Сделай Сам Свою Работу на 5

With BookDesigner program 3 глава





– Мы работали в контакте с полицией Мэриленда, – ответил Грэхем. Арестовывали его они.

При всей своей резкости, а порой и грубости, Спрингфилд не страдал бестактностью. Он понимал, что Грэхем ощущает себя не в своей тарелке. Он крутанулся в кресле, достал какие-то бумаги.

– Вы интересовались по поводу собаки. Есть информация. Вчера вечером брату Лидса позвонил местный ветеринар и рассказал, что за день до убийства Чарлз Лидс и его старший сын принесли к нему собаку. Врач зашивал ей рану на животе. Причем сперва ему показалось, что ранение огнестрельное, но пули он не обнаружил. Он считает, что собаку пырнули чем-то острым типа шила. Мы опрашиваем соседей, не крутился ли кто-нибудь возле собаки Лид- сов. Сегодня же обзвоним всех ветеринаров в городе, установим всех, кто обращался по поводу увечий животных.

– Был ли на собаке ошейник с фамилией Лидсов или что-нибудь в этом роде?

– Насколько мне известно, нет.

– А у семьи Джекоби в Бирмингеме была собака?

– Это уже выясняют. Погодите, сейчас проверю. – Он набрал внутренний номер. – Лейтенант Флэтт у нас на оперативной связи с Бирмингемом. Алло, Флэтт, что там насчет собаки Джекоби? Ага.., хм.., так, минуту… – Он прикрыл трубку рукой и пояснил: – Собаки не было, но в ванной обнаружено корытце с кошачьими экскрементами. Самой кошки нет. Попросим соседей посмотреть возле своих домов.



– Скажите им, пусть они там, в Бирмингеме, поищут во дворах позади домов, особенно за сараями, – сказал Грэхем. – Если кошку ранили, дети могли не сразу обнаружить это. А потом они ее похоронили. Кошки, чувствуя приближение смерти, норовят спрятаться. Это вам не собака, которая во что бы то ни стало приползет домой. Узнайте, был ли у кошки ошейник.

Крофорд добавил:

– И передайте им, если потребуется метановая проба, мы им вышлем результат. Чтоб не делать двойную работу.

Спрингфилд передал новую информацию и вопросы Бирмингему. Едва он повесил трубку, телефон зазвонил снова.

На этот раз попросили Джека Крофорда. С ним хотел поговорить Джимми Прайс, застрявший в похоронном бюро Ломбарда.

– Джек!

Один фрагмент есть! Скорее всего это большой палец и кусочек отпечатка ладони.



– Джимми, радость моя!

– Сам знаю. След У-образный, смазанный. Когда вернусь к себе, посмотрю, что получится из этого фрагмента. Я нашел его на левом глазу старшего сына. Случай в моей практике неординарный. Мог бы и не заметить, если бы не занялся кровоизлиянием от огнестрельного ранения.

– Сможешь по нему что-нибудь определить?

– Сейчас трудно сказать, Джек. Если он проходит по единой дактилоскопической картотеке, то все может быть. Ты же сам знаешь, это как в тотализаторе. Поди, угадай. Отпечаток с ладони я обнаружил на ногте большого пальца левой ноги миссис Лидс. Этот отпечаток пойдет в дело только для сравнения. Я оформил понятыми Ломбарда – он, кстати, сам нотариус – и его помощника. Отпечатки снял in situ [В месте нахождения (лат)]. Пойдет?

– Так, а ты исключил всех служащих похоронного бюро? Может быть, это кто-то из них?

– А ты думал? Ломбард и его веселые ребята по уши в чернилах. Я перемазал всех, сколько бы мне не доказывали, что к телу никто не прикасался. Они тут сейчас оттирают руки. Послушай, Джек, мне здесь больше нечего делать. Давай я вернусь домой. Хочу сам поработать над отпечатками пальцев в своей лаборатории. Черт их знает, какая у них в Атланте вода и что за зараза в ней водится. Я бы успел на самолет в Вашингтон через час, а к вечеру передал бы тебе по факсу заключение.

Крофорд помедлил с ответом.

– Ладно, Джимми, только постарайся в темпе. А копии вышлешь в полицию Бирмингема, Атланты и к нам в ФБР.

– Идет, но мы с тобой утрясли еще не все.

Крофорд закатил глаза.

– Сейчас ты мне будешь проедать плешь своими командировочными.



– Как ты догадался?

– Сегодня Джимми, дружище, тебе ни в чем нет отказа.

Грэхем смотрел в окно, слушая рассказы Крофорда.

– Потрясающе! – только и сказал Спрингфилд.

Лицо Грэхема сохраняло непроницаемое выражение. На нем ничего не прочтешь, словно это лицо приговоренного к пожизненному заключению, подумал Спрингфилд.

Он не сводил взгляда с Грэхема, пока тот шел к двери.

 

***

 

Крофорд и Грэхем закрыли за собой дверь кабинета Спрингфилда как раз в тот момент, когда в коридор начали выходить участники пресс-конференции, которую проводил начальник отдела общественной безопасности Льюис. Корреспонденты газет выстроились в очередь у телефона. Тележурналисты уже занялись делом: монтировали кадры, стоя перед телекамерой и повторяя лучшие из вопросов, услышанных ими на пресс-конференции. Они протягивали микрофоны в пустоту перед собой, чтобы позднее вмонтировать в эти пустоты фрагменты с ответами Льюиса.

Крофорд и Грэхем спускались к выходу. У двери их перехватил коротышка, на ходу щелкнувший камерой.

– Уилл Грэхем! – радостно воскликнул он. – Помнишь меня? Я – Фредди Лаундс. Это я освещал дело Лектора для "Отечественного сплетника".

Грэхем на ходу буркнул:

– Помню.

Они с Крофордом шли не останавливаясь, и Лаундс, забежав вперед, засыпал их вопросами:

– На каком этапе они пригласили тебя, Уилл? Что тебе удалось раскопать?

– Я с тобой не буду разговаривать, Лаундс.

– А этот убийца? Его можно сравнить с Лектором? Как он совершает свои…

– Лаундс, – очень громко произнес Грэхем, и Крофорд, быстро шагнув вперед, встал между ним и репортером. – Лаундс, ты пишешь сраную брехню, а твоя газета годится только на то, чтобы подтереть ею задницу. Изыди.

Крофорд сжал руку Грэхема.

– Отстаньте, Лаундс. Пойдем, Уилл. Нужно где-нибудь позавтракать.

Они ускорили шаг и свернули за угол.

– Ты меня прости, Джек, я этого подонка видеть не могу. Когда я валялся в больнице, он пробрался в палату и…

– Знаю, – ответил Крофорд, – я потом устроил ему взбучку. На какое-то время подействовало.

Крофорду не надо было напоминать о пресловутой фотографии, которую поместили в "Отечественном сплетнике", завершая репортаж о деле Лектера. Лаундс прорвался в палату Грэхема, когда тот спал, откинул простыню и снял заштопанный послеоперационными швами живот Грэхема с подведенными к нему трубками. На фотографии, появившейся в газете, черный квадрат прикрывал пах поверженного героя, а сопровождала все это подпись "Фараон с залатанными кишками".

Обеденный зал сиял чистотой и уютом. Руки Грэхема дрожали, и он пролил свой кофе на блюдечко.

Он заметил, что дым от сигареты Крофорда мешает паре, сидящей за соседним столиком. Супруги сосредоточенно поглощали еду, их раздражение висело в воздухе, как и табачный дым.

За крайним столиком две женщины, похоже, мать и дочь, выясняли отношения. Обе старались говорить тихо, не привлекая внимания, но их лица были перекошены от гнева. Грэхем на расстоянии чувствовал зло, исходившее от обеих.

Крофорд посетовал, что предстоящее выступление в суде может на несколько дней задержать его в Вашингтоне. Он закурил новую сигарету, скользнул взглядом по рукам Грэхема, который так и не справился с дрожью.

– Надо, чтобы и в Атланте, и в Бирмингеме поискали этот отпечаток большого пальца, особенно в картотеках убийств и изнасилований. Мы, со своей стороны, сделаем то же самое по линии ФБР. У Прайса уже были случаи, когда он добивался полной идентификации по одному-единственному отпечатку. В конце концов заложит его в программу "Следопыта". С тех пор, как ты ушел, у нас знаешь какая техника появилась…

"Следопытом" в ФБР называли систему автоматического поиска и обработки дактилоскопической информации, помогающую установить связь между любым, отдельно взятым отпечатком, и личностью преступника, когда-либо проходившего по картотекам полиции.

– Нам бы только выйти на него, – продолжал Крофорд. – Этот отпечаток и слепок зубов – доказательства серьезные. Сейчас нужно решить, кого, собственно, мы ищем, и раскинуть сеть пошире. Как только попадется тип похожий на нашего клиента, ты встретишься с ним сам. Скажи, в этом человеке может оказаться нечто такое, что ты мог бы предугадать?

– Не знаю, Джек. Черт побери, я его себе никак не представляю. Так можно нафантазировать неизвестно что, а потом искать то, чего нет. Ты с Блумом поговорил?

– Мы созванивались вчера вечером. Блум исключает у него суицидальные наклонности, Хаймлих того же мнения.

Блум пробыл на месте преступления всего несколько часов в первый же день, но и он, и Хаймлих располагают полным отчетом. На этой неделе Блум завязан с кандидатскими экзаменами. Шлет тебе привет. У тебя есть его чикагский телефон?

– Есть.

Грэхем тепло относился к доктору Алану Блуму.

Ему нравился этот низенький толстяк с печальными глазами, один из лучших судебных психиатров, а может быть, и самый лучший. Особенно Грэхем был благодарен Блуму за то, что тот никогда не проявлял к нему чисто профессионального интереса, хотя психиатры нередко принимают за своих пациентов все остальное человечество.

– Блум считает вполне вероятным, что Зубастый пария может подать нам какой-нибудь сигнал, – сказал Крофорд, – например, написать записку.

– На стене спальни.

– И еще Блум сказал, что скорее всего у него есть физический недостаток, либо он убедил себя в том, что страдает физическим недостатком, поэтому Блум не советует возлагать на эту примету больших надежд. "Незачем представлять себе какое-то пугало, чтобы потом тратить время на поиски химеры, Джек" – вот что он сказал дословно.

– Правильный подход.

– И все-таки ты уже что-то о нем знаешь, иначе как бы ты догадался, где нужно искать отпечаток, – настаивал Крофорд.

– Брось, Джек. Существует же явное доказательство: полоса пятен крови на стене. Не приписывай мне сверхъестественных возможностей.

– Но ему от нас не уйти. Ты согласен?

– Уверен. Так или иначе.

– Как это понимать?

– Обнаружим улики, которые существуют, но пока ускользнули от нашего внимания.

– А иначе?

– Он не остановится. Убийства будут продолжаться, пока осторожность его не притупится, и хозяин дома, разбуженный шумом, не пристрелит его первый.

– Ты не оставляешь нам других возможностей?

– А ты думаешь, я опознаю его в толпе, что ли? Этот Зубастый пария будет убивать до тех пор, пока мы не поумнеем, либо пока нам не улыбнется фортуна. А так это может продолжаться вечно.

– Но почему ты так уверен?

– Он вошел во вкус.

– Я же говорил, ты о нем что-то знаешь.

Грэхем молчал, пока они не вышли на улицу. На прощанье он сказал Крофорду:

– Подождем до следующего полнолуния. Тогда и увидим, что я о нем знаю.

Грэхем вернулся в гостиницу, где проспал два с половиной часа. Проснулся он к полудню, принял душ, заказал в номер кофе и сэндвич. Настало время заняться делом Джекоби из Бирмингема. Он протер свои очки для чтения и устроился с объемистой папкой у окна. Первые несколько минут, пока он только входил в материал, все вокруг отвлекало его, он поднимал голову от страницы при каждом звуке из коридора. Но прошло немного времени, и окружающий мир перестал для него существовать. Он с головой ушел в чтение.

Официант постучал в дверь, подождал немного и постучал еще. Не получив ответа, оставил поднос возле двери и сам подписал счет.

 

ГЛАВА 4

Хойт Льюис, контролер компании "Электросети Джорджии", остановил свой фургон под развесистым деревом в глубине переулка и пристроился позавтракать в кабине. Тоскливо открывать пакет с едой, который сам же себе и собрал. Все известно заранее – ни тебе записки, ни приятного сюрприза.

Он уже доедал сэндвич, когда над ухом раздался громовой голос:

– В этом месяце у меня, наверно, нагорело долларов на тысячу, не меньше, так, по-вашему?

Льюис повернул голову. В окно кабины на него смотрела красная, свирепая физиономия Эйч Джи Парсонса. Парсонс был облачен в бермуды и держал наперевес садовую метлу.

– Я что-то вас не понял.

– Ах, не поняли! А я-то думал, вы уже насчитали мне долларов эдак тысячу. Теперь ясно?

– Сколько у вас нагорело, мистер Парсонс, я не знаю, еще не смотрел ваш счетчик. Когда дойду до него, запишу вам данные в квитанции.

Парсонс бомбил компанию "Электросети Джорджии" жалобами на то, что его вечно обсчитывают.

– Имейте, в виду, я сам записываю показания счетчика и веду свой учет, продолжал Парсонс, – и мне есть с чем обратиться в Комиссию по работе коммунальной службы.

– Если хотите, можем вместе посмотреть ваш счетчик. Пожалуйста, хоть сейчас.

– Не волнуйтесь, я и без вас знаю, как снимать показания. Думаю, вам тоже пора бы научиться делать это, как положено.

– Да замолчите же, Парсонс! – Льюис не выдержал и выскочил из кабины. Черт возьми, помолчите! В прошлом году вы засунули в свой счетчик магнит. Жена сказала тогда, что вы в больнице. Вы помните, я его вынул и ничего не сказал вам? Зимой вы налили в счетчик патоки, тогда я написал заявление, и, насколько я помню, штраф вы заплатили без звука. Ваши счета начали расти после того, как вы сами сделали проводку в доме. Я вам сто раз говорил, лучше заплатите электрику, чтоб посмотрел, в чем дело. А вы что делаете вместо этого? Терроризируете нашу компанию своими жалобами. Вы меня достали, Парсонс.

Льюис побледнел от ярости. Парсонс направился к своему двору, продолжая ворчать на ходу:

– Я доберусь до вас, мистер Льюис. Между прочим, вы уже допрыгались. Вас проверяют. Перед вами здесь уже побывал контролер.

Парсонс закрыл за собой калитку и бросил через ограду:

– Скоро вами займутся как следует, и вам придется прекратить ваши безобразия.

Льюис завел машину и поехал по переулку искать себе другое место. А жаль: он не первый год останавливается под этим деревом, где можно спокойно перекусить в середине рабочего дня.

Дерево росло прямо позади дома Лидсов.

В половине шестого вечера Хойт Льюис теперь уже на своей машине подъехал к заведению под названием "На седьмом небе" и выпил несколько коктейлей, чтобы расслабиться.

Позвонил своей бывшей жене, сказал:

– Мне бы хотелось, чтобы ты по-прежнему собирала мне завтраки на работу.

Ничего умней в голову ему прийти не могло.

– Раньше нужно было об этом думать, мистер Умница, – отрезала она и бросила трубку.

Он через силу сыграл партию в шафлборд [Игра, во время которой по размеченной доске передвигают деревянные кружочки] с несколькими своими коллегами и диспетчером из компании "Электросети Джорджии". Обвел взглядом зал. Эти чертовы служащие из авиакомпании тоже зачастили сюда. Их сразу видно по пижонским усикам и перстню на мизинце. Проклятье! Житья нет от этих рож.

– Привет, Хойт! Выпьем пивка?

К нему подошел Билли Микс, его непосредственный начальник.

– Слушай, Билли, у меня к тебе разговор есть.

– Что такое?

– Ты знаешь старого придурка Парсонса, который обрывает нам телефон?

– На прошлой неделе я с ним общался. А что?

– Он говорит, что видел, как неделю назад кто-то проверял счетчики на моем маршруте. Говорит, начальство взялось за меня. Вроде как я недобросовестно работаю. Ты-то, надеюсь, не считаешь, будто я прогуливаю свое дежурство?

– Что за глупости.

– Нет, ты мне скажи, да или нет? Если я у тебя в черном списке, почему не сказать мне правду в глаза?

– Думаешь, если бы я решил проверить твою работу, я стал бы подлавливать тебя тайком?

– Нет, наверно.

– Слава Богу. Если бы тебя проверяли, я бы не мог не знать. Никто тебя и не думает контролировать, Хойт. Перестань ты на этого маразматика реагировать. Бери с меня пример. Он мне звонит и говорит: "Поздравляю, наконец-то вы занялись вашим Хойтом Льюисом." А я – ноль внимания. Даже и не сообразил, о чем это он.

– Надо бы наказать его за все эти фокусы со счетчиком, – сказал Льюис. Представляешь, сегодня, только я остановил машину – дай, думаю, перекушу, – он набросился на меня, как с цепи сорвался. Нарвется он у меня когда-нибудь.

– Я знаю, где ты останавливаешься. Когда я работал на линии, я там тоже устраивал перекур, – заметил Микс. – Ну, доложу тебе, .

И картину я видел один раз. Может, о покойниках и не стоит так говорить. Да, ладно. В общем, я видел миссис Лидс. Она загорала во дворе почти без ничего. Фигурка у нее была что надо. Зря она себя уж так напоказ выставляла. Женщина она была порядочная, ничего не скажешь.

– Поймали кого-нибудь?

– Нет.

– Жаль, что этот псих напал на Лидсов, ведь до Парсонса оттуда рукой подать.

– А я своей старушенции запретил разгуливать по саду нагишом, – все не успокаивался Микс. – Она, конечно, говорит, что я совсем чокнулся, и кто, говорит, ее там увидит. Все равно нельзя! Я ей так и сказал, откуда, говорю, я знаю, кто тут шляется по задворкам с расстегнутой ширинкой. Полицейские к тебе приходили? Расспрашивали?

– Ага, они всех допросили, кто бывает в этом квартале. Почтальонов тоже. Сам я только сегодня начал там обход, а всю ту неделю работал на другой стороне Бетти Джейн-драйв.

Льюис в задумчивости отдирал этикетку со своей бутылки пива.

– Значит, Парсонс звонил тебе на прошлой неделе?

– Ну, да.

– Он заметил, что какой-то человек снимает показания с его счетчика. Если бы он придумал это сегодня, чтобы позлить меня, он бы не стал говорить тебе то же самое на прошлой неделе. А ты говоришь, что не посылал никого из наших. Я там точно не был.

– Может, это кто-то из "Юго-восточного колокола"?

– Может быть.

– Но ведь они этот район не обслуживают.

– Думаешь, нужно сообщить в полицию?

– Не повредит, – изрек Микс.

– Да, пусть Парсонс побеседует с фараонами. Хотел бы я посмотреть, как он в штаны наделает, когда к нему нагрянет дежурный наряд.

 

ГЛАВА 5

Поздно вечером Грэхем еще раз подъехал к дому Лидсов. На этот раз он вошел в него через переднюю дверь, стараясь не видеть следов вторжения, оставленных убийцей. Он уже изучил материалы, исследовал обстоятельства преступления, видел кровавую бойню, в которую превратилась спальня Лидсов. Знал почти все о том, как они умерли. Теперь он хотел знать, как они жили.

Разведка на местности. В гараже Грэхем увидел машину с откидными сиденьями, водные лыжи, не новые, но в отличном состоянии. Там же находились клюшки для гольфа, велосипед с прицепом и силовые снаряды, видно, купленные совсем недавно. Игрушки взрослых мужчин.

Он вынул клюшку из сумки для гольфе и, широко размахнувшись, едва не задохнулся от напряжения. Повесил на место сумку, терпко пахнувшую кожей. Все это принадлежало Чарлзу Лидсу.

Грэхем пошел к дому, отмечая для себя подробности, повествующие о том, как жил Лидс.

Кабинет увешан охотничьими трофеями. Аккуратно выстроились в ряд любимые книги. Ежегодник футбольного клуба, за который Лидс болел. На полках X. Аллен Смит и Перельман [Американские писатели-юмористы], Воннегут и Ивлин Во. На столе открытый роман Форрестера. А в небольшой кладовке, примыкавшей к кабинету, дорогое спортивное ружье, фотоаппарат "Никон", кинокамера "Болекс Сьюпер Эйт" и кинопроектор.

Перечень личных вещей Грэхема заканчивался необходимым минимумом рыболовных снастей и подержанным "фольксвагеном". Думая о человеке, обладавшем таким количеством взрослых игрушек, он внезапно почувствовал укол зависти, и сам удивился этому.

Кто он, собственно, был такой, этот Лидс? Преуспевающий юрист, специалист по налоговому праву, заядлый болельщик и футболист, любитель посмеяться. Человек, который будучи смертельно раненным, затеял борьбу с убийцей, встав на защиту своих детей.

Не очень понятное ему самому чувство стыдливости двигало Грэхемом, когда он переходил из комнаты в комнату, перебирая личные вещи Чарлза Лидса. Он убеждал себя, что, занявшись в первую очередь вещами Чарлза Лидса, он как бы спросил у него разрешения прикоснуться к тому, что принадлежало его жене.

Грэхем был уверен, что именно она накликала беду. С той же неизбежностью, с какой кузнечик, заливаясь своей трелью, накликивает на себя смерть в облике огромной красноглазой мухи.

Итак, миссис Лидс.

Ее маленькая туалетная комната располагалась наверху. Поднимаясь на второй этаж, Грэхем старался не смотреть в сторону спальни.

Комната миссис Лидс, отделанная в песочно-желтых тонах, была бы в полном порядке, если бы не разбитое зеркало трельяжа. Пара мокасин так и валялась на полу перед гардеробом, словно хозяйка только что вышла. Халат наброшен на вешалку. Легкий беспорядок в гардеробе, какой бывает у женщины, занятой множеством других забот по дому.

На туалетном столике шкатулка, обитая лиловым бархатом. В ней дневник миссис Лидс. К шкатулке привязан ключик, снабженный ярлыком с инвентарным номером, соответствующим номеру в списке вещественных доказательств.

Грэхем присел на изящный белый стул и наугад открыл тетрадь:

"23 декабря, вторник. Мы сегодня у мамы.

Дети еще спят. Когда мама хотела застеклить веранду, я была против. Мне казалось, это будет уродовать весь вид дома. Но, оказалось, так уютно сидеть здесь в тепле холодным зимним днем и смотреть на заснеженный сад. Невольно думаешь, сколько еще может выдержать мама вот таких рождественских набегов, когда старый дом ходуном ходит от внуков. Надеюсь, впереди у нас еще много счастливых рождественских каникул.

Вчера был трудный переезд из Атланты. Уже когда мы выехали на трассу, пошел сильный снег, и машина еле ползла. Я так устала, собирая детей в дорогу. Когда мы проехали Чэпел-хилл, Чарли остановил машину и вышел. Он отколол от замерзшей ветки несколько сосулек, чтобы сделать мне мартини. Когда он шагал назад, глубоко проваливаясь в снег и смешно загребая длинными ногами, я подумала, что люблю его. Я смотрела на его волосы и ресницы, припорошенные снегом, и думала об этом. Такое странное чувство, как будто что-то хрупкое раскололось у меня внутри, осколком царапнуло по сердцу, и теплая влага разлилась по всему телу.

Надеюсь, меховая куртка придется ему впору. Если он подарит мне это роскошное кольцо, я просто умру от счастья. Проучу как следует эту корову Маделин, чтоб не выпендривалась со своими побрякушками. Четыре невероятной величины бриллианта цвета замутненного льда. А какой чистый лед в лесу! Солнечный свет заливал кабину, и сосулька в моем стакане искрилась радужными бликами. Красновато-зеленое пятнышко играло у меня на руке, и я даже ощущала его тепло.

Он спросил, что мне подарить на Рождество. Я приставила к его уху ладонь и шепотом сказала: "Свою большую палку, дурачок. И засунь ее как можно дальше".

Лысина у него на затылке покраснела. Он вечно боится, что дети услышат. Мужчины такие подозрительные. Воображают, будто наши взрослые секреты кому-то нужны.

Это место было обильно посыпано пеплом от сигареты следователя.

Стемнело, а Грэхем все не мог оторваться от дневника. Он уже прочитал, как дочери удалили гланды, и как испугалась миссис Лидс, когда в июне обнаружила у себя в груди небольшое уплотнение. ("Боже мой! Дети еще совсем маленькие. Что с ними будет?") Уплотнение оказалось безобидной доброкачественной опухолью, которую легко удалили. Это выяснилось тремя страницами позже.

"Сегодня доктор Янович отпустил меня домой. Прямо из больницы мы поехали к пруду. Мы давно там не были, все не хватало времени. У Чарли оказалось две бутылки шампанского прямо со льдом. Мы выпили его, потом кормили уток на закате. Он стоял у кромки воды спиной ко мне. По-моему, он плакал.

Когда мы приехали домой, Сьюзен призналась, что ее тревожило, не привезем ли мы ей из больницы нового братика. Какое счастье снова очутиться дома!" В спальне зазвонил телефон. Включился автоответчик: "Алло, говорит Валери Лидс. Извините, я в данный момент не могу подойти к телефону. После сигнала назовите ваш номер и скажите, кто звонил. В ближайшее время мы с вами свяжемся. Спасибо".

Пропищал зуммер автоматической связи, и Грэхем ожидал услышать голос Крофорда" но раздались частые гудки. Трубку повесили.

Теперь он знает, как звучал ее голос. Он хотел увидеть своими глазами, какой она была и вернулся в кабинет.

В кармане у него была пленка – фрагмент любительского фильма, отснятого Чарлзом Лидсом. За три недели до своей гибели Чарлз Лидс отдал пленку аптекарю, который отправил ее проявлять в кинолабораторию. Забрать пленку Лидс не успел. Квитанцию нашли у него в бумажнике, и пленку получила полиция. Следователи просмотрели и этот фильм, и семейные фотографии, сделанные приблизительно в то же время. Ничего интересного не обнаружили.

Грэхем должен был увидеть этих людей живыми.

Ему предлагали проектор в полиции, но он хотел посмотреть фильм о Лидсах в их собственном доме. Получить в управлении разрешение на вынос вещественного доказательства стоило немалых трудностей.

Он принес из кладовки экран, установил проектор и устроился в большом кожаном.

Кресле Чарлза Лидса. Фильм был сделан в духе шутливой семейной хроники. От этой неозвученной ленты веяло теплом, искренностью, незатейливой простотой. Ее отличали от обычных любительских фильмов выдумка и живость фантазии. Первым на экране появился пес, серый Скотти, который дремал, растянувшись на коврике в кабинете. Приготовления к съемке потревожили его, он поднял голову, повернулся к объективу, но особого интереса не выказал и задремал опять. Внезапно уши Скотти встали торчком, он вскочил и бросился на кухню. Камера последовала за ним. Пес подбежал к двери и замер, виляя хвостом и дрожа от нетерпения.

Надо сказать, что Грэхем ожидал следующего кадра с не меньшим волнением, чем Скотти. Дверь открылась, и в кухню вошла миссис Лидс, нагруженная покупками. Она в изумлении прищурила глаза, свободной рукой поправляя растрепавшиеся волосы. Отошла в сторону. Губы ее шевелились, она что-то говорила. К ней подбежали дети, принялись разбирать пакеты. Девочке по виду было лет шесть, мальчикам восемь-десять. Тот, что поменьше, судя по всему, неизменный герой семейных фильмов, дурачась, потянул себя за уши. Камера находилась на относительно большой высоте. По свидетельству коронера, в Лидсе было семьдесят пять дюймов роста.

По курткам, накинутым на ребят, по незагорелому еще лицу миссис Лидс Грэхем предположил, что съемка сделана в начале весны.

Когда он видел миссис Лидс в морге, тело ее покрывал густой, ровный загар с отпечатавшимися на нем тонкими полосками бикини.

Быстро мелькали сменявшие друг друга сцены. Братья играют в пинг-понг. Сьюзен в своей комнате заворачивает в нарядную обертку подарок. Кончик языка высунут, взгляд сосредоточен, прядка волос упала на лоб. Жест, которым она отбросила волосы назад, был как две капли воды похож на тот, который Грэхем только что заметил у ее матери. В следующем кадре Сьюзен лягушонком плескалась в ванне с пеной. Сейчас уровень объектива оказался ниже, изображение было не таким четким – снимал, видно, один из братьев. Сцена обрывалась в тот момент, когда Сьюзен в сползшей на глаза купальной шапочке растянула рот в неслышном вопле негодования и попыталась обеими руками прикрыть свою плоскую грудь шестилетней девочки.

Мистер Лидс не мог допустить, чтоб сын превзошел его в мастерстве жанровой съемки и в свою очередь удивил миссис Лидс, принимавшую душ. Занавеска в ванной шевелилась и надувалась, словно кулисы перед началом школьного самодеятельного спектакля. Над краем занавески показалась рука миссис Лидс с зажатой в ней губкой. Финал этой впечатляющей сцены был смазан: хлопья пены залепили объектив.

В последнем кадре был запечатлен Чарлз Лидс, похрапывающий перед телевизором. Он сидел в том самом кресле, в котором сейчас устроился Грэхем.

Фильм кончился, и Грэхем поймал себя на том, что не может отвести глаз от пустого квадрата, белевшего на экране. Нравились они ему, эти Лидсы. Очень жаль, что его встреча с ними произошла в морге. Вот ведь и маньяку они чем-то понравились, но его как раз очень устраивало то, что они оказались в морге.

 

***

 

Aолова гудела от усталости. Грэхему начинало казаться, что он уже перестал соображать. Тогда он отправился в гостиничный бассейн и плавал там, пока ноги не одеревенели. Выходя из воды, он был в состоянии думать только о двух вещах – рюмке мартини и терпком вкусе губ Молли.

Он налил себе мартини в пластмассовый стаканчик и позвонил Молли.

– Привет воротилам бизнеса.

– Привет, малыш.

Ты где?

– Здесь, в Атланте, в паршивой гостинице.

– Занят чем-нибудь полезным?

– Не сказал бы. Мне грустно.

– И мне тоже.

– Я хочу тебя.

– И я тоже.

– Расскажи мне о себе.

– Сегодня у меня была стычка с миссис Холпер. Ей взбрело в голову вернуть мне платье, которое она уже надевала. Она принесла мне его с большущим пятном от виски на заднице.

– И что ты ей сказала?

– Сказала, что я продала ей его в приличном виде.

– А она?

– Принялась ныть, что раньше без проблем возвращала купленные у меня вещи, и именно по этой причине делала покупки в моем магазине, а не в других.

– А ты что?

– А я говорю, что я расстроена, потому что Уилл много треплется по телефону.

– Так, понятно.

– Уилли в порядке. Сейчас зарывает в песок черепашьи яйца, которые вырыли собаки. А ты что делаешь?

 








Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 stydopedia.ru Все материалы защищены законодательством РФ.