Завтра, завтра – не сегодня

Кто, как ворона «кра, кра, кра»,

Твердит: «До завтра, до утра!» —

Тому колпак надеть пора.

* * *

Глупец, кто, внемля голос божий:

«Спеши, чтоб не взыскал я строже,

Исправься, грешный путь забудь!» —

Сам не спешит на правый путь:

Мол, нынче неохота, лень,

Живу, мол, не последний день, —

Исправлюсь завтра. Кра, кра, кра!

А доживет ли до утра?

Дурак себя же мучит тяжко,

И все отсрочка, все оттяжка!

А грех и глупость – тут как тут —

С весельем рядышком идут.

Клянется часто сын заблудший:

«Уж завтра-то я стану лучше!»

Но это «завтра» никогда

Не наступает, вот беда!

Как снег растаявший, как дым,

Заветный день неуловим.

И только одряхлев, глупец

В то завтра вступит наконец,

Расслаблен, немощен уже,

С тоской раскаянья в душе.

Спеши сегодня лучше стать —

Не будешь завтра так страдать.

Звучало нынче божье слово,

А прозвучит ли завтра снова?

Кто исправляться завтра любит

И все грешит, тот душу губит.

О караульщиках своих жен

Кто охранять стрекоз возьмется

Иль воду наливать в колодцы,

Пусть за женой следить берется

* * *

День-два хороших, сто плохих

У глупых стражей жен своих.

Коль истинно честна жена,

За нею слежка не нужна,

А коль жена блудлива, лжива,

То своего добьется живо

Какой ни учреди надзор,

Возьми все двери на запор,

Ставь караульных у ворот, —

Она всех за нос проведет.

И в башню заточи, иная

Родит младенца, как Даная.

А Пенелопу – без надзора —

Хоть осаждали ухажеры,

Но мужу двадцать лет она,

В разлуке с ним, была верна!

Кто знает, что наверняка

Ни разу не бывал пока

Женой обманут, что жена

Заботлива, добра, неясна,

И не боится он измены,

Тот истинно супруг блаженный.

Хоть будь красавицей жена,

Но если дурой рождена,

С ней, как с глухой кобылой, мука:

Как ни причмокивай, ни нукай, —

Пошел на ней пахать, – бог мой! —

Бороздки ни одной прямой!

Жена, что служит всем примером,

К таким привержена манерам:

Глаз на мужчину не поднимет,

Словца любезного ни примет,

Боясь, что льстивый хват-угодник —

Злой волк в овечьей шубе – сводник.

Париса некогда сама

Елена не сведи с ума,

Дидона не прельстись Энеем, —

Судьба была б добрей к обеим!

О прелюбодеянии

Где смотрит муж сквозь пальцы, там

Жену с чужим он сводит сам:

Там кошке смех и плач мышам.

* * *

Хоть любодействуй в наши дни,

Хоть походя кого толкни, —

Оно теперь и не грехом

Считается, а пустяком!

И в грешном Риме святость брака

Не смели осквернять, однако —

Что Цезаревы нам законы,

Что Юлиевы нам препоны?! [43]

Дом, где хозяин Ганс-тюфяк, —

Содом: «Ты дура!» – «Сам дурак!»

«Ты начала!» – «Молчи!» – «Отстань!»

Так день-деньской раздоры, брань, —

Летит горшок, шумовка, тяпка,

А муженек, растяпа, тряпка,

Лицо – в ладонь и норовит

Прикинуться, что крепко спит.

Стар иль во цвете лет супруг,

Все женам нынче сходит с рук,

Все переварит муж-ублюдок, —

Луженым стал мужской желудок!

Мужья, подобные Катону, [44]

Который в Риме в годы оны

По доброй воле был рогат,

Жену свою сдав напрокат, —

Не станут плакать, в драку лезть,

Супружества спасая честь.

Коль муж, уверясь, что жена

Заведомо пред ним грешна,

Жить продолжает с нею, он,

Я полагаю, не умен:

Он сам способствует жене

И впредь блудить на стороне.

Язвят соседи: – Не иначе,

Как в доле он с женою падшей,

И, с ней деля барыш развратный,

Он любит слушать, вероятно,

Кладя доходец в кошелек,

Ее слова: «Мой муженек,

Мой Гансик, знай, что из мужчин

Мне всех желанней ты один!…»

С ума все кошки сходят, лишь

Отведают впервые мышь,

А женщины, вкусив однажды

Любви с другим, любовной жажды

Не могут утолить: чем чаще,

Тем грех прелюбодейства слаще!

Что стыд, что честь, что мужа власть?

С мужчиной новым жарче страсть!

Поэтому мужьям и нужно

Жить с женами в согласье, дружно,

Чтоб повода не подавать им

Ко внесупружеским объятьям.

С женою обращайся ровно,

Порадуй ласкою любовной,

Не ссорься с ней по пустякам,

Не доверяй клеветникам.

Но, чтоб не каяться потом,

Зови гостей пореже в дом!

Знай: чем жена твоя пригожей,

Тем осторожней будь и строже —

Ведь мир коварством, ложью жив,

И каждый скрытен и фальшив.

В дом к Менелаю не вотрись,

Прельщен Еленою, Парис,

С женой остался б царь спартанский —

И не было б войны Троянской.

Когда б, уйдя на ту войну,

И Агамемнон-царь жену

Не оставлял бы на Эгиста,

С ней бывшего в связи нечистой,

С войны вернувшись, дома он,

Конечно б, не был умерщвлен.

Кандавл-царь, [45] глупец другой,

Супругой хвастался нагой:

Кто рай укромный ценит мало —

Его разделит с кем попало.

Спокойней в браке те живут,

Кто реже в дом гостей зовут,

Особенно льстецов, пройдох,

Способных на любой подвох.

Слыви скупее всех скупцов —

Не высидишь чужих птенцов.

Гость, что за пазухой приносит

Гадюку, – он ее подбросит!

Не медли – это враг твой злой:

Такого – из дому метлой!

Глупец останется глупцом

Ума набраться рад бы всяк,

Но, если глуп ты, как гусак,

Умней не станешь – так иль сяк!

* * *

Тот, кто, внимая мудрецам,

Ума не приумножит сам, —

Дурак: все знать он хочет, но

Все ему слишком мудрено.

Глупцов легко распознавать:

Что увидали – то и хвать!

Известно испокон веков:

Новинка – слабость дураков.

Но и новинка старой станет —

И вот уже другая манит.

Куда б глупец ни ездил, он

Все так же глуп, непросвещен.

Так гусь иной через забор

Перелетит в соседний двор —

Сюда нога, туда нога, —

Спроси, что видел: «Га-га-га!»

Поехать в Павию, иль в Рим,

Иль даже в Иерусалим, [46]

Скажу, – заслуга небольшая.

А знания приумножая,

Чужие посещать края

Считаю делом добрым я.

Но если даже привезешь

И сотню крестиков [47], ты все ж

Не будешь доблестью отмечен,

Ибо тебе хвалиться нечем,

Коль столько стран ты обошел,

А глуп остался, как осел.

Не изучил бы Моисей

Египетской науки всей [48]

И Даниил [49] бы не был склонен

Усвоить мудрость вавилонян, —

О них не знал бы мир земной!

Придет на исповедь иной

Очиститься, – мол, совесть жжет,

А сам хитрит, лукавит, лжет,

И так уйдет с душою черной.

Гляди – унес на шее жернов!

О безрассудном гневе

Того, кто шпорит то и дело

Осла, горланя обалдело,

Считать ослом ты можешь смело!

* * *

Дурак осла или ослицу

Намерен вскачь пустить и злится,

И, трезвый будь или хмельной,

Рычит на всех, как пес цепной:

«Рр…рррр!» Он, по-собачьи злобен,

Людей встречать лишь так способен

И думает, что страшен всем:

«Прррочь!Рррррастеррзаю!» А меж тем

Прохожий, размышляя здраво,

Махнет рукой. «Взбесился, право!

Судьба ли нас карает злая,

Таких болванов насылая,

Забыв, что видывали многих

И раньше мы скотов двуногих?!»

Лишает гнев рассудка нас —

Не знаем, что творим подчас.

Быть должен сдержан человек.

Архит [50] – ученый, мудрый грек,

Лишь доведет его, бывало,

Слуга до белого накала,

Кричал «Не будь я в гневе яром,

Уж это не сошло бы даром!»

Так и Платон, так и Сократ

Собой владели, говорят.

Кто прав, становится не прав,

Терпенье в гневе потеряв.

Впадает в грех, кто был несдержан,

Кто гневу быстрому подвержен.

И благочестью гнев вредит:

Что за молитва, коль сердит?

Лишась тигрят своих, тигрица

Не так, пожалуй, разъярится,

Как вспыльчивые дураки,

Что на внезапный гнев легки!

Ум и в седле уравновешен,

Гнев на осле несется, взбешен.

Самовольство и самонадеянность

Коль мы, упорствуя, проказим

И дерзко в гнезда птичьи лазим,

То часто шлепаемся наземь.

* * *

Кого изранит куст колючий,

Кто мнит, что он всегда всех лучше,

Что стал во всем он знатоком

И не нуждается ни в ком.

Однако на прямом пути

Не будет знать, куда идти,

А в месте новом, незнакомом

Заблудится он рядом с домом.

В беде таким зазнайкам худо:

Нет помощи им ниоткуда!

Пожалуй, может впасть и в ересь

Глупец, в себе одном уверясь:

«Я, мол, в делах житейских дока, —

Всех благ добьюсь, взлечу высоко!»

Дурак, взобравшийся повыше

На дерево или на крышу,

Мечтал о славе, остолоп,

Но с высоты вдруг наземь шлеп!

Для корабля страшнее бурь

Самоуверенность и дурь.

Всем, кто к советам глух, —

Не преуспеют никогда!

Не верил Ною мир, и вот —

Потоп унес людей и скот!

За то, что жил беспутно очень,

Корей землею был проглочен. [51]

Владея не умом – умишком,

Кто так самонадеян слишком,

Охотно распороть готов

Никем не шитый плащ Христов! [52]

О непослушных больных

Больной, твердящий слово «нет!»

На каждый докторский совет,

Спешит, как видно, на тот свет.

* * *

Больной – глупец, когда совету

Врача не внемлет и диету

Блюсти не хочет. Плачь не плачь,

Тут не поможет лучший врач!

Кто воду пьет, а не вино,

Хоть нужно именно оно,

И прочего не соблюдает,

Притом упрямо утверждает,

Что чувствует себя бодрей,

Тот в гроб уляжется скорей,

Дабы забыть свои болезни,

Начать лечение полезней,

Едва еще недуг опознан.

А если начинают поздно,

То от лекарства меньший прок

И больший тут потребен срок.

Сказав. «Здоровым быть хочу»,

Ты язву покажи врачу

И хоть зубами сам скрипи,

А боль от скальпеля терпи,

Промыть дай рану, и зашить,

И с перевязкой поспешить.

Не душу твою вырвать хочет —

О жизни твоей врач хлопочет!

Пусть жизнь в больном уж еле тлеет,

Отчаиваться врач не смеет,

И пациент, покуда дышит,

Пусть бодрый глас надежды слышит.

Больной, что лжет врачу, – глупец:

Себя же губит он, как лжец,

Что лгать на исповедь приходит

Иль адвоката за нос водит.

Лжецы глупцам всегда сродни:

Во вред себе же лгут они!

Глуп, кто врача позвал, но сразу,

Врачебному не вняв наказу,

Идет, поверив ложным слухам,

К невеждам – знахаркам-старухам,

А те травой, и наговором,

И прочим ворожейным вздором

Его отправят прямо в ад,

В чем сам он будет виноват.

Всему готов поверить тот,

Кто исцеленья страстно ждет,

А глупых суеверий зло

Чрезмерно ныне возросло.

Я б описал их, но облыжно

Признают книгу чернокнижной.

Больным избавиться б от хвори, —

Не ищут, где недуга корень.

И черту душеньку заложит

Иной больной – авось поможет.

А где вмешалась чертовщина,

Бессильна часто медицина.

О соблазнах глупости

Дурак упал. Над ним смеясь,

Колпак надеть поторопясь,

Ты сам упал, разиня, в грязь

* * *

Что падают глупцы – не чудо,

Над этим все смеются всюду,

И «умники» язвят: «Дурак!» —

А на самих сидит колпак.

«Дурак» – излюбленное слово.

Когда дурак честит другого,

Но между ними ни на грош

Ни в чем различья не найдешь:

Споткнулся этот на дороге —

Другой ломает тут же ноги.

Хоть строгой Аталанты меч

Срубил голов немало с плеч

У Гиппомена на глазах, [53]

Но он, чудак, презревши страх,

Судьбу испытывать решился —

И сам чуть жизни не лишился!

Слепцу корить слепца нелепо:

Ведь оба в равной мере слепы!

Бранил однажды рака рак [54]

«Ты что назад ползешь, дурак!»

Но сам за другом полз он вспять,

Чтобы мораль ему читать.

Пониже бы летел Икар,

И Фаэтон, как на пожар

Не стал бы в отчей колеснице

Так лихо по небу носиться,

Забыв родительский запрет, —

Не умерли б во цвете лет!…

Тот к умным должен быть причислен,

Кто в корень зрит и здравомыслен.

Воистину, мудра лисица: [55]

Войти в пещеру побоится

(Какой бы там ни ждал обед),

Когда следов оттуда нет.

Мало ли что болтают

От лисьего хвоста греметь

Не будет колокола медь.

Ушам от сплетен не болеть!

* * *

Кто хочет с миром ладить, тот

Немало горечи испьет,

Выслушивая, как о нем

Под собственным его окном

Такое говорят, что гаже

Придумать невозможно даже.

Поэтому блаженны те,

Кто, равнодушны к суете,

Покоя мудрого взыскуя,

Отвергли маету мирскую —

И, в горы, в долы удалясь,

Мирских грехов отмыли грязь.

Но мир, однако, и таких

Не любит, не щадит он их,

О них злословя, им не веря,

Всех лишь своим аршином меря.

Кто жить по совести решит

И против чести не грешит,

Что ему сплетни дураков,

Что языки клеветников!

Когда бы в оны дни пророки

Боялись обличать пороки,

Дабы не знать хулы, клевет, —

О них давно забыл бы свет.

Нет, да и не было от века

Такого в мире человека,

Чтоб угодил во всем любому

Болвану злому и тупому

Родился б человек такой,

Каким он чудным был слугой:

Старался б до свету вставать

И вообще забыть кровать!

Заткнуть бы глотки болтунам —

Увы, не хватит кляпов нам!

Нельзя предусмотреть никак

Того, что сочинит дурак.

Так в мире повелось оно —

Избегнуть сплетен не дано:

Кто любит петь, кто кукарекать,

Баран-дурак привык бебекать.

Шум в церкви

Пришедший в храм с собакой, с птицей,

Перед глупцами похвалиться,

Мешает остальным молиться.

* * *

У тех, кто ходит в церковь с псами,

Бубенчики обычно сами

На колпаках звенят, бренчат,

Чуть псы залают, заворчат

И сокол дерзкого повесы

Так крыльями во время мессы

Захлопает, что смолкнет пенье —

И хоть кончай богослуженье.

Тут остается с ловчей птицы

Снять клобучок, и – что стыдиться!

Теперь болтай и хохочи,

И подбашмачными стучи

Ты деревяшками, бесчинствуй

И совершай любое свинство!

С какой-нибудь Кримгильдой здесь

Перемигнись, поклон отвесь, —

Красотка улыбнется – значит,

Не сомневайся: одурачит!

Не лучше ль было бы, однако,

Чтоб сторожила дом собака,

Покуда в церкви ты, и вор

Не мог бы в твой проникнуть двор?

Не лучше ль было бы, чтоб твой

Пугач, твой кречет боевой

Был дома, на привычном месте,

В чулане темном, на насесте?

Чтоб обувь не просила кашки,

На улице бы деревяшки

Привязывал ты к башмакам —

И грязь не липла бы к ногам.

Когда бы в церкви болтуны

Не нарушали тишины,

Не говорили б мы, что бог

Плодить глупцов поменьше б мог.

Но дураки такой народ:

Шумят и норовят вперед!

Всем нам пример – Христос: из храма

Гнал торгашей он взашей прямо,

И тех стегал веревкой далее,

Кто голубей держал в продаже.

Разгневайся он так сегодня,

Заглохли бы дома господни.

Он, от попов очистив храм,

Добрался б и к пономарям!

Священен дом церковный: тут

Господь свой основал приют.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: