Глава пятая. Цена свободы. 8 глава

«Я хочу, чтобы ты приехал без Хейзел», — заявил Джозеф.

Я ехал на машине к своему шурину Терри, у него был выпускной вечер в колледже, когда в моей машине зазвонил телефон (телекоммуникационное устройство было установлено между передними сидениями). Благодарая чудесам современной технологии я стал достижим в любом месте и в любое время — и теперь в любое время мог раздаться звонок с из Хейвенхерста с требованием явиться "сию же минуту".

По команде я развернулся и направился в Энсино. Хотя Джозеф и утратил наше уважение из-за его похождений, но его требования все еще имели вес. Когда я услышал нетерпение в его голосе и фразу «без Хейзел», мое сердце сжалось. Я инстинктивно чувствовал, что наступил день, когда мне предстояло принять решение насчет Мотаун. Но чего я не предполагал, так это того, что решение было уже принято.

Слава богу, когда я приехал, все разъехались. Было тихо, даже собака не лаяла во дворе. «Я в своей комнате!» — прокричал Джозеф.

Я вошел и увидел его откинувшимся на кровати, голова опиралась на спинку, а ноги были на полу. Непреклонное выражение лица говорило: «Ты сделаешь так, как я скажу, Джермейн». На цветастом пуховом одеяле рядом с ним веером раскинулась пачка контрактов, развернутых на странице с подписью.

Я подошел, заглянул в один из них, где было написано мое имя, и увидел, что это было соглашение с CBS Records Group. Внутри у меня все оборвалось.

«Мы собираемся перейти в CBS Records. Ты должен это подписать», — сказал Джозеф, указывая на то место, где должна была стоять моя подпись. Он сказал, что нам невероятно повезло. «Ты будешь записывать свой собственный материал, и ты сам сможешь его продюсировать», — продолжал он, зная, что это именно то, чего нам всем так хотелось.

У меня закружилась голова. Ты заключил соглашение за моей спиной? Когда? Как отреагировали на это братья?

«А Майкл подписал?» — спросил я.
«Да» — он протянул мне контракт Майкла.

Я был потрясен и опустился на кровать. «Я этого не подпишу», — сказал я.

Джозеф встал, обошел вокруг меня. Это был первый случай в моей жизни, когда я посмел возразить отцу, ни один из нас не мог в это поверить. Я смотрел на него, на лице у него были горечь и недоумение, куда подевались преданность и семейная сплоченность, которым он нас учил. Джозеф, похоже, считал, что в моей жизни просто не могло быть никаких других ценностей, кроме группы.

«Подпиши это», — сказал он.

Я думал о моей жене, Хейзел, и о моем приемном отце, мистере Горди, и обо всем, что он сделал для нас в личном и профессиональном плане. О семье Горди. О семье Мотаун. И, черт побери, я думал о нашей семье. «Я должен вызвать своего адвоката», — сказал я и выскочил из комнаты. Джозеф не двинулся с места.

Как в тумане я добрался до ресторана в Беверли Хиллз, где Хейзел все еще праздновала со свои братом окончание колледжа. По дороге мысли о Майкле не оставляли меня. Он любил мистера Горди и поддерживал близкие отношения с Дайаной Росс. Как он мог бросить «семью» и переметнуться в другую компанию? Хорошо зная его, я не мог представить, что он бросает Мотаун по собственной воле. Я был в этом абсолютно уверен.

Он пояснил в биографии "Лунная походка": «Я знал, что наступило время для перемен, и мы выиграли после того, как мы решили попытаться начать заново с другим лейблом…»

Финансово, да, они выиграли. Когда директор CBS Рон Алексенберг предложил около 20 процентов роялти по сравнению с двумя процентами, которые платили нам Мотаун, плюс миллион долларов авансом, Джозеф никогда бы не отказался, к тому же это позволило ему заново утвердить в группе свое влияние. Но Майкл скрыл одно обстоятельство: каким образом была получена его подпись. Правда оставалась неизвестной до того момента, когда в 1984 мы поехали в тур Victory. «Ты не представляешь, как я был зол, — сказал он. — Я даже не знаю, каким словом назвать Джозефа после этого».

