Бхагван, является ли Махакашьяпа единственным ответом?

Вопрос состоит не в том, находитесь ли вы в присутствии мастера, но в том, полны ли вы любви и доверия к нему.

Физическая близость ничего не значит. Важна лишь духовная близость.

Любви и доверия достаточно. Вы можете находиться хоть на Луне — мастер будет рядом. На самом-то деле он будет внутри вас, поскольку по мере усиления вашей любви что-то в мастере, какие-то его энергии начнут плавиться и перетекать в вас, сливаться с вами.

Страх перед физическим расстоянием — это лишь страх перед нехваткой любви и доверия.

Махакашьяпа — недостаточный ответ. Каждый должен найти ответ сам для себя. Махакашьяпа пребывал подле Будды и умер сразу вслед за ним, не в силах жить без него. Но в том и уникальность Махакашьяпы. И это не единственный ответ.

Для пояснения расскажу еще несколько историй, связанных с Буддой.

Ананда жил 45 лет подле Будды. Никто иной не прожил рядом с Буддой так много лет. Никому иному это не было дозволено. И вот в чем дело: Ананда был двоюродным братом Будды, да к тому же - старшим. А по восточной традиции... Перед принятием посвящения Ананда как старший брат, обратился к Гаутаме Будде с такими словами: «Послушай, Сиддхартха (таково было его родовое имя) После посвящения я стану делать все, что бы ты мне ни сказал. Я сделаюсь твоим учеником, ты — моим мастером. Но пока еще я для тебя старший брат, а ты для меня младший. И ты должен выполнить все, что я скажу тебе. Запомни же три вещи и не забывай о них, когда я сделаюсь твоим учеником». Это очень красивая история.

«Что это за три вещи?» — спросил Будда.

И Ананда ответил: «Во-первых, я всегда буду жить с тобой, и ты не сможешь никуда отослать меня для распространения учения. Во-вторых, если я пожелаю, чтобы ты с кем-либо встретился, случись то хоть среди ночи, ты не должен отказать мне — такова будет моя личная привилегия. И в-третьих, я буду спать в одной спальне с тобою. Даже во время твоего сна я буду подле тебя». Будда пообещал, и соблюдал все условия на протяжении сорока двух лет.

Однако Ананда не достиг просветления. Каковы же были его муки и страдания: пришедшие к Будде гораздо позже него, становились просветленными, он же пребывал в прежнем неведении.

«Что же теперь будет со мною?» — сокрушался он в день смерти Будды. — «Ведь если я не сумел достичь просветления, даже находясь подле тебя двадцать четыре часа в сутки, в течение сорока двух лет, плюс-минус день, без тебя у меня и вовсе не остается надежды на это».

«Тебе не ведомы законы развития жизни», — отвечал ему Будда. — «А что, если ты сможешь достичь просветления лишь после моей смерти? Что, если как раз я-то и являюсь для тебя преградой, поскольку воспринимаем тобою, как некая гарантия? Еще в тот день, когда ты поставил три своих условия, я подумал, что они станут барьером на твоем пути. Ты никак не способен абстрагироваться от мысли, что ты мой старший брат. Даже сейчас ты не в силах забыть о своих привилегиях перед другими, о том, что лишь для тебя одного согласился я выполнить три условия. Возможно, сама моя смерть поможет тебе».

Будда умер. А через двадцать четыре часа все его просветленные ученики собрались вместе, чтобы записать все, о чем он говорил в течение этих сорока двух лет. Но возникла проблема, ни один из них не находился неотлучно подле Будды на протяжении всех сорока двух лет. Ананда, не будучи просветленным, не имел права на участие в собрании: как могли они полагаться на слова несведущего, непросветленного человека, ведь в таком случае нельзя было бы сказать наверняка, действительно ли он это слышал или же просто вообразил, не упустил ли чего и не предложил ли собственной интерпретации! Это бы сильно осложнило дело.

Таким образом, сложилась довольно печальная картина: в зале проходило собрание, а за его пределами, на ступеньках, сидел Ананда, проживший с Буддой сорок два года и знавший больше кого бы то ни было. В его памяти было запечатлено каждое мгновение этой жизни. Но он не был просветленным. Заливаясь слезами, Ананда сидел за пределами зала. Что-то происходило в нем. Он никогда не плакал прежде.

С этими слезами его эго исчезало; он становился, подобен ребенку.

Дверь зала приоткрылась. Оттуда выглянули, чтобы убедиться, что Ананда еще здесь, поскольку просили его: «Ты посиди снаружи, и, если нам потребуется твое подтверждение, мы спросим тебя. Но присутствовать на собрании ты не можешь».

Трансформированное существо предстало их глазам. Прежнего Ананды, прежнего эгоиста не стало. Это было невинное существо, заливающееся слезами радости... Все они увидели исходящий от него свет.

«Входи, — пригласили его. — Теперь нам нечего опасаться. И все же, как странно... Сорок два года ты не мог достичь просветления и достиг его за двадцать четыре часа!» И на подобные явления постоянно указывал Гаутама Будда.

«Я сам виноват в этом, — отвечал Ананда. — Его смерть стала смертью моего эго».

Всеми дошедшими до нас письменными свидетельствами мы обязаны Ананде.

Были и другие просветленные ученики, которые не умерли вместе с Гаутамой Буддой. Часто их спрашивали (а после смерти Махакашьяпы это был не пустой вопрос): «Вот Махакашьяпа умер, а как же вы можете жить?»

Один из учеников, Моггалаян, ответил: «Теперь мне необходимо жить во имя распространения учения моего мастера. Да я и не живу более: я умер вместе с ним, и теперь он живет во мне. Путь Махакашьяпы: раствориться в Гаутаме Будде – лишь один из путей. Мой же путь иной. И я тоже растворился, но смерть здесь ни при чем. Ведь в мире так много слепых, которым нужны глаза, столь многим, пребывающим во тьме, необходим свет. Я постараюсь жить как можно дольше. Жизнь свою я посвящаю Будде».

Так что данный вопрос не может быть однозначно решен одним человеком. Каждой должен быть уникален по-своему. Кто-то посвящает мастеру свою смерть, а кто-то - жизнь. И невозможно оценить, что больше. Вероятно, и не нужно сравнивать. И в том и в другом случае человек остается самим собой. И тогда, где бы вы ни находились, пространство с его расстояниями не будет иметь для вас никакого значения. А на определенном уровне глубины потеряет значение и время. Если же вы почувствуете, что и пространство и время утратили для вас реальность, знайте, что вы действительно коснулись стоп мастера.

И тогда, что бы ни произошло с вами: Жизнь ради распространения учения или смерть – что бы ни произошло с вами, естественно и спонтанно – пусть это произойдет.

Октября 1986 г., Бомбей

Любимый Бхагван,

Часто мне хотелось задать Вам тот или иной вопрос, но стоило мне немного подождать, как Вы сами давали мне на него ответ, И в то же время мне становилось ясно, что это глупые вопросы, порожденные моим умом, но не сердцем. Вопреки любым ответам сердцу моему хочется лишь плакать, а уму — лишь знать.

Не могли бы вы рассказать, как быть с непрестанно вопрошающим умом, который по существу не трогают никакие ответы? Или я просто греческий осел?

Ученик, умеющий ждать, получает в нужное время ответы на все свои вопросы. Но умение ждать — великое качество. Оно сочетает в себе глубокое терпение и огромное доверие. Ум не умеет ждать. Он всегда торопится.

Терпение ему неведомо. Поэтому он продолжает нагромождать вопрос на вопрос, так и не получая ответа.

Это весьма деликатно и непросто для понимания: важен не сам ответ, а своевременность его получения, готовность к этому. Иначе он просто просвистит у вас над головой. Нетерпеливый ум задает слишком много вопросов. Он забывает о том, что задавание вопросов само по себе лишено смысла, важен на самом-то деле только ответ. Но ответ нуждается в тишине, покое, открытости и восприимчивости — качествах, чуждых уму. И поэтому ум все продолжает спрашивать на протяжении тысячелетий и все не получает ответа.

В мире ума существуют только вопросы.

В мире сердца — лишь ответы. И это потому, что сердце умеет просто ждать, не задавая вопросов. И пусть весна приходит в свое время. Оно, сердце, умеет ждать, как ждет земля, томясь от жажды, но зная, что придут облака, обильные дождем, как всегда они приходили. И нет причин для недоверия. Ведь мир не знает исключений, когда доверие бы не оправдалось, ожидаемое не свершилось, а терпение не было бы щедро вознаграждено.

Функции сердца и ума противоположны, диаметрально противоположны. Ум рождает философии, теологии, идеологии. И все это вопросы, на которые нет ответов. Сердце про­сто ждет. И в нужный момент ответ сам собою распускается в нем, подобно цветку.

У сердца нет вопросов. И, тем не менее, оно получает ответ.

У ума тысяча один вопрос. Тем не менее он никогда не получает ответа, поскольку не знает, как его получить. Ваш ум переполнен вопросами. И все же вы могли заметить, что ответы на них пришли один за другим. И это порождает в вас новое понимание, новое доверие. Новые измерения открываются: необходимость ждать в состоя­нии бодрствования и готовности. И тогда, если это необходимо, ответ явится. Вы могли также заметить глупость боль­шинства вопросов, занимающих ум. И не большинство даже, все они глупы по той простой причине, что, задавая их, ум не утруждает себя восприимчивостью к ответам. Его больше интересуют сами вопросы. Даже если он и получает ответ, сам он в это время уже занят новым вопросом. К примеру, он может, выслушивая ответ, сделать из него еще десяток вопросов.

Вопросы возникают в уме примерно так, как вырастают листья на деревьях. И мало-помалу они становятся все глупее и глупее.

Ведь не так уж и просто придумать много существенных вопросов, а малое их количество не способно удовлетворить запросы ума.

Он жаден. Ему хочется обо всем спросить. Он желает знать все, но ничего не готов понять. Но существует лишь несколько существенных вопросов.

И лишь один основной.

Однако малым количеством не удовлетворить жадности ума.

Вы, вероятно, поразитесь, узнав, что этимология английского слова «greed» («жадность») восходит к весьма странному санскритскому корню. И если вам захочется взглянуть на народ, от которого пошло употребление данного корня, большую часть его вы обнаружите в Бомбее. На санскрите «стервятник» будет «giddha». Именно от корня этого слова и произошло английское слово «greed» («жадность»). Бомбей славится самым большим в мире числом стервятников, поскольку наибольшее количество парсов во всем мире также проживает в этом городе. А между парсами и стервятниками существует определенная связь.

Среди парсов бытует достаточно необычный способ захоронения покойных. Они не сжигают тела, как это делают индусы, буддисты и джайнисты; не хоронят его в земле, как это делают христиане, магометане и евреи. Для этого у них существует собственный уникальный обряд, которому они находят определенное логическое обоснование.

На их кладбище... А в Бомбее можно увидеть самое большое кладбище парсов, поскольку в этом городе насчитывается самое большое число представителей этого народа... На их кладбище находится большой колодец. Поверх него положены стальные прутья. Мертвое тело опускают на эти стальные прутья, между которыми имеются зазоры. Со всех сторон колодец окружен вековыми деревьями, на ветвях которых сидят тысячи стервятников в ожидании смерти очередного несчастного парса. Ведь стервятникам кушать хочется каждый день, и парсы обеспечивают их пищей. Тело умершего парса кладут на прутья колодца, и стервятники пожирают все, что годится им в пищу. То, что не годится: кости и тому подобное, — проваливается в колодец сквозь зазоры между прутьями.

На первый взгляд обычай выглядит довольно странно: «Да что же вы делаете?» Однако у парсов на этот счет существует собственное логическое обоснование. В этом мире у всех предрассудков имеется разумная основа. И вот как они это объясняют: «Поскольку мы всю жизнь что-нибудь едим, настает и наш черед быть съеденными». Прелестная логика. Всю свою жизнь вы чем-то питались: животными, если вы употребляете в пищу мясо, или же растениями, также являющимися живыми существами, если вы вегетарианец. Всю свою жизнь вы ели, и для вас естественно стать частью того же самого цикла, будучи съеденным. Послушать парсов, так нет ничего более естественного.

Думаю, тем, кто верит в природу, понравится эта идея. Ведь сожжение тела — это акт уничтожения пищи, в результате которого неизбежно должны погибнуть или остаться голодными несколько стервятников.

В индусских деревнях стервятников нет. Что им там делать? В лучшем случае изредка подохнет корова или бык, давая им возможность поживиться останками. Сейчас по всему миру весьма распространено движение интеллектуалов, призывающих ни в чем не нарушать естества циклов природы. Всю свою жизнь мы едим — настает и наш черед быть съеденными. А если вы все равно умерли, к чему безо всякой надобности уничтожать прекрасную пищу для стервятников? Стоит прокатиться в Бомбей, чтобы стать свидетелем очаровательной сцены, которой больше нигде в мире не увидишь.

Огромное количество стервятников собирается вместе только для того, чтобы дождаться смерти очередного несчастного парса. И взывают к Богу: «Прикончи сегодня кого-нибудь». И, судя по всему, Господь прислушивается: парсам просто ничего другого не остается, как умирать.

Итак, английское слово «greed» («жадность») восходит к тому же корню, что и санскритское «giddha» («стервятник»).

Стервятник — один из самых отвратительных представителей среди всех известных птиц. И жадность являет собой одно из самых отвратительных мыслимых свойств человеческой натуры.

Ум — это и есть стервятник. Его ничем не удовлетворишь. И чем больше ему даешь, тем больше он берет и тем больше требует. Чувство благодарности ему чуждо. Он вечно жалуется, что ему мало. Всего ему мало.

Вопрос следует за вопросом: осмысленный за бессмысленным, релевантный за нерелевантным, — и в уме совсем не остается места, куда бы мог проникнуть какой бы то ни было ответ. Он так запружен вопросами...

Сердце не знает вопросов.

Здесь-то и кроется одна из загадок жизни: с одной стороны, ум, вечно задающий вопросы и никогда не получающий на них ответов; с другой — сердце, никогда ни о чем не спрашивающее и получающее ответ.

Об одном только нужно не забывать: уму присущ шум, просто-таки сумасшедший шум. Сердце может получить ответ, но из-за шума, не стихающего в уме, этого не заметить. Не почувствовать, что ответ уже в нем, что оно беременно им. Ум не просто нарушает ваш внутренний покой и тишину. Он нарушает их до такой степени, что сердце, ответственное в вас за слушание тишины, ожидание и восприятие, отказывается, от какой бы то ни было связи с вашим существом. Ум приобретает монополию на все ваше существо, попросту выжив из него сердце.

Будучи безмолвным и будучи джентльменом, сердце не вступает в спор, а просто спускается вниз по улице и ждет на обочине дороги. Ум стремится захватить всю территорию. Ученику необходимо понять ситуацию. Диктат ума должен быть уничтожен, ум — только слуга, не господин. Истинный господин — сердце, поскольку именно в нем возникает все прекрасное. От него исходит все подлинно ценное: ваша любовь, ваше сострадание, ваша медитация.

Все, что обладает истинной ценностью, распускается в саду вашего сердца.

Ум — пустыня, где ничто не произрастает — один лишь песок да бесплодная земля. Она никогда не приносит ни цветов, ни плодов. И вам должно стать ясно, что не нужно так заботиться о своем уме, как вы о нем до сих пор заботились. Его надо поставить на свое место. Трон отдайте сердцу.

Это та революция, совершив которую, ученик становится посвященным. И случается это тогда, когда сердце становится господином, а ум — слугой.

Помните, что ум — превосходный слуга. Это лучший слуга и худший господин на свете.

Сердце, будь оно на троне или на улице, — ваша единственная надежда, единственная возможность соединения с собственной сущностью, единственный мостик, соединяющий вас со всем сущим.

Лишь оно дает возможность песням рождаться в вас, звездам — делиться с вами светом, а вашей жизни походить на праздник и танец.

Вы спрашиваете, как же остановить этот постоянно вопрошающий ум, как воспрепятст­вовать этому непрестанному потоку тупых вопросов.

Тут-то каждый и совершает неверный шаг. Если пытаться остановить ум, ничего из этого не выйдет. В жизни вам его не остановить. Попросту игнорируйте его, не замечайте. Пускай он себе болтает.

Относитесь к уму отстраненно, безразлично. Будто для вас абсолютно не имеет значения, сотрясает он воздух вопросами или нет. Лишь такая отчужденность, подобное игнорирование, которому Будда подобрал точное название «upeksha», такое безразличие мало-помалу приведут к чуду.

Вам не добиться желаемого результата посредством борьбы. Ведь в борьбе вы отдаете противнику свою энергию. Вы направляете на ум свое внимание, а он им питается. Вы запутываетесь в его сетях, он же наслаждается славной схваткой. Никому еще не удалось остановить ум посредством борьбы. Уясните для себя главное: не предпринимайте никаких шагов к борьбе.

Просто игнорируйте, отстраняйтесь и предоставляйте уму делать все, что ему угодно. И когда ум почувствует, что от него отвернулись, увидит, что им больше не интересуются и что кричать бесполезно, — его все равно не услышат и даже не поинтересуются, что в нем происходит, — тогда он остановится.

Мне припомнилась одна история... А вспомнил я о ней потому, что этот мальчик, сын моей сестры, сегодня здесь.

Ему было всего шесть лет, когда мы отправились нанести визит главе правительства города Мадъя Прадеш. Отец мальчика был за рулем. Он поехал вместе со мной для того, чтобы навести справки, сообщить о моем приезде и выяснить, дома ли глава правительства.

В джипе мальчика стало клонить ко сну — мы проехали уже немалое расстояние. Нечаянно задремав, он упал головой на приборную доску и ушибся. Мальчик взглянул на меня. Я не стал обращать на него внимания, продолжая глядеть в окно джипа. А он уже собрался поплакать и покапризничать. Он все старался поймать мой взгляд, я продолжал смотреть в окно.

Его отец вышел из машины» и я тоже ушел на получасовую встречу. А после мы все вернулись домой. И вот спустя почти два часа, уже оказавшись дома, мальчик расплакался. Расплакался он сразу, как увидел маму. «Что случилось?» — поинтересовался я.

«Я ушиб голову в джипе», — ответил он. «Да, но ведь это случилось два часа тому назад?»— удивился я

«Знаю, — ответил он. — Но зачем мне было тогда плакать?

Два раза я посмотрел на тебя, ты смотрел в окно. Что толку плакать при таком дяде? Ты ведь даже не спросил меня, что случилось... Хоть и видел, как я ушибся головой. А вот теперь, когда со мной мама, можно и поплакать».

Даже такой маленький мальчик смекнул, что бессмысленно поднимать суматоху, когда на тебя не обращают внимания, как если бы в джипе никого, кроме тебя, и не было.

Так и ум при вашем безразличии к нему начинает испытывать одиночество. Кому же тогда задавать вопросы? Напротив, проявляя к нему интерес и любопытство, будучи им увлечены, вы тем самым питаете его.

Безразличие к уму и есть медитация. Тогда все его вопросы сами собой исчезают как абсолютно бессмысленные. А когда прекращается умственная болтовня, в вас воцаряются тишина и покой, дающие возможность различить тихий, ровный, голос своего сердца.

Любимый Бхагван,

Мне никогда не удавалось припомнить свои сновидения. Казалось, они посещают меня лишь в периоды эмоциональных кризисов. Раз или два в год мне обыкновенно снился «большой» сон, скорее напоминающий видение. И это все. За последние годы все стало обстоять еще хуже, а теперь и вовсе сходит на нет. Полагая, что сновидения могут быть полезны в работе терапевта, я испробовал все методы, но ни один из них не оказался действенным.

Последнее время я примирился с этим. Множество вспышек интуиции приходит ко мне в дневное время или же непосредственно перед сном. Я пришел к выводу, что это тоже замечательно. Однако после вчерашней беседы, в которой Вы заметили, что разгрузка подсознания есть путь к сверхсознанию, я вновь обеспокоился. А может быть я до такой степени репрессивен? Что же тогда меня так пугает, что я не могу вспомнить собственные сновидения?

Пурна, процесс сна и процесс запоминания сна — две разные вещи.

Очень немногие способны вспомнить свои сновидения, и это еще не означает, что они их не видят. Видят их все, но вот запомнить — это уже совсем другое дело. И даже те, кто запоминает, запоминают на самом деле лишь последние из своих снов, приснившиеся ранним утром перед пробуждением. Это связано с тем, что механизм памяти представляет собой часть сознательного ума, в то время как сновидения, возникают в бессознательном, в котором никакого механизма памяти не существует, поскольку механизм этот относится лишь к сознательному уму. Если сны возникают в бессознательном уме, но очень близко к сознательному, то запоминаются они очень слабо, смутно.

Утром при пробуждении вы приближаетесь к сознательному уму от бессознательного, снова возвращаетесь в сферу сознательного. И, словно за кончик хвоста, наиболее близкий к моменту пробуждения, ваша память хватается за послед­нее сновидение. Так что даже запоминающие запоминают лишь последние из своих сновидений. Притом, что если они проспали восемь часов — в течение шести из них им снились сны.

Ухватиться вы можете лишь за слабое отражение вашего последнего сновидения. А если в течение первых нескольких секунд после пробуждения вам это не удастся, то и оно от вас ускользнет. По мере пробуждения вы будете все более и более удаляться от бессознательного.

У разных людей это происходит по-разному.

Некоторые очень медленно выходят из состояния сна. Их пробуждение не осуществляется рывком.

У тех, кто просыпается быстро, рывком, воспоминания будут иметь иное качество, нежели у тех, кто выходит из состояния сна медленно.

Это также зависит и от характера самих сновидений. А поскольку вы терапевт, и не просто терапевт, а мой терапевт, то вряд ли вы лишь поверхностно подавляете свою память. Ведь все мое учение призывает: не подавляйте; проживите каждый свой инстинкт, каждое чувство, каждую эмоцию.

И если вы изживете эти эмоции и чувства, пройдут у вас и поверхностные сновидения. Сны ваши сделаются тогда необычайно глубокими. Все меньше они будут принадлежать вашему бессознательному, все больше — коллективному бессознательному. Они уйдут настолько глубоко, что вы не будете более в состоянии их вспомнить, по крайней мере, не прилагая к тому особых усилий. А единственное средство, способное тут помочь, — это гипноз.

И лишь в состоянии гипноза, проникая вслед за гипнотизером в дебри собственного бессознательного, сможете вы ответить на его вопросы о том, что там происходит, и какой вы видите сон. Причем, проснувшись, вы и это забудете. Совместная с гипнотизером работа требует большой тренировки. После каждого погружения в состояние гипноза он должен предлагать вам вспомнить увиденное и настаивать каждый раз на этом до такой степени, чтобы в вас закрепился этот рефлекс. И тогда вы сможете запоминать свои сны.

Однако в том нет надобности. Если вы, конечно, не занимаетесь особой работой со своими снами, ставя перед собою какую-либо специфическую цель.

Подчеркиваю, что ум следует игнорировать. Что же касается личного, коллективного и космического бессознательного — все это относится к сфере ума. Вы же стараетесь это запомнить. Чтобы вас помучить, вполне достаточно сознательного ума. К чему же запоминать еще и проявления бессознательного?

На Востоке знали, что сферой сознательного ум не исчерпывается, что под ним скрыто бессознательное, а под последним — коллективное бессознательное. А над всеми ними находится сверхсознание, над ним — коллективное сверх­сознание, а еще выше — космическое сверхсознание. И, говоря об «уме», я подразумеваю весь этот спектр, составляющий, подобно радуге, единое целое.

Так игнорируйте его целиком.

И нет никакой надобности в запоминании. Многие попадают в психиатрические лечебницы как раз по причине того, что вследствие какой-то случайности их коллективное бессознательное выплеснулось в виде воспоминаний. Бремя их оказывается слишком тяжко для сознания, последнее просто не в силах с ним справиться, и человек сходит с ума. Допустим, в вашем коллективном бессозна­тельном хранится информация о том, что женщина, являющаяся сейчас вашей женой, приходилась вам в прошлой жизни матерью. Нелегко будет вашему сознанию справиться с подобным воспоминанием. Как теперь относиться к жене: как к жене или как к матери? Вполне достаточно было бы, если бы она была одной женой или одной матерью — а то обе сразу! Это приведет вас в смятение, поскольку интимные отношения с матерью для вас исключены: сказывается табу, действовавшее на протяжении тысячелетий. А как быть с женой? Она ведь ничего такого не помнит и, пожалуй, скажет: «Да ты с ума сошел! Забудь эти глупости!» Но вы не сможете забыть...

В природе все замечательно устроено: с каждой смертью толстый слой забвения ложится на вашу память. Вы несете в себе память обо всех своих воплощениях. Но крохотному человеческому существу и со своим крохотным сознанием, вмещающим всего одну жизнь, нелегко. Что говорить о выплеске в это сознание воспоминаний о многих жизнях! Да человек просто обезумеет — сработает естественный защитный механизм.

Однажды...

Я был в Джабалпуре. Ко мне привели девочку. Должно быть, ей было тогда лет девять. Девочка помнила всю свою прошлую жизнь, да так ясно, что воспринимала ее не как воспоминания, а скорее как нечто, естественным продолжением чего явилась ее нынешняя жизнь. Природа, вероятно, случайно недоглядела, и между прошлой и нынешней жизнью девочки не оказалось барьера. Всего в восьмидесяти милях от Джабалпура расположено местечко Канти. Родилась она в Канти, однако помнила, что ее семья жила в Джабалпуре. Помнила имена, помнила своего мужа, сына, свой дом — помнила все. Один из моих друзей привел ко мне этих людей.

«Как странно, что они живут всего в трех-четырех кварталах от моего дома», — подивился я. У них был бензонасос, и каждый день я отправлялся к ним за бензином. «Вы подождите, — предложил я этим людям. — Подождите, пока я схожу за ними — за братьями Патхак — и увидим, вспомнит ли их девочка».

И вот они явились со своими слугами и несколькими соседями. Их было всего двенадцать-тринадцать человек — целая процессия. Так что можно было проверить, узнает ли девочка... Она немедленно подбежала и со словами: «Узнаешь меня, брат?» — ухватилась за обоих братьев. Ухватилась лишь за них двоих среди тринадцати человек и тут же стала интересоваться здоровьем матери и детей,… расплакалась при известии о кончине отца. То были не воспоминания — продолжение. Братья повели ее к себе домой, и тут-то возникла проблема. Девочка разрывалась между тем, чтобы отправиться жить со своей прежней семьей в Джабалпур, и тем, чтобы вернуться в Канти к своей новой семье, в которой она на этот раз родилась.

Конечно, ее больше тянуло в прежнюю семью, с которой она прожила семьдесят лет. В своей теперешней семье она родилась всего девять лет назад и не испытывала к ней такого притяжения, и все же это была ее семья, ее настоящая семья. С той, другой семьей она была связана лишь воспоминаниями. Для нее это стало душераздирающей проблемой. И обе семьи пришли в замешательство. Ведь если девочка останется в Джабалпуре, она будет постоянно вспоминать свою прежнюю семью, беспокоиться о ней и испытывать порыв в нее вернуться. Вернувшись, может почувствовать желание жить в Джабалпуре.

В конце концов, вследствие ненормальности происходящего, в котором не было ничего духовного, я вынужден был предложить единственный, на мой взгляд, выход: загипнотизировать девочку на несколько дней и создать отсутствующий барьер. Необходимо было подвергнуть ее гипнозу, чтобы в памяти ее стерлось прошлое. В противном случае ее жизнь грозила обернуться несчастьем.

Обе семьи понимали, что необходимо что-то предпринять. И чтобы прошлое было забыто, девочку подвергли непрерывному 10-дневному гипнозу. Потребовалось 10 сеансов для создания хотя бы какого-то барьера, способного предотвратить проникновение воспоминаний из ее прошлой жизни - в новую.

Я справлялся, как сложилась жизнь девочки. Сейчас у нее все в полном порядке: она замужем, растит детишек, и благополучно обо всем позабыла. А когда те люди приходят ее проведать, она даже не узнает их. Но барьер очень тонок и искусственен. Любая случайность способна разрушить его. Любому гипнотизеру достаточно десяти сеансов, чтобы уничтожить его с легкостью. Это может также произойти в результате сильного шока. Так что вам нет никакой необходимости запоминать. Все с вами в порядке.

Нам следует освободиться от власти ума. На Востоке были известны все уровни ума, но при этом акцент там делался совсем иной, нежели на Западе, а именно: «Игнорируйте все их, ведь за всеми этими уровнями лежит чистое сознание».

Западная психология — еще дитя. Родилась она лишь в конце прошлого столетия. Ей и века еще не исполнилось. Но она уже подхватила стремление проникнуть в природу сновидений и докопаться до самых глубин ума... А там ничего нет!

Там можно обнаруживать лишь все большее количество воспоминаний и сновидений, а их освобождение, в конце концов, приводит к разрушению личности, становящейся жертвой ненужного и непосильного бремени. Человеку требуется выйти за пределы ума, а не копаться в нем.

А за пределами ума не станет и памяти. Просто возьмите и отбросьте само понятие своего ума. Не связывайтесь с ним! А иначе в подарок он преподнесет вам лишь ненужные затруднения и кошмары. Превзойдите ум, трансцендируйте его. Направьте все ваши усилия на то, чтобы отделаться от ума, и вы отделаетесь и от воспоминаний, снов, опыта. Вы попадете в самый центр своего существа. Только там вы почувствуете нечто бессмертное. Только там впервые вы узнаете, что такое интеллект.

Любимый Бхагван,

Лишь теперь я обнаружил, что отношения между мастером и учеником носят поистине двусторонний характер. Для выполнения своей работы мастеру необходима со стороны ученика открытая обратная связь. Я же, напротив, оставался всегда лишь пассивным наблюдателем, сохраняя дистанцию и делая собственные выводы. Прошу прокомментировать.

Мастер никогда и ничего не делает сам. Следовательно, если держаться в стороне от него, с вами так ничего и не произойдет.

Мастеру не нужны ваши открытость и восприимчивость для того, чтобы что-то сделать. Они требуются для того, чтобы само его присутствие помогло чему-то в вас произойти. А это не одно и то же.

Делать что-то - означает прилагать положительные усилия. А просто помогать собственным присутствием чему-то в вас произойти — это уже совсем другое дело. Здесь речь уже не идет, ни о каких положительных усилиях.

Усилия прилагаются учеником.

Итак, ваше открытие неверно: это не двусторонние взаимоотношения. Это не дорога с двусторонним движением, а лишь улица с односторонним. Тут вам самому решать, быть или не быть открытым, готовым и доступным.

Когда вы находитесь в присутствии масте­ра — это подобно свету: вы открываете свои глаза, и свет — здесь.

Но сам по себе свет не ищет имен: только ваших глаз. Вы можете смежить веки, и он не станет в них стучаться: «Пожалуйста, откройте ваши глаза!» Пусть ваши глаза остаются закрытыми — свет очень демократичен, он не станет вмешиваться. Но, открыв глаза, вы видите свет. И не просто свет, а еще многое в нем: цветы, людей — весь мир.

И, тем не менее, вы не можете сказать, что этот свет что-то по отношению к вам совершил. Это в вас что-то происходит. Что-то, чего без света бы не происходило, так что необходимость его присутствия очевидна. Но лишь присутствия, не действия.

Действие требуется от вас. Именно действие, а не просто присутствие. Вы может сколько угодно присутствовать, оставаясь закрытым, и ничего из этого не выйдет.

Ученик должен все делать сам. И в этом прелесть феномена.

Иначе вы превратились бы в куклу в руках мастера. А тогда он смог бы сделать из вас, что ему вздумается: шаблон, идеал, разрушив тем самым вашу индивидуальность, уничтожив вашу свободу. Но ни один мастер, достойный своего имени, не будет этого делать.

Мастер может отдать вам все свое существо, сделать его полностью доступным для вас. Но лишь в качестве присутствия, не в качестве действия.

Последнее остается за учеником. Вы должны быть восприимчивы и молчаливы. Вам необходимо медитировать и относиться с доверием ко всему, поскольку это ваша жизнь, и вы за нее в ответе. Вы не картина, которую мастер-художник может менять по своему вкусу.

Я слышал, в одной маленькой школе однажды вывесили прекрасную картину, написанную учителем рисования. Ему хотелось, чтобы все ученики могли оценить искусство и мастерство живописца.

«Перед вами явление весьма тонкое, — обратился он к ученикам — Взгляните на картину».

«О да, мы видим человека с грустным лицом», — отвечали те. Тогда художник приблизился к картине и добавил всего пару мазков. Вся она переменилась — теперь лицо улыбалось. А поскольку оно улыбалось, переменился и эффект, создаваемый изображенным: деревьями, цветами и звездами. Это произвело на всех, в том числе и учителей, сильное впечатление... Собрались родители. Все были потрясены. И лишь один маленький мальчик оставался безразличным.

«Разве тебя это не интересует?» — спросил художник.

«Да нет, интересует, — ответил мальчик, но я не вижу тут ничего особенного. Моя мама делает так каждый день».

«Что ты хочешь этим сказать? Она что же у тебя художник?» — удивился учитель.

«Какой там художник! — ответил маль­чик. — Но стоит мне прийти домой улыбающимся, как она одним шлепком превращает для меня весь мир в слезы, одни лишь слезы и плач. Хотите, я прямо здесь покажу вам, как это происходит? Я уже тоже неплохо в этом разбираюсь — ведь происходит это изо дня в день».

С этими словами он попросту подошел к сидящей неподалеку маленькой девочке и ударил ее. Девочка заплакала. Перед этим она улыбалась и радовалась — и вдруг удар! Слезы брызнули из ее глаз, и она разразилась плачем. Слезы девочки и мастерство мальчика повергли собравшихся в молчание. Даже учитель рисования заметил: «И то, правда... А я-то думал, что занимаюсь великим искусством. Твоей маме виднее. К чему кисти и краски... Достаточно одного удара, чтобы весь мир изменился».

Мастер может сам изменить вас, но перемена эта слишком дорого вам обойдется. Он многое может сделать, но это будет все больше и больше делать из вас раба. Вы приходите за освобождением, а процесс поворачивает в неверное русло.

Подлинный мастер никогда ничего не делает сам. Он делает себя доступным во многих отношениях. Он также учит вас быть доступ­ным, открытым и восприимчивым. И тогда, каким бы ни был ваш потенциал, он начинает расти в благословенных потоках, излучаемых мастером. Но расти он будет, в соответствии со своей подлинной сущностью. Ничто не будет привнесено извне. Пожалуйста, обратите ваше внимание на ложность ваших наблюдений: нет двустороннего движения. Со стороны мастера никакого движения не происходит.

Вы должны что-то делать сами. Несомненно, мастер присутствует и он доступен — доступна его любовь. И осененные лучами его любви, вы начинаете расти. Но при этом он не прикасается к вам, предоставляя вам быть всем, чем вы только можете. И, какова бы ни была ваша судьба, он не уведет вас от нее. Мастер являет собой молчаливую помощь: не касаясь вас, он трансформирует вас. И в этом состоит его чудо.

Любимый Бхагван,

Лучше всего медитация удается в Вашем присутствии. И если бы меня спросили, почему, я ответил бы, что ваше благословенное присутствие заразительно и неким образом побуждает меня к наиболее полному самовыражению.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: