Жаков Каллистрат Фалалеевич

МАЙБЫР

В избушке в лесу дремучем, только вдвоем, вдали от всякого жилья, жили муж с женою. Хозяин был хорошей земледелец и отважный охотник, а хозяйка усердная пряха и ловкая ткачиха. Жили они уже вместе пятнадцать лет, а детей не было у них.

Ягань, так звали хозяйку, об этом часто вздыхала.

Раз была она далеко от дому и, сидя на берегу ручья, горько плакала. Нет у нее сына. А был бы он, как она прижала бы его к горячему сердцу!

Сильный ветер между тем шумел в лесу и дружно деревья качали вершинами; громко звенел ручей в глубокой ложбине, а цветочки на берегу его наклоняли свои пестрые головки от напора быстрого ветра. "Этими цветами украсила бы я люльку его", шептала Ягань.

Долго тосковала женщина, и мысль о смерти ей пришла. "Хоть бы три дня пожить и чувствовать ребенка возле себя и прижимать его к сердцу, соколика, а там хоть и смерть", так думала в отчаянии она.

На другом берегу ручья в это время из лесу вышел седой старик с длинной бородой — чуть не до земли. Ветер утих, и голос услыхала Ягань: "знаю, о чем плачешь ты, жена Пармаморта, ты просишь сына себе беспрестанно. А не знаешь ты, что, родись у тебя сын, не проживешь сама больше трех дней. Согласна ли ты так рано умереть, безвременно покинуть свет?".

— Согласна, согласна, вскричала, простирая руки вперед, Ягань: был бы сын, а там хоть смерть через три часа.

Старик ушел. Ветер снова зашумел в прибрежных кустах и в лесу дремучем, деревья стали шептаться меж собой о чудесах этой земли и о страстных, безумных желаниях людей.

Вернулась Ягань в свою сосновую избушку и стала жить по-прежнему.

Через три месяца почувствовала ребенка под сердцем она и обрадовалась, а через полгода после того родила сына. Три дня она прижимала его, три дня любовалась им и говорила, что эти дни самые счастливые в ее жизни. "Сын мой, Майбыр! Часть сердца моего!" — твердила она. Пармаморт, муж ее, не мог надивиться, глядя на нее.

Прошли три дня и три ночи миновали. Умерла Ягань тихо и незаметно, без боли, как бы уснула.

Пармаморт остался сам друг с трехдневным сыном.

Как ни любил он Ягань, сколь ни горевал, а должен был жениться, и взял он черноглазую, худенькую Читныл из далекого села (в жены себе).

Читныл стала поить, кормить маленького Майбыра, а через год сама родила сына Шорморта.

Растут два сына у лесного человека — Майбыр и Шорморт. Первый был крепкий, здоровый, кудрявый, с синими глазами, и белолицый, а другой худенький, черный, с маленькими глазами. Читныл не любила Майбыра за его красоту и часто говорила: "я не мать тебе, что ко мне ласкаешься, иди, твоя мать лежит там под сосною". И с плачем туда убегал Майбыр под ветви великой сосны и, ставши на могилу матери, кликал ее: "вставай, вставай, маменька, меня не любит, меня обижает Читныл". Но Ягань не вставала и продолжала спать глубоким сном. Тогда мальчик прибегал к отцу, но Пармаморт не смел ласкать его, боясь ревнивой, худенькой, черной жены, Читныл.

Идут дни, месяцы и годы, и все краше становился Майбыр; он чуть не вдвое выше худенького Шорморта, и много раз его умнее. Он сделал себе дудку из ольхового дерева и играет печальные и веселые мотивы. Он уже ходит на охоту с отцом и учится у птиц музыке лесной, да у ручьев, да у ветра, постоянно шумящего в дубравах. И много, много он узнал... Он видел начала рек на горах и в болотах, и видел устья их, окаймленные широкими лугами. Поднимался в могучий сосновый бор — Яг, где ягель хрустит под ногами, и спускался в темный ельняк-парму, был в березовой роще — рас, и на холмах — керос, и на светлых полянах — дав. Узнал заговоры и охотничьи хитрости веб. Лишь ласки не ведал ни от кого. Отец его любил, но не смел говорить ничего, боялся, что за это убьет его во время сна ревнивая Читныл, его и сына его убьет.

Зорко смотрит Читныл за отцом и сыном. Она начала бояться, что Пармаморт разлюбит ее, потому что красавец Майбыр напоминает ему его прежнюю красивую жену Ягань. "Нет, надо погубить Майбыра, я пошлю его к лесным богам, к лесным великанам, (которые как люди живут, только злы), они съедят его".

Она и говорить мужу: "что-то я очень больна, пошли-ка сына, Майбыра, к лесным великанам, пусть принесет мне он целебный зуб предка лесных богов".

Посылает Пармаморт своего сына к лесным богам, и говорит: "ты ищи их у истоков рек, в болотах, там, где жутко, где сердце человека не веселится, в темных пармах, там, где пугает, куда смелые охотники не смеют идти, где звери и птицы не живут, где колдуны туны заклятые слова свои читают, это найдешь ты где-нибудь, где ветры сталкиваются, пересекаются неизвестные лесные тропинки, где разделяются реки и ручьи. Иди в такие места и принеси для мачехи зуб предка великанов. Если долго не найдешь "их", скажи "нечистое слово", и они сами придут"...

Так говоря, Пермаморт тайно от Читныла надел на Майбыра священный пояс его матери Ягань.

Идет Майбыр. Дождь льет на него темными каплями, он сидит под тенистым деревом, солнце печет его, он надевает шляпу из еловых игл. Играет на дудке. Слушают песни его жители леса: красногрудый клест ур-кай на елке, горд-йура красноголовая птица на кустах, и щур на высокой сосне, также пестрый дятел сизь, неустанный работник. Ветер — тол поднимается, деревья трещать, Майбыр лежит на полянке, где тетерева — тары играют.

Глубокою темной ночью, когда звери ходят толпами, сидит он на сосне, на твердых ветвях ее, и думушку думает свою.

Наконец, прибыл в неизвестные места, где неведомые тропинки пересекаются в густых пармах, где реки и ручьи раздвояются, куда солнечный луч не проникает в полдень, и здесь увидал он огромную избу, построенную из столетних сосен. У крыльца детей увидал он, больших ростом, некрасивых и беспомощных. Накормил их всех из своего запаса Майбыр, сам зашел в обширную избу-хату, лег на лавку и уснул, и дудка выпала из рук у него.

На закате солнца прибежали великаны — муж с женою (они были на берегах далеких рек, пугали людей, гоняли зверей и птиц из одной чащи в другую, и теперь голодные вернулись). Дети рассказали им, что маленький человек пришел к ним в дом, накормил и приласкал их...

Вошли лесные хозяева в избу, увидали мальчика, который спал на лавке, и дудка выпала у него из рук. "Ну так пусть он лежит, не тронем до завтра, а утром съедим", сказал муж.

Солнце взошло где-то за лесом, хоть не было видно его, все же светлело в парме. Великан встал и разбудил мальчика. "Приготовься, он сказал, я тебя должен съесть, я лесной бог".

— Хорошо,— говорит Майбыр — на погибель мою и прислала меня мачеха, позволь же мне, лесной хозяин (владыка), последнюю песню спеть, оплакивающую мать мою, лежащую под великою сосною...

И заиграл он, Майбыр, играет и поет, поет и играет, а у самого слезы текут на пол избушки. Смотрит покрытый волосами житель (великан) леса на него стальными глазами без век.

Но вот глаза его увлажнились, как будто темная слеза течет по его волосатой щеке.

— Чародей ты, мальчик, твои звуки, твоя дудка тронула мое железное сердце, окаменевшее в старой борьбе с водяными богами, которые живут в болотах и в мрачных озерах, и в омутах рек, там, где люди тонут. Иди, я тебя отпускаю".

— Дядя, сказал мальчик, мачеха прислала меня за волшебным зубом твоего предка.

Молния блеснула в глазах великана, но свой гнев укротил он. "Быть по твоему". Из темного, глубокого голбца, бывшего под полом, вытащил он тяжелый зуб своего предка. "Бери, иди скорее, пока звуки музыки удерживают мою ярость, беги, беги от этих мест и не оглядывайся".

Вышел Майбыр, не оглядывался и убежал он из пармы великанов и после многих странствий вернулся к отцу и поднес мачехе целебный зуб предка лесных великанов.

Читныл только всплеснула руками, увидя живым Майбыра, даже прослезилась, пораженная этим чудом.

Полгода молчала она. Но потом опять раздумалась, видя, как дружно живут Майбыр с отцом. "Умри бы я, думает она: прогнали бы моего-то, он худенький такой, беззащитный. Старший-то брат отнимет у него все — и вотчину, и охотничьи угодья, и петли над кустами, куда попадают белые зайцы, соболи и горностаи; и бревна-чес, искусно поставленный, которые падают на тетеревов при малейшем их прикосновении к приманке, и петли из рябиновых ветвей, украшенных красными ягодами, куда попадают рябчики; и луки, и все отнимет у моего сынка-то.

Можно ли терпеть такого недруга. Гляди, какой большой да сильный, глаза, как синее небо. Красив, но думаю, жаден, как мать, которая, вероятно, тоже жадна была. Нет, ненавистен мне Майбыр, нужно погубить его, иначе не житье Шорморту в привольных лесах".

Наступила темная ночь и шепчет мужу, обнимая его, хитрая Читныл. "Тяжела наша жизнь, говорить она: мне жаль тебя, Пормаморт. Опасна охота зимой и летом, в особенности на медведей. Погибнешь ты, не сегодня-завтра, со своими сыновьями. Останусь я сиротою в лесу дремучем, придется питаться черникой да брусникой".

Затем, вздохнув, прибавила: "правда, слыхала я от одного туна, который выше всех прочих тунов, что если поймать сына короля белых медведей да вырастить, охота на зверей покажется легким занятием: ему подчиняются все звери. Если бы послал ты Майбыра за этим королевским сыном, наверное, стали бы мы богачами".

Послушен был Пормаморт словам (злоковарным) хитроумной Читныл. Снаряжает старик сына в путь-дорогу и велит поймать королевского сына белых медведей. "Знаю, трудно это, да делать нечего, бедность надоела наша", говорить он.

"Иди ты, мой сын, к холодному морю, ледяные горы плавают на нем и снежные поля, покрытый туманом. На тех унылых полях ищи ты короля белых медведей и сына попроси себе...

"Тень Ягани пусть следует за тобой" так сказал старик.

Идет Майбыр, взявши много запасу с собой и дудку свою за пояс. Идет он сначала лесом дремучим, затем широкой тундрой, покрытой кустами ягод и белым ягелем...

Встретились ему стада быстроногих, рогатых оленей. Но он не тронул их, не поранил никого стрелою из лука... Увидал он в безбрежной тундре на берегах синих рек и озер из жердочек острые юрты самоедов—яранов. За ласковые слова полюбили Майбыра черноволосые, низкорослые Яраны. Дальше идет сын Ягани. Птичьи гнезда встречаются везде, негде ступить ногою. Осторожно шагает юный Майбыр. "Как бы не ушибить милых птенцов", думает он. Понравилась его кротость царю Тундры, журавлю—тури с железным клювом. Внезапно появился он над головой Майбыра в недвижном воздухе и крыльями закрыл северное, низкое солнце, затем произнес: "Гурли, гурли, здравствуй сын Пармаморта и светлокудрявой Ягани, будет тебе беда, ты кликни журавлиным голосом, я прилечу и выручу тебя из несчастья.. Теперь иди, скоро студеное море увидишь ты пред собой"

Запомнил эти слова сын Пармаморта. Идет он к холодному морю по зыбучему песку. Видит — серые валы с белой вершиной ударяются немолчно о сырой песок, и пену оставляюсь на нем. Бурые моржи (с страшными клыками) отдыхают там близ моря и белые тюлени, как люди, лежат рядами вдоль берега водной пустыни. Полукругом, серой волнующейся равниной слегка окрашенное багрянцем, безбрежное море простирается к далекому северу. Ледяные горы плавают на нем, и снежные ноля, покрыты я туманом. Чуть незаходящее солнце золотым кругом светит у горизонта в полуночной стороне над вечно шумящим морем.

Кликнул тут Майбыр по журавлиному: "Гурли, гурли"; и вдруг шум поднялся и увидал сын Ягани великую птицу, покрывающую солнце своими крылами, как темными облаками. "Садись на спину, говорить Тури": полетим на те унылые ледяные горы, ты ищешь королевского сына белых медведей, как подсказывает мое вещее сердце". Сел Майбыр на спину Тури. Взмахнул великими крылами тот и поднялся над угрюмыми волнами студеного моря и, глядя на солнце, полетел к северу. Быстро оказались они на вершине одной из из плавучих гор. Тут оставил вещи журавль сына Пармаморта, сказав: "здесь полетаю я над долинами этих гор; ты же кликни меня по птичьи, и я возвращусь к тебе". Сел на ледяной холмик Майбыр и стал на дудке играть. Белые медведи окружили его со всех сторон и стали слушать звуки лесной дудки и песни Майбыра.

Плачевно играет сыпь севера, и завыли белые жители льдов, высоко подняв свои мохнатые головы и острые морды: звуки музыки возбудили в них тоску о жизни однообразной в холодных полях, над которыми блещут бледные лучи северного сияния, бесприветна их жизнь на пустынных островах, покрытых вечными туманами. Сжалился над ними Майбыр и заиграл веселые песни, и заплясали угрюмые сыны (полярных стран) Севера. Сначала тихо, тихо — качались они, вставши на задние лапы, и потом быстрей, быстрей кружились и топали тяжелыми ногами; как вихрь наконец, носились они по зеркальному паркету ледяных равнин, то исчезая в тумане долин, то поднимаясь на ясные вершины. Но вот сами ледяные горы задвигались и образовали хороводы йод зеленым пустынным небом.

Каленик птица летала над ними, освещая их вершины своими светозарными крылами. Север дохнул на них своим ледяным дыханием, казалось, вздохнул он о скорби земной при звуках музыки веселой. Усладилось сердце северян, одетых в белые шкуры.

Тогда подошел их король к музыканту и сказал: "хоть не нашей породы ты, а другой, смертельно губящей нас, все же мил ты нам. Проси, что хочешь и дам тебе за великую услугу, которую сделал ты нам, диким кочевникам на ледяных горах, которых жизнь идет однообразно чередой в холоде вечной зимы". Встрепенулся Майбыр и сказал: "дай мне сына твоего, я научу его всем искусствам нашего рода".

Задумался глубоко король медведей. Но затем, кивнув головой, взял он в толпе молодого медвеженка, и, комкая его в своих лапах, долго произносит — мур-мара, мур-мара, целуя, сына своего. Наконец отдал его Майбыру. Последний взял молодого медведя, поклонился низко всему стаду и удалился от них к ледяным стремнинам в тумане утра. Тут кликнул он по-журавлиному. Взвился на встречу ему Тури, летавший над темными волнами, и взял на спину к себе Майбыра с его спутником с ледяного утеса. Перелетел он с ними бесплодное море и пустынные унылые тундры, и опустился на землю лишь у края березовой рощи леса. И на прощание сказал Майбыру: "Не забывай Тури, короля тундры, теперь иди к своим: от берез перейдешь к елям, от елей в сосновый бор, а за ним в пармах, за отрогами лесистых, диких гор найдешь своего старика отца". И прибыл Майбыр по слову Тури к дому своего отца, и за ним тяжело ступал белый медвежонок.

Так и ахнула Читныл, увидавши Майбыра с белым медведем, который мирно следовал за ним, очарованный звуками дудки. Не глупа была Читныл. Увидала она, что боги покровительствуют сыну Ягани: иначе давно сложил бы он свою голову. И умолкла надолго Читныл, предоставив все на волю судьбы, которая сильнее людей и часто ведет нас туда, куда не хотели бы мы идти.

Живут отец с двумя сыновьями, охотничают в зимнее время на лыжах. Старик вместе с Шормортом принесут пять тетеревов, десять куропаток, а Майбыр один несет в два раза больше, да еще Саридз-Морт, белый медведь, тащит молодого оленя, где-то поймал его он в густых чащах березы.

* * *

Шорморт завидовал своему брату. Слава его не давала ему покоя. Он уже замышлял, как бы погубить Майбыра. За советом обратился он к своей матери, к хитроковарной Читныл. Та поняла безвыходное горе своего сына и решила, если не погубить, по крайней мере, удалить счастливого сына Ягани.

Раз поздно вечером вернулся с охоты Пармаморт, сыновья же были в лесу. При яркой лучине мяла мягкую куделю Читныл.

Угощая старика ужином, она сказала ему: "Пармаморт, по небу ходят серые тучи, и над тундрой, и над лесами, и над морем, отдыхают же они на горах в темные ночи. Откуда берутся эти стада небесных коров, которые молоком своим напояют плодоносную землю? И долго ли будут носиться они над молчаливой землей? Эти вопросы слыхала я от мудрых тунов, а ответа нет ни от кого.

Пошли же своего Майбыра, пусть разузнает все это он и расскажет всем добрым людям, на радость им, себе на славу". Вот что придумала, опытная в хитростях Читныл, желая навсегда удалить Майбыра.

Простодушный Пармаморт передал все это старшему сыну своему и прибавил: "сделай, милый мой Майбыр, третье дело, сердце мое говорит мне, что вернешься ты живым, и увижу тебя богатым и славным".

* * *

Отправился Майбыр лесом дремучим, а за ним Саридз-Морт — белый медведь, в безлесную тундру затем вступили они, отовсюду открытую ветрам.

Тяжело было на сердце у сына Ягани, задумчиво он шел по белому ягелю "как же я могу вступить в беседу с облаками? на верную гибель, видно, я иду", думал он так, грустя.

Вдалеке увидал каменные горы, как у горизонта густые облака. "Поднимусь туда, думает Майбыр, на лесные вершины гор, там поют ручьи, там коршуны летают над погибшими охотниками, а близ стремнин облака отдыхают в туманные ночи, свесив свои полные груди в темные долины; не узнаю ли я там что-нибудь о воздушных караванах, постоянно носящихся по обширным небесным полям".

Поднялся Майбыр на лесные хребты гор и сел у одной стремнины, спрятавшись от холода и ветра в густых можжевельниках, а Саридз-Морт невдалеке лег в открытом месте, заботясь о безопасности сына Пармаморта.

На закате солнца прилетали па туманных крыльях караваны облаков по воздушной пурпурной зыби и расположились ночлегом на вершинах гор. Старая елинка там росла, прикрепившись к свале своими корнями. Она сжалилась над облаками и сказала: "плохо я живу, прикрепившись к голой скале, но все же лучше вас. Судьба ваша плачевна мне, сестрицы. Тяжело вам поливать леса и поля земли, поднимая соленую воду из океана. Скажите же мне, где вы родились, и долго ли будете поливать горы и долины сладкою водою, текущей из вашей груди?"

"Милая сестра наша, сказали облака, на туманных крыльях летаем мы по зыби воздушной, таская на радужных коромыслах горько-соленую воду из туда и сюда текущих струй океана на плодоносную грудь земли.

Эту соленую воду выпиваем мы, а из наших сосудов стекает сладкая на лес и поля.

Тяжела наша участь и однообразно уныла она. Родились же мы в пучинах океана вместе с белою пеною морскою близ скалистых берегов на закате солнца, и будем носиться мы над землею столько годов, сколько звезд сияет, мерцая, на черном небе в холодную зимнюю ночь, когда равнодушная к земле луна купается еще в подземных водах. Живите мирно, дети земли, мы напоим все сладкой водой, неустанно трудяся". Так сказали облака, и голос их был подобен шуму дождя, быстро погоняющего путника в поле. Ночной ветер подхватил их слова и передал можжевельникам и карличкам березкам у ужасной стремнины гор, а кудрявые можжевельники и карлички-березки пересказали все это от слова до слова спящему Майбыру, который у них стоял ночлегом близ крутой стремнины.

С восходом солнца, когда огромный круг его поднялся из-за силуэтов гор и разбудил стада белых облаков, почувствовавших на молчаливых вершинах, в ранний час встал Майбыр и направился к дому. Вместе с белым медведем вернулся он к отцу и сказал: "Пармаморт! стада серых облаков рождаются в пучине океана, близ скалистых берегов на закате солнца, и будут они поить землю столько годов, сколько звезд видим мы на холодном зимнем небе"..

Удивилась Читныл Майбыру и почувствовала в сердце к нему любовь. "Я погублю Пармаморта и выйду замуж за Майбыра, и тогда не обидит он Шорморта, а я наслажуся любовью".

Так думала неустанно коварная Читныл, но иное было назначено судьбою охотникам.

Когда Майбыр раз на лыжах гонялся за бурым лосем — Ерой, незнакомая старуха остановила его и шепнула: "Пора, пора идти к своей невесте, Майбыр. Ждет тебя красавица в дремучих пармах у обрывистого берега ручья, текущего с высокой горы".

Лук выпал у Майбыра из рук от удивления, и он хотел кое-что спросить у старухи, но та скрылась в еловой чаще.

Сделал себе сын Ягани тогда бандуру из ольхового дерева, натянул на ней струны, сотканные из длинных белых волос друга своего Саридз-Морта — медведя, и отправился он искать свою невесту. Прибыл он к крутому берегу ручья, шумно падающого с высоты каменистой горы и увидал там избушку. Зашел через маленькое крылечко туда и увидал в красном углу девушку, которая вышивала черные и красный фигуры людей, зверей и птиц на белом полотне скатерти.

Девушка не прогнала его, не разбранила, а пригласила его согреться и отдохнуть в ее теплой избушке.

Сидит Майбыр у стола в лесной хижине и любуется светлокудрявой девой. Ему казалось, что лучистые взгляды ее серых глаз проникали ему в сердце. Забыл он старика Пармаморта и дом свой на парме и белого медведя, где-то охотничающого на берегу шумного ручья.

Берет бандуру-кантеле в руки он и поет песни. О жизни лесных великанов он пел, о борьбе их с водяными, о белых жителях снежных полей, о благодетельном Тури, также воспевал он стада облаков, летающих высоко над лесами. Песня его волнами лилася в избушке чародейки.

Между тем девица сидела в красном углу, смотрела на Майбыра и проливала горькие слезы. Потом она сказала: "Охотник, ты ничего не ведаешь и поешь свои песни, но скоро придет старуха-мать и съест тебя железными зубами. Много уже охотников погибло здесь".

— Пусть,— ответить Майбыр,— жизнь давно уже опостыла мне, ласки не знал я в жизни, а гибели моей будут рады многие.

И снова заиграл он о жизни лесных богов, о каменном поясе, проведенном для крепости земли от северного к южному морю.

Уж полночь наступила, а ведьмы старухи нет. Лесные боги задержали ее, позвав к себе в гости. Она была Йома. И три дня и три ночи ждали ее охотник с девицей, но старухи не было. Тогда красавица сказала: "Теперь все кончено, и написанное в книге исполнилось, ты мой суженый. Пойдем отсюда".

И пошли они к дому Пармаморта. Майбыр сказал отцу: "Йольныл — моя невеста. Я построю новый дом около сосны, где лежит добрая Ягань, и в новом доме устрою пир".

Выслушав это, поняла разумная Читныл, что нужно покориться железной воле судьбы и желаниям могучих богов, и навсегда оставила вражду против Майбыра и Пармаморта.

Построен был новый дом возле сосны, где спит в земле добрая Ягань, и веселый пир затеял здесь искусный Майбыр.

Шорморт вместе с белым медведем отправились в разные стороны по великому северу — пригласить гостей на брачный пир Майбыра и Йольныл...

Все знаменитые люди по рекам — Вычегде, Выми, Пинеге, Вишере, Печоре и др. собрались в парму — к сыну Пармаморта.

Пильвань из Ипатьдора отправился вместе с Софроном из Шилы, и Фалалей с Усть-Сысольска, Тювэ с Вишеры, Панюков из Ыджыдвидзя, знаменитый разбойник Тунныряк из-под великой ели, растущей в деревянске, Дарук-Паш с Печоры, король тундры Тури прилетел с берегов далекого моря, и король белых медведей прискакал с ледяных островов студеного моря, ученики Пама-бурморта пришли с берегов Оки из Алтыма, великан Ягморт с Ижмы.

Собрались все знаменитые гости в доме сына Пармаморта блеснуть своим разумом и хитростью-мудростью и силою. Много великих споров было там на веселом пиру у Майбыра. Когда все гости натешились и наговорились, взял дудку свою сын Ягани, и запел он песни о лесных великанах, живущих при разделе рек, о великих льдах, плавающих в полночном океане, и о тучах, нависших над пармами севера; все удивились, слушая игру и пение его. "Отважный охотник Майбыр и музыкант не последний на великом Севере",— все сказали, то глядя на Майбыра, то удивленно смотря на светозарную Йольныл.

Слава пошла с тех пор великая о Майбыре, и молва, как он праздновал свою женитьбу, какие гости были там.

Из края в край песни раздаются теперь о нем и о матери Ягань, и в тундрах, и в лесных чащах, и на песках близ студеного моря.

Долетели эти звуки и до моих ушей, принес их ветер, и нашептали можжевельник и верески в темном бору, о красоте же Йольныл много рассказали мне тихим шепотом алые лепестки дикого шиповника, растущего возле дорог между соснами на далеком Севере.

Жаков Каллистрат Фалалеевич

(30.09.1866 — 20.01.1926) родился в с.Давпон близ Усть–Сысольска (ныне пригород Сыктывкара). После окончания Усть–Сысольского уездного училища и Тотемской учительской семинарии работал на Холуницком заводе Вятской губернии чернорабочим, волостным писарем в Корткеросе. Затем учился в реальном училище в Вологде и Петербургском лесном институте, был послушником в Заозерской пустыни. В 1896 стал студентом физико–математического факультета Киевского университета, через три года перевелся на историко–филологический факультет Петербургского университета, по окончании которого здесь же работал преподавателем. Уже в студенческие годы серьезно занимался научной деятельностью. В 1911 стал профессором. С 1908 по 1917 по приглашению академика В.М.Бехтерева преподавал в Петербургском психоневрологическом институте. С 1917 по 1926 жил в Пскове, Юрьеве (Тарту, Эстония) и Риге (Латвия).

К.Жаков писал на русском языке. Первые произведения — стихи, очерки, рассказы были опубликованы в Петербурге (издательство "Парма") в начале XX века. Наиболее значительными литературными произведениями К.Жакова являются автобиографическая философская повесть "Сквозь строй жизни" (1914) и эпическая поэма об истории средневековых коми "Биармия" (1916).

Умер К.Ф.Жаков в Риге, был похоронен на Покровском кладбище, в 1990 его перезахоронили в Сыктывкаре.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: