Случай XXIV. ФУКЭЦУ ИЗБЕГАЕТ ОШИБКИ

Действующие лица

Фукэцу (Фэн-сюэ, 896-973) был духовным внуком Риндзая. Он родился в 896, за год до того, как умер Дзёсю. В молодости он изучал конфуцианских классиков, однако не выдержал экзамена на должность чиновника и поэтому обратился к буддизму, вначале к секте Тэндай, затем к дзэн. В возрасте двадцати пяти лет он учился у Кёсэя, ученика Сэппо, но ничего не достиг и отправился к другим дзэнским мастерам. История просветления Фукэцу приводится в длинном комментарии к случаю XXXVIII из Хэкиганроку. В этой истории необычно то, что просветление наступило после того, как Нанъин похвалил Фукэцу.

СЛУЧАЙ

Монах спросил у Фукэцу:

— И слова, и молчание в равной мере ошибочны; как нам избежать ошибки?

— Я часто вспоминаю провинцию Конан в марте; куропатки кричат среди душистых цветов, — ответил Фукэцу.

Монах IV века Содзё (Сэн-чжао) был одним из четырех великих переводчиков буддистских писаний при Кумарадживе, который умер в 412 году, за сто с лишним лет до прихода Дарумы в Китай. Будучи приговоренным к смерти в возрасте тридцати одного года, Содзё попросил отсрочку на неделю, в течение которой он написал Ходзорон. Во второй части этого трактата говорится, что, когда Великий Путь отделяет себя от имен и форм и входит в сферу Бхутататхаты, или Абсолютной Реальности, он становится Разделенностью. Когда же Великий Путь проявляется в Мириаде Феноменов, его бесконечное разнообразие становится Утонченностью. Когда он проявляется в речи, это проявление Утонченности. Когда он принимает вид безмолвия, это Разделенность. Таким образом, имеем:

Утонченность возникновение речь

/

Путь

\

Разделенность погружение молчание

Вопрос монаха звучит так: «Как нам выйти за пределы речи и молчания?» С философской точки зрения, мы выходим за пределы речи и молчания, когда Молчим, и выходим за пределы Молчания, когда молчим или говорим.

Вопрос можно сформулировать еще и так: «Как мы можем Молчать и молчать? Как мы можем Молчать и говорить?» В Юймакё Вималакирти выходит из затруднения тем, что Молчит и молчит. Он не говорит ничего в ответ на требования Манджушри (112). Таково было его «громоподобное молчание». Фукэцу решает эту проблему тем, что Молчит и говорит. Он цитирует старый стих, который естественно пришел ему в голову. Идея ответа в том, что одно лишь Молчание не подходит, но в равной мере не подходят молчание и речь. Наше Молчание должно быть всегда, но должны быть также молчание и речь.

КОММЕНТАРИЙ

Ум Фукэцу подобен молнии. У него есть свой путь, и он идет по нему. Но почему он полагается на изречения древних? Если ты окажешься столь любезным, что пожелаешь выразить свое мнение, у тебя есть такая возможность. Отбрось свои слова и изречения — и скажи что-нибудь!

Фукэцу не отвечает на вопрос монаха рационально. Он не объясняет различие между молчанием и Молчанием и тому подобные вещи. Он, не задумываясь, произносит поэтические строки. Было бы, конечно, лучше сказать что-то оригинальное, даже если бы эти слова были менее литературными. Важно не критиковать других, а излучать свой свет. Мумон призывает нас дать ему изречение или предложение, которое было бы одновременно Молчанием и речью. Однако для этой цели Молчание и молчание также подойдет. В любом случае мы должны предложить ему действие, которое выходит за пределы относительного и абсолютного и включает их в себя. В комичном случае XXXVIII из Хэкиганроку мы встречаем совсем другого Фукэцу. Тот случай заканчивается следующим образом:

Фукэцу кричит монаху:

— Катц! Скажешь ли ты еще что-нибудь? Рохи [монах] стоял в нерешительности. Тогда

Фукэцу ударил его своим хоссы и спросил:

— Ну что, понял? Теперь скажи мне, что ты понял?

Рохи начал было открывать рот, как Фукэцу снова ударил его.

Для этого действа лучше подходит не та музыка, под которую поют «Веди меня, блаженный Свет», а другая: «Вперед, христианские воины!»

СТИХОТВОРЕНИЕ

Фукэцу не сочинил поэтические строки,

Но, ничего не объяснив, он все же дал ответ.

Если бы Фукэцу продолжал болтать дальше,

Монах не знал бы, что ему делать.

Хотя ответ Фукэцу и был заимствованным, говорит Мумон, все же он не стал философствовать. На тайный вопрос монаха он дал тайный ответ. Более того, краткость — это не только сестра таланта. Краткость есть душа, как Бог есть любовь. Наша жизнь протекает от одного (поэтического) мгновения к другому (поэтическому) мгновению. Легкокрылая радость всегда в полете.

Кстати, это стихотворение полностью заимствовано у Уммона. Однажды Уммон поднял посох и промолвил: «Мой посох превратился в дракона и проглотил вселенную; где теперь горы, реки и вся великая земля?» После этих слов идет стихотворение, которое Мумон включил в этот случай. Если мы переведем его так, чтобы оно соответствовало словам Уммона, получим:

Ни один стих не скажет об этом месте (113);

Одно лишь неизреченное явит нам его.

Ты ходишь повсюду и говоришь что попало,

Но в глубине души ты ничего не знаешь.

Как бы то ни было, заимствовать у своего приятеля целое стихотворение, написанное к тому же совершенно по другому поводу, по меньшей мере странно.

112.) Манджушри говорит: «Мне кажется, что нет слов, нет символов, ничего невозможно узнать, и поэтому, когда мы трансцендируем все вопросы, мы входим во Врата Адвайты, или не-дуальности». Юйма говорит это своим молчанием.

113.) О том месте, где находятся горы и реки и вся великая вселенная.

Случай XXV. КЁДЗАН ПРОПОВЕДУЕТ ВО СНЕ

Действующие лица

Основатель одной из ветвей секты дзэн Кёдзан (Ян-шань, 814-890) представляет интерес как историческая личность, но Мумона интересует не его биография, а сновидения. Кёдзан стал монахом в возрасте семнадцати, но перед этим ему пришлось отрубить себе третий и четвертый пальцы левой руки и подарить их родителям, чтобы получить у них разрешение стать монахом. Он родился приблизительно во время смерти Хякудзё и был современником Сэппо. В Японии это была эра Кобо Дайси, или Кукая (774-835), из секты Сингон, и Дэнгё Дайси, или Сайте (767-822), основателя секты Тэндай.

После многих приключений Кёдзан пришел к Исану, у которого оставался в течение пятнадцати лет. Тот факт, что секта называется Игё, говорит о том, как хорошо согласовывались мировоззрения и темпераменты Исана и Кёдзана. Случай XXXIV из Хэкиганроку один из самых мирных и очаровательных в сборнике, а также случай LXVIII, в котором Саксе и Эдзяку (Кёдзан) обмениваются именами, показывают нам Кёдзана как очень спокойного человека, но следующая история с его участием более динамична.

Однажды, когда Кёдзан жил возле горы Тозэй, Исан послал ему письмо и зеркало (114). Кёдзан находился на кафедре. Он прочел письмо и сказал собравшимся монахам:

— Эй вы! Исан послал мне зеркало. Скажите мне, это зеркало Исана или Тохэя [мое]? Если вы скажете, что это зеркало Тохэя — разве не правда, что оно пришло от Исана? Если вы скажете, что это зеркало Исана, разве не правда, что оно здесь? Если вы сможете сказать слово дзэн, я сохраню это зеркало; если не сможете, я разобью его! Кёдзан повторил последние слова три раза, но никто не ответил, и он разбил зеркало.

СЛУЧАЙ

Кёдзану приснился сон. Ему снилось, что он находится в замке Майтреи и восседает на третьем месте. Монах ударил в барабан и объявил:

— Сегодня проповедь будет читать тот, что сидит на

Третьем месте (115).

Кёдзан встал, еще раз ударил в барабан и промолвил:

— Истина Макаэна находится за пределами четырех утверждений и ста отрицаний. Внемлите истине!

В некоторых версиях истории говорится, что Кёдзан сидел не на третьем, а на втором месте, и кроме того, к случаю прибавлена торжественная кода:

Все собравшиеся монахи разошлись. Тогда Кёдзан проснулся и поведал сон Исану, который сказал ему:

— Ты удостоился сидеть на месте святого! Кёдзан поклонился.

Майтрея, уже встречавшийся нам в случае V, — это буддистский мессия, который должен прийти в будущем, а сейчас ожидает своего времени на небесах Тусита. На этих небесах все Будды, включая Шакьямуни, перерождаются перед тем, как прийти на землю. В эту сферу Кёдзан вознесся в своем сновидении.

Макаэн (на) — фонетическое прочтение слова «махаяна». Махаяну можно охарактеризовать так. Она распространена в Тибете, Китае, Корее и Японии (хинаяна распространена на Цейлоне, в Бирме и Сиаме). Махаяна представляет собой развитое (не первоначальное) учение Будды. Она несет буддизм в народ и не делает, подобно хинаяне, акцента на аскетизме и одиночестве. Идеалом махаяны является бодхисаттва, который отказывает себе в Нирване, чтобы продолжать спасать живые существа. (Идеалом хинаяны является архат, или ракан.) Помимо исторического Будды в махаяне есть Вневременный Будда. Махаяна появилась почти одновременно с христианством и не менее трансцендентна по своей сути, чем Евангелие от Ионна.

С психологической точки зрения, сон Кёдзана — типичный сон просветленного человека. Очевидно, этот сон есть выполнение желаний. Он свидетельствует о том, что в глубине души Кёдзан желает спасти все живые существа. Вначале он постигает свою собственную важность, подобно Треэрну в Центуриях размышлений. Он начинает читать проповедь перед Буддой будущего, но в его словах нет ни следа эгоизма. Его основная тема — свобода, безличностная свобода, но, как гласит христианство, мы можем освободиться только тогда, когда ограничены (отождествлены с ограничениями).

Более того, с точки зрения дзэн сон имеет такой же смысл, ценность и способность вселять веру, как самые важные слова Христа, Будды, Конфуция или Аристотеля. Это представление нашло выражение в идее о том, что мир — это сон, сон всех, кто в нем живет, как наверняка мог бы сказать Чжуан-цзы.

Четыре утверждения объясняются несколькими способами. Например, традиционно говорят о единстве, различии, существовании, не-существовании. Более понятный набор характеристик: есть; нет; есть и нет; ни есть, ни нет. Сто отрицаний можно получить разными способами. Один из них состоит в том, чтобы, применяя утверждения к самим себе, довести их число до шестнадцати, а затем соотнести их с прошлым, настоящим и будущим, вследствие чего их станет сорок восемь. Затем их можно удвоить, учитывая то, что любое проявление может быть реальным и потенциально возможным. Так получается девяносто шесть отрицаний. Чтобы получить из них сто, можно изловчиться и еще раз прибавить к ним первоначальные четыре утверждения, предварительно назвав их отрицаниями. Можно также считать, что «сто» в данном случае означает бесконечное количество.

На махаяну можно смотреть с двух точек зрения: как на Самосущее и как на Проявление. Непреходящая Сущность (Лик Божий) проявляет себя как жизнь-и-смерть и обладает способностью посредством своей тайной мудрости преображать живые существа. Непреходящая Сущность является дополнением того, о чем шла речь в случае XXI; Будда, воплощение махаяны, есть палочка-подтирка.

ki-moscow.narod.ru

И наконец, рассматривая этот случай как коан, следует ответить на два других вопроса. Во-первых, проповедуете ли вы? Вы должны проповедовать в каждое мгновение, «ведь даже во мне душа стремится к Богу». Есть ли у вас аудитория или нет, находитесь ли вы перед десятью тысячами человек или наедине с самим собой, в центре Сахары, в колыбели или на смертном одре, вы должны проповедовать, вы должны позволить своему свету сиять для людей.

Кто проповедует? Разве это не сон? Разве это не сон бабочки? Кому проповедуют? И что проповедуют? Св. Павел говорит: «Мы проповедуем Христа распятого» (1 Кор. 1, 24). Это риторический, драматический и опасный способ сказать: «Я страдаю вместе с Христом. Христос страдает во мне. А как насчет тебя? Не пострадаешь ли ты с нами?» Это звучит немного сентиментально и в духе Армии Спасения. Неудивительно, что Конфуций сказал: «Я не желаю говорить».

И во-вторых, остался вопрос освобождения от четырех утверждений и ста отрицаний, другими словами, от интеллектуальных беспокойств. Фукэцу из предыдущего случая выходит за пределы дуализма, цитируя строки из стихотворения. Тодзан обретает свободу в трех фунтах льна. Будда переживает ее в цветке. Все они свободны не столько от эмоциональных оков, сколько от интеллектуальных. В этом буддизм отличается от христианства, которое предостерегает нас от греха в сердце. Буддизм же учит нас избегать греха в голове.

КОММЕНТАРИЙ

Скажи мне, проповедовал Кёдзан или нет? Если он открывал рот, он потерян; если он закрывал его, он также потерян. Если он не открывал рот и не закрывал его, он находился за сто восемь тысяч миль от реальности.

Вопросы Мумона перекликаются с первыми из ста отрицаний. Он желает, чтобы мы вышли за пределы всех отрицаний, но в то же время говорили или молчали. Проповедовал ли Кёдзан? Разве это был не сон? Разве то, что мы называем обычной жизнью, отлично от сна? В драме Но Хатиноки говорится: «Там, где я был, и там, куда я иду, все смутно и неведомо». Но, кроме того, в этой драме говорится: «Мир подобен сновидению; просыпаясь, мы отбрасываем его прочь и перед нами возникает реальность». Был ли сон Кёдзана реальностью? Является ли наша реальность всего лишь сном? Проповедовали ли св. Франциск только камням и рыбам? Проповедовать означает давать Что-то кому-то. В некотором смысле проповедь противоположна молитве, которая есть получение чего-то от Кого-то. Молится ли Бог? На этот вопрос трудно ответить, но точно известно, что он проповедует. Мэн-цзы говорит, что люди, которые проповедуют, совершают ошибку. Является ли ошибка человека добродетелью Бога? Ответ на этот вопрос скорее всего в том, что в проповеди нет ничего плохого, а ошибку совершают те, кто никогда не учит других. Мы должны проповедовать, когда нам снится эта жизнь, как она снилась Кёдзану, Баху, Басё, как она снится Природе.

Довольно странное число 108 000, надо полагать, является пародией Мумона на утверждение Амидакё о том, что Рай находится за 100 000 миль к западу.

СТИХОТВОРЕНИЕ

Средь бела дня

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: