Юнг: описание целостности в поздних работах

Позже Юнг развил свое понимание целостности в недавно обнародованном письме к Рут Топпинг, видной общественной деятельнице из Чикаго (Jung, 1959а). Его попросили разъяснить высказывания, опубликованные в чикагской газете:

Все мои пациенты во второй половине жизни… чувствовали себя больными, потому что утратили то, что существовавшие религии в любую эпоху давали исповедовавшим их, и ни один из них не исцелился по-настоящему, пока не вернул себе религиозное мировоззрение.

Мисс Топпинг задала вопрос, что Юнг имел в виду под «религиозным мировоззрением». Вот ответ Юнга:

Изучая мировую интеллектуальную историю человека, мы видим, что с незапамятных времен у людей было общее учение, или доктрина, о целостности мира. Изначально и до наших дней это считалось священной традицией, которой обучали молодых людей при подготовке к их будущей жизни. Так было и в первобытных племенах, и в высокодифференцированных цивилизациях. Обучение всегда имело «философский» и «этический» аспекты.

В нашей цивилизации эта духовная основа «сбилась с пути». Христианская доктрина утрачивает свое влияние ужасающими темпами, в основном потому что люди ее больше не понимают. Таким образом, важнейшая инстинктивная деятельность нашей психики утратила свой объект.

Когда такая точка зрения имеет дело с миром в целом, она также создает целостность личности. Эта связь настолько сильна, что, например, первобытное племя утрачивает свою жизненную силу, если лишается своего специфического религиозного мировоззрения. Люди перестают быть укорененными в своем мире и теряют ориентацию. Они лишь плывут по течению. Во многом это то, как мы живем. Потребность в осмысленности своей жизни остается неудовлетворенной, потому что рациональные, биологические цели не в состоянии выразить иррациональную целостность человеческой жизни. Таким образом, жизнь лишается своего смысла. Такова вкратце проблема «религиозного мировоззрения».

Сама эта проблема не может быть разрешена через провозглашение нескольких лозунгов. Она требует пристального внимания, большой умственной работы и, прежде всего, терпения, редчайшей вещи в наше суетное и безумное время.

Я выделил курсивом самые важные предложения в этом высказывании. Первое: «Таким образом, важнейшая инстинктивная деятельность нашей психики утратила свой объект». Что Юнг подразумевает под этим? Чтобы ответить на этот вопрос, нам необходимо помнить, что в психоаналитическом понимании все влечения, желания или аффекты «удовлетворяются» определенными «объектами». Голод удовлетворяется продуктами питания, половое влечение удовлетворяется желанным сексуальным объектом, инстинктивное стремление младенца к формированию отношений привязанности находит удовлетворение в поведении надежной фигуры матери, которая адекватно откликается на потребности ребенка и т. д. Но что, если у личности есть инстинктивная потребность в духовном удовлетворении? Каким образом она может быть удовлетворена?

Юнг пришел к убеждению, что у всех людей есть религиозное влечение, которое также сильно и значимо, как и другие влечения. «Объектами» этого влечения являются таинственные нуминозные переживания, лежащие в основе всех существующих мировых религий. Юнг пишет: «В случае физического голода человеку нужна реальная пища, а в случае духовного голода – нуминозный элемент» (Jung, 1959б: par.652). Фактически Юнг говорит, что стремление к целостности и единству является «важнейшим из фундаментальных инстинктов» (Jung, 1959б: par.653). Однако он играет ничтожную роль для сознания современного человека, потому что разлагается двумя гораздо более очевидными влечениями: сексуальностью и властью. Таким образом, влечению к целостности «для своей достоверности необходимы более или менее утонченное сознание, благоразумие, способность рефлексировать, ответственность и некоторые другие добродетели» (Jung, 1959б: par. 653). В противном случае стремление к целостности останется непроявленным в нашем светском, материалистическом мире.

Второе утверждение в письме Юнга, подчеркнутое мною, – то, что «рациональные, биологические цели не в состоянии выразить иррациональную целостность человеческой жизни». Здесь в краткой форме выражена главная претензия, ставшая одной из причин радикального отхода Юнга от научно-рациональной психологии Фрейда и его последователей. Фрейд, как «биолог психики» (Sulloway, 1979), обосновал свою теорию биологическими стремлениями тела и психики, в том числе влечениями, связанными с биологическими потребностями организма, и тем, как они были покорены и отвергнуты высшими рациональными способностями, привитыми человеческой психике цивилизацией, в том числе интернализованным родителем, Супер-Эго. Как мы увидим, аналитическая точка зрения Фрейда была «левополушарной», в то время как у Юнга его личный опыт с «личностью № 2» (см. главу 8) и весь его мифопоэтический подход – «правополушарным». Фрейд настаивал на существовании одного мира. Юнг принимал оба.

Вклад нейронаук в концепцию целостности

Отсылка Юнга к «иррациональной целостности человеческой жизни» ведет нас к недавним исследованиям нейронаук и к пониманию относительного вклада правого полушария головного мозга по сравнению с левым в наше представление о двух отдельных «мирах», которые составляют нашу целостность и являются частью бинокулярного видения, поисками которого мы заняты в этой книге.

Иэн Макгилхрист

Иэн Макгилхрист в инновационной работе, суммирующей последние исследования нейронаук, описал два мира, представленные правым и левым полушариями, а затем подробно изложил то, как эти два различных способа переживания были отражены в философии, литературе, искусстве и науке последних двух тысячелетий развития западной культуры (McGilchrist, 2009). В результате у нас появился новый глубокий и многое объясняющий способ видения. С его помощью мы можем увидеть нашу историю, в том числе историю психоанализа, как будто бы мы, надев специальные очки, смогли воспринимать третье измерение в 2D-фильме.

Макгилхрист описывает миры, вызванные к жизни активностью каждого из полушарий, как различные способы фокусирования внимания при восприятии реальности. Это важно, поскольку «вид внимания, которое мы направляем на мир, фактически изменяет его: мы буквально партнеры в процессе творения» (McGilchrist 2009: 5).

Мозг должен присутствовать в мире двумя совершенно разными способами, таким образом вызывая к жизни два разных мира. В одном мире [опосредованном правым полушарием] мы переживаем – это живой, сложный, воплощенный мир индивидуальных, всегда уникальных существ, вечно меняющийся в сети взаимозависимостей, формирующий и трансформирующий целое, мир, с которым мы глубоко связаны. В другом мире [опосредованном левым полушарием] мы переживаем наш опыт особым образом: его повторную «ре-презентацию», теперь уже содержащую статические, отделяемые, сопряженные, но, по сути, фрагментированные сущности, сгруппированные в классы, на основе которых могут быть сделаны прогнозы. Такой вид внимания изолирует, фиксирует и делает каждую вещь эксплицитной, помещая ее в центр внимания.

(McGilchrist, 2009: 31)

Признавая эти две отдельные и дополняющие перспективы, Макгилхрист избегает слишком простого дуализма, который часто закрадывается в исследования дифференциации полушарий в популярных статьях, например, что «левое полушарие – это все о словах, а правое – о визуальных образах». Все не так просто. Каждое полушарие имеет дело и со словами, и с образами, но разными способами. Полушария головного мозга не разделены по дискретным и контрастным функциям, а дополняют друг друга во всем спектре человеческой деятельности и требуют от нас, чтобы мы участвовали в мире «одновременно двумя способами» (McGilchrist, 2009: 30). Оба полушария задействованы практически во всех психических процессах, и каждое вносит свой очень существенный вклад в наш целостный опыт при условии, что между ними существует адекватная коммуникация.

Однако Макгилхрист утверждает, что на уровне опыта каждое полушарие обладает собственным способом опосредования/понимания мира (McGilchrist, 2009: 10). Правое полушарие, которое созревает раньше, чем левое, и находится «онлайн» в раннем детстве, обладает неким преимуществом в эволюции и развитии нашего вида. Будучи полушарием, которое больше взаимодействует с примитивными центрами ствола мозга и лимбической системы, оно, видимо, «более раннее» и онтогенетически, и филогенетически. Следовательно, это действительно ведущее полушарие, а левое полушарие – его агент. Однако исторически частично за счет глубокого влияния науки на протяжении последних 400 лет левое полушарие стало доминировать и узурпировало роль «ведущего», утверждая свое видение мира как единственно верное. Оно забыло свою зависимость от правого полушария и претендует на истину. Но эта претензия не подкрепляется более сбалансированным широким пониманием. Таким образом, мы живем в мире, где доминирует левое полушарие.

Макгилкрист демонстрирует, что правое полушарие мозга склонно видеть объекты целиком, а не по частям. Оно видит, как нечто встроено в контекст и соотносится со всем прочим (McGilchrist, 2009: 49). Его внимание шире, чем у левого полушария, и оно может воспринимать конфигурационные аспекты целостного гештальта (см.: McGilchrist, 2009: 4, 46, 60). В этом смысле оно более интегрирующее. Оно находится в постоянном поиске паттернов в воспринимаемых явлениях и часто его понимание мира опирается на осознание сложных паттернов (McGilchrist, 2009: 47). В связи с этим оно способно удерживать внимание на нескольких неоднозначных возможностях без преждевременного сведения их к конкретному результату или интерпретации в большей степени, чем левое полушарие. Такая толерантность, даже предпочтение новизны и неопределенности приводит к тому, что правое полушарие предпочитает метафоры буквальному значению (McGilchrist, 2009: 82). Оно опосредует понимание мира, основанное на эмпатии, интерсубъективности и метафорах, а также фокусируется на индивидуальности и уникальности явлений (McGilchrist, 2009: 51), а не на обобщениях или безличных категориях.

Вот почему неудивительно, что правое полушарие больше озабочено смыслом как чем-то целостным, а также связями с контекстом (McGilchrist, 2009: 70). Правое полушарие задействовано везде, где есть небуквальное значение, например, метафора, ирония или юмор. Соответственно, оно понимает косвенный, коннотативный язык поэзии, в то время как левое полушарие специализируется на денотативном языке науки (McGilchrist, 2009: 71). Правое полушарие специализируется на невербальной коммуникации, имея дело с имплицитным – с тем, что подразумевается. Это полушарие опосредует бессознательное, в том числе сновидения. Оно отдает должное переживанию, «проживанию в настоящем (Presencing)[43]» нового, прежде чем левое полушарие начнет его представлять – «ре-презентировать» (McGilchrist, 2009: 50). Это «проживание в настоящем» включает в себя ощущение невыразимого, благоговейного, таинственного, «инаковости» природы (McGilchrist, 2009: 56) и парадоксов – всего того, что заводит в тупик левое полушарие, склонное «редуцировать» эти сложные или неоформленные переживания к тому, что уже известно. Например, мистический опыт или так называемое океаническое чувство, которое не является проблемой для правого полушария, может получить поверхностное объяснение со стороны левого полушария.

Правое полушарие больше имеет сродство с эмоциями и телесными ощущениями, с тем, что называют образом тела или «я- концепцией». Оно в большей степени связано с лимбической системой – древней подкорковой системой, задействованной в эмоциональных переживаниях. Кроме того, оно больше, чем левое полушарие, связано с другими подкорковыми центрами, такими, как ось «гипоталамус – гипофиз», являющаяся нейроэндокринным средством взаимодействия между телом и эмоциями. Оно сильнее вовлечено в бессознательную переработку, в организацию функционирования вегетативной нервной системы, то есть телесной основы эмоционального опыта (McGilchrist 2009: 58–59). Короче говоря, оно тесно связано с воплощенным я. Только правое полушарие имеет целостный образ тела (McGilchrist, 2009: 66). Именно правое полушарие интерпретирует выражение лица, произношение, жестикуляцию и невербальные аспекты коммуникации (McGilchrist, 2009: 59), в том числе обусловливает раннее ощущение идентичности у ребенка в ответ на переменчивость выражения лица матери при ее взаимодействии с ребенком (McGilchrist, 2009: 60). Правое полушарие созревает раньше и больше задействовано, чем левое, «почти во всех аспектах развития психического функционирования в раннем детстве, в том, как мы становимся социальными и эмпатическими существами» (McGilchrist, 2009: 88).

Из-за своего сродства с эмоциональной жизнью правое полушарие также опосредует наше переживание музыки. Музыка укоренена телесно и очень полно передает эмоции, – конечно, она опосредуется правым полушарием. Музыку невозможно «слушать» без правого полушария, которое обусловливает восприятие ритма, гармонии (McGilchrist, 2009: 75), а также взаимосвязи между дискретными нотами в потоке мелодии: «Музыка полностью состоит из отношений, „промежуточности“» (McGilchrist, 2009: 72).

Итак, правое полушарие видит предметы в контексте – в соотношении со всем тем, что их окружает (McGilchrist, 2009: 49) и, следовательно, в виде целостных гештальтов. Напротив, левое полушарие отделяет предметы от контекста и анализирует их как «единицы», присваивая им слова и организуя их по категориям, которые могут быть описаны денотативным языком. Будучи тесно связано с эксплицитными и более сознательными элементами нашей ментальной жизни (McGilchrist, 2009: 71), левое полушарие сфокусировано, в первую очередь, на том, что уже известно. Правое же полушарие сфокусировано на том, что переживается (McGilchrist, 2009: 78).

В качестве «полушария абстрагирования» (McGilchrist, 2009: 50) левое полушарие склонно к дистанцированию от мира, что постепенно приводит к созданию все более механистично фрагментированного мира, лишенного контекстов (McGilchrist, 2009: 6). В то же время это очень мощный мир, в котором знание о том, как все это работает, ведет к манипуляции миром в целях действующей власти и контроля. Цивилизация была бы невозможна без участия левого полушария и его языка:

Левополушарная переработка привносит ясность и фиксированность, что дает нам возможность контролировать мир, манипулировать им, использовать его в наших целях. Для этого внимание направляется и фокусируется; целостность разбивается на части; имплицитное становится явным; речь используется как инструмент последовательного анализа; объекты распределяются по категориям и становятся узнаваемыми. Аффект не принимается в расчет, предпочтение отдается когнитивной абстракции; решение ситуации достигается с опорой на сознательный разум; мысли направляются в левое полушарие для их словесного выражения, а метафоры временно утрачены или отстранены; теперь мир «ре-презентирован» уже в статической и иерархически организованной форме. Благодаря этому у нас есть знание, которое делает наш мир понятным, но то, что мы знаем, оказывается лишенным естественности и контекста.

(McGilchrist, 2009: 195)

Подлинная целостность

Из этих описаний мы могли бы сделать вывод, что правое полушарие отвечает за опыт целостности, что «тоска» по целостности, описанная Юнгом и другими авторами, является лишь стремлением вернуться в правополушарный мир переживаний, который остался позади в детстве, после того как были освоены язык и речь и левое полушарие стало доминировать. Тогда у нас получается нечто, напоминающее фрейдовскую теорию регрессии, – что мы хотим вернуться в начальное недифференцированное состояние младенчества и детства. Но это не так. Реальная «целостность», к которой мы, видимо, стремимся, предполагает равновесие между полушариями, то есть между мирами после их дифференциации.

(McGilchrist, 2009: 195ff)

Макгилхрист подчеркивает, что

…правое полушарие имеет дело с миром до того, как сепарация, разделение, анализ превращают его в нечто другое, до того, как левое полушарие создаст его ре-презентацию. Нельзя сказать, что правое полушарие соединяет, потому что оно имеет дело с тем, что еще не было разделено; оно не синтезирует то, что еще не было разъединено на части; оно не интегрирует то, что еще не было нецелым.

(McGilchrist, 2009: 179)

Описанное Юнгом переживание целостности, по которой человеческая психе испытывает вселенскую «тоску», относится к той целостности, которая следует за разделением и дифференциацией, опосредованной левым полушарием. То, что берет свое начало в цельном мире переживаний правого полушария, «„отсылается“ в мир левого полушария для обработки, но должно быть „возвращено“ в мир правого полушария, где возможен новый синтез» (McGilchrist, 2009: 195). Когда это происходит, все обретает смысл, заново оживает. Однажды дифференцированные части снова суммируются в целое, так же как музыкант должен разобрать произведение на отдельные партии, чтобы вновь объединить их при исполнении (McGilchrist, 2009: 195).

Макгилхрист говорит, что нам позволяет это делать способность человеческой психики к творческому воображению. У пациентов с расщепленным мозгом[44]существуют проблемы с воображением и видением снов, ведь они не могут «передавать информацию» туда и обратно между полушариями:

Правое полушарие нуждается в левом, чтобы иметь возможность «распаковать» опыт. Несомненно, без его дистанцирования и структурирования не было бы, например, искусства, переживание оставалось бы лишь переживанием. Это подтверждает знаменитое определение, сделанное Вордсвортом: поэзия – это «эмоция, которая вспоминается в спокойствии»… Сходным образом, непосредственное и еще неосмысленное ощущение благоговения может получить свое развитие в религии только с помощью левого полушария: однако, процесс может там застрять, все равно будет ли это в теологии, социологии или в выхолощенном ритуале. Видимо, после усилий по разделению, проделанных левым полушарием, должен быть найден новый союз. Для того чтобы это произошло, процесс должен быть возвращен в правое полушарие, и тогда он будет живым.

(McGilchrist, 2009: 199)

Опыт целостности является результатом трехкомпонентного гегелевского процесса (тезис – антитезис – синтез) и Макгилхрист поясняет, что силы интеграции и объединения в психике, видимо, преобладают над силами разделения:

Существует асимметрия между принципами разделения (левое полушарие) и объединения (правое полушарие) в конечном счете в пользу объединения. Хайдеггер не был одинок в понимании того, что красота заключается в объединении резко контрастных противоположностей, соединении в гармоничный союз. Потребность в окончательном объединении разделения и соединения – важный принцип любой сферы жизни; это потребность не только в существовании двух противоположностей, но и в том, чтобы их оппозиция была бы в итоге гармонизирована.

(McGilchrist, 2009: 200)

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: