сраму не имут» нашего героя — и «лучше же псу живому, чем льву мёртвому».

«…А на нас — обязанность хорошо относиться к вам» — и «а в городах сих народов… не оставляй в живых ни одной души».

Бескорыстие витязя — и наёмная армия каганата. Князь, идущий в бой впереди дружины — и безликая власть его безымянных владык.

Поневоле вспомнишь, как Честертон говорил в своём «Вечном человеке» о вражде Рима и Карфагена. Главу, посвящённую этому противостоянию, он назвал «Схватка Богов и бесов».

Лучше него не скажешь, и я не прошу прощения за обширную цитату, а прошу — за то, что не могу привести главу целиком. Она стоит многих исторических трудов, стоит, наверное, и этой книги; жаль, что историки не учат её — скольких учёных нелепиц и академических благоглупостей избегли бы они!

«Нам вечно твердят, что люди воюют из материальных соображений. Но человек не умирает из материальных соображений, никто не умирает за плату. Не было платных мучеников. Призрак «чистой», «реалистической» политики невероятен и нелеп…

Почему бы война не начиналась, то, что её поддерживает, коренится глубоко в душе. Близкий к смерти человек стоит лицом к лицу с вечностью. Если даже им движет страх, страх должен быть прост, как смерть.

Люди сражаются особенно яростно, когда противник — старый враг, вечный незнакомец, когда в полном смысле этих слов они «не выносят его духа»… Если я скажу, что это религиозная война, вы начнёте возмущаться и толковать о сектантской нетерпимости.

Что же, скажу иначе: это разница между жизнью и смертью, между тьмой и дневным светом. Такую разницу человек не забудет на пороге смерти, ибо это спор о значении жизни.

В такой войне сталкиваются два мира, как сказали бы сейчас, две атмосферы. Что для одних воздух, для других — отрава. Никого не убедишь оставить чуму в покое.

Врагу, а не сопернику отказывались подчиниться римляне. Не о хороших дорогах вспоминали они и не о деловом порядке, а о презрительных, наглых усмешках. И ненавидели дух ненависти, владевший Карфагеном».

Возможно, я не убедил ещё читателя, что в приведенной цитате можно с чистой совестью заменить римлян на русов, Карфаген — на Хазарию. Что ж, приведу ещё одно доказательство. Оно косвенное, как многое в этой книге. Что ж поделать, если, как и патера Брауна, «всё то, что «не является доказательством», как раз меня и убеждает» («Странное преступление Джона Боулнойза»).

В Хазарии должны были скопиться неимоверные сокровища. Вдумайтесь — страна два века была посредником, алчным мытарем в торговле Европы и Азии, подделывала арабские дирхемы, торговала людьми, вела грабительские войны. Хазария рухнула.

Где же её сокровища? Они не «всплывают» в экономике той или иной страны. Да рахдониты и не могли их вывезти — «лёгкий, как пардус» не дал им времени на сборы и бегство.

Победители каганата, русы Святослава, описанные Львом Диаконом, выглядят не богаче, а беднее русов Игоря, описанных Ибн Фадланом.

Так где же золото каганата? Один писатель построил на этой тайне весь сюжет многотомного романа. Но ответа не дал. Ответ, как водится, не в длинных и заумных новых романах, а в старой простенькой сказке.

У многих народов есть легенды о битве со змеем или драконом; чуть меньше легенд, в которых гад многоголов; чуть меньше — тех, где змей способен отращивать снесённые богатырем головы.

Но, — поверьте на слово прочитавшему не один десяток сборников сказок, былин и преданий, — только у одного народа жёны убитых змеев стараются погубить богатырей, превращаясь в роскошную, шелками и бархатом убранную постель, яблоню с золотыми яблочками, колодец родниковой воды с золотой чаркой.

И у этого единственного народа, у русских, этот сюжет появляется лишь в сказках, меченных именем чуда-Юда.

Младший богатырь — Иван Крестьянский сын, Иван Быкович и т.д. — разоблачает козни змеих, изрубив постель, яблоню и колодец.

Враг. Не противник, не соперник — именно Враг.

Враг, чьи ноздри ранит само твоё дыхание, твоя жизнь («Фу-фу-фу, русским духом пахнет!»).

Его ключевая вода — яд для тебя.

Плоды его садов — отрава.

Роскошь его жилищ — погибель.

Воплощённая скверна, от любых следов которой мир надо очищать огнём и железом.

Помните, у Ибн Хаукаля: «если что и оставили — так только лист на лозе»?

Сколько древней, не остывшей за тысячелетие, непримиримой ненависти — «ненависти к аду и делам его», как выразился все тот же Честертон, — сохранила эта сказка! Вот оно, русское «esse delendam»!

Кому-то может показаться чересчур натянутым, чересчур романтичным такое рассуждение. Что ж, мы охотно верим в «Аннибалову клятву» или знаменитое присловье Катона, но поверить в то, что и наши предки были людьми, многим не под силу. Напомню пример из другой, более близкой к нам эпохи.

В XVI-XVII веках Белая и Малая Русь были землями Польско-Литовского государства, Речи Посполитой. Спесивые шляхтичи желали жить роскошно, но обеспечивать средства для этой роскоши не умели и не желали.

Вместо этого они отдавали землю, с деревнями хлопов-крепостных, «на откуп», то есть в аренду иудейским купцам и ростовщикам. Как хозяйствовали на арендованной земле достойные преемники рахдонитов, хорошо описал Гоголь в «Тарасе Бульбе»:

«Он уже очутился тут арендатором и корчмарём; прибрал понемногу всех окружных панов и шляхтичей в свои руки, высосал понемногу почти все деньги и сильно обозначил свое жидовское присутствие в той стране.

На расстоянии трёх миль во все стороны не осталось ни одной избы в порядке: всё валилось и дряхлело, всё пораспивалось и оставалась бедность да лохмотья; как после пожара или чумы выветрился весь край. И если бы десять лет ещё пожил там Янкель, то он, вероятно, выветрил бы и всё воеводство».

Таких «Янкелей» были десятки и сотни. Отсылаю читателя к работам Костомарова; там это описано подробнее и научней. Не буду говорить о чёрном, довлевшем над откупщиками, подозрении, подозрении воистину карфагенском, отдававшем залитыми детской кровью алтарями Молоха.

Скажу о другом, несомненном. Арендаторы додумались до того, до чего в своё время не додумались рахдониты. А именно — они взяли на откуп церкви. Поставьте себя на место хлопов. Представьте: чтобы помолиться в церкви, окрестить дитя, обвенчаться, отпеть и похоронить покойника, чтобы сделать все эти вещи, для христианина естественные, как солнечный свет и необходимые, как воздух — вы должны заплатить иноверцу.

Да не просто иноверцу — потомку Иуды, потомку тех, кто кричал: «Кровь Его на нас и на детях наших!» (Мф. 27:25)!

А поскольку денег у вас нет — их вытянул тот же иноверец — то ваш малыш может умереть некрещёным (представьте детскую смертность в описанных Гоголем условиях!), и попадёт в ад или превратится в мелкую нечисть; вы с любимой останетесь жить во грехе и погубите душу; ваш старый отец будет зарыт неотпетым на неосвящённой земле, как самоубийца, как павший скот!

Вполне естественно, что в годы Колиивщины или Хмельничщины гнев повстанцев-гайдамаков тяжелее и страшнее всего обрушивался на откупщиков. Сочувствовать ли жертвам собственной алчности, дело, читатель, ваше. Я затеял всё это отступление для другого.

Гайдамаки, конечно, были страшные, дикие люди, почти звери, хуже — бандиты. Они охотно грабили панские усадьбы-фольварки и купеческие караваны. Но, вламываясь в дома откупщиков, они не брали себе ничего. Грабители и душегубы брезговали добром «врагов бога». Всё имущество ломали, сваливали во дворе в кучи, и сжигали.

Может быть, сходство русов Святослава и гайдамаков не исчерпывалось усами, чубом на бритой голове и серьгой в ухе? И — сами-то вы, читатель, не побрезговали бы на их месте? Может, сестру вашей бабки продали за эти монеты?

Может, эта шуба — из соболей, купленных у вашего деда-купца на фальшивые деньги; те деньги, за которые его сварили в масле в немецком городе? Может, этим, расшитым золотом поясом, расплатились с наёмником за вспоротые животы беременных славянок, за пойманных на копье малышей?..

Помните норманнское «мы не станем носить в кошельках мёртвых друзей!»?

Слишком тяжёлым было хазарское золото. Тяжёлым, как восемь поколений убитых или сгинувших в рабстве сородичей.

Об участи рахдонитов долго говорить не стоит. Просто поблагодарим предков за чистоплотность. Они не стали смаковать кровавые детали — не захватнической войны, справедливой мести! — в десятках «книг», «псалмов» и «пророчеств».

Остался лишь космически страшный образ в былине «Фёдор Тырянин» — образ вражеской крови, чуть не поглотившей богатыря.

Расступалася Мать Сыра Земля

Как на все четыре стороны.

Пожирала в себя кровь жидовскую,

Жидовскую, басурманскую,

царя иудейского.

Погибли, впрочем, не все хазары — Святослав был милосердней ветхозаветных героев. Кто-то, как мы помним из Ибн Хаукаля, бежал, чтоб потом вернуться под власть русов. Кто-то так и остался — в Хорезме, в Крыму. Кое-кто попал в плен.

Мы можем уверенно говорить об одной такой пленнице. Её Святослав подарил матери; вскоре хазарка стала любимой рабыней, «милостницей» Ольги и её ключницей, завхозом, говоря на современный лад. Звали везучую рабыню Малкой.

Были, однако, и те, чья участь была ещё менее завидна, чем у бывших владык каганата. Я о славянских наёмниках армии каган-бека. Об их судьбе не сохранилось прямых сообщений. Но догадаться легко — она, думается, вполне подобна судьбе греческих наёмников, воевавших в персидском войске против Александра Македонского.

После победы великодушный Александр отпустил по домам пленных персов, кое-кого даже взял на службу, пленных же греческих наёмников поголовно казнил. В Болгарии мы увидим, как Святослав обходился с предателями. Вряд ли он был мягче во время хазарского похода. Так что, повторяю, завидовать судьбе славян-наёмников я бы особенно не стал. И скорбеть о ней — тоже.

Чудо-Юдо погибло. Рухнуло царство воплощённой скверны, почти на тысячу лет отодвинулось её воцарение. Учёные считают сказку про бой с чудо-Юдом на Калиновом мосту следом обрядов посвящения. Что ж, пусть так. Посвящением, испытанием была для юной Руси схватка с чудовищным каганатом. Мы сумели пройти через него.

Благодаря Святославу.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: