Детский сад мы пропускаем

В 1968 году я стал школьником сперва СШ № 6, а затем СШ № 7, которую и закончил в 1978 году с двумя четвёрками в аттестате и несколькими похвальными грамотами. Не буду чрезмерно долго останавливаться на этом периоде моей жизни, так как мои школьные годы мало отличались от оных моих сверстников. Может быть лишь тем, что я никогда не прогуливал занятий, но всегда был очень рад, когда уроки отменялись по тем или иным причинам.

Первая моя школа была почти в километре от нашего дома, и нам всем приходилось по любой погоде ходить в неё пешком. Моей первой учительницей была Раиса Трофимовна, которая вела у нас занятия в начальных классах, а потом преподавала русский язык и литературу. Моя мама тогда работала в этой же школе в медпункте, и когда я простывал в очередной раз, я оказывался дома на больничном. Как я уже упоминал, после переезда на новую квартиру я ещё некоторое время довольно часто болел простудными заболеваниями, сказывались «проклятые рудники» прошлой квартиры-подвала.

Я никогда не любил подхалимов и подхалимничать, и поэтому Раиса Трофимовна из-за этого меня недолюбливала. Как-то раз, когда я вышел на занятия после того, как в очередной раз переболел или ангиной, или простудой, она на весь класс заявила, что стоит только Левашову один раз чихнуть, как его мамочка не пускает в школу. До этого момента, несмотря на то, что я не ходил у Раисы Трофимовны в любимчиках, у меня был каллиграфический почерк, лучший в классе, я любил родной язык и литературу. Но после такого её заявления, которое было совершенно несправедливым ни в отношении меня, ни в отношении моей мамы, я объявил своей учительнице начальных классов войну!

Конечно, войну я ей объявил партизанскую, полный саботаж её уроков. Я перестал готовиться к предметам, которые она преподавала. Всё довольно быстро сказалось на моих оценках по этим предметам, и когда всё это дошло до сведения моей мамы, состоялся разбор моих полётов, но несмотря ни на что, я продолжал свой саботаж. Именно таким был мой первый протест, моя забастовка против несправедливости и предвзятости. Конечно, в конечном счёте я наказал самого себя, но тогда я думал по-другому, я думал, что такой несправедливый человек, как Раиса Трофимовна не может быть учительницей, так как я считал, что учение это светое (именно светое, а не святое, хотя тогда я этого ещё не знал) дело, и знания должны нести только чистые и справедливые люди, каковой не являлась эта учительница.

Вообще-то я всегда был очень упёртым в своих позициях, я никогда не изменял своего мнения в угоду кому-либо и не потому, что я был по природе нигилистом, а потому, что считал, что любое мнение должно быть объяснено перед тем, как я его приму. Если объяснение отсутствовало, я такое мнение не принимал, вне зависимости от того, какими последствиями для меня оборачивалась такая моя позиция. Так и здесь, сделав для себя вывод, что Раиса Трофимовна не соответствует моему представлению об учителе, я ей объявил эту свою войну.

Могу только сказать, что на моём жизненном пути большинство моих школьных и университетских учителей и преподавателей были настоящими профессионалами. Так что, подобный конфликт у меня возник только с одной учительницей за все годы моего обучения. Это не значит, что все учителя ко мне относились очень хорошо, некоторые меня недолюбливали из-за того, что я задавал неудобные вопросы, хотел разобраться во всём до самой сути, но они были более-менее справедливы, и этого для меня было достаточно. Я сейчас понимаю, что сильно доставал их своей дотошностью хотя бы потому, что они не могли дать ответы на мои вопросы, а признаться в том, что они не в состоянии дать объяснение, считали ниже своего достоинства.

После шести лет обучения в первой школе у нас в микрорайоне наконец-то сдали под ключ новую, построенную по последнему слову техники школу. Эта школа была в нескольких минутах ходьбы от нашего дома, и я перешёл учиться в неё. В седьмой класс я уже пошёл в неё и оставшиеся школьные годы мои прошли в её стенах. Перешли работать в новую школу и часть моих учителей, хотя было много и новых. Все ученики в моём новом классе были такими же новичками, как и я. Из моих «старых» одноклассников никто не попал в мой класс, хотя в других параллельных классах и было несколько человек из моей первой школы.

Я, как и любой другой мальчишка, с нетерпением, как манны небесной, ждал каникул, особенно летних. Правда, мои интересы вне школы во многом отличались от увлечений и занятий моих одноклассников. Я облазил все ближайшие овраги и проверил лично глубины всех ручьёв, организовывал «научные» экспедиции в окрестности горы Змейки, что не встречало желаемого понимания со стороны мамы. Мне часто приходилось «уничтожать следы» этих экспедиций по окрестным ручьям и болотам, застирывая, в ближайшем же ручье, штаны и отмывая от грязи свою обувь. И очень часто приходилось появляться к обеду в ещё мокрой одежде, что естественно не оставалось незамеченным моей мамой, со всеми вытекающими из этого последствиями. При этом, в моих карманах часто можно было обнаружить ящерицу или лягушку. Я притаскивал домой ужей, выпавших из гнёзд птенцов, иногда я и сам «помогал» птенцам в этом. Ко мне тащили подранков, и я пытался их выходить и выкормить, как и птенцов, и довольно часто мне это удавалось.

Один раз мне соседские малыши принесли птенца. Птенец был ещё совсем маленьким, совсем без перьев и с огромным жёлтым клювом. Все вокруг знали, что всех подранков и выпавших птенцов нужно нести мне. Но на этот раз птенец был совсем маленьким. Соорудить подобие тёплого гнезда не составляло большой сложности, но вот, как кормить такого малыша? Зёрна, кусочки хлеба он есть ещё не мог, и тогда я решил попытаться кормить его тем, чем обычно таких малышей кормят их родители. Чтобы этот замысел реализовать, мне пришлось изрядно «попыхтеть». Летние каникулы замечательны хотя бы тем, что не надо рано утром вставать и нестись в школу.

Вообще-то я никогда не любил вставать рано, но так получилось, что и в школу, и в университет я должен был ходить в первую смену, и поэтому приходилось вставать не позже 6.30 утра. И дело было даже не в том, что я не мог встать рано утром, когда была необходимость, я поднимался и в 4.00 утра. Но обычно на такой «подвиг» меня можно было подвинуть только одним — рыбалкой! Это, что касается добровольного подвига, ну, а по необходимости — дело принудительное и «подвигом» считать даже при желании нельзя. И эта моя особенность стала мне понятна только гораздо позже, когда я уже сознательно стал изучать свои возможности. А причина моей такой большой нелюбви к раннему пробуждению заключалась вот в чём.

Во время сна моя сущность уходила очень далеко и надолго, и вследствие этого моё тело очень сильно остывало, и требовалось некоторое время после возвращения моей сущности в тело, для того, чтобы температура моего тела вернулось к норме. Так вот, если я вынужденно просыпался раньше 8.30 утра (а это мне приходилось делать почти всю мою жизнь) меня колотило от холода, вне зависимости от температуры в комнате. Остывшее тело требовало тепла, и я обычно включал газовые конфорки на плите и простирал свои руки над восходящими потоками разогретого газовым пламенем воздуха и буквально «пил» своими руками тепло, чувствуя, как это тепло растекается по моему телу и как меня покидает колотун. Я обычно вливал в себя не менее литра горяченного чая и тогда приходил в нормальное состояние. Конечно, летом это явление у меня проявлялось не столь сильно, как осенью или зимой, но тем не менее…

Хочу обратить внимание, что в нормальном состоянии я очень легко и прекрасно чувствую себя на большом морозе и при этом у меня горячие руки, и я не замерзаю в условиях, в которых большинство людей начинают замерзать. Такая моя особенность относится только к пробуждению раньше моих внутренних биологических часов, которые не совпадали с обычными, и связана с сильным охлаждением физического тела во время отсутствия в нём сущности. Так вот, летом после восхода Солнца мой птенец начинал жалобно пищать, требуя пищи. И я каждое утро вставал в такую рань и начинал свою «охоту» на «дичь». «Дичью» были большие комары, как мы их называли — малярийные, и я начинал бегать из подъезда в подъезд нашего дома с первого этажа до пятого, отлавливая этих комаров. Обычно за ночь их налетало достаточное количество, и вернувшись домой, я запихивал их в широко раскрытый клюв желторотика. После этого мой довольный птенец успокаивался и засыпал, что позволяло мне плюхаться в свою кровать и добирать упущенное.

И так продолжалось довольно долго, пока птенец не подрос. Он вырос, оперился полностью и из желторотика превратился в воробья и очень даже симпатичного. Он был полностью ручной, очень любил сидеть на плече у меня, но когда он подрос, его стала больше кормить моя мама, и он очень сильно привязался к ней. К сожалению, эта история не получила хорошего окончания. Как-то раз, когда я лёг спать, я почувствовал, что что-то шевелится в моей кровати. Непонятное шуршание то появлялось, то исчезало, пока я не решил выяснить для себя, что же всё-таки шуршит у меня в постели?!

Мне пришлось зажечь свет в комнате и отодвинуть матрас своей кровати, и каково было моё удивление, когда в щели между стеной и матрасом я обнаружил своего воспитанника. Видно в темноте он упал с подоконника и попал между стеной и матрасом, и я его там придавил, сам того не зная. После этого он уже не оклемался и через пару дней умер. Это событие было таким нелепым и поэтому особенно досадным. Но, что произошло, то произошло, и уже изменить это было невозможно…

Один раз я сам нашёл ужа, которого кто-то сильно ударил тяпкой, видно с перепугу приняв безобидного ужа за гадюку, хотя я не представляю себе, как можно было перепутать ужа с гадюкой. Уж еле шевелился и его рубленная рана кровоточила. Я притащил его домой, забинтовал, как мог рану и соорудил ему «домик» из коробки, прорезал в крышке довольно большую дырку и поместил этот походный лазарет в ванной комнате под ванну и побежал дальше по своим суперважным делам. Когда я вернулся домой, то обнаружил в доме большой переполох.

Первой обнаружила в ванной комнате «змею» моя младшая сестра Марина. Она вошла в ванну, чтобы помыть руки после улицы и… услышала змеиное шипение, которого она не ожидала услышать там. Услышав вместо журчания воды из крана шипение «змеи», моя сёстрёнка мгновенно «покинула» территорию ванной и пошла за подкреплением. Коим оказался отец, только что вернувшийся с работы. Шипение в ванной его тоже сильно озадачило, так как никто не знал, какое же пресмыкающееся шипит из-под ванны.

Дело в том, что раненный уж после моих манипуляций, полностью пришёл в себя и через «маленькую» дырочку, вырезанную мною для хорошей циркуляции воздуха, выполз из моего «лазарета» и спрятался между банок, которые стояли под ванной. Поэтому, когда я пришёл домой, все повернули головы в мою сторону с немым вопросом — что у нас там в ванной!? Правда, вопрос очень быстро приобрёл звуковое сопровождение, так как все знали, что это может быть только моей проделкой. Я, немного волнуясь, объяснил своим невольным слушателем историю о пострадавшем уже и моих «героических» действиях по его спасению. В результате чего, мне же поручили не менее, а даже более «героическую» миссию по освобождению нашей ванной от оправившегося ужа. Более «героическую» потому, что хотя уж не ядовит, но кусается он весьма сильно. Короче, я сам стал шарить рукой под ванной до тех пор, пока не схватил спасённого мною ужа. После чего, я отнёс его подальше от человеческого жилья и отпустил на волю…

Можно было бы почти до бесконечности продолжать описания больших и малых приключений, которых было более чем достаточно в моём детстве, но я не буду утруждать читателя описанием их, ибо так я никогда не дойду до главного, что действительно может быть интересным для многих. Из моих странностей детских лет могу только сообщить об одном забавном явлении. Меня в детстве и до сих пор никогда не укусила ни одна собака. К самым злым и кусачим псам я подходил совершенно спокойно, и они меня не кусали, в то время, как всем остальным моим сверстниках приходилось спасаться бегством от тех же собак, чтобы не быть ими покусанными. Кому это не удавалось — получали укусы и довольно-таки серьёзные. Издали собаки ещё могли лаять на меня, но стоило мне подойти, как они начинали ко мне ластиться. Самое удивительное было то, что мне матери позволяли брать у них под носом их щенков, но стоило только приблизиться к малышам даже человеку, который кормил эту собаку каждый день, как тут же раздавалось рычание матери, предупреждающее о том, что даже хозяину к малышам подходить не рекомендуется. Конечно, я потом узнал, что собаки быстро реагируют на, так называемый, запах страха, которого я не испытывал в таких ситуациях, но думаю дело не только в этом…

Каждое лето мы всей семьёй ехали на хутор Кундрюченский, часто одновременно туда приезжали и мамины сёстры со своими семьями. Так что, собиралась почти вся семья. Дом моей бабушки, точнее моего прадеда, которого все звали дедушкой Серёжей, наполнялся шумом и гамом. Как никак, собиралось в одном месте пять детей: мы втроём и две двоюродные сестры, по одной дочери у каждой маминой сестры. В самом хуторе Кундрюченском у нас жили два троюродных брата, так что нам скучать не приходилось. Так сложилось, что хутор Кундрюченский у нас был вместо моря. Конечно, нам очень хотелось увидеть и искупаться в море, море так и осталось нашей детской мечтой.

Море конечно есть море, но мест около хутора Кундрюченского, где можно было поплескаться в жару, было более чем достаточно. Возле этого хутора было несколько прудов шириной двести-триста метров каждый и длиной до километра. Вода в этих прудах была довольно чистая, горько-солёная на вкус. В них мы и научились плавать сами, в первый раз я проплыл вдоль берега «по-собачьи» и не было предела моёму восторгу! В этих прудах водилось довольно много рыбы и раков. Когда мы были маленькими, то только наблюдали с берега, как взрослые заводили на глубину невод и через некоторое время вытаскивали его с большим трудом на берег. А в неводе бились большие рыбы и раки, которых мы тоже помогали вытаскивать из сетки невода. Конечно, это случалось не каждый день, но для нас малышей такие дни становились праздником.

Когда мы подросли, то и сами пробовали ловить рыбу на удочки и закидушки, но рыба клевала не ахти как и поэтому не было такой радости от самого процесса. Единственное, что давало положительный импульс, так это ловля бычков и окуней. Особенно невероятно клевали окуньки, стоило только забросить удочку, как поплавок почти сразу уходил под воду. И очень часто вытащив удочку из воды, на крючках обнаруживали по две-три рыбки сразу. Между нами шло соревнование кто большее число раз вытащит две и три рыбы за раз! И хотя окуньки и бычки были небольшими, сам процесс их ловли доставлял нам очень много радости. Часто и батя отправлялся на такую ловлю вместе с нами и при этом радовался пойманным окунькам и бычкам не менее бурно, чем мы. Обычно мы усаживались на каменной дамбе пруда, возле которой было довольно-таки глубоко. Сами удилища мы делали не более метра длиной и на леску крепили три-четыре крючка.

Один раз на такой рыбалке произошёл весьма забавный случай. Мой брат Владимир, выдёргивая в очередной раз леску из воды, как-то неловко развернулся и плюхнулся в воду с дамбы спиной назад. Он полностью ушёл под воду и когда он погружался под воду, его глаза были широко открыты и его довольно длинные волосы как водоросли шевелились под водой. Ситуация была просто комедийной, он вылез на дамбу полностью мокрый, так как свалился в воду в одежде. Мы все подтрунивали над ним по этому поводу, но наш юмор быстро сошёл на нет, так как через несколько минут после своего не совсем обычного купания, он вытащил сначала карпа под килограмм, а ещё минут через десять — килограмма на полтора! Никто из нас ничего подобного не поймал, хотя мы все сидели на той же дамбе, на расстоянии полуметра друг от друга. Видно «водяной» решил таким образом восстановить его репутацию после купания. Он с некоторым превосходством смотрел на всех нас, когда мы несли мелкую рыбёшку, а у него в садке был приличный улов!..

Помню, как мы ловили раков руками. Днём раки всегда сидят в своих норках, поэтому для того, чтобы поймать рака руками, нужно найти эти норки. Берега у прудов были глинистые, и поэтому нужно было только найти вдоль берега ближайший обрыв под водой и найти в этом обрыве идущие террасами норки раков. Обычно обнаружив под водой небольшой вертикальный перепад по глубине, начинаешь идти вдоль этого обрыва, насколько позволяет глубина. И при этом прощупываешь ногой этот уступ на наличие норок. Когда обнаруживалась ногой при таком прощупывании норка, не вытаскивая свою ступню из норки, необходимо было нырнуть и, одновременно вытаскивая ступню из норки, засунуть в неё свою руку. Если этого не сделать, то проснувшийся рак очень быстро выскакивал из своей норки и тогда его уже не поймаешь. Если рак в своём домике, об этом немедленно узнаёшь, так как он начинает тыкаться в ногу, закрывающую выход из норки.

Засунув руку в норку, пытаешься схватить рака за его клешни и вытащить из норы, чтобы потом бросить на берег, где его тут же подберут. Но рак не ждёт, пока его схватят за клешни, а начинает уходить в глубину своей норки, и всегда приходилось засовывать руку внутрь норки, чтобы достать его там. Иногда норки были такие глубокие, что приходилось засовывать руку в норку по самое плечо, и то, не каждый раз удавалось достать там рака, который, при всём при этом, оборонялся своими клешнями. Но таким образом не поймаешь много раков, так как по этим самым норкам не только ты один проходил, проверяя «прописку» у жильцов.

Настоящий раковый рай для нас мальчишек спустился на землю, одним летом, когда мы приехали в Кундрючку, когда уже были подростками. У бабушкиной соседки было два сына примерно нашего возраста и как-то мы заговорили с ними о том, что руками много раков не поймаешь и т.п. Каково же было наше удивление, когда они сказали, что у них есть небольшой, метров тридцать бредень и, если мы хотим, то можем все вместе отправиться на ловлю рыбы и раков. Мы, не раздумывая согласились и взвалив бредень на плечи и захватив мешки, отправились на один из ближайших прудов, из которого летом брали воду для полива и поэтому он был неглубоким, иначе было бы очень трудно тянуть бредень по глубине.

Раки выходили из своих норок ближе к вечеру, когда Солнце начинает прятаться за горизонтом. Поэтому у нас было час-полтора, пока на зеркало пруда не опускалась ночь, когда невозможно уже ничего увидеть. Поэтому мы обычно, быстро размотав бредень, приступали к ловле. Кто-то из нас шёл с бреднем у самого берега, а кто-то тащил другой конец бредня по глубине. Пройдя с развёрнутым бреднем немного вдоль берега, мы начинами медленно заходить дальним концом к берегу, стараясь чтобы не было свободной воды между ближним концом бредня. Если не было в воде коряг или чего-нибудь ещё, удавалось не допустить, чтобы рыба и раки, попавшие в невод, смогли ускользнуть и тогда мы вытаскивали на берег богатый улов и рыбы, и раков. Сделав несколько таких заходов с бреднем, мы добывали пару вёдер хорошей рыбы и мешок раков.

Дотащив всё это до дома, мы по-братски всё делили, и почти каждый вечер у нас было по ведру рыбы и по полмешка раков, которых тут же варили в большой кастрюле-выварке и потом все вместе садились за большим столом, за которым помещались все и начинали поедать только что сваренных раков! И так было почти каждый день в то замечательное лето. И это лето запомнилось всем именно из-за раков, которых мы уничтожали в огромных количествах, и никто не боялся, что может «объесть» другого, так как полакомиться раками получалось очень уж часто.

Вообще-то летний месяц в Кундрючке (так мы коротко называли хутор Кундрюченский) был всегда для всех нас особенным. Мы отдыхали от своей раскалённой летом квартиры-хрущёвки на почти девственной природе русской деревни и проводили время вместе с нашими двоюродными и троюродными сёстрами и братьями. Хутор Кундрюченский был единственной точкой нашего пересечения, и только там мы могли общаться с друг другом. В то время у нас дома не было телефона, контакты поддерживала мама через письма и периодические разговоры по телефону, когда нужно было идти на почту и ожидать соединения в переговорном зале и, прождав иногда соединения час-полтора, быстро заскакивать в указанную телефонисткой кабину и чаще всего при весьма плохой слышимости, кричать что-нибудь в трубку, и не выяснив толком ничего, услышать в трубке голос телефонистки, предупреждающий о том, что осталась минута разговора…

Так что, единственной возможностью пообщаться со своими ближайшими родственниками по материнской линии были поездки во время летних каникул в деревню к бабушке. При доме был довольно большой сад, размером почти с гектар, что было большой редкостью в советское время. Сад был разбит моим прадедом, который до самой своей смерти в 1974 году держал сад в идеальном состоянии; земля в саду была всегда очищена от травы, стволы деревьев всегда были покрашены известью. Дедушка Серёжа (так мы звали своего прадеда) был селекционером, прививал на одно дерево несколько сортов яблок и груш. Помню, как можно было увидеть на плодовых деревьях целлофановые пакеты, завязанные вокруг каждой завязи плодов. Он же разбил и великолепный парк, который начинался через дорогу от сада и занимал огромную площадь. Этот парк был его гордостью и украшением не только хутора Кундрюченского, но и района, да и не только. Мне мало пришлось видеть парков такой красоты.

Вообще-то этот парк был самым настоящим чудом. Среди сальских степей, где кроме насаженных лесополос, не было никогда никаких лесных посадок, неожиданно оказываешься среди самой настоящей лесной чащи, где только на полянках солнечный свет прорывается до поверхности земли, но стоит только выйти на аккуратные, посыпанные песком аллеи… и ты вновь попадаешь в цивилизацию. Этот парк был для нас сказочным лесом, местом наших детских игр. Любую причудливую тень мы принимали за лешего или кикимору, чудовище или приведение. Особенно таинственным и сказочным парк становился в сумерках, когда он наполнялся незнакомыми нам голосами птиц и животных. Сумерки очень быстро прогонялись ночью, парк полностью погружался во тьму, и мы, тогда ещё малыши, старались побыстрее унести из него ноги. Только позже по основным аллеям были поставлены осветительные фонари, но до тех пор с заходом Солнца на парк опускалось покрывало южной ночи. Вообще-то ночи в тех местах были особые. С наступлением ночи, на небе зажигались просто огромные звёзды, до которых, казалось, можно дотянуться рукой…

Вообще-то лето не всегда было временем ничего неделания. Во-первых, в деревне мы имели свои обязанности, хотя они и не были обременительными. Нам самим было интересно многое, мы предлагали свою помощь, где только могли. Я нередко затевал какие-нибудь свои собственные начинания. Например, брался за сооружение собственными руками табуреток и других поделок из дерева. Самое сложное было найти подходящее дерево, многие доски, которые можно было найти во дворе, были горбылями, которые остались от прошлых работ. Или были разных размеров обрезки, которые дедушка Серёжа складывал в сарае. И вот, найдя более-менее подходящие доски, я начинал свою работу. До сих пор сохранилось необычное ощущение, когда под твоими руками, после каждого движения рубанка, шершавая, неказистая на вид доска становится гладкой, приятной на ощупь, когда чётко проступает красивый рисунок распила. И когда, после некоторого времени, вместо груды досок под твоими руками рождается самая простая табуретка, невольно чувствуешь ни с чем не сравнимую радость оттого, что ты это сделал своими собственными руками…

Приходилось на летних каникулах делать и более серьёзные вещи. Батя во время своего отпуска или в свои выходные, брался за шабашки. Будучи специалистом высочайшего класса в своём деле, он часто получал предложения на ремонт квартир или на выполнение каких-либо авральных работ, когда нужно было быстро и качественно завершить отделочные работы перед сдачей объектов приёмной комиссии. Однажды отцу поступило предложение за хорошие деньги завершить отделочные работы в больнице орловского райцентра, к которому и относился хутор Кундрюченский. Отец согласился и взял с собой нас, мальчишек. На этот раз предстояло настелить линолеумные полы в здании больницы. В первую очередь нам всем пришлось выметать весь строительный мусор, которого оказалось очень много и выметать не абы как, а основательно, чтобы не оставалось ни одной пылинки или соринки. Чтобы сбить пыль, мы постоянно обрызгивали водой полы и только после этого начинали орудовать сначала грубыми вениками, а потом уже доводили чистоту до идеальной, самыми лучшими вениками.

После такой капитальной чистки, отец доводил бетонный пол до нужной кондиции, очень часто доводя стяжку до идеальной гладкости. А потом начиналась собственно работа. Раскатывались рулоны линолеума, и начиналась нарезка его специальным ножом в соответствии с размерами конкретной комнаты. Отец показал, как правильно нужно резать линолеум мне и после этого я это делал уже сам, значительно облегчив ему работу. После нарезки линолеума по размерам комнаты, мы с братом скатывали его вновь в рулоны, а отец, подготовив специальный клей, тонким слоем наносил клей на бетон, а мы с братом начинали раскатывать на клей порезанные ранее куски линолеума. Но раскатывали не просто так, а ползая по бетону на коленях, что само по себе было мало приятным занятием, и специально выделенными для этой цели тряпками выдавливали воздух из под линолеума, да так, чтобы не осталось ни одного воздушного пузыря. Для меня лично, ползанье на коленях по бетонному полу было не только малоприятным, но и очень болезненным.

Дело в том, что на моих большеберцовых костях, чуть ниже коленного сустава, имеются симметричные костяные наросты, которые выступают достаточно сильно, чтобы практически не было возможности стать на колени. Если мне приходилось опускаться на колени, это всегда сопровождалось довольно сильной болью, так как приходилось опускаться именно на эти костяные наросты большеберцовых костей. Видно природа заложила во мне на уровне генетики невозможность стояния на коленях, ни в прямом, ни в переносном смысле этого слова. В анатомических атласах Вы не найдёте подобных костяных наростов на большеберцовых костях человека, я, по крайней мере, ни разу не встречал. Но наличие их у меня не является результатом какого-нибудь ушиба, после которого выросли такого рода костяные мозоли. Хотя бы потому, что костяные мозоли возникают или на месте переломов, которых у меня никогда не было, или на месте постоянных ушибов, которых у меня тоже не было. И вот, чтобы как-то уменьшить боль от ползания на коленях по бетонному полу, я наматывал на колени полотенца, которые хотя бы чуть-чуть смягчали давление на мои косточки и сцепив зубы можно было делать то, что требовалось. Вот так, преодолевая боль, я ползал на коленях по бетонному полу, выдавливая в стороны из-под линолеума пузыри воздуха.

Зато потом было любо-дорого посмотреть на идеально ровный пол и чувствовать свою причастность к этому. Благодаря и нашей с братом помощи, отцу удалось быстро завершить работу к сроку и потом на вырученные деньги родители купили большой ковёр с вытканной на нём картиной художника Шишкина «Три медведя» и мы с братом гордились тем, что к этому были причастны и мы. У нас с братом даже не возникло мысли, чтобы потребовать что-нибудь для себя за наше участие в этой работе. Да и не только в этом случае, мне довольно-таки часто приходилось помогать отцу, когда он подрабатывал летом или в свои выходные и я никогда не думал, что мне должны за это дать деньги на карманные расходы — всё шло в семейный бюджет, и я считал и считаю такое положение вещей единственно правильным. И дело даже не в том, что мы не нашли бы куда потратить заработанные деньги, а в том, что я, например, всегда считал, что если родители одевают и кормят меня, и я живу на заработанные ими деньги, не может быть и речи о «моих» личных деньгах, по крайней мере до тех пор, пока я живу в родительском доме. И так я стал считать не тогда, когда сам стал взрослым, а именно, когда был ещё мальчишкой.

В нашей семье финансами заведовала мама, которая должна была распределить средства так, чтобы хватило и на питание на весь месяц, и на покупку нужных вещей, как общего пользования, так и одежды для каждого. Мои родители никого не выделяли, покупали вещи по необходимости, а не по прихоти кого-либо. Пока я был совсем маленьким, мне приходилось донашивать вещи моего старшего брата, но я быстро догнал и перегнал его ростом, и уже новые вещи покупали чаще мне, и порой ему приходилось донашивать мои вещи, а это не совсем ему нравилось, сказалась привычка. Вообще-то я старался не просить родителей купить мне чего-нибудь, так как я понимал, что если будет такая возможность, мне купят без всякой моей просьбы. Это не значило, что мне ничего не хотелось, просто я не хотел поставить маму в неловкое положение своей просьбой.

Как-то раз, когда мы только-только переехали в Минеральные Воды из Кисловодска, мы с ней пошли в Детский Мир, который тогда располагался недалеко от железнодорожного вокзала, и там мой старший брат, увидев какую-то игрушку, стал просить маму купить её ему. В тот момент у мамы не было лишних денег на игрушки, но брат продолжал настаивать. Я почувствовал и увидел, как маме неудобно перед другими людьми, что она не может купить сыну понравившуюся игрушку, и я для себя решил тогда, что я никогда не буду делать подобного. Единственное, что я себе позволял время от времени, так это попросить маму купить рыбок для аквариума и то потому, что аквариум был для всех, хотя занимался аквариумом в основном я сам. Хотя я и сам многое делал для наших рыбок.

Как-то мой друг Володя Козырев отдал мне свой большой старый аквариум, который сильно тёк. Чтобы сделать его пригодным для использования, я выдавил старые стёкла, очистил от старой краски и замазки, и получил в своё распоряжение металлический каркас аквариума. Наждачной бумагой я зачистил всё от ржавчины, по моей просьбе отец принёс с работы немного масляной краски, нужной толщины стёкла и я приступил к воссозданию аквариума. Покрасил каркас, вырезал по размерам стёкла, замесил специальную замазку и вот… все стёкла на своих местах, лишняя замазка удалена и после необходимой просушки, я с некоторым волнением залил в сделанный мною аквариум воду. Он не протекал, выглядел, как новенький и таким образом у нас в квартире появился аквариум почти на сто литров! Когда это произошло, я был безмерно рад тому, что у рыбок появилось столько места. Я очень любил наблюдать за жизнью рыбок в аквариуме, мог часами сидеть и смотреть за своими любимыми рыбками. Когда я смотрел на рыбок, то погружался в какое-то необычное состояние спокойствия, время как бы останавливалось, жизнь в аквариуме казалась мне какой-то необычной, мне казалось, что я смотрю через стекло в аквариуме в другой, загадочный мир, как будто на жизнь на другой планете…

Можно продолжать моё описание до бесконечности, но это не будет столь интересно для читающих эти строки. Я попытался просто воссоздать атмосферу своего детства, те мысли и чувства, которые рождались тогда в моей душе, и большинство из которых остались неизменными всю мою дальнейшую жизнь, несмотря на то, что свои выводы я сделал ещё малым ребёнком. Как, например, наблюдая за поведением выпившего человека, в частности своего отца, который был не прочь побороться с «зелёным змеем» путём его уничтожения в самом, что ни на есть, прямом смысле, я для себя сказал, что я не хочу выглядеть так смешно и т.д., и принял решение никогда не пить алкоголь в любом виде и до сих пор я не менял своего мнения по этому поводу. Меня совсем не волновало, что по этому поводу скажут другие, у меня сложилось мнение, и со временем я только ещё больше убедился в правоте своего решения…

Кроме того, что я любил возиться с животными и растениями, я ещё очень любил рисовать, учась этому самостоятельно, делая карандашные репродукции картин старых мастеров. Особенно меня завораживали картины Леонардо Да Винчи, Рафаэля, Рембрандта, Васнецова, Брюллова.

Используя иногда простой карандаш, иногда цветные, я пытался максимально приблизиться к оригиналам этих старых мастеров. Модерновое искусство не вызывало в моей душе практически никакой реакции. Придумывал и чертил чертежи разных устройств и машин и на некоторые из них получал дипломы. Как-то раз после того, как на школьной практике мне пришлось красить кисточкой и валиком полы в нашей школе, я пришёл домой и быстро придумал машину, которая бы делала это быстро и качественно.

Я быстро сделал все необходимые чертежи и отправил их в редакцию «Юного техника», и когда я уже перестал надеяться на ответ, в один день пришло письмо из редакции, в котором мне сообщалось, что моё предложение было отобрано из других присланных предложений от юных техников и вполне вероятно, что скоро я получу диплом из редакции. Через пару месяцев я получил и сам диплом, который моя мама сохранила до сих пор. Любил я работать и с деревом. До сир пор помню ощущение поверхности доски после того, как по ней пройдёшься рубанком… В школе весьма неплохо освоил токарные станки по металлу и дереву. И, конечно же, я читал. Где-то после четвёртого класса я стал читать «запоем», перечитал по несколько раз весьма неплохую и довольно большую для того времени отцовскую библиотеку, всё, что смог найти интересного в школьной и городской библиотеках, и то, что приносили интересного читать отец, брат, сестра. Книги по фантастике, приключенческие, исторические, сказки и просто хорошие книги, вне зависимости от тематики, стали моими друзьями.

Моё увлечение книгами никоим образом не мешало мне в учёбе, а даже наоборот, было значительной помощью. Дело в том, что я читал книги и по физике, астрономии, биологии, философии, истории, геологии, антропологии и т.д. К тому же, подготовка к занятиям занимала у меня не более получаса. Единственное, к чему у меня не лежала душа — так это к изучению английского языка. Он был как бы мёртвым для меня. Все остальные предметы были мне чрезвычайно интересны. Я никогда не любил, когда на дом задавали простые задачки по математике, это было равносильно тому, чтобы тысячу раз писать, что два плюс два равно четырём. Поэтому несколько раз я не сделал домашнего задания по математике, считая это дело бессмысленным. Но наша математичка, Лидия Акимовна так не думала, она прекрасно понимала, что для меня домашние задания, как семечки, но она не могла позволить мне не делать домашнего задания, иначе бы все те, кому математика была в некоторую тягость, могли ссылаться на меня и были бы правы. Поэтому она мне несколько раз влепила по двойке за домашнее задание, не ставя эти оценки в классный журнал.

Обычно я во время контрольных по математике успевал решать не только свой вариант контрольной, но и все остальные, и ещё успевал подсказать другим. Так что, у неё рука не поднималась поставить мне двойку в журнал, но я всё-таки нашёл компромиссный вариант, чтобы мне не делать глупую с моей точки зрения работу и в тоже самое время не получать двойки даже в свой дневник. Я просто решал по паре примеров каждого задания из десяти и не делал остальные. И эта моя маленькая детская хитрость работала безотказно, когда Лидия Акимовна проверяла моё домашнее задание, я ей показывал решённые задания, а на её вопрос об остальных однотипных задачках, я ей отвечал, что у меня по ним возникли некоторые вопросы, которые я хотел бы с ней обсудить перед тем, как их решать дальше.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: