Сделай Сам Свою Работу на 5

Первый завтрак в новой столовой. Школа. Я передаю письмо Франциска матери больного ребенка. Помощь И. в моем знакомстве со скитом трудных строптивцев. Старец Старанда и встреча с ним





Несмотря на то, что я пришел в себя еще на руках И., я не помнил, как заснул, как миновала ночь. Я проснулся утром от каких-то непривычных мне звуков и толчков.

Несколько минут я не мог прийти в себя от изумления, увидев себя в совсем незнакомой комнате. Наконец с трудом сообразил, что я в дальней Общине, что звуки, неожиданно для меня новые, - гудящие удары большого колокола, а толчки - усердное тормошение меня моим дорогим Эта.

Птичка явно беспокоилась, перебегала от моей кровати - узенькой деревянной койки с натянутым куском грубого холста, без матраса - к дверям И., как бы желая дать мне понять, что мне пора туда заглянуть. Я быстро вскочил, в одно мгновение четко вспомнил все происходившее прошлой ночью.

Должно быть, мой физический организм был еще недостаточно закален, так как я чувствовал слабость, неуверенность в равновесии и ощущал даже нечто вроде легкой тошноты. Как мне недоставало моей доброй и ласковой няньки, моего чудного Яссы, который, конечно, привел бы меня к полному выздоровлению через полчаса своим чудодейственным массажем в воде.

С некоторым напряжением я стал соображать, чем прежде всего начать мне свой день, как вспомнил, что я келейник и секретарь. Не решаясь войти к И.



неумытым и плохо одетым, я схватил полотенце и хотел бежать в душ, как дверь комнаты И. открылась и в ней показался он сам, сияющий, мощный, в белой одежде, которая, как и он сам, показалась мне блистающей. Никаких следов утомления или болезненности не было в его лице. Он был юн, прекрасен и ласков, как всегда.

- Что, мой дружок, тебе неможется?

- Что мне неможется - это верно, мой дорогой И., но это пустяки, - ответил я.-А то, что я келейник-секретарь, проспал и встал позже своего господина, вот это я уже проштрафился. Простите, Учитель, я постараюсь в будущем быть усердным слугой, В это утро я еле сообразил, где я. Но что значит гудение колокола? Я принял было его за удар гонга. Имеет ли это гудение какое-нибудь отношение к моим обязанностям?

- Колокол ударит тридцать раз, и это будет равно получасу времени. За эти полчаса, все обитатели Общины должны привести себя и свои кельи в полный порядок и с последним ударом направиться к трапезной для участия в первой общей еде. Но не к той трапезной, где мы ужинали вчера. Там собираются только для обеда и последней еды. Завтракают же и полдничают здесь в нескольких столовых. Вся Община разбита на много отдельных участков, и в каждом из них своя утренняя столовая. Беги в душ, возвращайся обратно, прибери обе наши комнаты, надень чистое платье и тогда обойди всех в нашем доме. Оповести каждого, чтобы через десять минут все были в сборе у крыльца.



Я сам поведу вас в столовую нашего участка и там познакомлю с начальником нашего участка.

И. ушел к себе, я же побежал с Эта в ванную. У меня был большой соблазн переставить несколько порядок данных мне поручений. Я опасался, что все наши друзья, так же как и я, не знают распорядка дня в новом месте и могут опоздать привести себя в порядок к указанному сроку. Но приказания И. были для меня законом любви, и я не решился внести в них никакой отсебятины.

Возвращаясь из ванной и торопясь к себе, я натолкнулся на Андрееву, которая вместе с леди Бердран возвращалась с утренней прогулки с букетами цветов. Я удивился свежему виду обеих женщин, отсутствию всякой усталости на их лицах. Поздоровавшись с ними, я постарался как можно скорее убежать. Но мне показалось, что зоркие глаза Натальи Владимировны, так много подмечавшие, подметили и мою усталость, и мое общее недомогание.

Когда я возвратился к себе и, быстро убрав свою комнату, постучался к И., я увидел его за письменным столом, углубленным в какую-то работу. Стараясь как можно бесшумнее двигаться, я убрал его комнату, в которой, кстати сказать, и убирать-то было нечего, так все в ней было блестяще чисто. К моему удивлению, в комнатах совсем не было пыли, к которой я испытывал нечто вроде ненависти и убирать которую терпеть не мог. Справившись с задачей уборки, я тщательно оделся и помчался оповещать всех о месте и сроке сбора.



Как я и предполагал, некоторые из друзей еще благословенно спали и приказ И. был для них словно гром и молния. Особенно огорчился Бронский, не умевший ни в чем торопиться. Игоро всячески ему помогал и уверял, что они успеют вовремя быть на крылечке.

Обежав оба этажа, я еще раз пригладил свои непокорные кудри перед небольшим зеркальцем в коридоре, проверил все свои завязки и вышел на крыльцо первым, ожидая сбора всех обитателей домика. Я чувствовал себя ответственным за опоздание моих друзей, но, вместе с тем, не знал, как и чем помочь. Слава Богу, Бронский и Игоро пронеслись бурей обратно из ванной, и сердцу моему стало спокойнее. Вдруг Эта сорвался с места и радостным криком помчался за угол дома. Я не понял, куда и зачем он убежал, но через минуту увидел его на плече у Никито, позади которого шли Лалия, Нина и Терезита.

Обрадовавшись неожиданному свиданию с ними, я не заметил, в каком порядке собрались все друзья нашего отряда, но к последнему удару колокола, когда в дверях показался И., все были в сборе.

- В трапезной, куда мы сейчас пойдем, разговаривать нельзя, как и в большой трапезной. Входите туда, радостно думая об окружающих вас людях. Не несите в сердцах сострадательного смущения. Несите радость утверждения, уверенности, что Жизнь защищает живущих здесь людей, давая им все возможности достичь совершенства именно в тех обстоятельствах, какие необходимы им. Какими бы трудными и тяжелыми ни показались эти обстоятельства вам, не по себе меряйте, но по любви сердца ищите прозрения в вечные пути людей. В этих внешних условиях лежит вся забота тружеников Вечного Милосердия о каждом человеке. Старайтесь не умом раскидывать, что из обстоятельств здесь Вы хотели бы облегчить, выкинуть, изменить. Но вдумайтесь глубже в слова Франциска, что такое добрый человек, и действуйте, любя и побеждая, в соответствии с этим понятием. Живите в невидимом Вечном и несите привет сердца Ему в видимых формах мелькающего перед вами "сейчас".

Едва закончил И. свои слова, как к крылечку подошел брат, довольно пожилой, в белой одежде, и поклонился, коснувшись земли рукой.

- Мой настоятель шлет тебе, Учитель, привет любви и мира. Благоволи следовать за мной. Я прислан проводить тебя и твоих друзей к утреннему завтраку, который ты обещал, оказав нам честь, разделить с нами.

Лицо этого брата, как и его голос, показались мне примечательными. Он улыбался, а мне казалось, чему хочется плакать. Он говорил о самой простой вещи, хотел быть любезным, а в звуках его голоса слышалась какая-то трагедия, точно сердце его разрывалось от боли. Я взглянул на Бронского и увидел на его лице не только напряженное внимание и удивление, но даже полное забвение всего окружающего, так впился он сердцем и глазами в говорившего брата. Взгляд И. скользнул по фигуре артиста, и он еще раз громко сказал:

- Помните о том, что я только что вам говорил.

И. отдал поклон присланному брату.

- Спасибо за привет, друг. Спасибо за то, что ты побеспокоился прийти за нами. Веди, друг, мы за тобою следуем.

Брат еще раз поклонился нам и пошел вперед, прямо по аллее. Шли мы довольно долго. Я все больше поражался размерам Общины. Она действительно была громадна. А сад походил больше на лес, чем на сад, хотя цветов в нем было очень много. Мы шли по густым аллеям, часто пересекали горбатые мостики над ручейками, не встречая людей.

Но вот вдали мы увидели лужайку и за нею длинный одноэтажный дом, как мне показалось, без стен. Когда мы подошли ближе, я увидел, что стены были из стекла, очень тонкого и прозрачного, вправленного в узкие белые полосы дерева и образовывавшего нечто вроде большущих рам. Я не понимал, как могло держаться столько стекла в таких тонких переплетах, но раздумывать было некогда. Подойдя еще ближе к прозрачному домику, я заметил много-много фигур, двигавшихся с разных сторон к столовой. Когда мы подошли совсем близко, из дверей ее вышел навстречу нам высокий человек в черной монашеской одежде, с четками на руке и с большим серебряным крестом на груди. Он был молод. Каштановые, слегка рыжеватые волосы падали красивыми волнами и локонами до плеч. При очень стройной фигуре походка у него была ковыляющей, так как одна его нога была короче другой. Он улыбался И. во весь рот, обнажая прекрасные белые зубы. Низко кланяясь И., он сказал:

- Какое счастье для нас, дорогой Учитель, что ты приехал к нам и что именно в этот день ты войдешь в столовую моего участка. Будь благословен.

Ты, конечно, не можешь помнить всех дат и обстоятельств, когда, где и как ты спасал людей, такую бездну ты их спас. Но я, как и каждый, помню день своего спасения, благословляю встречу с тобой и счастлив приветствовать тебя на том деле, которое ты приказал мне выполнять. Добро пожаловать, - обратился он к нам, окинув всех нас приветливым взглядом и кланяясь нам.

И. обнял монаха. Я заметил, что руки его красивой формы, но грубы от физической работы, покрыты мозолями и ссадинами.

- Мир тебе, брат мой Всеволод. Светлое Братство прислало меня к тебе с приветом и уполномочило сказать, что срок твоего пребывания здесь окончен.

Ты уедешь отсюда со мной. Мир нуждается в радостных лугах. Ты созрел как деятель. Пора тебе послужить человечеству среди страстей и суеты.

Лицо Всеволода точно засветилось изнутри, глаза его засияли, и он тихо ответил:

- Так пойду, как поведешь. Но не скрою некоторой печали расставания с теми несчастными твоими детьми, что ты мне здесь поручил. В самом начале тяготился я тяжелым трудом. Но теперь уже давно все понял, принял и благословил. Я думал здесь окончить свои дни. Но, да будет воля твоя и пославших тебя.

Он еще раз поклонился и ввел нас в зал - стеклянную галерею. Усадив нас за стол, во главе которого сел И., он сел рядом с ним, и только тогда многочисленные, раньше нас вошедшие в столовую люди опустились на скамьи у своих столов. По знаку Всеволода десять сестер и братьев, несших свое дежурство для всего участка, стали подавать еду на все столы сразу. Я сосчитал, что длинных узких столов, точно таких же, как столы в большой трапезной, было пять. Стол, за которым сидели мы с Всеволодом, стоял так же первым у входа, как стол Раданды в большой трапезной. С места Всеволода все сидевшие в столовой были ему видны так же, как с места Раданды. В этом зале, как я уже сказал, больше всего походившем на галерею, было много стекла.

Стекла, обрамленные узкими полосками дерева, создавали иллюзию, что сидишь на палубе корабля, так были они прозрачно чисты и так широка была видимая панорама.

С первого мгновения, как только я очнулся от новизны впечатления, меня окружила радостность. Без всякого напряжения, легко, просто, весело я слился с эманациями, которыми была наполнена комната, и сразу же почувствовал, как из моего сердца льется и им же втягивается волна доброты и действенной энергии. Мне так и хотелось обнять всех сидевших за столами и поблагодарить их за то доброжелательство, с каким они нас встретили. Ни с чем не мог я сравнить этого приема. Все молчали. Но каждый из нас был счастлив и сознавал себя братом, родным и близким всем собравшимся здесь людям.

Были здесь молодые и старые. Были и дети - подростки лет восьмидвенадцати, сидевшие возле своих матерей. У всех были лица веселые и добрые, глаза радостно и спокойно светившиеся. Я взглянул на брата, подававшего еду к нашему столу. Это был тот брат, что приходил за нами послом от Всеволода. Его лицо все также сохраняло печать скорби, но скорби какой-то былой, давно пережитой. Оно напомнило мне лица бедуинов, которых И.

направил конвоирами буйному всаднику, встреченному в пустыне.

Некоторое время все молча ели поданную кашу, за которую принялись только тогда, когда взял ложку в руки их настоятель. Я заметил, что сам Всеволод ел не больше Раданды, но делал вид, что ест очень усердно, чтобы не мог смутиться никто с хорошим аппетитом и поощрялся тот, чей аппетит был плох.

Хотя каша была вкусная, сладкая - из чего она, я разобрать не мог, да, пожалуй, никогда такой и не ел,-я должен был констатировать, что мой отличный аппетит исчез. Я с трудом мог проглотить несколько маленьких кусочков хлеба и ложек каши, и то каждый раз под пристальным взглядом И.

Есть мне было так трудно, что на последний настойчивый взгляд И. я мысленно ответил ему его же фразой: "В пути не надо много есть". Он понял меня, улыбнулся и положил свою ложку на стол, разрешая мне последовать его примеру. Вслед за кашей было подано нечто овощное, напоминавшее видом рагу из моркови и цветной капусты с картофелем, с большим количеством сливочного масла. Но к этому блюду я не мог заставить себя притронуться и удивлялся удовольствию, с которым его ели все, не исключая и наш стол. Сидевшая рядом со мною Андреева так же, как и я, почти ничего не ела, что мне показалось странным, так как она нередко говаривала, смеясь, обо мне в Общине Али, что единственное наше с ней сходство - прожорливость.

Убрав все следы предшествовавших блюд, на столы подали прекрасный кофе или, по желанию, чай и поставили большие кувшины с молоком. Несмотря на то, что руки подававшего за нашим столом брата были изуродованы - на правой не хватало мизинца, а на левой - средних пальцев, он делал все быстро и ловко, без всякой торопливости и даже опережал другие столы, где было по два подавальщика. Невольно посмотрев на чашку, в которой мне подали кофе, я залюбовался простой и красивой ее формой. Высокая, из тонкого фарфора, как мне показалось вначале, она на самом деле была стеклянной и переливалась желтоголубыми, розовыми и фиолетовыми красками. На ней ярко выделялся рисунок - роза и несколько небрежно брошенных фиалок. Посмотрев на чашки соседей, я увидел, что форма у всех одинакова, но рисунок разный. Я восхитился талантом мастера, который мог достичь в пустыне такой высокой художественности.

Завтрак кончился, Всеволод поднялся с места, поклонился И., поклонился всем нам и, повернувшись лицом к другим столам, поклонился всем присутствующим.

- Друзья и братья! Сегодня среди нас тот дорогой Учитель, всем нам друг и спаситель, к приезду которого я вас подготовлял. Для многих из вас его приезд не только радость и счастье свидания с человеком, которому почти все мы обязаны спасением жизни. Это также и зов к новой жизни, к новой форме внешнего труда. Для многих из нас настало время перелить в действие те сокровища духа, которые мы выработали и скопили здесь в своих сердцах. Здесь мы закалились, пора трудиться среди суеты для общего блага людей. Не огорчением от разлуки с теми, к кому мы здесь привыкли, кого здесь полюбили как ближайших друзей и сотрудников, должны мы ответить на призыв Учителя к новым формам труда и к новым местам жизни. Но радостью, что можем призванные им, а в его лице всем Светлым Братством, начать в иных местах жизнь единения с ближними в красоте, в действенной любви и доброте сердца. Слушайте же сейчас в полном мире и цельном внимании слова нашего дорогого, великого друга, брата и Учителя.

Всеволод еще раз поклонился И. и сел на свое место. И. встал, окинул взглядом всех, не исключая и нас, и я снова испытал под этим взглядом необычайное состояние. Состояние, когда кажется, что речь идет только и именно к тебе одному. Взглянув на лица окружающих, я понял, что каждый испытывает точно такое же чувство - словно все внимание И. направлено только на него одного.

- Мои добрые друзья, мои верные сотрудники. Давно, очень давно имела место первая моя встреча с каждым из вас. С одними раньше, с другими позже, но со всеми без исключения очень давно встретился я впервые. Каждый из вас знает сам, как тяжело он страдал до момента встречи со мной. Каждый помнит хорошо, из какой адской муки он был вырван и укрыт мною здесь. Но, друзья мои, мои дорогие дети, так горячо посылающие свою благодарность и любовь сейчас мне и посылавшие их мне все время, я ли причина вашего теперешнего достижения или вы сами, своим трудом, нашли в себе силы и умения освободить свое сердце, раскрепостить свой разум от предрассудков и тем помочь духу своему загореться и сжечь все условности, все иллюзии, мешавшие, как путы, общаться в огне и духе? Не я, но вы сами, друзья мои, причина вашего освобождения. Вы сами золотоискатели, откопавшие в себе груды сокровищ, на первом месте среди которых стоит незыблемый мир как следствие вашего умения жить в Вечном, нося Его в своей временной форме и приветствуя Его же в каждом встречном существе. Сейчас для многих из вас пришла новая радость: поделиться добытыми сокровищами с теми несчастными детьми земли, что не имели ни сил, ни возможности - ибо воля их молчала - обратить свой взгляд внутрь себя. Ваша новая задача - при всякой встрече с новыми людьми, где бы и при каких обстоятельствах эта встреча ни происходила, - вовлекать их в свою ауру, приносить их страданию успокоение и развивать в них самостоятельность в труде дня, самостоятельность цельную. На чем должна основываться эта самостоятельность? Я призываю пробуждать и закалять в людях самостоятельность, основанную на полной чести и честности, примером которых вы уже имеете силы быть. На полной правдивости, которую можете вносить в ваши новые отношения с людьми. На полном бесстрашии, которое развилось в вас как результат привычки жить в Вечном, и эту привычку старайтесь в них развить и укрепить. Перед вами дорога гигантов, дорога Вечного, зовущего вас к труду и действию с Ним. Не поддавайтесь же мелочи чувств. Не давайте сердцу обрастать плотью и кровью временного, но действуйте теми сторонами ваших проводников, где каждая клетка так пропитана и напитана светоносной материей солнца, что плоть и кровь стали лишь остовом ей, а не сутью, стержнем вашей энергии. Для каждого человека наступает момент его испытания.

И для каждой материи вселенной есть момент испытания прочности и сопротивления как пригодной к тому или иному роду мирового строительства.

Исключением из общего закона вселенной не может быть человечество Земли, как и всяческая ее материя, одухотворенная или еще ожидающая одухотворения.

Момент испытания ученика - это момент величайшей радости. Самоотвержение его - это не та или иная форма отречения, это утверждение Жизни, утверждение ее сил в каждой встрече. Дошедший до такого самоотвержения несет всюду радость, ибо уже прошел все те стадии, когда личное восприятие момента могло нести горечь. Для вас нет уже ни времени, ни пространства как таковых - для вас есть чудо Жизни, идущей по земле, славить которую, раздувать ее искры и очищать в каждом встречном вы призываетесь. Я приветствую вас в этот миг вашей жизни, в великий поворотный момент, когда моей рукой Светлое Братство вручает вам ключ для новых дверей. Им сможете раскрыть двери сердца встречного, помогая ему выйти из жизни узкой - в законах условных одной Земли - и перешагнуть в жизнь широкую всей вселенной, в единение с трудом всего человечества, неба и земли, живущего в законах вселенной -в законах закономерности и целесообразности. Не судите отныне ничью видимую жизнь. Вы знаете, что величие вашей жизни составляет и составляло то, что невидимо, неосязаемо и невесомо, но что заставляло сиять все плотное, видимое и весомое в вас и вокруг вас. Идите же в мир суеты, мои дорогие. Идите весело, просто, легко. Идите, бесстрашные, уверенные, и вы всюду и все победите, ибо будете побеждать, любя и зная. Мир вам моими устами шлет все Светлое Братство. Будьте благословенны.

И. высоко поднял руку и благословил всех стоя слушавших его слова. Мне показалось, что во всех направлениях, куда шел жест И., вылетали большие снопы огня, прирастая к аурам людей и зажигаясь в них огненной звездочкой.

Несколько минут длилось чудесное молчание. Оно захватило всех, точно мощь великой торжествующей песни. Я снова испытал незабываемый момент слияния со всей Жизнью, со всеми ее видимыми формами. Я еще раз понял, какою мощью обладал И., раскрывая людей к прекрасному.

Всеволод приказал братьям отворить дверь, и все стали выходить из столовой, отдавая поклон И., Всеволоду и нам. Когда последний брат вышел, Всеволод обратился к И.:

- Не желаешь ли, дорогой Учитель, осмотреть мастерские, швальни, ремесленные училища и школу, а также больницу моего участка? Быть может, я недостаточно высоко поднял ремесла и образование, хотя я и старался точно придерживаться указанных мне тобой образцов и путей. Некоторые из цехов, вроде цеха стеклянной небьющейся посуды и оконных стекол, мне пришлось перенести в оазис темнокожих, так мне приказал Раданда. Быть может, ты соблаговолишь съездить и посмотреть их там?

- Непременно, мой друг, в ближайшие же дни. Но сегодня я разделю свою группу людей. В школу твою я пойду сам и возьму с собой только моего келейника Левушку да приближенного ученика Али Наталью. Остальные мои друзья, среди которых позволь тебе представить артиста мировой славы Бронского, пройдут в твои ремесленные мастерские и заводики. В них Бронский, Никито и все остальные спутники найдут, что посоветовать твоим мастерам, продвинув их в изяществе и тонкости вкуса, и кое-чему поучатся сами. Вот, представляю тебе двух специалистов библиотечного дела, знаю, что ты отстаешь в этой работе. Они помогут тебе разобрать новый караван с книгами, который тебе уже послал Али. Не ужасайся, они все уладят, дай им только помощников, лучше всего старших школьников. И старые книги разберут, и новым место найдут. А эта сестра привезена мною специально для основания детских яслей и домов. Придется совсем по-новому организовать это дело. Она останется здесь и получит и помощников, и указания. Сейчас дай ей провожатого, чтобы она могла обойти часть детских помещений.

Всеволод распорядился, как ему указал И., мы отделились от наших друзей и пошли за Всеволодом. Дорога шла долгое время садом, который становился все более похожим на лес и, несомненно, когда-то им и был. Тут и там встречались дома, люди и группы детей. Разнообразие пород деревьев не только меня удивило, но я даже и не предполагал, что этакие чудища могут расти в садах.

Мы дошли до озера, и здесь картина природы и жизни людей резко изменилась.

Лес перешел в кустарник, зеленой травы не было. Среди глубокого, блестящего и мелкого песка, напоминавшего песок пустыни, в котором рос этот кустарник, были проложены утрамбованные дорожки, ведшие к разным домам, напоминавшим своим видом бараки или мастерские. Слышится стук молотков, лязг пилы, кое-где люди в легких рабочих костюмах стругали доски. Кое-где несли мелкий камень, собирали деревянные столы и кресла, стругали колонны из дерева.

Кипела самая разнообразная жизнь.

Мы свернули, оставляя за собой озеро и площадку, и вышли на довольно большой островок, где рос молодой кедровый лес и было выстроено несколько красивых домов. Мы вошли в одно из зданий, оказавшееся школой, как раз в ту минуту, когда раздался удар гонга и из многочисленных дверей в широкий коридор выскочили со смехом и шумом дети лет восьми - тринадцати.

Увидев Всеволода, они чинно выстроились у стен, но их сияющие, веселые мордочки, видимо, ждали только разрешения изменить своей чинности и броситься к своему любимому настоятелю.

- Нет, нет, на этот раз "вольно" не будет произнесено, - смеясь, сказал Всеволод. - Будьте любезными хозяевами, вежливыми и приветливыми, познакомьтесь с гостями, которые проделали трудное путешествие по пустыне, чтобы навестить вас. Вот я и посмотрю, хорошо ли мы сумели вас воспитать и насколько вы вежливые кавалеры и дамы, - все смеялся Всеволод.

Личики детей стали необыкновенно серьезны. Они тихо и быстро разбирались на группы, по десятку в каждой, и во главе каждого десятка выдвинулись мальчик или девочка, как я понял, нечто вроде старосты десятка.

Одна из девочек вышла вперед, подняла в знак привета руку и поклонилась нам. Ее примеру последовали все дети. Глазенки их горели, они с любопытством уставились на нас. Та же девочка, выступив еще вперед, сказала:

- Я дежурю сегодня и приветствую Вас, дорогой отец-настоятель, и вас, любезные гости. Добро пожаловать! От лица всех детей приветствую дорогих гостей, оказавших нам честь своим посещением. Все, что мы сможем сделать для вашего развлечения, мы сделаем с радостью. Но, - девочка слегка замялась, - мы еще маленькие и мало умеем. Но все же мы умеем петь, плясать, делать гимнастику и изображать жизнь кукол и зверей.

Всеволод весело засмеялся, погладил девочку по ее кудрявой головке и ответил поклоном на приветствие детей.

- Пожалуй, все ваши артистические фокусы вы покажете дорогим гостям после. Сейчас постарайтесь блеснуть своей ученостью. А пока, так и быть: "Вольно!"

Что тут поднялось! В один миг Всеволод исчез под грудой детских фигурок, напомнив мне, как исчезал под фигурами детей и карликов Франциск. Высокий посох Всеволода, как драгоценное сокровище, держали чуть ли не десяток ребят, с головы был снят клобук, и с величайшей осторожностью дети держали его в руках, пока остальные висели на своем настоятеле, наперебой рассказывая ему последние новости из своей детской жизни.

К И. подошла группа детей, внимательно и осторожно рассматривая его, точно они не могли оторвать глаз от его лица. Он ласково гладил их по головкам, задал им несколько вопросов - и лед их чинности растаял мгновенно.

- И с Вами тоже можно "вольно"? - спросил премилый мальчуган, боязливо подходя вплотную к И.

И. рассмеялся так весело и заразительно, что я не мог не залиться смехом и тут же сам потерял всю свою чинность.

- Вольно, вольно, - продолжая смеяться, ответил И. и взял мальчугана на руки. - Но я ведь уже старый дядя, а вот мой келейник Левушка очень любит быть верблюдом. Садитесь на него и поезжайте в сад, - указывая на меня, сказал он окружавшим его детям.

Я не успел и опомниться, как целая орава ребят оседлала меня. Всеволод до некоторой степени облегчил мою верблюжью ношу, и я был утащен детьми в сад.

Там они показали мне свое маленькое хозяйство. У них были крольчатник и псарня, где жило несколько щенков какой-то очаровательной породы, красивых и пушистых. Тут же, немного поодаль, был сооружен теплый домик, где жили щенки африканской породы, черные, совсем без шерсти. Несмотря на жару, им было холодно, и дети укутывали их в ватные попонки.

Время перемены промелькнуло быстро, раздался удар гонга, и вместо шумной ватаги ребят, где каждый, перебивая другого, спешил вылезти вперед и рассказать что-то особенное, интересное, передо мной появился стройный отряд дисциплинированных маленьких людей, в полной тишине входивших обратно в двери школы.

Я не видел Андрееву и не знал, как совершилось ее знакомство с детьми. Но повернувшись назад, заметил ее в группе детей, мордочки которых были особенно радостны. Я подумал: чем могла так привлечь к себе детей обычно резковатая в своем обращении Наталья Владимировна? Я заметил в ее руках красивый мешочек из пальмовых волокон, в который я так усердно старался упихать ее коробейные товары в оазисе Дартана. Девочки с восторгом гляделись в маленькие зеркальца, мальчики с не меньшим упоением разглядывали свои свистульки, барабанчики и прочее. Но заниматься наблюдениями было некогда, раздался второй удар гонга, по которому дети должны были привести себя в полный порядок, а третий удар должен был застать их уже сидящими за партами.

Я нашел И. в коридоре, окруженного учителями и учительницами. Он все еще держал на руках того же малыша. Когда я к нему присмотрелся, то узнал в нем того самого мальчика, матери которого я должен был передать письмо Франциска. Я видел ее в тот час, когда Франциск писал свои письма и соединил меня со своею мыслью. Малютка прильнул головкой к плечу И., нежно гладил его по щеке и говорил:

- Дядя, миленький, хорошенький, скажи, отчего ты такой самый, самый красивый? Ну совсем как у мамы ангел на картинке. Знаешь, я ведь тебя часто видел во сне, - бормотал мальчик, точно засыпая.

И. ласково прижал к себе ребенка.

- Мальчик, Левушка, уже болен. Но пока это еще мало заметно. Скоро болезнь резко проявится. Возьми его, он уже засыпает. Отнеси его сам к матери. Там и письмо Франциска ей отдашь, и выполнишь сам его приказание. Ты пойдешь мимо своей кельи и захватишь письмо. Пожалуйста, Всеволод, дай Левушке провожатого, пока я буду наслаждаться мудростью твоих детей и твоими воспитательными и методическими талантами.

Я взял ребенка. Всеволод дал мне в провожатые одну из сестеруборщиц с добрым, еще молодым и приятным лицом, одетую в очень милое коричневое платье, белый чепец и белый же передник безукоризненной чистоты. Сестра пошла со мной, захватив для заболевшего ребенка его завтрак. Ноша моя была тяжела: жара уже ощущалась сильно, и тело мальчика казалось мне огненным. Мы дошли до нашего домика, я положил мальчика на свою постель, достал пакет с письмами Франциска и сказал сестре-провожатой:

- Как Вы думаете, сестра, не повредит ли мальчику, если я немного задержусь и побегу в душ? Мне кажется, я весь горю от знойного воздуха.

- Нисколько не повредит. Я его постерегу и буду махать над ним пальмовым листом. С непривычки вначале наш климат всем тяжел, потомуто у нас и устроены души в очень многих местах. Пока мы будем идти, встретим их немало.

Вы сможете еще несколько раз освежиться холодной водой, если захотите. Все, кто приезжает к нам, не могут выдержать первое время нашего зноя, но постепенно втягиваются и перестают его замечать.

Не медля, пока сестра еще договаривала последние слова, я схватил полотенце и помчался в душ, в сотый раз вспоминая мою дорогую, нежную няньку, моего друга Яссу. Где Ясса? Как он едет? Скоро ли вернется? Мысли мои, любовные и благословляющие, мчались за ним, а сердце мое гордилось оказанным ему высоким доверием, сострадало его тяжелому пути по пустыне...

Душ меня воскресил, и мы вскоре бодро зашагали по тенистой аллее. Теперь ноша моя не казалась мне такой тяжелой, хотя тело мальчика было очень горячим. Раза два сестра указывала мне на небольшие домики-души, очень мило сложенные из белого камня. Она предлагала мне еще раз освежиться. Но я еще не изнемогал, шел бодро и не мог понять, где же конец моему путешествию. Лес стал гуще. Мы шли уже более получаса, встречали стоявшие одиноко и группами домики. Я нигде не видел ни стен, ни ворот, через которые мы въехали в Общину. Также не видел я ни конюшен, ни фермы, а ведь где-то здесь они должны были быть. Мои размышления прервала сестра, указывая на небольшой, отдельно стоящий домик.

У открытого окна я увидел женскую фигуру, склоненную над шитьем чего-то крупного, белого. Женщина, заслышав мои шаги и голос моей спутницы, подняла голову, и я сейчас же узнал в ней ту самую, которую видел в мыслях Франциска.

Увидев своего сына у меня на руках, она торопливо отбросила работу и вышла нам навстречу, распахнув настежь дверь своей комнаты, большой и светлой. Она впилась глазами в личико своего ребенка. Беспокойства, страстной любви и отчаяния такой силы, как были написаны на лице женщины сейчас, не было на лице, которое сохранилось в моей памяти. Не поддаваясь ни на миг силе волнения женщины, я звал всем своим усердием Франциска. Я помнил его наставление, в каком состоянии должен быть я сам, чтобы иметь и силу и дерзновение прикоснуться к личику ребенка тем священным лоскутом материи, который он вложил в свое письмо.

Уложив ребенка на постельку, я поблагодарил свою провожатую и отпустил ее, уверив, что найду обратную дорогу сам, в чем, впрочем, был далеко не уверен.

- Перестаньте плакать и волноваться, дорогая сестра, - сказал я матери, стоявшей на коленях у изголовья сына. Я привез Вам письмо и привет от Франциска.

Не успел я произнести имя этого чудесного человека, как женщина вся преобразилась. Слезы еще катились по ее щекам, но глаза засияли и губы улыбались.

- О, какое счастье, значит, все будет хорошо и мой дорогой сыночек выздоровеет. Будьте дважды благословенны: и за то, что Вы доставили мне моего дорогого мальчика - а я хорошо знаю, какая это тяжкая ноша в такую удушливую жару, - и за то, что Вы принесли мне весть, которую я считаю божественным милосердием. Никого милосерднее и добрее великого Учителя И., спасшего меня от злодеев, и брата Франциска, помогшего мне понять смысл всей моей многострадальной жизни, научившего меня своей добротой примириться со всеми несчастьями, благословить их и освободиться от их давящей муки я не встречала и не знаю. Встреча с ними - вся моя жизнь. Я не только поверила их святой жизни - я захотела следовать за ними всей верностью моего сердца. Их помощь, их милосердие, их любовь - это вся святыня, которую я имею в жизни.

Я приветствую Вас, дорогого вестника, благодарю Вас за счастье, потому что выше радости, чем письмо Франциска, Вы мне подать не могли.

Я вынул из своего большого кармана сумку, в которую Франциск вложил красный платок с письмами. Я взял в руки этот священный для меня пакет и молча сосредоточил все мои мысли на том моменте, когда Франциск молился у красной чаши о чистоте своих рук прежде, чем сел писать письма. Я старался мысленно соединиться с его сердечной добротой, призвал имя моего великого покровителя Флорентийца и только тогда достал его письмо с лоскутом.

- Франциск приказал мне обтереть личико Вашего больного сына тем лоскутом, что он вложил в конверт, если я буду в силах слиться с его добротой и любовью. Я всеми силами собственного сердца стараюсь соединить свою волю и бесстрашно зову его мощь, моля его присоединиться к моим слабым силам. О, если бы вместо моей слабой руки Вашего сына коснулась рука Учителя И., как был бы я счастлив! Я был бы уверен, что миссия Франциска будет выполнена, что Ваш милый мальчик будет не только здоров сейчас, но здоров навсегда.

- Дорогой брат, что же мечтать о несбыточном? Учителя И., благословенного моего спасителя, не может быть здесь сейчас. Если бы он здесь был, всем сердцем верю, он навестил бы меня. Когда он привез меня сюда более семи лет назад, он приказал мне жить в полномуединении и даже не выходить к общим трапезам. Я так и делаю. И все эти годы я была счастлива, спокойна. Все шло хорошо. Но вот стал подрастать мой сынок и теперь часто спрашивает меня, почему мы не ходим в трапезную, как делают его сверстники. И я не знаю, что ему отвечать. Все годы моего безмятежного счастья и мира здесь теперь сменились днями сомнения и слез. Неужели мой грех падет на моего ребенка? Неужели его невинное детство омрачится какой-то отъединенностью от всех других? Он такой впечатлительный и нежный мальчик. Он часто бывает молчалив и задумчив, печально смотрит куда-то вдаль, точно пытается разрешить в своей детской головке недетские мучительные вопросы... Не будем же мечтать о чуде, которое невозможно. Мой дорогой брат, будем делать. Чисты Ваши руки, чисто Ваше сердце, если Франциск послал Вас своим гонцом. Соединим наши молитвы, и бодро, в полном бесстрашии и радости оботрите моего сына. Нет счастья выше той помощи, какую один человек может оказать другому, являясь для него вестником радости от великого Светлого Братства.

Мы опустились на колени у изголовья больного мальчика. Я старался понять великую силу материнской любви, забывающей страх и сомнения, забывающей совершенно о себе и помнящей только нужду бьющего часа жизни ребенка и интуитивно проникающей в Мудрость, указывающую путь к помощи.

Я погрузился в мысли о Флорентийце, я звал И., я молил его услышать мой зов. Не знаю, долго ли длился мой экстаз мольбы, но очнулся я оттого, что женщина схватила меня за руку и испуганно вскрикнула:

- Что это? Может ли это быть? Или я брежу?

Лицо ее было бледно, встревожено, рука, которой она меня схватила, была холодна. Весь вид ее, взволнованный, растерянный, даже несчастный, вызвал в моей памяти образ бедной беспомощной Жанны, когда я впервые увидел ее с двумя маленькими детьми, которых она обнимала, сидя на палубе парохода.

Вытолкнутый внезапно из моего глубочайшего экстаза, точно сорванный с вершин и брошенный на землю, я не мог сразу понять ни ее слов, ни причины ее расстройства. Повернувшись по направлению ее неподвижного взгляда, я увидел И., стоящего в дверях и ласково улыбающегося нам.

- О, И., дорогой мой друг и учитель, Вы услышали мой зов, мою мольбу, - бросился я к нему и обнял моего милосердного покровителя.

 








Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 stydopedia.ru Все материалы защищены законодательством РФ.