Чтобы его уговорить, наш отец использовал мечту всей жизни Майкла. Он сказал, что если Майкл подпишет этот контракт, то он устроит ему обед с его кумиром, Фредом Астером. После этого обещания, я знаю, Майкл должен был схватить ручку и тут же все подписать. Но этот обед так и не состоялся, и Майкл не мог поверить, что отец просто манипулировал им, давая обещание, которое не собирался выполнять. А его подпись отец использовал, чтобы повлиять не меня. Но меня вовсе не удивляет, почему Джозеф была так заинтересован в переходе именно на CBS Records, ведь их новый президент Уолтер Етникофф имел в индустрии репутацию такого человека, что по сравнению с ним Джозеф выглядел просто душкой. Почему? Он сам ответил на этот вопрос в своей биографии: «Я общался со своими артистами методом кнута и пряника, предпочитая кнут, — написал он в 2004. — Я начал воспринимать себя как звезду. Как у большинства звезд, мое самомнение опасно раздулось… Но я хотел еще большего. Чтобы мой стол ломился и били фонтаны из шампанского, чтобы мне льстили, власть в корпорации, доступные женщины… все это доставалось очень легко». Я бы не смог лучше проиллюстрировать разницу между мистером Горди, Мотаун и Етникофф, который воплощал в себе все худшее, что есть в Голливуде. Что касается Джозефа, он не мог понять, что CBS/Epic, не имея никакого отношения к тому, чего мы уже достигли, не будет заботиться о нас: они просто хотели заполучить раскрученных артистов с именем, сделать нас своей собственностью, чтобы потом хлестать плеткой.

Итак, я прибыл в ресторан и увидел Хейзел и мистера Горди, который тоже был там. Наверное, мое лицо рассказало о том, что я недавно пережил. Он поднялся из-за обеденного стола и подсел ко мне в баре. Когда я рассказал ему все, его лицо потемнело. «Что ты собираешься делать?» — спросил он.

«Они сказали, что корабль Мотаун дал течь», — ответил я, не глядя ему в глаза.

Но самообладание быстро вернулось к нему, и он был достаточно великодушен, чтобы принять эту потерю для Мотаун. «Я не собираюсь на тебя давить и спокойно отнесусь к любому решению, которое ты примешь», — сказал он.

Мне было трудно собраться с мыслями, поэтому я сказал мистеру Горди то, что подсказывало мое сердце: «Даже если корабль Мотаун дал течь, я хочу остаться и помогать ему держаться на плаву».

Он поверил в нас, когда мы были ничем, и для меня этот груз признательности перевешивал все доллары CBS. Мистер Горди сочувственно улыбнулся, встал, похлопал меня по плечу и сказал, чтобы я отправлялся домой и подумал обо всем этом не торопясь.

Еще один разговор в Хейвенхерсте с Джозефом и Мамой подтвердил, что ничего не изменились. Предложение мистера Горди («Мы сделаем все, что вы хотите, потому что мы хотим, чтобы вы остались в Мотаун») не смогло их поколебать. В таком случае группа «Джексон 5» переходит на новый лейбл без меня, сказал Джозеф.

Он снова затянул свою обычную мантру: семья должна быть самой важной вещью на свете; все остальное приходит и уходит, но твои братья, сестры и родители всегда будут с тобой. Семья — наш маяк, убежище от всех бед, штаб-квартира, святилище и королевство. «Ну и что ты собираешься делать?» — спросил он.

«Мне не нужны «Джексон 5» без Мотаун», — ответил я.

Он взорвался: «ЭТО МОЯ КРОВЬ ТЕЧЕТ В ТВОИХ ЖИЛАХ, А НЕ МИСТЕРА ГОРДИ!»

Я пытался объяснить: «Мистер Горди привез нас в Голливуд, — сказал я. — Он открыл для нас мир. Он положил стейки в наши тарелки и вставил зубы в наши рты!»

Мама решила меня успокоить, напомнив, что мы ели стейки и в Гэри, и что зубное протезирование, которое помогло Тито и Джеки исправить сломанные зубы, «окупилась мистеру Горди стократно».

В отчаянии я хотел поговорить с Майклом, но что бы это изменило? Теперь между мной и моими братьями словно выросла невидимая стена, к тому же все контролировал Джозеф. Я понял, что это бесполезно. Вернувшись домой, я попросил совета у Хейзел. Не знаю, как без нее я бы пережил то время, и в тот день она дала мне ясный ответ. «Я замужем за тобой, а не за бизнесом своего отца, — сказала она. — Что бы ты ни решил, я поддержу тебя во всем». Я серьезно задумался над тем, что я собираюсь делать дальше, и попросил время у «Джексон 5», чтобы я смог принять решение.

К тому времени Хейзел и я переехали в Бель Эйр, на ранчо «Тысяча Дубов», к северо-западу от ЛА. Дом был построен Полом Уильямсом, усадьба включала участок на 46 акрах, с 12 лошадями, 11 собаками, утками и лебедями в пруду — и пума в загородке. Мы приобрели Шебу детенышем, она была свидетельством того, что мое увлечение разведением экзотических животных со временем только росло. Хотя мне еще трудно было конкурировать с нашим соседом, Дином Мартином: он держал медведя, который наводил страх на всю долину. В общем, нам принадлежал участок земли, затерянный в Затерянной Долине.

Наше ранчо соседствовало с заповедником, и все-таки там было не лучшее место для медитации, по сравнению с побережьем Тихого Океана, поэтому мы любили проводить время в нашем пляжном доме на побережье Ла-Коста в Малибу Наш балкон и окна выходили прямо на пляж, а спиной дом стоял к шоссе Pacific Coast Highway. Не знаю, сколько дней я провел, наблюдая рассветы и закаты и обдумывая свое будущее. Наконец, когда я в очередной раз сидел на пляже, Хейзел позвала меня к телефону. Это был ее отец.

«Джермейн, — сказал мистер Горди, — мне только что звонил Майкл, он хочет, чтобы ты приехал». Братья до этого уже отыграли без меня несколько концертов в разных городах, но Майкл хотел, чтобы я был рядом с ним на Музыкальной Ярмарке в Вестебери на Лонг-Айленд. По словам мистера Горди, он сказал: «Пожалуйста, передайте Джермейну, что я буду его ждать. Я скучаю по нему. Мне тяжело, когда я не вижу его на привычном месте по левую руку».

В автобиографии Майкл написал об этом так: «Это причиняло мне боль… Я привык, что рядом со мной всегда стоял Джермейн. Когда я впервые вышел на сцену без него… я чувствовал себя совершенно беззащитным…»

Мистер Горди посоветовал мне: «Он твой брат, — сказал он, — он нуждается в тебе. Поезжай и поддержи его».

В телесериале 1992 года, который рассказывал нашу историю, меня изобразили беззаботно гуляющим по пляжу на Западном Побережье, в то время, как Майкл выступал на Восточном. В других письменных источниках биографы вообще превратили всю эту ситуацию в фантастический комикс. На самом деле тогда я сел на самолет до Нью-Йорка, чтобы присоединиться к своим братьям. Хейзел осталась дома, и со мной поехал кто-то из Мотаун, чтобы «защитить артиста мистера Горди и его интересы». В полете все, о чем я мог думать, почему Майкл позвонил мистеру Горди. Это был смелый поступок, и я уверился в двух вещах: он сделал это без ведома Джозефа; Майкл хотел, чтобы мистер Горди знал, что с его стороны не было никакой враждебности, что он по-прежнему испытывает к мистеру Горди доверие и уважение.

Мой страх утихал по мере того, как самолет приближался к Лонг-Айленд. Меня не заботило, что скажет Джозеф, он мог подумать, что я на коленях приполз просить прощения. Все, чего я хотел — увидеться с моими братьями. Не было жарких объятий, когда я появился в отеле перед вечерним шоу, но когда Майкл меня увидел, его лицо засияло улыбкой. Я думаю, некоторые чувства не нуждаются в том, чтобы выражать их бурно. Мы начали разговор. Он сказал, что не может себе представить дальнейшую работу на сцене без меня. Я сказал, что не могу себе представить дальнейшую жизнь в Мотаун без моих братьев. Но постепенно нам пришлось вернуться в реальность: для меня это означало сохранять свою позицию и верность Мотуан; для него это означало смирение с коллективным решением, которое было уже принято. Постепенно нам пришлось признать, хотя до полного осознания этого факта было еще далеко, что игра окончена.

Мысль о том, что наши пути расходятся, была невыносимой. Я плакал. Майкл плакал тоже.

Джозеф прервал наш разговор и спросил, что я собираюсь сейчас делать.
«Я не собираюсь выходить на сцену», — ответил я.

В этот момент стало ясно, что мое появление всех ввело в заблуждение, они подумали, что я приехал для того, чтобы выступать. До шоу оставалось около часа, Джозеф побагровел от злости. Остальные братья обвиняли меня в том, что я их обманул. Я хотел было сдаться, запрыгнуть в сценический костюм и схватить ближайший бас, но инстинкт, толкавший меня назад, был сильнее. Помню, как я стоял и смотрел на них, удаляющихся в нимбе славы, который меня больше не окружал. Дойдя до конца коридора отеля, Майкл оглянулся, гримаска боли на его лице убила меня. Хмурый взгляд Джозефа подытожил: «Если ты не с нами, ты против нас. Это твой выбор».

Я чувствовал себя виноватым; я чувствовал себя так, будто я подвел их всех, но выйдя на сцену, я бы ввел в заблуждение фанатов. В итоге братья наняли бас-гитариста из оркестра, чтобы их было пятеро, и концерт на Музыкальной Ярмарке в Вестбери прошел без меня. Я остался в отеле и завалился спать в отдельном номере, впервые совсем один с тех пор, как я трехлетним попал в госпиталь. Наверное, именно воспоминания такого рода убивали меня больше всего, мне было о чем жалеть.

На следующее утро я присоединился к братьям в офисе CBS Records на Манхэттене. Должно быть, с началом нового дня в Джозефе проснулась новая надежда, что я изменю свое решение, когда услышу блестящий стратегический план нашего возвышения. Но мне было просто любопытно послушать, что они скажут. Я шел на эту встречу как на разведку. У меня сохранилось лишь одно воспоминание от нескольких часов, проведенных в офисе, когда один из агентов отдела по работе с артистами, одетый во все белое, под цвет его отбеленных зубов, расписывал их вселенские планы, и в конце концов договорился до того, что «они собираеются сделать нас такими же популярными как Битлз!»

Я посмотрел на Джозефа. Посмотрел на моих братьев. Никакой реакции. Тогда я сказал это за них: «Но мы "Джексон 5". Мы заткнули Битлз за пояс по количеству песен на первой строчке чартов». Все головы повернулись ко мне. «Мы уже дважды Битлз», — уточнил я.

Это переключило менеджера. Он аккуратно замял неловкость, которую сам же и создал, и навешал нам на уши столько лапши, что не хватало вилок ее снимать (дословно по тексту: вдул столько дыма в наши задницы, что он начал выходить у нас изо рта)). После этого они хотели повезти нас куда-то, чтобы «встретиться с некоторыми людьми», но я соблюдал осторожность из-за фотографов, толпившихся вокруг здания. Я понимал, что они не упустят шанс заснять всех пятерых братьев вместе в CBS Records. Многие хотели увидеть такую фотографию, когда уже просочились тревожные слухи о распаде группы. Я вышел из здания, попрощался и в тот же день улетел в ЛА.

Было очевидно, что наши пути окончательно разошлись. Высказывались предположения, что из-за моего ухода группа развалится, но я никогда так не думал, и я не пытался их развалить. Не я бросил их - это они бросили меня. Он бросили «дом» — и я буду настаивать на этом, пока не умру. Нет смысла вспоминать все ужасные юридические разборки, которые последовали позднее между Мотаун, Джозефом и CBS. Я прочитал, что мистер Горди оценил свой ущерб в сумму от 100 до 150 тысяч долларов. Я никогда не видел подтверждения этим цифрам — я просто знаю, что это должно было быть дорогостоящим решением, и что Мотаун заявил свои права на коммерческое название «Jackson 5». Братьям пришлось назваться «The Jacksons». Рэнди, ему было 11, занял мое место.

За шесть лет, если верить Джозефу, мы записали в Мотаун более 400 песен, но выпустили меньше половины из этого количества. Где-то существует неизданный архив. Я не подсчитывал. Но я хорошо помню тысячи тысяч часов в студии, плюс все время, которое мы провели на сцене и путешествуя по миру. Это принесло нам наибольшее удовольствие, самые запоминающиеся моменты и самые счастливые воспоминания в нашей жизни. Если бы я мог выкупить их назад на аукционе, вернуть это время, за это я отдал бы все, что было потом.

Для меня наступили трудные дни, такой депрессии я не испытывал больше никогда, вплоть до июня 2009 года. Чувство одиночества, потерянности было очень сильным. Я мог бы сказать, что чувствовал себя так, будто потерял правую руку, но это было бы неправдой - мне казалось, что я потерял все конечности разом. Да, у меня была Хейзел, но дружба моих братьев определяла того, кем я был, это было почти все, что я знал в жизни. И когда все вдруг рухнуло, я начал распадаться на части.

Хуже всего было то, что в 1976 году братья не хотели со мной разговаривать в течение шести месяцев. Только Мама поддерживала связь по телефону, желая меня подбодрить, в чем я очень нуждался тогда. Это был не просто уход из группы, меня заставляли это прочувствовать как отпадение от божьей милости, как отлучение от церкви. Мое еженедельное содержание и выплаты роялти приостановили, подозреваю, не обошлось без Джозефа — он решил проучить меня от имени всей семьи.

Пару раз случалось, мне домой звонил Джозеф: «Как твои дела, Джермейн? Как поживаешь? Что кушаешь?»

Это были дурацкие вопросы, учитывая, в каком достатке я жил, но я никогда не принимал его издевки за чистую монету. Несмотря на насмешливый тон, Джозеф на самом деле хотел убедиться, что у меня все нормально. По крайней мере, я хотел бы так думать.

Хейзел сказала, что мое состояние "безрукости" длилось месяцами, но это уже почти стерлось из моей памяти. «Твоя депрессия меня пугала, — рассказала она недавно, чтобы освежить мою память для книги. — Ты целыми днями бродил по пляжу и не хотел никого видеть. Ты ходил и плакал, и не было никого, что мог бы вытащить тебя из этой ямы. Все, что я могла сделать, это держать тебя за руку и плакать вместе с тобой».

Я мог бы сказать, что время затянуло все раны, но это не так. От стресса у меня выпали волосы, больше чем на четверть макушки я стал лысым. Я пошел показаться дерматологу и «эмоциональному доктору», и они оба спросили, была ли недавняя травма в моей жизни. Я, видимо, попал именно к тем двум врачам в Голливуде, которые не читали газет.

Но фанаты прессу читали, и вскоре я оказался изгоем. Было несколько случаев, когда фанаты Джексон 5 подходили ко мне на улице и говорили: «Мне не нужен твой автограф. Ты ушел из группы — ты предал своих братьев!» Может быть вы сможете понять мои чувства: после всей лести и восхвалений, после фанатичного обожания, для меня это был сокрушительный удар в челюсть.

Позитивом в этом темном периоде, ведь я оставался артистом, было то, что порой эти настроения могли найти себе выход в песнях. Мой первый опыт одиночества вдохновил меня написать «Lonely Won’t Leave Me Alone», выпущенную в моем альбоме «Precious Moments» в 1986 году.

Но думаю, что песня, которая точнее всего рассказывает о том времени и годах, последовавших за ним, это «I’m My Brother’s Keeper». Я раскрыл мою боль в этой песне, как одну из страниц в старом дневнике, который ты написал ребенком: «It’s been five years or more since we’ve sung our song/ And I wonder why we took so long/ Through all the pain and the tears that I cried/ Our dream never died inside...» (Прошло пять лет или больше с тех пор, как мы пели нашу песню/ И я не могу понять, почему мы так долго проходим/ Через всю боль и слезы, которые я выплакал/ Внутри нас наша мечта никогда не умирала…) Поищите на ютьюбе, она навсегда останется песней, которая напоминает мне о расставании с Джексон 5. Однажды днем Хейзел решила вытащить меня из дома и попросила походить с ней по магазинам на Родео Драйв, в Беверли Хилз. Пока мы там были, мы случайно столкнулись с Джином Пейджем, правой рукой Барри Уайта — композитором и продюсером, чье чуткое руководство и искусные аранжировки являлись основой многих воздушно-нежных песен Барри. Этим вечером у Барри была вечерника, и Джин пригласил нас пойти туда вместе с ним. Это оказалось одной из самых удивительных встреч в моей жизни.

Барри жил в Шерман Окс, и его огромный сад — дремучие тропические заросли с великолепным водопадом — был полон самыми интересными людьми, связанными с музыкальной индустрией. Барри, улыбавшийся от уха до уха, поприветствовал нас возле дверей, и почти весь вечер мы провели, сидя в библиотеке. Мы стали друзьями на всю жизнь и поддерживали отношения до дня его смерти.

Он был прекрасным человеком с большим сердцем, и очень мудрым. Он знал, как затронуть людские души своими стихами, в то время мы разделяли с ним страсть к домам на колесах, лошадям и сидению под телевизором, чтобы посмотреть «Десять заповедей» снова и снова. Мы смотрели эту классику столько раз, что наизусть знали все реплики.

Барри дал мне совет насчет моего странного положения, и он был бесценным. Я потерял счет часам, когда я надоедал ему со своей дилеммой, даже после того, как решение было уже принято. «Это тест на характер, — сказал он, — сможешь ли ты выстоять и защитить то, во что мы верим. У тебя благородное сердце, — добавил он, — поэтому следуй своему сердцу. Я всегда поддержу тебя, и твои братья со временем тоже поймут. Семья и бизнес — никогда не стоит смешивать эти два понятия».

Барри оказался прав. В конце 1976 года я был принят обратно в лоно семьи, и все старалась больше не касаться в разговорах того, что произошло. Я думаю, обе стороны поняли, что повели себя не лучшим образом, но мы смогли отделить наши артистические амбиции от семейных отношений.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: