Афинский акрополь, реконструкция Лео фон Кленце 1846 года (над акрополем возвышается статуя Афины Промахос)

Феномен афинской демократии невозможно также рассматривать вне контекста вопроса о характере Афин как типа полиса, его уникальной специфики. Представляется, что такое обращение к истокам позволит во многом понять, в чем же состоял именно феномен афинской демократии, окончательно сложившийся в классический период. Ведь, к примеру, подобная демократия или некий ее аналог не сложился в таком полисе, как Спарта. Напротив, это был также по своей природе отличный от Афин полис. Как верно отметил (уже неоднократно упоминавшийся нами) исследователь истории античной Греции И.Е. Суриков, «двух «полисов-близнецов» в Греции просто не было»[62].

Так в чем же заключалась особенность афинского полиса в рассматриваемый период? Так называемая «афинская исключительность» сложилась далеко не сразу. Их исключительность складывалась на протяжении V-IV вв. до н.э. К примеру, в результате законодательства Солона, а также реформ Клисфена, Афины продолжали оставаться более или менее «нормальным» классическим полисом. Серьезное отклонение в их развитие произойдет немного позже – в середине V в. до н.э. В это время решающую роль в процессе становления, если так можно выразиться, аномалии сыграли реформы Эфиальта – Перикла, благодаря, которым в «городе Паллады» установилась самая развитая демократия античного мира, опирающаяся по большей части на гегемонию в имперской по своей сути Афинской архэ. Важно отметить, что данный шаг не был сделан ни одним другим греческим полисом.

И.Е. Суриков, применительно к Афинам, употребляет такой условный термин, как «модернизированный полис»[63].

В этой связи представляется интересным рассмотреть вопрос о становлении морского могущества Афинского государства и его влиянии на развитие демократических тенденций.

Как мы знаем, создателем и вдохновителем морской программы Афин был Фемистокл. Он стремился, прежде всего, превратить Афины в гегемона Греции.

Уже не одно столетие греки жили в условиях, когда значимость того или иного слоя граждан в жизни государства определялась в большей степени тем местом, которое он занимал в системе вооруженных сил. Что касается экипажей военных кораблей, то они стали бы набираться в основном из фетов – беднейшего слоя афинского гражданства. Вот что на сей счет сообщает Плутарх в своем известном произведении «Сравнительные жизнеописания»: «Фемистокл не то чтобы «приклеил Пирей» к городу, как выражается комик Аристофан, а город привязал к Пирею и землю к морю. Этим он усилил демос против аристократии и придал ему смелости, так как сила перешла в руки гребцов, келевстов и рулевых. По этой причине и трибуну на Пниксе, устроенную так, что она была обращена к морю, тридцать тираннов впоследствии повернули лицом к земле: они думали, что господство на море рождает демократию, а олигархией меньше тяготятся земледельцы» (Plut. Them. 19, пер. С. Соболевского). Между тем самому Фемистоклу, как и его современникам, было вполне очевидно, что преимущественная ориентация на море может привести к росту демократических тенденций в обществе. Таким образом, Фемистокл, проводя в жизнь морскую программу, не мог не отдавать себе отчета в том, что она, по большому счету, имеет демократический характер. В этом смысле морская программа Афин как нельзя лучше отвечала этим устремлениям.

Как отмечает В.В. Шувалов, «хотя морская программа Фемистокла стала важнейшим этапом афинской морской политики, но нельзя забывать и того, что Афины начали свой путь к будущему морскому могуществу уже давно, по крайней мере, со времен Солона. Поэтому Фемистокла невозможно считать революционером-реформатором, направившим свое государство по какому-то совершенно новому пути – Афины шли по нему очень давно. Другое дело, что путь этот был не слишком явным и мало для кого очевидным, поскольку находился в своей начальной стадии. Историческая заслуга Фемистокла в том, что он ясно осознал те блага, которые дает Афинам море, понял, что именно там заключено будущее государства и направил все силы своего таланта на то, чтобы Афины вошли в это будущее, имея самую лучшую базу для развития государства и общества»[64].

Между тем вопрос о роли морского могущества на процесс становления афинской демократии подробно рассмотрел в одной из своих работ В.Р. Гущин[65].

Исследователь приводит мнение П. Чеккарелли, которая Афины V в. до н.э. характеризуют два важных и значимых процесса: с одной стороны, рост морского могущества, проявляющийся в достижении господства на море (талассократии), с другой – развитие демократии, которая принимает все более радикальные формы. Не исключено, что рост морского могущества и процесс демократизации были взаимосвязаны[66]. К тому же подобного взгляда придерживался и В.П. Бузескул. По его мнению, эта связь не только существовала, но и осознавалась самими афинянами[67]. Французский исследователь Поль Клоше в своей работе, посвященной истории афинской демократии, замечает, что сама демократия – вещь довольно дорогостоящая, и поэтому Афины не могли позволить иметь ее у себя за свой собственный счет[68].

Противоположную точку зрения выдвинул В. Шуллер, согласно которому мощное внедрение демократии было тесно связано с созданием Афинского Морского союза[69]. Также сам исследователь фиксирует возросшую активность афинского народного собрания (экклесии) вследствие появления Морского союза[70].

Несколько отличное от двух предыдущих точек зрения мнение была высказано американским исследователем Л. Сэммонсом, который, в отличие от В. Шуллера, предполагает, что связь в рассматриваемом аспекте должна быть обратной – не внешние факторы влияли на внутриполитическую ситуацию в Афинах, а, наоборот, процессы демократизации воздействовали на внешнюю политику, придавая им империалистическую окраску[71].

Согласно сообщениям античных историков (Фукидид, Диодор) талассократия являлась залогом могущества государств, обеспечивающая одновременно им лидирующие позиции в греческом мире[72]. Нас же будет интересовать именно афинская талассократия. Согласно Фукидиду, «Фемистокл впервые высказал великую мысль о том, что будущее афинян на море, и положил таким образом начало строительству и укреплению Пирея, взяв это дело в свои руки…» (Thuc. I. 93.4-5, пер. Г. Стратановского). Заслуживает также внимания и сообщение Плутарха в его «Законах»: «…В государствах, обязанных своими силами флоту, почести достаются вовсе не лучшему из воинов: ведь там, где победа зависит от кормчих, пентеконтархов и гребцов, то есть от людей различных и не слишком дельных, вряд ли кто-нибудь сможет надлежащим образом распределить почести. А если государство этого лишено, может ли быть правильным его строй?» (Plato Leg. 707 b, пер. А.Н. Егунова).

К тому же Аристотель в своей «Политике отмечает, что «корабельная чернь, став причиной Саламинской победы и благодаря ей гегемонии Афин на море, способствовала укреплению демократии» (Arist. Pol. 1304 a 21-24, cf.: 1327 a40-b15, пер. С.А. Жебелева).

Но П. Чеккарелли относит возникновение идеи о связи между талассократией и демократией у греческих историков не раньше середины IV в. до н.э.[73]В.Р. Гущин, ссылаясь на работу Фроста (Frost F.J. Themistocles’ place in Athenian politics // CSCA. 1968. Vol. 1.) склонен думать, что до конца Пелопоннесской войны афиняне вряд ли задумывались над тем, что, создавая флот, Фемистокл закладывал, таким образом, основы радикальной демократии[74].

После отражения нашествия Ксеркса Афинами Плутарх сообщает следующее: «Когда афиняне вернулись в свой город, Аристид понял, что они намерены установить демократический образ правления; полагая, что проявленной на войне доблестью народ заслуживает заботы о себе и что, с другой стороны, нелегко справиться с людьми, держащими в руках оружие, сознающими свою силу и гордящимися достигнутой победой, он предложил, чтобы впредь в управлении государством участвовали все без исключения) и чтобы на должность архонта мог быть избран любой гражданин» (Plut. Arist. 22, пер. С. Маркиш). Плутарх в своем сообщении предвидел следующий ход событий: уже в 457 г. до н.э. зевгитам, которые во время войны становились гоплитами, была представлена возможность избираться на должность архонтов[75].

В.Р. Гущина, касаясь вопроса о цели программы Аристида, склонен видеть в ней не превращение демоса (или фетов) в наиболее влиятельный слой, а уравнение его политических прав. По всей видимости, этого требовало достижение господства на море и гегемонии в Морском союзе, что могло и должно было осуществляться всеми гражданами, включая фетов. В то же самое время Т. Галпин назвал бы это koinonia[76]. Для него это одно из свойств афинской демократии, базирующееся на общей гордости. Последняя, по его мнению, выражается в претензии господствовать над другими[77].

Стоит отметить, что проведение реформы Эфиальта не стоит связывать с упадком доминирования ареопага. Однако ее проведение связано как раз с отмечаемым В. Шуллером мощным внедрением демократии. Какое отношение имела эта реформа к достижению Афинами господства на море, т.е. талассократии? Ответ, по всей видимости, очевиден[78].

Нельзя игнорировать и то обстоятельство, согласно которому упоминавшиеся нами античные авторы говорят о связи талассократии и демократии в самых общих выражениях, сетуя в большей степени на рост влияния «морской черни». Такое своеобразное презрение к «черни» отражает скорее всего социальный эгоизм и снобизм, нежели недовольство политическим строем и какими-либо проведенными преобразованиями. Вероятнее всего, возникающие в это время заговоры (479 и 457 гг. до н.э.) – это реакция не на конкретные реформы, а на укрепление флота и, как его следствие, рост влияния «черни». И это было недовольство не развитием демократии (к примеру, реформой Эфиальта), а именно изменением социальных ролей. Таким образом, создание флота и достижение гегемонии Афинами на море действительно сопровождались смещением социального баланса в сторону низших классов. Именно это и вызывало недовольство. Однако не все, подобно Аристиду, отдавали себе отчет в том, что гегемония на море и в Морском союзе требовала усилий всего коллектива граждан, в том числе и «морской черни». Нельзя отрицать, что это и являлось основным содержанием koinonia, о которой говорил упоминаемый нами Т. Галпин[79]. Не имея возможности в данный момент углубиться дальше в анализ конфликта, возникший между «верхами» и «низами», представляется интересным рассмотреть вопрос о том, что представляло собой так называемое «национальное» самосознание афинского истеблишмента к моменту становления Афин как демократического полиса, а также как и морской державы. Какие сдвиги произошли в результате этих кардинальных перемен? Однако эта тема совершенно отдельного исследования.

Дальнейшее развитие Афинского морского союза способствовало его преобразованию в империю (arche). Но являлась ли она дальнейшим катализатором начавшегося ранее процесса демократизации и к тому же стала ли экономическим базисом этого процесса? Уже к концу 30-х гг. V в. до н.э. связь между демократией и империализмом уже была установленным и всеми признаваемым фактом. Более осторожные суждения были высказаны Дж. Обером. По его мнению, демократия могла возникнуть бы и без влияния греко-персидских войн и возникшей впоследствии империи, но особенности политического развития этого периода неизбежно вели к росту самосознания масс и смягчению финансового давления на элиту[80].

Проведенный В.Р. Гущиным анализ наводит его на мысль, согласно которой афинская империя не могла быть и не была гегемонией фетов или даже всего демоса. Также следует констатировать определенную активизации демоса (и его беднейшей части – фетов), который мог ощущать себя значимым и самым многочисленным компонентом созданной в Афинах политической системы[81]. На наш взгляд, подтверждением сказанного могут служить слова, сказанные Периклом в его Погребальной речи, приведенные Фукидидом: «И так как у нас городом управляет не горсть людей, а большинство народа, то наш государственный строй называется народоправством» (Thuc. II. 37.1, пер. Г. Стратановского).

Таким образом, в свете всего вышесказанного, феномен афинской демократии кроется в становлении Афин как классического полиса в V веке до н.э. Можно предположить, что неким катализатором изменения «нормального» (по выражению И.Е. Сурикова) развития афинского полиса в классический период стал внешний фактор, а именно персидская угроза со стороны Ксеркса.

Осознание таким талантливым политиком, как Фемистокол, преимущества географического положения Афин с дальнейшей перспективой создания флота и организации Афинского Морского союза, и явилось той самой «аномалией», благодаря которой стало возможным дальнейшее развитие демократии, заданное еще в конце архаического периода. Это развитие базировалось на включении всего коллектива полиса, а не только его элитарной верхушки (афинского истеблишмента).

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: