ЧАСТЬ ВТОРАЯ ОДИН В ОКЕАНЕ 4 глава

Постепенно боль и обида на старейшин стада утихли. Нет, Гук ничего не забыл и никогда не забудет про свой позор, никогда не простит старейшинам их приговора. Но жизнь есть жизнь. Надо искать пищу, надо остерегаться акул и барракуд, надо, наконец, что-то предпринять, чтобы не нестись пассивно по течению и воле ветра.

Гук внимательно стал наблюдать окружающее, его вновь стали интересовать вещи и явления, не только прямо связанные с необходимостью поесть и спокойно поспать. «Почему надо плыть по воле волн, ветра и течения? Дальше от берегов и против течения!» — решил одинокий скиталец. Чуть холоднее стала вода — на 1–2 градуса, как сказали бы люди, посмотрев на термометр, — чувствительная кожа Гука улавливала все тонкие изменения температуры, она была точнейшим термометром. Заметно изменилась и соленость воды. Гук знал из рассказов тетушки Керри, что каждое море, каждый участок океана отличаются своим содержанием солей.

«Ах как хорошо пахла Голубая бухта в Чёрном море! Этот запах я узнаю среди тысяч других! — подумал было Гук и оборвал свои мысли: — Нечего мечтать и думать о несбыточном…»

Когда Гук выплыл из Средиземного моря и оказался в Атлантическом океане, океанская вода удивила его своей относительной пресностью. Этот вкус даже был похож на вкус воды его родного Чёрного моря.

Гук плыл теперь навстречу более пресным водам Северной Атлантики и вспоминал временами свою колыбель — Чёрное море, которое у поверхности почти в два раза менее солёное, чем вода Атлантического океана.

Стоило Гуку отвернуть на северо-запад от африканского побережья, как изменился и цвет воды: из зеленовато-голубой и зеленоватой вода превратилась в светло-голубую. Изменение цвета океана, как это обычно бывает, оказалось связано с жизнью в толще воды мельчайших планктонных организмов: когда их очень много, то вода может изменить свой цвет даже до красноватого.

Покидая Канарское течение, Гук замечал, что меньше становилось вокруг сельдей, анчоусов, сардин, кефалей, дорад и тунцов. Он не особенно расстраивался — для еды ему рыбы хватало. Зато следов громыхающих и вонючих кораблей, которые вели промысел в этом районе океана, становилось всё меньше и меньше.

Гук не видел теперь на горизонте землю. Он жил в бескрайнем, безбрежном океане среди огромных пологих волн, одна за другой катящихся на просторе. Гук скоро обратил внимание, что высота идущих друг за другом волн неодинакова: обычно через шесть небольших волн шла высокая. Иногда такая особенно высокая волна бывала шестнадцатой по счету. Гуку нравилось взлетать ввысь на гребне этих самых высоких волн и с большой высоты оглядывать свой океан.

Однажды тихим солнечным вечером во время одного из таких обзорных взлётов он с удивлением заметил вдали, в волнах, сотни отблесков, которые, сливаясь вместе, образовывали как бы одно огромное зеркало на поверхности. Любопытство пересилило осторожность, и одинокий дельфин направился к этому странному месту. Подплыв ближе, Гук был оглушён беспорядочным треском и стуком, далеко разносившимися под водой. Большое стадо зелёных морских черепах двигалось в сторону африканского побережья. Черепахи — некоторые из них достигали длины 60–70 сантиметров — плыли бок о бок, словно спаянные друг с другом, и не обращали внимания на Гука.

От соприкосновения панцирей и получался, очевидно, тот странный треск и грохот, который испугал и озадачил Гука. Верхняя крышка каждого черепашьего панциря высовывалась из воды, и скользящие лучи заходящего солнца отражались от них, как от тысяч маленьких зеркал.

Любопытный Гук, впервые увидев этих животных, не удержался и нырнул под плывущее стадо. Он внимательно разглядывал их желтовато-белые снизу, круглые, бесхвостые тела и громадные ноги. Передние лапы были почти вдвое длиннее задних, и, что всего больше удивило Гука, именно эти передние лапы и были основными и единственными органами движения животных. Второй раз в своей жизни Гук видел живое существо, которое двигалось, перебирая лапами, как человек, а не изгибая тело. Когда черепаха взмахивала длинными передними ногами, она казалась Гуку похожей на огромную странную птицу, медленно, но уверенно летящую у поверхности моря. Гук попробовал было заговорить с черепахами, но они не отвечали на его призывы. Тогда он решил поиграть, с этими смешными, стучащими существами. Он подплыл под черепаху, подтолкнул её головой снизу и осторожно схватил за лапу-крыло. Бедная черепаха отчаянно захлопала длинными лапами, вытянула навстречу Гуку маленькую головку с испуганно-злыми глазками. Покрутившись ещё некоторое время рядом со стадом черепах, Гук уж совсем в сумерках взял курс на северо-запад. Ещё долго позади он слышал нестройный шум от сталкивающихся панцирей.

Если бы через несколько дней Гук смог взглянуть на карту Атлантического океана, он увидел бы, что находится на 38-м градусе северной широты, в какой-нибудь тысяче километров от Европы и почти рядом с Азорскими островами. За долгие недели плавания в океане Гук отвык видеть на горизонте землю. И поэтому однажды был удивлён, заметив далеко на западе белую гору облаков, как бы поднимающуюся из моря. Гук уже знал, что обычно такие облака указывают на землю, которая находится под ними. Уже давно по многим признакам он мог предполагать, что где-то близко есть земля: стало больше птиц, а однажды, нырнув особенно глубоко, он обнаружил скалу, поднимавшуюся со дна океана.

Так Гук оказался в водах Азорских, или, как их ещё называют, Ястребиных островов. Он жил здесь уже несколько дней. Дельфину нравилось подплывать совсем близко к берегу, ловить незнакомые запахи стекающих в океан ручьёв и потоков, слушать немолчный шум гальки, перекатываемой прибоем. Всё как когда-то было на родине. Его не особенно беспокоили рыбацкие лодки, снующие между островами. Он не боялся и сетей рыбаков, расставленных на ночь недалеко от берегов. Эти сети, сделанные из тонких ниток, были предназначены для ловли мелкой рыбы, и из них всегда можно было запастись для сытного завтрака или ужина. Вскоре Гук сообразил, что рыбацкие сети и один умный дельфин — это гораздо лучше, чем один умный дельфин без рыбацких сетей.

Как только рыбаки отплывали на далёкое расстояние. Гук начинал работать. Он осторожно направлял в расставленные сети косяк за косяком мелких рыбёшек и из запутавшихся выбирал тех, которые ему больше по вкусу.

Пошли среди рыбаков рассказы. В знакомых испокон веков местах, где рыбачили их отцы и деды, стали твориться чудеса: то в сетях запутаются отборные анчоусы, то в них не найдёшь ни одного анчоуса, зато все сети забиты скумбрией, то вдруг одна сеть полна анчоусами, а соседняя — всего в десятке метров — сплошь забита барабулей. Рыбакам острова Сан-Мигель и в голову не могло прийти, кому они обязаны богатым уловом: им было невдомек, что это Гук решил разнообразить свой рацион.

Гук не боялся людей, хотя и не любил их резко пахнущие и такие шумные лодки. Несколько раз в солнечные дни он показывался совсем близко у бортов рыбацких лодок. А однажды один рыбак даже задел веслом его высокий спинной плавник, попав как раз на рубец, который еще не успел как следует зарасти после одной из ссор с Чиззи.

Плавать в водах островов Сан-Мигель, Формигаш и Санта-Мария было интересно. Дно то круто поднималось к поверхности, образуя плоские песчаные банки, то резко обрывалось в бездонную глубину.

Всюду было много рыбьих стай. Поймать одну-другую пару рыбин не составляло большого труда, даже без рыбацких сетей. Временами Гук становился прежним — весёлым, беспечным дельфином. Он десятки минут терпеливо поджидал, пока старый грузный лангуст не высунет осторожно из-под скалы свои усы. Гук хватал эти усищи ртом и осторожно вытаскивал десятикилограммового рака из его пещеры среди камней. Завладев раком, он начинал жонглировать, подкидывая его в воде то головой, то хвостом. Бедный рак усы покрепче к телу прижимает, но они торчат во все стороны — ведь усы гораздо длиннее тела.

Наиграется Гук, бросит лангуста, а сам наблюдает, как потерявшийся от ужаса морской рак, ощупью и нерешительно пятясь, находит дорожку в свое логово.

С омарами — другими огромными морскими раками, которые жили тут же в скалах, но поглубже, метрах в тридцати — сорока от поверхности воды, — Гук остерегался играть так нахально. У омаров, как и у речных раков, две передние ноги превратились в страшные клешни. Одна клешня потолще и бугры на ней покрупнее — для раздавливания раковин моллюсков, которыми он питается; другая клешня — поизящнее и подлиннее — действует как ножницы.

Ближе к вечеру, когда в воде становилось совсем темно, омары выползали на дно и искали прикрепившихся к камням моллюсков. Гук думал, что огромные клешни и большие размеры хорошо охраняют омаров от врагов. Но однажды ему пришлось убедиться, что это не так. Из большой тёмной расщелины, как пещера уходящей в глубь камней, спокойно и неторопливо выплыл гигантский окунь-полиприон — такого размера, что Гук невольно сжался, увидев его раскрытую пасть. Весил он не менее, чем Гук, — килограммов сто пятьдесят, а в раскрытой пасти Гук, наверное бы, уместился целиком. Не спеша подплыл он к ползающему по дну омару, сделал неуловимое движение жабрами — и вот вместе с потоком воды омар оказался внутри его пасти. Широкая, плоская голова с маленькими глазками повернулась к Гуку, который наблюдал эту сцену сверху. Невозмутимый полиприон спокойно, еле шевеля плавниками, исчез в темноте подводной пещеры. Ни до, ни после этого случая Гук никогда не встречал таких огромных окуней. Долго потом воспоминания об открытой, как пещера, пасти гиганта, медленно надвигающейся на омара, преследовали дельфина.

Весёлым и беззаботным Гук бывал не часто. Естественная настороженность — настороженность одинокого зверя в незнакомом месте — не покидала его. Даже в те минуты, когда, упиваясь своей силой и ловкостью, стрелой бросался он из засады в стаю будто парящих в невесомости крупных кефалей, память предков — бессознательный сторож — всегда была начеку.

Будь Гук старше и опытнее, он, наверно, уже давно обратил бы внимание на то, что в этих водах было очень мало дельфинов. Только два или три раза за все недели жизни у Ястребиных островов почувствовал он смутно знакомый запах прошедшей небольшой стайки дельфинов, да и то белобочек — стремительных жителей открытого океана. Такие тихие, безмятежно спокойные воды, уютные заливы, много рыбы, весёлые струи течений, несущие рассказы со всех сторон, — и так мало дельфинов!

…Всё началось внезапно. Или так только показалось Гуку, который не обратил внимания на странный и всё усиливающийся кисловато-горьковатый запах, который нёсся ему навстречу. Вот и вода стала как будто теплее, да не просто теплее, а совсем горячая! Тошнотворный запах окружил его со всех сторон. Куда-то пропали все рыбьи стаи. Прозрачная синь моря, такая светлая снизу и серебристо-палевая наверху, замутилась. Как пробка вылетел Гук на поверхность и, потеряв на мгновение точность движения, ударился головой в какую-то большую вялую рыбу, плывшую на боку.

«Да ведь это альбакор, красавец тунец в таком жалком виде! Ну и чудеса!» — подумал Гук.

Не успел ещё Гук как следует рассмотреть альбакора, как странный, всё нарастающий гул заполнил, казалось, весь океан. Мелкие удары отдавались как оглушительные раскаты в мутящемся сознании Гука. Периодически, через равные промежутки времени весь океан словно вздрагивал и мощные толчки распространялись откуда-то снизу, и сбоку, и сверху… Невыносимый запах обволакивал дельфина со всех сторон, кожа горела.

Последнее, что запомнилось Гуку, — огромный плоский пузырь, как-то наискосок поднявшийся к поверхности моря, с треском лопнул, распространяя очередную порцию зловония, а горячие волны обожгли тело.

Гук попал в зону извержения подводных вулканов, которые не редкость в этой части Атлантического океана. Только счастливый случай спас его от гибели. Оглушённый, полуотравленный вредными газами, растворёнными в воде и носящимися в воздухе, с кожей, лохмотьями свисавшей по бокам и на спине, Гук собрал последние силы, поплыл в сторону.

«Вперёд! Подальше от этого страшного места, подальше от этих коварных берегов», — думал Гук. Но в то же время совсем уплывать от островов, воды которых так богаты рыбой, где никто не вмешивается в твою жизнь, не особенно хотелось. Тем более, что теперь Гук хорошо запомнил признаки надвигающегося извержения — кисловатый вкус сернистого газа, растворённого в воде, резкие подводные толчки и гул. Уж в другой раз он сумеет уйти в безопасное место. Всё же для верности лучше, пожалуй, подальше держаться от опасных отмелей, на которых, того и гляди, взорвётся какой-нибудь вулкан. И Гук решил перебраться от берегов неспокойного острова к другой группе островов, в нескольких десятках километров от первой.

У ОСТРОВА ФАЯЛ

Так Гук очутился в водах острова Фаял. Остров лежит в стороне от оживлённых морских дорог, которые перекрещиваются в районе Азорских островов, сходясь из Лондона и Нью-Йорка, Гибралтара и Южной Америки.

В водах Фаяла рыбаки ставили такие же сетки, как и около острова Сан-Мигуэля. Но однажды Гук увязался в открытый океан за большими лодками, которые шли вдаль от обычных рыболовных районов.

Ничего не подозревающий Гук плыл рядом с лодкой, с интересом разглядывая сидевших в ней людей. Их было немного — человек пять, — и в лодке, кроме людей, виднелись какие-то большие бухты канатов и связанные вместе по нескольку штук поплавки от сетей. Внимание Гука привлёк высокий мускулистый моряк, стоявший на носу лодки и размахивающий каким-то длинным предметом, к которому была привязана тонкая, но, видимо, крепкая веревка. С интересом разглядывал этого человека Гук, стараясь понять смысл его движений. Он попробовал было даже заговорить с ним, послав ему интернациональный дельфиний сигнал: «Кто ты, друг? И нужна ли тебе моя помощь?» (уроки мудрой Керри крепко запомнились ему), но не получил никакого ответа. И вдруг Гук скорее почувствовал, чем осознал, что длинное копьё летит прямо в него. Этого он никак не ожидал. Все разумные существа в море, прежде чем подойти друг к другу, обмениваются сигналами. Здесь сигналов не было. Неизвестное животное (Гук подумал сначала, что это было что-то живое) стремительно неслось в воздухе наперерез Гуку, и он не мог ни увернуться, ни замедлить движение. Инстинктивно избегая столкновения, Гук рванулся вперёд и в немыслимом пируэте ушёл под поверхность воды.

В то же мгновение он услышал звонкий удар чего-то тяжёлого и почувствовал острую боль в спине.

— Не видать нам сегодня хорошей охоты! — проворчал Санчес, с сожалением провожая взглядом медленно погружающегося в глубину раненого дельфина. — Зря ты, Родригес, ударил его. Чем он тебе помешал?

— Захотелось попробовать, остёр ли гарпун! Ведь сам меня прошлый раз отругал, когда лезвие гарпуна оказалось чуть тупым. Помнишь историю с Моби Диком? — живо отозвался стоящий на носу лодки Родригес.

— Дело не в гарпуне и не в ловкости, а в счастье! — вступил в разговор Педро. — Будь на твоём месте даже сам Альварес — лучший гарпунёр всех островов, — и он не смог бы тогда загарпунить Моби Дика. Поверь мне, я ведь двадцать лет подряд хожу в море и охочусь на кашалотов. Вот эти руки, — Педро поднял вверх обе руки, — встречались с сотнями кашалотов, и мало какие из них остались в живых. А на мне нет ни царапины. Но разве я лучше, чем Коста, чем Рикер, чем Хуан? Помните, как их шлюпку разбил вдребезги кашалот и как их на наших глазах сожрали акулы? Всё дело в счастье… Кому суждено быть повешенным, тот не утонет. Кому суждено убить Белого Кита, тот и убьёт его. Но вот вопрос: суждено ли кому-нибудь из нас убить этого Моби Дика?

Помолчали. Журчала волна, ударяясь в борт спокойно скользившей под парусом лодки. В нескольких кабельтовых^[1] справа и слева в море двигались другие лодки. Аккуратно, кольцами уложив конец верёвки, соединяющей гарпун с большим поплавком, Родригес внимательно осматривал в бинокль море. Педро возился с поплавком, прилаживая его к другому гарпуну, лежащему у борта лодки. Санчес сидел на корме, придерживая румпель^[2].

— А всё-таки зря ты ударил этого дельфина, — снова начал Санчес. — Не зря старики говорили: если до начала охоты замочишь гарпун, то ничего хорошего из охоты не получится. Да и прямо скажу, жалко мне трогать дельфинов, уж очень они красивы и веселы.

— Опять заладил своё! Мало, что ли, дельфинов в океане?! — с вызовом бросил Родригес. — А на приметы мне наплевать. Пусть каждый хорошо делает свое дело, и, даст бог, добыча не уйдет от нас. За себя я ручаюсь: если кит будет не дальше чем в двадцати метрах, считайте, что мой гарпун застрянет в нём навечно!

— Бросьте спорить, нашли причину для разговоров — раненый дельфин! Да вспомните, сколько кашалотов мы на тот свет отправили! Что по сравнению с кашалотом какой-то дельфинёнок!

— Это правильно ты сказал, конечно. Но ведь кашалотов мы бьём для того, чтобы получить жир и мясо, чтобы из костей сделать муку и удобрить наши виноградники. Не будет промысла кашалотов — и плохо станет нам жить на острове. А зачем трогать дельфина? Слыхали: говорят, дельфины помогли Альваресу обхитрить акулу, когда кашалот выбросил его в воду; будто сам Альварес говорил, что, если бы не дельфин, быть бы ему в животе акулы.

— Ладно, эрманос,^[3] не буду больше трогать дельфинов! Да и этого я не хотел убивать — только чуть-чуть задел, наверное, за плавник, — словно оправдываясь, проговорил Родригес.

Конечно, Родригес попал бы в бок Гуку и убил его наповал своим страшным гарпуном, предназначенным для того, чтобы пробивать толстую кожу кашалота, если бы дельфин в последнюю долю секунды не изогнулся для нырка вглубь. Гарпун Родригеса, рассчитанный на более медленные и плавные движения кашалотов, не успел за мгновенным маневром Гука.

Но и то, что он успел сделать, было достаточно плохо. Горела спина, через которую шёл глубокий разрез, к счастью не задевший главных мышц, управляющих хвостом. Кожа на ней да и на всей доброй половине тела — мягкая, нежная кожа, мгновенными изгибами отвечавшая на скользящие вдоль тела волны, — теперь стала как будто чужой. Как ни старался Гук, но передвигаться стал он значительно медленнее. Потоки воды, завихрения, которые образовывались вокруг его тела, не толкали его вперёд, как раньше, а прямо держали на месте, заставляя расходовать вдвое больше сил для движения.

Теперь уже Гук при всём желании не мог с прежней легкостью выскочить в воздух и на полном ходу подхватить зазевавшуюся летучую рыбу. Да и другие рыбы словно стали увертливее и редко попадались на зуб.

Все последующие дни Гук старался держаться на одном месте, около вершины подводной горы, не доходившей до поверхности океана длин на двадцать. Над этой вершиной и на её склонах, покрытых причудливыми водорослями, держалось много рыбы, и Гук не страдал от голода. Скоро такая тихая и неинтересная жизнь надоела ему. Неужели дельфины только для того и существуют на свете, чтобы подкарауливать неуклюжих зеленушек да пугать стаи макрелей? Рана почти зажила. Прежняя ловкость, а с нею и уверенность в своих силах постепенно вернулись к Гуку. Одному не так уж безопасно жить в океане, и многое приходится пробовать буквально на своей шкуре, и тем не менее он жив, почти здоров. А океан огромный, и так хочется узнать, что делается в других местах.

Прежде чем покинуть эти воды, Гук решил познакомиться с жизнью океана не только у поверхности, но и поглубже, куда даже в полдень не проникают лучи солнца и где стоит вечный сумрак.

Гук умел и любил нырять. Ему нравилось опускаться на пятьдесят — семьдесят длин в глубину и, почти не двигаясь, чтобы не тратить и так ограниченных запасов кислорода, наблюдать за окружающим миром. Этот мир без солнца был совсем не похож на тот, который встречал Гука наверху плеском волн, дыханием ветра, криками птиц и ярким светом. Особенно нравилось Гуку нырять поздно вечером или ночью. В тёплые ночи, когда луна ещё невысоко над горизонтом, над океаном совершенно черно. Только знакомые яркие россыпи звёзд на небе. Глаза привыкают к темноте, и, когда ныряешь, не слепнешь от резкой смены в освещении от дневного света до мрака глубин. Кажется, что в воде всё видно гораздо дальше и лучше. Особенно интересны ночные погружения были потому, что все глубоководные обитатели по ночам поднимаются поближе к поверхности. Первыми поднимаются мелкие планктонные рачки, скопления их днём находятся на глубине в десятки и сотни метров. Вслед за ними поднимаются мелкие рыбы и хищные кальмары; за этими, в свою очередь, тянутся хищники покрупнее. За большими хищниками выходят к поверхности и самые громадные пираты моря, те самые, которых лишь несколько раз удалось увидеть людям в разных частях океана.

Мириады мельчайших, невидимых простым глазом точек испускают то усиливающийся, то ослабевающий свет. Двинешь плавником в такой воде — и плавник словно обволакивается холодным пламенем. Это светятся мельчайшие планктонные одноклеточные организмы. Из них один наиболее известный — ноктилюка, или ночесветка, живёт и на родине Гука, в Чёрном море.

Иногда Гук с удовольствием разглядывал медленно двигающихся огромных огненных голотурий. Голотурии похожи на мягкий мешок длиной от 20 сантиметров до нескольких метров. Ночью, когда голотурии двигаются, по их телу пробегают волны, сначала от головного конца к заднему, а потом — обратно. А у огненной голотурии эта волна светится, и кажется, что по телу пробегают, и переливаются волны света.

Гуку нравилось плыть рядом с голотурией и наблюдать, как цвет бегущей светящейся волны изменялся в зависимости от того, с какого места смотрел Гук. То он казался лимонно-жёлтым, то красноватым, то оранжевым, то зеленоватым, то синим.

Вот в чёрном бархате глубины словно заиграли голубые и зеленоватые молнии: это стая золотых макрелей прошла недалеко от поверхности. Они не боятся Гука, чувствуют, что слишком велики, чтобы вызвать желание схватить хотя бы одну из них.

Дорады не любят погружаться глубоко, хотя отсутствие плавательного пузыря позволяет им очень быстро передвигаться вверх-вниз в толще воды. Большую часть жизни они всё же проводят у поверхности.

Дорады — большие любители путешествовать, и они с удивительным постоянством сопровождают небольшие суда в их странствиях по тёплым тропическим и субтропическим водам.

Во время своих путешествий Гуку ещё придётся познакомиться с ними поближе и он даже научится играть с ними, а иногда ему будет перепадать одна-две летучие рыбы прямо из-под носа у охотящихся дорад.

Нравилось Гуку встречать на глубине ночью стаи хищных морских щук — барракуд. Огромные узкие рыбины, размером не меньше Гука, с пастью, усаженной острыми зубами, они наводят ужас на мелких обитателей океана. Даже крупные рыбы и морские животные стараются держаться подальше от этих «гончих псов», с отчаянной храбростью нападающих на любое живое существо. Барракуд морские жители боятся даже больше, чем акул. Конечно, барракуды никогда не осмеливаются нападать на дельфинов в стаде, зная, что им не поздоровится в этом случае. Но одно дело стая дельфинов, и совсем другое — одинокий дельфин.

Не раз Гуку приходилось напоминать этим хищным созданиям, что он как-никак всё-таки дельфин, а не глупая рыба, живущая только силой своих мышц и остротой своих зубов. Неслышимый человеческому уху, властный приказ несли ультразвуковые волны, парализуя нервную систему особо агрессивно настроенных барракуд. Не раз и не два с благодарностью вспоминал Гук в таких обстоятельствах уроки морской мудрости, преподанные далекой теперь Керри. Но, кроме мудрости, полученной от предков, у Гука было неистощимое любопытство и упрямый характер.

«Эх! Да что вспоминать то, что не вернёшь… Чем думать о прошлом, лучше посмотрим, что это там светится, как огромный пустой шар?»

Из глубины океана, где в сплошной черноте мелькали светящиеся искорки креветок, вспыхивали удочки-фонарики глубоководных рыб-удильщиков и мягкими зеленоватыми молниями проносились стайки каких-то неведомых созданий, медленно поднималось навстречу Гуку что-то совершенно неправдоподобное. Большой, метра полтора в диаметре, светло-голубой шар как бы переливался холодноватым светом. Волны света бежали от полюсов шара к экватору, где исчезали в тёмном кольце. Гук от удивления даже замедлил движение и никак не мог сообразить, какова же истинная величина этого шара и как близко он находится от него. Локатор впереди ничего не показывал, и по этому признаку Гук догадался, что перед ним, скорее всего, какая-то медуза невероятных размеров. Не успел он как следует рассмотреть это голубое привидение, как ослепительная вспышка синего света заставила его на мгновение зажмурить глаза. Когда же он взглянул вперёд снова, то ни светящегося шара, ни огоньков удильщиков, ни сверкающих рыб невозможно было разобрать во внезапно наступившей кромешной темноте. Прошло несколько секунд, и Гук уловил резкий треск, какой издают в предсмертной агонии мелкие скумбрии.

«Ага, так вот зачем вспыхивал и гас удивительный шар, — понял Гук. — Это огромная хищная медуза, которая таким образом приманивает, а потом ошеломляет и схватывает мелких рыбёшек!»

Кончается кислород, прошло уже минут пятнадцать. Пора наверх. Гук доволен — не каждую ночь увидишь такой синий шар! На поверхности ночь стала как будто ещё черней. Облака закрыли небо. Не видно луны. Такие тихие пасмурные вечера большая редкость в океане. Вдруг Гуку показалось, что он услышал какой-то странно знакомый сигнал. Ну конечно, это не крик рыбы и не мычание усатого кита-гиганта. Это голос какого-то дельфина!

— Кто ты, друг? И нужна ли тебе моя помощь? — бросил Гук в океан первый, понятный всем разумным существам моря сигнал.

Молчание. Ещё и ещё раз повторил свой вопрос Гук, покачивая головой из стороны в сторону, посылая пучки звуковых волн по разным направлениям. Ответа нет. «Вероятно, ошибся. Просто послышалось что-то знакомое», — подумал Гук.

Его внимание привлекли поднявшиеся наверх небольшие кальмары (зоолог определил бы, что они принадлежат к тому виду головоногих моллюсков, который называется гистиотевтис). Тонкая перепонка связывала вместе все десять «рук»-щупалец, длина кальмарчиков была не больше 30–40 сантиметров. По телу переливались, то вспыхивая, то погасая, несколько сотен разноцветных огоньков — в основном голубого и жёлтого цвета. Отдельные фонарики то усиливали яркость света, то изменяли его оттенок.

Зрелище было настолько захватывающим, что Гук даже пристроился к кальмарьей стайке, чтобы получше рассмотреть эту феерическую картину.

Каждый фонарик на теле кальмара устроен как настоящая фара: на дне углубления, выстланного тёмными клетками, располагается кучка фосфоресцирующих клеток. Этот светящийся комочек прикрыт сверху тонкой линзой из прозрачных клеток. Сверху же на линзу могут наползать со всех сторон черные непрозрачные клетки и, как шторка, закрывать фонарик.

Стайка гистиотевтисов, испуганная присутствием Гука, попыталась уйти поглубже. Но Гук, набрав побольше воздуха в лёгкие, устремился за ними, стараясь не отстать. Внезапно ровное движение кальмаров нарушилось, их чёткий строй рассыпался, по телу многих из них пробежали беспорядочные переливы огоньков и они, как по команде, выключили свои фонарики. Казалось, какая-то невидимая преграда встретилась стае кальмаров на пути — и животные в растерянности, не знают, что дальше делать, куда плыть. А вот и Гук почувствовал странное стеснение, как будто получил хороший удар по голове, и как-то сразу очень устал. Движения стали замедленными, ленивыми. Впереди, из глубины океана, всплывало и приближалось огромное существо. От него исходили странные, огромной мощности, обволакивающие звуки, затуманивающие сознание, мешающие думать, соображать, действовать…

ВСТРЕЧА С МОБИ ДИКОМ

— Кто ты, друг? — только и успел вскрикнуть Гук.

Этот сигнал вырвался у него совершенно непроизвольно, автоматически. Закончить это понятное всем разумным существам моря приветствие он не смог — потерял сознание. Какая-то неведомая сила словно отшвырнула его в сторону, и потом лишь постепенно его мысли приобрели обычную чёткость и стройность. Он чувствовал себя снова здоровым и сильным и не понимал, что же с ним только что было? Чей это сигнал обрушился на него? Усатые киты так глубоко не ныряют, да и не могут они так незаметно подобраться. Они переговариваются инфразвуками, которые слышны на десятки километров вокруг. Если же они близко, то всегда слышно, как бурчит у них в животе. Нет, это не усатый кит.

Недавно он испытал нечто похожее, когда его выгоняли дельфины. Старейшины одновременно послали ему презрительное «Чен-зэ-к! Уходи!», и тогда от невероятной интенсивности сложенных вместе ультразвуков затуманилось на мгновение его сознание, И ещё вспомнил он рассказы старейшин на дельфиньем празднике об огромных китах, их дальних родственниках, которые живут в открытом океане и редко-редко заходят в Черное море. Эти киты охотятся, как и дельфины, и так же умеют подчинять себе других обитателей моря, парализуя их сознание. «Киты не нападают на дельфинов», — говорили старейшины. Они никогда не видели этих гигантов, но знали об этом от своих предков.

Но всё-таки Гук был встревожен. «Что делать? Уплыть отсюда, не узнав, что произошло? Нет, это невозможно. Ведь я дельфин, а не глупая акула. И если даже мне суждено погибнуть, так не всё ли равно когда — сейчас или через много лун?»

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: