Начало сереброплавильного производства в Сибири

Под общей редакцией к. и. н. Ю.В. Ширина

Редакционная колегия:

С.Д. Мартин

В.Р. Роккель

М.М. Маслов

Р.С. Ястребова

Б.А. Рахманов

Книга выпущена к 385-летию г. Новокузнецка

По заказу управления культуры администрации г. Новокузнецка

Кузнецкая старина.— Новокузнецк: Изд-во «Кузнецкая крепость», 2003. Вып. 5.– 288 с.: илл.

Очередной выпуск краеведческого сборника содержит разнообразные материалы по истории Кузнецкого края от начала XVII до начала XX веков.

Книга рекомендуется для историков и широкого круга читателей.

ISBN 5-87521-083-4

© Историко-архитектурный музей «Кузнецкая крепость», 2003 г.

© Издательство «Кузнецкая крепость», 2003 г.

В.Н. Добжанский

Начало сереброплавильного производства в Сибири

В 1822 г. Г.И. Спасский, известный сибирский историк и издатель, опубликовал в журнале “Сибирский вестник” грамоту “О первоначальном горном производстве в Сибири” [1], которую он получил от томского гражданского губернатора и начальника Колывано-Воскресенских заводов П.К. Фролова. Однако, как отметил известный русский геолог профессор Г.Е. Щуровский, “по невнимательности к собственным источникам” она оказалась забытой, “и в некоторых журналах не так давно упоминали об ней, как о новости” [2]. Вскоре после выхода в свет книги Щуровского в руки Спасского попала еще одна грамота, касающаяся первых шагов сереброплавильного производства в Сибири. Осознавая важность этих документов “к истории русского горного промысла”, Спасский “почел не лишним сообщить вместе обе эти грамоты”, которые и были помещены им в ближайшем издании Московского Общества истории и древностей Российских [3]. Публикацию документов предваряет небольшая справка, найденная по этому предмету в Барнаульском горном архиве [4].

В августе 1749 г. прапорщик геодезии Колывано-Воскресенских горных заводов П. Старцев сообщил своему начальству, что при описании Томского уезда в 1741 г. [5], он, будучи “учеником при поручике геодезии Шишкове [6], заметил место жилья, небольшой острог и остатки горных работ. Это место находится по реке Кие и впадающей в нее речки Серде, возле татарских Тузьюлских юрт, получивших название по речке Тузьюлсу, и лежащих от устья Серди вверх по правой ея стороне, при большой дороге из Томска в Красноярск. Несколько ниже этих юрт впадает в Тузьюлсу речка Каштак [7], и по ней вверх от юрт около 10 верст, втекает ключ, при котором собственно и были горныя работы” [8]. К этому следует добавить только, что р. Серда это современная Серта, а Тузьюлсу — Тисулька, протекающая с восточной окраины пгт. Тисуль Кемеровской области. В своем рапорте Старцев отметил, что “тамошние татары объявили Шишкову, что в этом месте руду выработывали греки и плавили ее, но получали ли серебро, того им неизвестно” [9]. Обнаруженные геодезистами “место жилья” и горные выработки являлись остатками Каштакского острога, построенного для охраны первого в Сибири сереброплавильного завода (Рис. 1).

Спасский, опубликовавший эти документы, и уже тогда пытавшийся выяснить судьбу первого горного промысла в Сибири, вынужден был констатировать, что “были ли принимаемы еще какия меры к изследованию рудных приисков при р. Каштаке — неизвестно, хотя они и заслуживали бы того...” [10].

Опубликованные Спасским документы не единственные, относящиеся к истории Каштакского острога и начала горного промысла в Сибири. В 1830 г., в подготовленном под руководством М.М. Сперанского “Полном собрании законов Российской империи”, был опубликован именной указ Петра I “О посылке в Томск грека Александра Левандиана с товарищи для изыскания в Сибири серебряных руд и о размножении рудников” [11], в котором даются общие сведения о находке серебряной руды на речке Каштак. В 1867 г. в “Дополнениях к Актам историческим” было опубликовано еще четыре документа по истории первого сереброплавильного производства в Сибири — “Царская грамота томскому воеводе Василию Ржевскому

Рис. 1. Местонахождение Каштакского острога и рудника.

об отправлении из Москвы грека Александра Левандиана с товарищами для плавки руд на речке Коштаке”, отписки “Томского воеводы Василия Ржевского и грека Александра Левандиана... о ходе работ по добыванию серебряной руды на речке Коштаке” и “Распросные речи грека Спиридона Мануйлова... в Сибирском приказе о том же” [12]. Наконец, следует отметить и несколько документов, помещенных в “Памятниках Сибирской истории”, которые позволяют установить время оставления острога казаками и причины, приведшие к этому [13]. Наконец, в нашем распоряжении имеется еще один документ, публикуемый в настоящем сборнике [14].

Наряду с публикацией документов появляются и первые исследования, посвященные истории поисково-разведочных работ в России. Как правило, основное внимание их авторы уделяли истории геологоразведочного дела петровского и послепетровского времени. Вместе с тем, в них нашла отражение и история горного промысла XVII в. [15] Работы советских авторов значительно расширили наши представления о первоначальном периоде развития горного промысла в Московском государстве. Однако эти работы являются краткими сводками, перечисляющими отдельные даты и места открытий, в числе которых упоминается и открытие серебряной руды на р. Каштак [16].

В 1961 г. вышла работа А.А. Кузина, посвященная истории открытия рудных месторождений в России, в которой впервые на основе неопубликованных материалов из фондов ЦГАДА, приводились достаточно полные сведения об истории открытия серебряной руды на р. Каштак и попытке рудознатцев «из греков» наладить здесь производство серебра [17]. Но и в этой работе история создания первого в Сибири сереброплавильного производства не нашла своего достаточного освещения. Данное обстоятельство побудило барнаульского историка А.В. Контева в первой главе своей диссертации специально рассмотреть вопрос о “горном промысле” на р. Каштак. Как подчеркивает автор в автореферате диссертации, им “впервые на документальной основе сделана попытка детально исследовать данную проблему” [18]. К сожалению, в самом автореферате эта проблема не нашла отражения, но в небольшой статье, посвященной 300-летию со времени первого серебряного промысла в Западной Сибири, данный автор дал её краткое изложение [19]. Судя по этой статье, хранящиеся в РГАДА, ГААК и АРАН материалы, используемые в ней, ничего существенного нового, в сравнении с уже известными документами, не содержат. К сожалению, не ясно, знаком ли Контев с указанными нами документами, так как в своей статье, в перечне источников и литературы, он упоминает только именной указ Петра I [20].

Все авторы, писавшие о горном промысле на р. Каштак, касались лишь самого сереброплавильного производства. Но при руднике был поставлен и острог, который остался вне поля зрения исследователей. Лишь в работе Д.Я. Резуна и Р.С. Васильевского есть описание этого острога, правда, без попытки дать его реконструкцию [21].

Каждый из упомянутых нами документов взятый в отдельности, не дает полной картины событий, но в совокупности с другими опубликованными материалами, относящимися к геологоразведочному делу на Урале и в Сибири в XVII в. в целом и Каштакскому руднику, в частности, все же позволяют выяснить последовательность и характер заводимого на р. Каштак сереброплавильного производства, а также причины, приведшие к его закрытию и забвению.

Чтобы понять причины строительства Каштакского острога и попытки наладить здесь производство серебра, необходимо немного углубиться в историю формирования горно-металлургического производства в Русском государстве. В силу геологических и географических особенностей Восточноевропейской равнины, на которой проходило формирование Московского государства, наша страна долгое время не имела собственных месторождений руд благородных и цветных металлов. Это обстоятельство предопределило отсутствие на Руси горного промысла, специалистов-рудознатцев и плавильщиков. В русских княжествах ХI–ХV вв. добывалась и плавилась только болотная железная руда. Цветные и благородные металлы, – в первую очередь медь, серебро и золото, наши предки получали из-за границы – европейских и восточных государств [22]. Дважды побывавший в Москве посол австрийского императора С. Герберштейн отмечал, что в русской земле нет иного серебра, кроме ввозимого из-за границы [23], а Г. Котошихин писал: “в Московском государстве золота и серебра не родится, хотя в крониках пишут, что Руская земля на золото и на серебро урожайная, однако сыскати не могут” [24].

В конце XIV в. в ряде княжеств Северо-Восточной Руси начинается чеканка собственной монеты [25]. Она полностью базировалась на привозном европейском серебре, поступавшем на Русь в слитках, а с начала XVI в. в виде европейской серебряной монеты — талера [26]. В этой связи необходимость поиска собственных месторождений серебра, а также и других металлов, была осознана, по всей видимости, достаточно рано. Однако приступить к их поискам удалось только после ликвидации ордынского ига.

Начало горно-металлургического промысла в Московском государстве относится к 1491 г., когда великий князь Московский Иван III послал первую поисково-разведочную партию на небольшую речку Цильму, левый приток одной из крупнейших рек Русского Севера — Печоры. Для этой цели были приглашены иностранные мастера из Европы, из стран с развитым горно-металлургическим производством. Краткие известия об этой экспедиции сохранились в Вологодско–Пермской летописи: “В лето 6999 (1491 г.) марта в 2 отпустил князь великии Иван Васильевич всеа Русии Мануила Илариева сына Грека да с ним своих детеи боярских, Василья Иванова сына Болтина да Ивана Брюха Кузьмина сына Коробьина, да Ондрюшку Петрова, с мастеры с Фрязы серебра делати и меди на реце на Цылме, а делавцов с ними, кому руда копати, с Устюга 60 человек, з Двины сто человек, с Пенеги 80 человек, а Пермич и Вымич, и Вечегжан, и Усолич сто человек, тем корм провадити в судех до места, а не делати” [27]. Летопись не уточняет, почему в качестве объекта поиска руды избрана далекая и труднодоступная местность. Можно лишь, вслед за Н.М. Карамзиным, предположить, что “издавна был у нас слух, что страны полунощныя, близ Каменнаго Пояса, изобилуют металлами: присоединив к Московской державе Пермь, Двинскую землю, Вятку, Иоанн желал иметь людей сведущих в горном искусстве” [28]. Ранее, в 1482 г., Иван III, отправляя к венгерскому королю Матвею Корвину дьяка Ф. Курицына, “требовал от Матфея, чтобы он доставил ему...горных мастеров, искусных в добывании руды золотой и серебреной, также в отделении металла от земли. “У нас есть серебро и золото”, велел он сказать королю: “но мы не умеем чистить руды”” [29]. В этой связи интересно отметить, что представление о наличии на Печоре и ее притоках серебра и меди сохранялись у русского населения Прикамья еще в начале XVII в. [30].

Как свидетельствуют сохранившиеся документы, иностранные рудознатцы нашли на Цильме серебряную руду, не доходя до р. Космы за “пол днища, а от Печоры реки за семь днищ. А места того, что нашли на десяти верстах” [31]. Сведений о промышленной разработке этого месторождения не сохранилось. По всей видимости, промышленного освоения и не было. Попытки наладить поиск серебряных и медных руд с помощью иноземцев продолжались и в ХVI в., однако, каких-либо серьезных результатов они не принесли. Известно, например, что английские купцы, основавшие для торговли с Московским государством так называемую Русскую компанию и получившие большие привилегии на свою деятельность [32], пытались организовать в России поиск металлических руД. В 1567 г. Дженкинсон, один из агентов Русской компании, имел “поручение исходатайствовать у царя позволение для компании заложить копи железной руды к северо-востоку от Вологды [33]. По привилегии 1569 г. И. Грозный пожаловал “английским купцам позволение выстроить дом в Вычегде и искать там залежи железа, а там, где они удачно найдут его, построить дома для выделки этого железа” [34]. Бурные 60-70-е годы и особенно события рубежа ХVI–XVII вв. не создавали, однако, благоприятных условий для развития горнорудного промысла [35].

Только во втором десятилетии ХVII в. начинаются интенсивные поиски медных и серебряных руд, а также руд других металлов. Основными районами поисково-разведочных работ становятся Урал и Сибирь. Так, в фонде Сибирского приказа сохранились некоторые дела об организации специальных экспедиций для поиска серебряных руд на Урале и в Восточной Сибири [36]. В 1617 г. в 13 км к северу от Соликамска, в Григоровой горе на Каме близ устья р. Камгорки, были открыты медные руды, на базе которых в 1630-х годах был построен первый в Московском государстве Пыскорский медеплавильный завод, действовавший до 1666 г. [37].

Особое внимание московское правительство уделяло поискам серебряной руды. В XVII в. известно более десятка поисково-разведочных партий, целью которых был поиск серебряной руды [38]. Укажем лишь наиболее крупные из них. В 1627–1630 гг. на р. Тунгуску в Восточной Сибири была направлена “серебряная” экспедиция Я. Хрипунова, бывшего до этого енисейским воеводой, которая окончилась неудачей [39]. Много сил и средств было затрачено на поиски серебряной руды в Уральских горах. Наиболее интересна и показательна в этом отношении экспедиция под руководством думного дворянина Я.Т. Хитрово, которая вела поиски руды в окрестностях Катайского острога в бассейне р. Исеть. Экспедиция была организована Тайным приказом [40]. В ней было задействовано более 500 человек, для которых на р. Исеть, недалеко от Катайского острога, был построен городок. Поиски серебряной руды проводились летом и осенью 1672 г. Но и здесь результаты были неутешительными [41]. Как отмечает Е.В. Ястребов, после прекращения этих работ “Хитрово “с товарищи” отправился искать руду в тобольские степи, а затем в Кузнецкий острог и в Томский у.”, так как перед отъездом на Урал, он получил указание искать серебряную руду не только на р. Исеть, но и в других местах, о которых ему станет известно, “но и там она не была найдена” [42]. В известных нам документах о поисках серебряной руды экспедицией Хитрово в Притомье сведений нет. Известно лишь, что в 1671–1672 гг. тобольские воеводы узнали, что выше Кузнецка по р. Томи имеется слюда, которую “привозят... в Кузнецкой колмыки”, да “в деревнях всяких чинов людей в десяти верстах камень хрусталь”. Кроме того, в этой же отписке томского воеводы князя Д.А. Барятинского говорится, что “во 180 (1671/72) году приехал с Москвы кузнецкой же казак Мишка Попов и в Кузнецком сказал: возил де он, Мишка, из-за Телеского озера к Москве серебреной руды, и по опыту, в плавке, из той руды было серебро.... И присланы из Тоболска в Кузнецкой для подлинного проведыванья в те места тоболские сын боярской Сава Жемотин да подьячей Иван Лосев” [43]. Однако в виду того, что тобольские посланцы прибыли в Кузнецк без ведома томского воеводы как главы Томского разряда, в ведении которого находился Кузнецкий острог, то Д.А. Барятинский запретил кузнецкому воеводе Г. Волкову оказывать какое-либо содействие Жемотину и Лосеву [44].

После неудачи экспедиции Я.Т. Хитрово поиски серебряной руды переместились в Восточную Сибирь, где на рубеже 70–80-х годов были открыты серебряные руды на р. Аргунь и ее притокам, в районе Нерчинского острога. Их разработка началась только в начале XVIII в., что объяснялось сложной политической обстановкой в этом регионе, а также отсутствием необходимых специалистов [45].

Стоит упомянуть также и попытку наладить ввоз в Россию серебра из Китая в обмен на русские товары. Эта идея возникла в московских правительственных кругах в связи с отправкой в Пекин русского посольства во главе с переводчиком Посольского приказа Н.Г. Спафарием. Одним из пунктов наказа, полученного Спафарием в Посольском приказе, был пункт “о присылке в обмен на русские товары серебра” [46], “пуд по тысяче, по две, по три и больше” [47]. Однако цинское правительство Китая отказалось удовлетворить эту просьбу [48]. Отказ не обескуражил Москву. Эта идея, не реализованная при посольстве Спафария, не была забыта. К ней вернулись через десять лет при отправке в 1686 г. посольства Ф.А. Головина для урегулирования русско-китайского пограничного конфликта в районе Албазинского острога [49]. По мнению правительства “и цинские послы и отдельно торговые люди могли бы доставлять в Москву более 3 тыс. пудов серебра, которое казна обязывалась принимать “по настоящей цене”” [50]. И в этом случае Китай отказался удовлетворить просьбу русского правительства.

В свете всего вышеизложенного уже не будет казаться странным факт отправки в совершенно необжитые места, где еще не было ни одного русского поселения, горнорудной экспедиции с целью заведения здесь сереброплавильного промысла.

С 80-х годов XVII в. московское правительство все настойчивее требует от местных властей принимать самые решительные меры по поиску руд благородных металлов. Назначаемые в сибирские города воеводы перед отъездом из Москвы получали царские наказы, в которых красной нитью проводится мысль: “про золотую руду, и про серебро, и жемчюг, и каменье, и медь, и олово, свинец, и железо... и про всякие узорочные товары, и про всякие угодья роспрашивати иноземцов подлинно” [51]. Несомненно имел такой наказ и прибывший в 1694 г. в Томск воевода В.А. Ржевский. Посылая зимой 1695-1696 гг. томского сына боярского С. Тупальского в спорные порубежные волости для сбора ясака, В.А. Ржевский должен был дать ему инструкцию, наподобие тех наказов, которые получали воеводы в Москве. В нашем распоряжении такой инструкции нет, но она, по всей видимости, мало чем отличалась от той, которую давал иркутский воевода Леонтий Кислянский, который “заказывал всяких чинов руским людем и ясашным сборщиком, чтоб они про всякие руды и узорочья проведывали; и ясашные сборщики у ясашного сбору у иноземцов спрашивали со всяким домогателством ласкою и подарками...” [52].

Рассмотрим события, насколько это возможно, в хронологической последовательности. 10 сентября 1696 г. в Москве получили отписку В.А. Ржевского, в которой сообщалось о найденной на р. Каштак серебряной руде. Вместе с отпиской в Москву были доставлены и два пуда каштакской руды. Самой отписки в нашем распоряжении нет, но её основные положения пересказываются в царской грамоте, отправленной томскому воеводе в январе 1697 г. [53]. Более подробно обстоятельства открытия серебряной руды на р. Каштак описываются в “Экстракте” Гмелина-Клеопина [54].

Прежде всего следует пояснить, о каких “порубежных” волостях идет речь и кто такой Боштухан.

После основания в 1604 г. Томского города был образован Томский уезд, в состав которого вошли ближние волости и городки местного населения. Согласно царскому указу, томские воеводы стремились обложить ясаком не только ближние, но и достаточно удаленные от Томска волости по рекам Обь, Чулым и другим [55]. Подчинение власти томских воевод новых «землиц» способствовало расширению первоначальной территории уезда, в частности, в Притомье и Причулымье. Однако попытка томских служилых людей покорить енисейских кыргызов, основные кочевья которых находились к юго-востоку от Томска, по реке Июс [56] и в районе Божьего озера, до конца XVII в. не имела успеха. К 1620-м годам на юго-востоке Томского уезда, в северных отрогах Кузнецкого Алатау, складывается граница между владениями России и кыргызов, которая в документах этого времени получила наименование “Киргизского рубежа” [57]. Здесь и были расположены так называемые “порубежные” волости, которые издавна находились в сфере влияния кыргызских княжеств (Рис. 2). Эти волости на протяжении всего XVII в. являлись объектом борьбы между томскими воеводами и кыргызскими князьями за право сбора с местного населения ясака. В Томск жители порубежных волостей вносили неокладной ясак, т. е. ясак, который нельзя было положить в определенный размер. В ясачных документах встречается название: “Неокладные порубежные волости, которые живут в киргизах и дают ясак не в оклад”. Временами поступление ясака с этих территорий прекращалось. Население этих волостей в документах называлось шустами (шушцами) и камларами [58]. Глава одной из таких волостей, Шуйской, князец Мыша (Мышан) Кайлочаков и указал С. Тупальскому месторождение серебряной руды на р. Каштак.

Калмыцкий Боштухан это Галдан Бошокту-хан — правитель Джунгарии, пришедший к власти после смерти своего старшего брата Сенге в конце 1670 г. Появление джунгар в этом районе объясняется тем, что кыргызы и подчиненные им племена во второй половине XVII в. оказались в зависимости от Джунгарского ханства [59]. Значительный период своего правления Галдан провел в борьбе с Цинским Китаем за обладание Восточным Туркестаном. Эта борьба в конечном итоге привела к потере им своего влияния в Джунгарии и гибели в 1697 г. [60]. Как отмечает И.Я. Златкин, монгольские и китайские источники очень скупы в освещении внешней и особенно внутренней политики Галдана. Поэтому упоминание нашего документа о попытке джунгарского хана наладить производство серебра представляет несомненный интерес.

Рис. 2. «Кыргызский рубеж» и порубежные волости Томского уезда

(по В.С. Синяеву).

Здесь следует обратить внимание на то обстоятельство, что к приходу русских в Притомье и Среднее Приобье, только население северной части Горного Алтая (современная Горная Шория) умело плавить металл, преимущественно железо. Каких-либо сведений о наличии навыков металлообработки или плавки металлов у других аборигенных групп этого региона, а также обитавших в отрогах Кузнецкого Алатау, русские документы не содержат. В этой связи указание Мышана на наличие в его владениях серебряной руды интересно вдвойне. Можно думать, что сведения о рудных месторождениях были известны местному населению, а через них стали известны и джунгарам, которые раньше томских служилых людей проявили интерес к поискам серебра в этом регионе.

Вернемся, однако, к нашему вопросу. В ответ на отписку томского воеводы ему были отправлены две грамоты, в которых сказано: “велено той руды искать и копать в глубину, или куды жила явитца, сажень на пять и на шесть и на десять, а на всякой сажени руд взять по пяти или шти фунтов и прислать те опыты к Москве в Сибирской приказ; а князца Мыша нашею великого государя милостию обнадежить: буде из той руды впредь прочная прибыль учинитца и он иные прибылные дела покажет, и за то от нас великого государя будет пожалован” [61]. Эти грамоты в Томске получили, вероятно, весной или в самом начале лета 1697 г. Точной даты мы не знаем. Однако известно, что, выполняя распоряжение Сибирского приказа, В.А. Ржевский летом 1697 г. отправил вновь к князцу Мышану С. Тупальского с наказом, добыть на р. Каштак еще серебряной руды [62].

Эта руда, а также один пуд взятой ранее, всего в количестве 16 пудов, была представлена прибывшим 7 июля 1697 г. в Томск А. Левандиану “с товарыщи”. Проведенная греками опытная плавка этой руды дала выход всего “25 золотников (1 золотник — 4, 2657 г) серебра, и то де серебро послал он, Василей, к великому государю к Москве в Сибирской приказ”. Греческие мастера констатировали при этом, что “против де опытной руды, из которой они чинили опыт на Москве, преж поезду своего, в Томс-ком та руда была плоше, потому что она верховая” [63]. Правда, в отписке из “Экстракта” Гмелина-Клеопина томский воевода утверждал, что “ис того камени, ис 16 пуд, вышло серебра 25 золотников самого чистого, выше ефимошного многим” [64].

Отписка Ржевского и “опыты” с присланной им в Москву рудой совпали по времени с очень важными событиями. Только что, в июле 1696 г., успешно завершился второй Азовский похоД. Турецкая крепость Азов и северо-восточная часть северного побережья Азовского моря вошли в состав России. 30 сентября в Москве торжественно встречали участников этого похода [65]. На заседаниях 20 октября и 4 ноября того же 1696 г. Боярская дума приняла решение о строительстве Азовского флота [66]. Петр I готовится к поездке в Западную Европу в составе Великого посольства. Россия, по мысли Петра, должна вступить в решающую фазу борьбы за обладание северным побережьем Черного моря и Крымом. Все это требует огромных финансовых расходов. Состояние государственной казны в течение всего XVII в. было крайне тяжелым. Как и прежде страна полностью зависела от привозного европейского серебра [67], а также других металлов. Даже свои потребности в железе Россия почти наполовину удовлетворяла за счет импорта, главным образом, шведского и английского. Оно шло преимущественно на производство огнестрельного и холодного оружия [68]. Так, по справке приказа Большой казны с 1693 по 1699 гг. только в Москву было доставлено 142992 пуда шведского железа [69]. Еще большее значение имела шведская медь, являвшаяся “основным и единственным сырьем для русской медной промышленности” [70].

Между тем, “опыты” с каштакской рудой хотя и не были очень хорошими, но все же давали надежду на более высокий процент выхода серебра в случае, если ту руду “промышлять в глубь”. Так, в письме рижского мастера И. Миллера, которое поступило в Сибирский приказ 20 декабря 1696 г., было написано: “Томская руда добра образцом и в глубине пребогатая будет, потому что лутче...на исподи чинитца о серебре” [71]. Тимофей Левкин, мастер-рудоплавильщик Сибирского приказа, после проведения “опыта” сказал: “серебро де из той руды явилось: а по смете его той руды из тридцати пуд серебра выходить будет по семдесят по два золотника; а буде промышлять в глубь, чает он, что будет лутче” [72].

В этой ситуации, по получении обнадеживающих известий о каштакской руде от мастеров-рудоплавильщиков, и зародилась мысль о создании на р. Каштак сереброплавильного завода. По всей видимости, эта идея была высказана греческим мастером А. Левандианом, который со своим старшим братом Вениамином, состоял на службе в Сибирском приказе. Вряд ли Александр предполагал, с какими трудностями предстоит столкнуться ему и его товарищам. О Сибири он имел представление преимущественно по воеводским отпискам, да рассказам служилых людей, приезжавшим в Москву по служебным делам. Впоследствии, в одной из своих отписок в Сибирский приказ, Левандиан писал, “что здесь мы людишка чужестранцы и никакого подлинного и надежного оберегателя нам нет, все нас ненавидят; толко бы нас не берег столник и воевода Василей Андреевич Ржевской, уже бы мы едва в живых были не менши киргиз и от томских граждан. В остроге для береженья живут служылыя люди; и сын боярской Семен Лавров служилых людей из острогу для обереженья за работными людми и за нами с ружьем не посылает, да и сами они, служилые люди, не ходят, и всегда он, Семен, ждет и радуетца нашей погибели, как бы нас искоренить; не токмо нас, и следу нашего ненавидит” [73]. Но все эти трудности как межличностных отношений, так и природного и технического характера Левандиану предстоит еще только испытать. Пока же, в Москве, перед его глазами были примеры несколько иного рода.

С 30-х годов XVII в. иностранные мастера и предприниматели при содействии Русского правительства развили достаточно активную деятельность по устройству в Московском государстве крупного промышленного производства в форме мануфактур, преимущественно по выплавке железа из болотных руд и его дальнейшей обработки [74]. Все эти мероприятия проводились в пределах Европейской России. Но уже вплотную подступались к рудным богатствам Урала и присматривались к Сибири. В 1688 г. “иностранец Кондратий Нордерман обратился к Московскому правительству с письмом, в котором... просил дать ему возможность основать товарищество по разработке нерчинских серебряных руд” [75]. В силу каких-то причин предложение Нордермана не было принято.

А. Левандиан сделал предложение о передаче ему месторождения на четыре г.. За это он с десятью товарищами обязывался организовать прибыльный для государства сереброплавильный завод на определенных условиях. Эти условия были закреплены в специальном договоре, заключенном между Левандианом и московским правительством. Суть этого договора достаточно полно сформулирована в именном указе Петра I: “ А что по промыслу из той руды выходить будет, и ему, Александру с товарищи, за промыслы и за труды его велеть давать изо всяких 10 пуд золота или из серебра или из меди, или что по промыслу из той руды выходить будет, по два пуда сверх всяких харчей... А ему, Александру с товарищи, велеть у того рудоплавнаго дела против его уговора, буде прочная и прибыльная руда в полг. сыщется, быть 4 г., а в те годы совершенно ему, Александру с товарищи, тому рудоплавному и серебряному и всякому делу научить русских охочих людей, грамотных и неграмотных из томчан, каких чинов пристойно, опытам и всякому мастерству, чему сами умеют, и чтоб без них то дело не стало, по 3 человека” [76].

Упомянутый царский именной указ был написан 18 декабря 1696 г. Он появился благ.ря энергичной деятельности главы Сибирского приказа А.А. Виниуса[77], который поддержал предложение греческого мастера. Кроме того, в указе говорилось: “Гречанина Александра Левандиана с товарищи десяти человек послать в Томской к тем местам, где та руда явилась, и дать ему, Александру с товарищи, по уговору свое, великого государя, жалованье для проезда в Сибирь...; И в тех местех, где жилы серебряныя руды явятся, чинить ему, Александру с товарищи, о серебре промысл со всяким радением...”. Кроме того, А. Левандиану были даны 2 кузнеца “добрых, чтоб кузнечному всякому делу умели, да 30 человек работных людей”.

После полуторамесячного пребывания в Томске, куда, как отмечалось выше, А. Левандиан прибыл 7 июля 1697 г., экспедиция 27 августа 1697 г. отправилась к месту назначения, “с сыном боярским Семеном Лавровым..., а с ними для обережи служилых людей 800 человек с пищалми и с копьи и с луки, до три пушки... и иные запасы. И шли они Александр с товарищи от Томского до речки Коштака на лошедях 20 дней”. Прибыв на место 15 сентября, “служилые люди поставили острог, мерою по 20 сажень все четыре стены, покопан рвом, а по углам 4 башни рубленые, а в них четыре избы” [78] “Экстракт” Гмелина-Клеопина добавляет, что в остроге “построена часовня во имя великих иерархов вселенских учителей Василия, Григория, Иоанна” [79].

Постройка острога была совершена в четыре дня, а “в шестой день, — рассказывал, вернувшийся в Москву в сентябре 1698 г. один из товарищей А. Левандиана, С. Мануйлов, — пришли неприятелские киргиские люди многолюдством и чинили на них и на служилых людей воинские напуски по три дни, а в тех напусках одного служилого калмыка да на сенных покосех дву человек руских людей побили до смерти”. Встретив упорное сопротивление русских служилых людей, нападавшие были вынуждены пойти на переговоры: “А после де бою, на четвертый день, киргизы с государевыми людми договорились и шертовали, что им к тому острогу войною не приходить” [80].

После примирения с кыргызами “томские де служилые люди, оставя в остроге осадных людей, пришли все в Томской октября в 5 день 206 (1697) году”. В остроге было оставлены 60 служилых людей во главе с Семеном Лавровым [81].

1 октября 1697 г. греки приступили к работам: “Копали в глубину яму шесть сажень трехаршинных.... А жила из той подкопной ямы разделилась на четыре стороны...;...землю ту копая с великим трудом и мучением, шли подкопом шесть недель, вошли в землю длиною сорок одна сажень трехаршинных” [82].

Наступившая зима заставила прекратить работы, которые возобновились только в марте 1698 г. Дело продвигалась медленно. Этому мешала не только угроза нападения со стороны кыргызов, которые, несмотря на договор, не оставляли попыток вытеснить русских из этих мест. Еще в большей степени на ход работ оказывали влияние достаточно сложные условия залегания рудной жилы и слабая техническая оснащенность экспедиции. Грунтовые воды заливали шурфы, в день приходилось выливать до 10 тысяч ведер воды. 30 работных людей, прибывших с Левандианом, было явно недостаточно. Их требовалось гораздо больше, однако, как отмечал в своей отписке В.А. Ржевский, “из охочих к работе никто нейдет, а гулящих и отпущенников и казачьих детей в Томском... много, толко они без твоего, великого государя, указу мне, холопу твоему, будут непослушны” [83].

И все же А. Левандиан надеялся на успех. Как писал в одной из своих отписок томский воевода, рудная жила, по словам греческого рудознатца, шла в направлении горы, “а знак руды переменился к лучшему, и по переплавке выходит из пуда по четыре золотника серебра чистого, а как вступит в гору, чают перемены к лучшему” [84]. Позднее, отчитываясь в Сибирском приказе о работе на руднике, С. Мануйлов говорил по этому поводу: “в таких же местех, где он, Александр, родился, серебреной руды знаки, когда доходить жилам до гор, и в горах бывает прямая руда серебреная” [85].

В.А. Ржевский подсчитал примерную прибыль, которая может быть получена в случае успеха начатого дела. Получилось чистой прибыли по 8 рублей в сутки с одного горна [86].

Время шло, но перемен к лучшему не наблюдалось. Полг., в течение которых Левандиан обещал наладить производство серебра на р. Каштак, прошли. В июле 1698 г. томскому воеводе была направлена из Москвы грамота, в которой предписывалось, в случае неудачи с заведением на р. Каштак сереброплавильного промысла, направить А. Левандиана с помощниками в Нерчинск для организации там также сереброплавильного дела [87]. Однако работы на р. Каштак продолжались еще в течение г..

В 1699 г. выяснилось, что руда на р. Каштак невысокого качества, а геологические условия для ее добычи неблагоприятны: выработки заливала вода, руда пошла “жесткая, каменистая, с колчеданом”, которую греки не умели плавить. Наряду с этим рудник подвергался частым нападениям “немирных киргизов”. Как отмечал в своей отписке А. Левандиан, “от приходу неприятелских людей работать было в горах, как куды жилы пошли, невозможно, для того что сын боярской Семен Лавров против указных памятей от воеводы из Томского на тех горах никаких крепостей не построил” [88]. Все это вынудило отказаться от дальнейших работ. Каштакский рудник был заброшен, а Левандиан со своими помощниками получил указание отправиться в Нерчинск со всеми инструментами и припасами. В июне 1700 г. А. Левандиан прибыл в Нерчинск, откуда отправился за Аргунский острог на р. Серебряную, где ранее добывалась серебряная руда. С помощью греческих мастеров здесь был построен сереброплавильный завод, заложивший основание будущему Нерчинскому горному округу [89].

Как уже отмечалось, Каштакский острог был построен за четыре дня. Никаких чертежей или рисунков острога не сохранилось. Имеется лишь очень скупое его описание, которое приведено нами выше. В исторической литературе до настоящего времени не было попыток дать графическую реконструкцию острога, по всей видимости, в силу ограниченности источников. Даже в известной работе Д.Я. Резуна и Р.С. Васильевского приводится лишь словесное описание Каштакского острога. Авторы не указывают, какими они пользовались материалами для своего описания. Предположительно, это отписка С. Лаврова, первые строки которой приведены в качестве своего рода эпиграфа в начале заметки о Каштакском остроге. Д.Я. Резун и Р.С. Васильевский отметили, что на р. Каштак “был построен небольшой тыновой острог с периметром стен в 80 саженей. На трех углах острога на жилых избах были вырублены башни, на четвертом углу стояла высокая изба-“горенка” грека Левандиана. На проезжих воротах возвышалась башня-часовня “трех святителей”. Внутри острога размещались амбары, кузницы для плавки руды и четыре избы-полуземлянки для служилых и работных людей, а за острогом у реки — бани” [90].

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: