Принципы социальной структуры

В результате сложения первых очагов урбанистической цивилизации и последующего достаточно быстрого процесса формирования протогосударств и ранних государств, укрупнения социальных организмов за счет усложнения их внутренней структуры появился новый тип общества, который в марксистской историографии привычно именуют классовым. Для всех нас этот термин удобен и понятен. Но соответствует ли он реальности? Иными словами, не нуждается ли он в таком количестве оговорок, которые лишают его практически права на широкое применение? И наоборот, не ведет ли широкое и безоговорочное применение этого термина к тому, что в сознании читателя невольно происходят весьма прямолинейные ассоциации: раз классовое общество, стало быть, ведущую роль в нем играют классы; классы в классовом обществе – прежде всего антагонистические, следовательно, можно вести речь о классовых антагонизмах и классовой борьбе; а коль скоро так, то что может быть лучше, чем устоявшееся представление о рабах и рабовладельцах в антагонистическом рабовладельческом обществе?

Как свидетельствуют многие факты и как это сейчас уже практически признано специалистами, процесс генезиса социального, правового и имущественного неравенства был связан не с классообразованием, а с политогенезом, т. е. возникновением государства. Именно протогосударство и раннее государство со всеми его атрибутами (институт власти‑собственности, рента‑налог и централизованная редистрибуция и др.) не просто обслуживали все возраставшие и усложнявшиеся потребности цивилизующегося общества, но и способствовали формированию новых социальных слоев, т. е. тех категорий и групп людей, которые призваны были выполнять те или иные социальные функции укрупнявшегося социального организма.

Что же представляли собой эти группы и категории людей, по какому принципу они формировались? Следует заметить, что критерии для их вычленения были разными. Здесь играли свою роль и место в процессе производства (земледельцы, ремесленники, руководители и организаторы различных форм коллективного труда), и характер деятельности (производители, администраторы, воины, жрецы, слуги‑рабы), и отношение к системе налогообложения и редистрибуции (обязанность вносить налоги, право существовать за счет этих налогов), и некоторые другие моменты, в частности этноправовые (принадлежность к господствующему, союзному либо чуждому этносу). В наиболее четкой и доведенной до логического конца форме социальные слои формировавшегося государства нашли отражение в раннеиндийской системе варн с ее четырьмя основными разрядами: администраторы и воины; жрецы; производители; неполноправные и слуги‑рабы. Но примерно те же основные слои, пусть не в столь жестко очерченном виде, фиксируются и во всех остальных ранних древневосточных обществах, будь то Египет, Западная Азия или Китай.

Исторически наиболее ранним было определение социальных групп и выделение социальных слоев в рамках данной этносоциальной общности на основе места в структуре власти, форм деятельности и способа получения средств для существования. Именно так обособлялись слои земледельцев и ремесленников, администраторов, жрецов и воинов. Обычно такого рода группы были замкнутыми наследственными корпорациями, в пределах которых опыт, навыки и тайны ремесла передавались от поколения к поколению, что, естественно, оттачивало мастерство специалистов. И далеко не случайно такая корпоративность привела индийцев к варнам. Но даже в древней Индии, как известно, некоторые правящие династии основывались шудрами. Это значит, что принадлежность к той или иной замкнутой корпорации по рождению не всегда и не при любых обстоятельствах определяла судьбу каждого человека. Существовали и определенная свобода воли, и игра случая, и даже – если не иметь в виду варновую Индию – общепризнанная социальная мобильность, базировавшаяся на столь свойственном первобытности принципе меритократии, обеспечивавшем продвижение наверх.

По мере развития первоначальных социальных структур и первичных протогосударств на только что описанную систему ранних социальных связей накладывалась еще одна, имевшая отношение к правовому статусу населения. Естественным и само собой разумевшимся было то, что все члены ранней этнической общности всегда считались полноправными: издревле понятия «свой» (в этническом смысле) и «полноправный» были синонимами. Иное дело – чужие. Это были потенциальные враги, бесправные рабы.

Раб – именно чужак, иноплеменник, чаще всего пленник, причем во многих древних языках это хорошо прослеживается этимологией самого термина. Как и любое иное добытое в бою или приобретенное иным способом на стороне имущество, движимое или недвижимое, рабы считались общим достоянием коллектива и использовались для его блага – будь то очистительная жертва с благодарностью за помощь богам либо предкам, работа на храмовых полях во имя тех же богов или, наконец, услужение тем, кто возглавляет коллектив и управляет им. Существенно подчеркнуть, что главное не в том, как использовали труд раба: вовсе не применяли его (убивали, приносили в жертву), использовали на тяжелых работах (рудники, каменоломни), на обычных работах или даже на весьма легких, порой даже суливших хорошие возможности для социального возвышения (сфера услуг, изредка и военное дело). Главным было то, что раб – это не свой, а чужой и именно в силу этого он бесправен, т. е. не может претендовать на ту сумму прав, тот объем социальных гарантий, которые являются неотъемлемым достоянием всех своих просто потому, что они свои.

Со временем во многих древневосточных обществах наряду с полноправными – своими и бесправными – рабами появился и промежуточный слой неполноправных типа мушкенумов из законов Хаммурапи. К их числу принадлежали как потомки ассимилировавшихся на чужбине рабов, обзаведшихся здесь семьей, некоторым имуществом, приобретших профессию, а то и земельный надел и некоторые связанные с ним права, так и выходцы из низших слоев местного населения, изгои и бродяги, незаконнорожденные (если иметь в виду строгие варново‑кастовые нормы) и т. п. Тенденция социальной динамики этих неполноправных – будь то мушкенумы или шудры – отнюдь не вела, как то подчас изображалось в исторических сочинениях и особенно в учебниках, к сближению их с рабами. Напротив, она вела к дальнейшему постепенному повышению их статуса, как это видно на примере шудр. Стоит заметить в связи с этим, что тенденция такого же рода была характерна и вообще для рабов, чей статус со временем повышался, как о том только что было сказано. Именно поэтому, в частности, количество рабов почти не росло, оно увеличивалось практически только за счет нового притока иноплеменников‑пленников и лишь в периоды активной внешней политики, после которых описываемые процессы адаптации бесправных и неполноправных приводили к постепенному сокращению числа тех и других.

На две перечисленные системы – ранних этногенных связей и правового неравенства гетерогенного в этническом плане населения данной социальной общности – со временем накладывалась и еще одна, третья. Речь идет о системе имущественного неравенства, но не того должностного, когда богатство было функцией должности[20], а неравенства, бывшего функцией процесса приватизации. После появления таких институтов, как частная договорная аренда, наемный труд, долговая кабала и даже рабство полноправных (юридически и социально всегда отличавшееся от рабства бесправных иноплеменников), в обществе возникает новая шкала важных социальных различий: каждый из традиционных слоев, включая и бесправных в недавнем прошлом рабов‑иноплеменников, имел своих богачей и бедняков, своих долговых рабов, арендаторов, наемников и т. п. Разумеется, богатство было более типичным для полноправных, чем для бесправных, а бедность – для простолюдинов. Тем не менее и то, и другое встречалось на всех уровнях социально‑юридической лестницы. В кабальное рабство случайно попадали и брахманы (правда, по отношению к ним хозяин обязан был проявлять внешние признаки почтения), а простолюдины порой оказывались богаче древнекитайских аристократов, даже князей. Что же касается рабов, то некоторые из них, как в Вавилоне, бывали владельцами богатых торгово‑кредитных контор и ворочали, что называется, миллионами, оставаясь при этом рабами своих хозяев и уплачивая им регулярный и весьма высокий оброк‑пекулий.

Итак, традиционный социальный слой, формальный юридический статус и реальное имущественное положение не только не совпадали, но, напротив, образовывали достаточно запутанную сеть сложной социальной структуры. Но что же здесь было главным – в частности, с точки зрения столь привычного для нас классового анализа? Иными словами, как же все‑таки обстояло дело с классами в древневосточном обществе? Были ли они вообще? И если были, то в чем была их специфика? И вообще, о каких именно классах здесь можно вести речь?

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: