Сделай Сам Свою Работу на 5

Неутолимая жажда прибавочного труда. Фабрикант и боярин





 

Капитал не изобрел прибавочного труда. Всюду, где часть общества обладает монополией на средства производства, работник, свободный или несвободный, должен присоединять к рабочему времени, необходимому для содержания его самого, излишнее рабочее время, чтобы произвести жизненные средства для собственника средств производства,[232]будет ли этим собственником афинский χαλός χάγαδός [аристократ], этрусский теократ, civis romanus [римский гражданин], норманский барон, американский рабовладелец, валашский боярин, современный лендлорд или капиталист.[233]Впрочем, ясно, что если в какой-нибудь общественно-экономической формации преимущественное значение имеет не меновая стоимость, а потребительная стоимость продукта, то прибавочный труд ограничивается более или менее узким кругом потребностей, но из характера самого производства еще не вытекает безграничная потребность в прибавочном труде. Ужасным становится чрезмерный труд в древности в тех случаях, когда дело идет о добывании меновой стоимости в ее самостоятельной денежной форме – в производстве золота и серебра. Насильственный труд, убивающий работника, является здесь официальной формой чрезмерного труда. Достаточно почитать Диодора Сицилийского. [234]Однако это исключения для древнего мира. Но как только народы, у которых производство совершается еще в сравнительно низких формах рабского, барщинного труда и т. д., вовлекаются в мировой рынок, на котором господствует капиталистический способ производства и который преобладающим интересом делает продажу продуктов этого производства за границу, так к варварским ужасам рабства, крепостничества и т. д. присоединяется цивилизованный ужас чрезмерного труда. Поэтому труд негров в южных штатах Американского союза носил умеренно-патриархальный характер до тех пор, пока целью производства было главным образом непосредственное удовлетворение собственных потребностей. Но по мере того как экспорт хлопка становился жизненным интересом для этих штатов, чрезмерный труд негра, доходящий в отдельных случаях до потребления его жизни в течение семи лет труда, становился фактором рассчитанной и рассчитывающей системы. Тут дело шло уже не о том, чтобы выколотить из него известное количество полезных продуктов. Дело заключалось в производстве самой прибавочной стоимости. То же самое происходило с барщинным трудом, например в Дунайских княжествах.





Сравнение неутолимой жажды прибавочного труда в Дунайских княжествах с такой же жаждой на английских фабриках представляет особенный интерес, потому что прибавочный труд при барщине обладает самостоятельной, осязательно воспринимаемой формой.

Предположим, что рабочий день состоит из 6 часов необходимого труда и 6 часов прибавочного труда. В таком случае свободный рабочий доставляет капиталисту еженедельно 6х6, или 36 часов прибавочного труда. Это равносильно тому, как если бы он работал 3 дня в неделю на себя и 3 дня в неделю даром на капиталиста. Но это распадение рабочего времени незаметно. Прибавочный труд и необходимый труд сливаются вместе. Поэтому то же самое отношение я мог бы, например, выразить в таком виде, что рабочий в продолжение каждой минуты работает 30 секунд на себя и 30 секунд на капиталиста и т. д. Иначе обстоит дело с барщинным трудом. Необходимый труд, который выполняет, например, валашский крестьянин для поддержания собственного существования, пространственно отделен от его прибавочного труда на боярина. Первый труд он выполняет на своем собственном поле, второй – в господском поместье. Обе части рабочего времени существуют поэтому самостоятельно, одна рядом с другой. В форме барщинного труда прибавочный труд точно отделен от необходимого труда. Это различие в форме проявления, очевидно, ничего не изменяет в количественном отношении между прибавочным трудом и необходимым трудом. Три дня прибавочного труда в неделю остаются тремя днями труда, который не создает эквивалента для самого рабочего, будет ли этот труд называться барщинным или наемным трудом. Но у капиталиста неутолимая жажда прибавочного труда проявляется в стремлении к безмерному удлинению рабочего дня, у боярина же проще: в непосредственной погоне за барщинными днями.[235]



Барщина соединялась в Дунайских княжествах с натуральными рентами и прочими атрибутами крепостного состояния, но она составляла основную дань, уплачиваемую господствующему классу. Там, где это имело место, барщина редко возникала из крепостного состояния, наоборот, обыкновенно крепостное состояние возникало из барщины.[236]Так было в румынских провинциях. Их первоначальный способ производства был основан на общинной собственности, но не в ее славянской или индийской формах. Часть земель самостоятельно возделывалась членами общины как свободная частная собственность, другая часть – ager publicus [общинное поле] – обрабатывалась ими сообща. Продукты этого совместного труда частью служили резервным фондом на случай неурожаев и других случайностей, частью государственным фондом на покрытие военных, церковных и других общинных расходов. С течением времени военная и духовная знать вместе с общинной собственностью узурпировала и связанные с нею повинности. Труд свободных крестьян на их общинной земле превратился в барщинный труд на похитителей общинной земли. Одновременно с этим развились крепостные отношения, однако только фактически, а не юридически, пока они не были узаконены всемирной “освободительницей”, Россией, под предлогом отмены крепостного права. Кодекс барщинных работ, обнародованный русским генералом Киселевым в 1831 г., был, конечно, продиктован самими боярами. Так Россия одним ударом завоевала магнатов Дунайских княжеств и стяжала одобрительные рукоплескания либеральных кретинов всей Европы.

По “Reglement organique”, как называется этот кодекс барщинных работ, каждый валашский крестьянин, помимо массы подробно перечисленных натуральных повинностей, обязан был еще по отношению к так называемому земельному собственнику: 1) двенадцатью рабочими днями без уточнения характера работы; 2) одним днем работы в поле и 3) одним днем возки леса. Итого 14 дней в году. Однако с глубоким пониманием политической экономии рабочий день берется не в его обыкновенном смысле, а как рабочий день, необходимый для производства среднего дневного продукта; средний же дневной продукт хитроумно определен таким образом, что ни один циклоп не справился бы с ним в сутки. Поэтому сам “Reglement” в сухих выражениях с истинно русской иронией разъясняет, что под 12 рабочими днями следует разуметь продукт 36 дней ручного труда; день работы в поле означает три дня и день возки леса – также три дня. Всего 42 барщинных дня. Но сюда присоединяется так называемая “Jobagie”, т. е. услуги, оказываемые землевладельцу в случае чрезвычайных производственных надобностей. Соответственно численности ее населения каждая деревня ежегодно должна выставить в порядке “Jobagie” определенный контингент рабочей силы. Этот добавочный барщинный труд определяется в 14 дней для каждого валашского крестьянина. Таким образом, предписанный барщинный труд составляет 56 рабочих дней ежегодно. Сельскохозяйственный же год в Валахии, вследствие плохого климата, насчитывает всего 210 дней, из которых надо вычесть 40 воскресных и праздничных дней и в среднем 30 непогожих дней, итого 70 дней. Таким образом, остается 110 рабочих дней. Отношение барщинного труда к необходимому труду – 5б/84, или 662/3 процента, выражает гораздо меньшую норму прибавочной стоимости, чем та, которая характеризует труд английского сельскохозяйственного или фабричного рабочего. Однако это лишь законом установленный барщинный труд. A “Reglement organique” с еще большим “либерализмом”, чем английское фабричное законодательство, дает возможность обходить собственные предписания. После того как из 12 дней было сделано 58, номинальная дневная выработка в каждый из 56 барщинных дней определяется таким образом, что не обойтись без надбавки на следующие дни. Например, в один день должен быть прополот земельный участок такого размера, что на производство этой операции, особенно на кукурузном поле, требуется в действительности вдвое больше времени. Установленное законом дневное задание по отдельным видам сельскохозяйственных работ может быть так истолковано, что начало дня придется на май, а конец – на октябрь. Для Молдавии постановления еще суровее.

“Двенадцать барщинных дней по “Reglement organique”, – восклицает один упоенный победой боярин, – составляют 365 дней в году!”.[237]

Если “Reglement organique” Дунайских княжеств был положительным выражением неутолимой жажды прибавочного труда, которая узаконивается каждым параграфом, то английские фабричные акты являются отрицательным выражением все той же жажды, Эти законы обуздывают стремления капитала к безграничному вы-сасыванию рабочей силы, устанавливая принудительное ограничение рабочего дня государством, и притом государством, в котором господствуют капиталист и лендлорд. Не говоря уже о нарастающем рабочем движении, с каждым днем все более грозном, ограничение фабричного труда было продиктовано той же самой необходимостью, которая заставила выливать гуано на английские поля. То же слепое хищничество, которое в одном случае истощало землю, в другом случае в корне подрывало жизненную силу нации. Периодически повторявшиеся эпидемии говорили здесь так же убедительно, как уменьшение роста солдат в Германии и во Франции.[238]

Действующий теперь (1867) фабричный акт 1850 г. устанавливает средненедельный рабочий день в 10 часов, именно в течение первых 5 дней недели по 12 часов, с 6 часов утра до 6 часов вечера, – причем из этого времени 1/2 часа полагается по закону на завтрак и 1 час на обед, так что остается 10 1/2 рабочих часов, – и в субботу 8 часов, от 6 часов утра до 2 часов пополудни, из которых 1/2 часа полагается на завтрак. Остается 60 рабочих часов, по 10 1/2 для первых пяти дней недели, 7 1/2 – для последнего дня недели.[239]Введены особые контролеры, наблюдающие за исполнением этого закона, непосредственно подчиненные министерству внутренних дел фабричные инспектора, отчеты которых публикуются парламентом каждое полугодие. Они дают, таким образом, постоянные и официальные статистические данные относительно капиталистической жажды прибавочного труда.

Послушаем же на минуту фабричных инспекторов.[240]

“Фабрикант, прибегающий к обману, начинает работу на четверть часа – иногда больше, иногда меньше, чем на четверть часа, – раньше 6 часов утра и закапчивает ее на четверть часа – иногда больше, иногда меньше – позже б часов вечера. Он отнимает по 5 минут от начала и конца получаса, определенного на завтрак, и урывает по 10 минут в начале и в конце часа, определенного на обед. В субботу работа заканчивается у него на четверть часа – иногда больше, иногда меньше, чем на четверть часа, – позже двух часов пополудни. Таким образом, он выигрывает:

 

До 6 часов утра

15 минут

Итого за 5 дней:

300 минут

 

После 6 часов вечера

15 минут

 

На времени для завтрака

10 минут

 

На обеденном времени

20 минут

 

60 минут

 

По субботам

 

До 6 часов утра

15 минут

Итого 40 минут

 

На времени для завтрака

10 минут

 

После 2-х часов пополудни

15 минут

 

Это составляет 5 часов 40 минут в неделю, что, умноженное на 50 рабочих недель, за вычетом 2 недель на праздники и случайные перерывы работы, дает 27 рабочих дней”.[241]“Если рабочий день ежедневно удлиняется на 5 минут, то это составит 21/2 рабочих дня в месяц”.[242]“Лишний час в день, добываемый таким путем, что кусочек времени урывается то тут, то там, делает из 12 месяцев в году 13”.[243]

Кризисы, во время которых производство прерывается и работа совершается лишь “неполное время”, лишь по нескольку дней в неделю, конечно, ничего не изменяют в стремлении к удлинению рабочего дня. Чем больше сократились дела, тем больше должна быть выручка с каждого дела. Чем меньше времени может продолжаться работа, тем продолжительнее должно быть прибавочное рабочее время. Вот что сообщают фабричные инспектора о периоде кризиса 1857-1858 годов.

“Может показаться непоследовательностью самая возможность чрезмерного труда в такое время, когда торговля идет так плохо, но плохое ее состояние подталкивает беззастенчивых людей к нарушениям закона; они обеспечивают себе таким образом добавочную прибыль...” “В то самое время”,– говорит Леонард Хорнер, – “когда 122 фабрики моего округа совсем прекратили свое существование, 143 бездействуют, а все остальные работают неполное время, по-прежнему совершаются нарушения установленного законом рабочего времени”.[244]“Хотя”,– говорит г-н Хауэлл, – “большинство фабрик работает вследствие плохого положения дел лишь половинное время, я по-прежнему получаю все такое же количество жалоб на то, что ежедневно урывается (snatched) у рабочих 1/2 или 3/4 часа путем посягательства на то время, которое предназначено законом на еду и отдых”.[245]

То же самое явление повторяется в меньшем масштабе во время ужасного хлопкового кризиса с 1861 по 1865 год.[246]

“Если мы застаем рабочих за работой в обеденное или какое-нибудь другое не предусмотренное для работы время, то нам иногда говорят в оправдание, будто они ни за что не хотят уйти с фабрики, так что требуется принуждение, чтобы заставить их прекратить работу” (чистку машин и т. д.), “особенно вечером в субботу. Но если “руки” остаются на фабрике после остановки машин, так это происходит лишь потому, что между 6 часами утра и 6 часами вечера, в установленные законом рабочие часы, им не отводится времени для исполнения таких работ”.[247]

“Добавочная прибыль, получаемая от перерабатывания сверх установленного законом времени, представляет для многих фабрикантов слишком большой соблазн, чтобы можно было ему противостоять. Они полагаются на то, что их не поймают, и рассчитывают, что, если это даже и будет обнаружено, незначительность денежных штрафов и судебных издержек обеспечат им все-таки прибыльный баланс”.[248]“В тех случаях, когда добавочное время выигрывается путем присоединяющихся друг к другу мелких краж (“a multiplication of small thefts”), совершаемых в течение дня, инспектора сталкиваются с почти непреодолимыми трудностями, когда они хотят представить доказательства нарушения закона”.[249]

Эти “мелкие кражи”, совершаемые капиталом за счет времени на еду и времени отдыха рабочих, фабричные инспектора называют “petty pilferings of minutes”, кражей минут,[250]“snatching a few minutes”, урыванием минут[251]или, по техническому выражению рабочих, “nibbling and cribbling at meal times” [ “выдиранием и выскребанием из времени, отведенного на еду”].[252]

Мы видим, что в этой атмосфере образование прибавочной стоимости посредством прибавочного труда не составляет тайны.

“Если бы вы разрешили, – сказал как-то один весьма почтенный фабрикант, – заставлять рабочих работать ежедневно всего на 10 минут больше положенного времени, вы клали бы мне в карман по 1000 ф. ст. в год”.[253]“Атомы времени суть элементы прибыли”.[254]

Нет ничего характернее в этом отношении, как обозначение словами “full times” [“полное время”] рабочих, работающих полное время, и “half times” [“половина времени”] – детей до 13-летнего возраста, которым дозволяется работать лишь по 6 часов.[255]Рабочий здесь не что иное, как персонифицированное рабочее время. Все индивидуальные различия сводятся к различию между “Voll-zeitler” [“рабочий, работающий полное время”] и “Halbzeitler” [“рабочий, работающий половину времени”].

 

 








Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 stydopedia.ru Все материалы защищены законодательством РФ.