I. Как соблазнить Дону Анну?

Зуфар Якупов

Демониада:

Цикл эссе по «маленькой трагедии» А. С. Пушкина «Каменный гость»

Мчатся бесы рой за роем

В беспредельной вышине,

Визгом жалобным и воем

Надрывая сердце мне.

«Бесы», Пушкин

I. Как соблазнить Дону Анну?

Скрыться, стремясь от погони

В тёплое, нежное тельце,

Бьётся в суровой ладони

Глупое женское сердце*.

О «шекспиризме» Пушкина в связи с его «Маленькими трагедиями» писалось издавна. В частности, внимание исследователей привлекало сходство эпизода соблазнения Дон Гуаном Доны Анны в пушкинской трагедии с аналогичным эпизодом в шекспировской трагедии «Ричард III»; даже имя героини обоих произведении носят одно, оба соблазнителя признаются своим избранницам, что убили их мужей, оба, требуя смерти, подставляют грудь под кинжал, оба добиваются успеха. На этом сходство, пожалуй, завершается.

Различие, прежде всего в том, что Ричард оклеветал себя, назвавшись убийцей, говоря соблазняемой, что убил её мужа из любви к ней. Иными словами, он сыграл на её женском самолюбии. Дон Гуан же вовсе не уверял Дону Анну, что убил её из-за ревности (он даже ни разу не видел Анну до дуэли с её супругом).

Напрашивается вопрос: зачем вообще нужно было это признание? Исследователи, пытавшиеся ответить на него, пришли к следующим выводам: Дон Гуан признался возлюбленной в убийстве её мужа потому, что хотел, чтобы она любила его таким, какой он есть – убийца супруга – дескать, в этом проявилась его честность. Другие полагают, что Гуаном двигало гордое своеволие: убил супруга, а она всё равно любит. Третьи допускают и то и другое. Не исключая этих мотивов в поведении Гуана, я, однако, полагаю, что была ещё одна более существенная причина, толкнувшая Гуана к признанию.

Версия, выдвинутая мной, покажется на первый взгляд фантастической и неправдоподобной, но я берусь доказать что она соответствует творческому замыслу самого Пушкина.

Допуская только общепринятые версии, мы непременно должны прийти к выводу, что Дона Анна полюбила Дон Гуана до его слов об убийстве. Поэтому не хотела верить ему, а поверив, упала в обморок. Следовательно, она скрыла момент, когда полюбила Гуана (неудивительно, что Белинский назвал её «притворщицей»). Если согласиться, что всё так и было (несмотря на правдоподобность версии), мы будем вынуждены констатировать, что Пушкин ни в чём особенно не отошёл от Шекспира и написал чуть ли не подражание. А ведь, если подумать, может закрасться сомнение: зачем Пушкину затягивать сюжет ради изображения гордости или честности Гуана, в то время как в построении всех «Маленьких трагедий» проглядывает принцип лаконичности и сжатости. А что если признание сыграло сюжетную роль: было необходимым звеном в цепи соблазнения? Что если Дона Анна досталась Дон Гуану не так просто, как кажется на первый взгляд?

По сюжету трагедии о Доне Анне известно немного: она из бедной аристократической семьи, вышла замуж по воле матери (не по любви), после замужества не появлялась, что называется, «в свете», затем мужа убил на дуэли человек, которого она никогда не видела, Анна стала вдовой и строго хранит верность праху супруга.

Из всего этого обращает на себя внимание та фанатичность, с которой она преклоняется перед прахом мужа. В чем причина этого фанатизма? Версия о том, что причина в супружеской любви отметается словами самой Доны Анны. Обычно исследователи придерживаются мнения, что дело в средневековой дикости обычаев, обязывавших женщину хранить верность мужу до гроба (своего гроба); иные полагают, что это сделано Пушкиным для того, чтобы убедительнее подчеркнуть обольстительскую силу Гуана.

Привлекает особое внимание самоотверженность Доны Анны в верности праху супруга. Женская психика имеет некоторые отличия от мужской, например, самоотверженность во имя высоких идеалов свойственна как мужчинам, так и женщинам, но женская самоотверженность имеет свою специфику, обусловленную наличием материнского инстинкта. Особенно это касается утончённой высокоразвитой психики. Вслушаемся в песню Мери из пушкинской трагедии «Пир во время чумы». По содержанию эту песню можно разделить на три части. Изображённые в её начале идиллия и гармония сменяются картиной разрушения и гибели. Причём, характерно, что картина процветания начинается словами: «В воскресение бывала / Церковь божия полна», а картине запустения предшествует строка: «Ныне церковь опустела». Бесспорно, песня Мери имеет глубокое психологическое содержание: по мере нарастания в душе безверия, когда в мужчине закономерно проявляются самоутверждение и своеволие (песня Вальсингама), в женщине происходит слияние материнского инстинкта с её подсознательным стремлением к бесконечности. Подобно тому, как, забывая себя, она бросается спасать своего находящегося в опасности ребёнка, женщина бросается на помощь гибнущей в её подсознательном представлении гармонии, являющейся признаком её бессмертия. Причём, нередко орудием спасения бесконечности становится мужчина, способный (по внутреннему убеждению женщины) сделать в этом направлении больше, чем она. Подобно тому, как средством её биологического бессмертия является ребёнок, средством бессмертия её души становится мужчина. Вот почему в конце песни Мери звучат нотки женской самоотверженности, вот почему Дона Анна – «странная вдова» (впрочем, не следует проводить прямую параллель между Мери и Доной Анной – это разные типажи).

Очевидно, командор не держал жену взаперти, как полагал Дон Гуан: она сама избрала себе этот удел, стремясь быть идеальной женой. Она, безусловно, уверяла себя, что её муж имеет большие заслуги и стремилась помочь ему в его деятельности, окружив заботой и вниманием. Из слов Гуана узнаём, что «был он горд и смел – и дух имел суровый…», но о каких-либо заслугах командора не упоминается ничего. В другом месте Гуан рассказывает, что король сослал его не в наказание за убийство командора, а чтобы его «оставила в покое семья убитого». Можно с уверенностью сказать: командор не имел особенных заслуг, но, возможно, имел глупость убеждать свою жену в обратном, когда она восторгалась им (причём несколько истерично). О причине дуэли в трагедии не говорится, но можно твёрдо предположить, что повод был пустяшным, что опять не говорит в пользу командора. Одним словом, командор своим присутствием должен был постоянно напоминать Доне Анне о несоответствии воображаемого ею и действительности.

И вот он убит, она осталась одна. Дона Анна перестает говорить с мужчинами, ходит, закрывшись до пят «чёрным вдовьим покрывалом», а главное, она воздвигла мужу памятник. Причём такой, что видавший виды Дон Гуан удивлён:

Каким он здесь представлен исполином!

Какие плечи! что за Геркулес!..

А сам покойник мал был и тщедушен…

И монах говорит: «… памятник жена ему воздвигла…» А ведь речь идёт не более как о статуе над могилой. Величественный вид памятника помогал Доне Анне убеждать себя в величии командора.

Обладай последний действительным величием, Дона Анна возненавидела бы его убийцу. Она просто стремилась убедить себя в ненависти к дону Гуану – и то, что она его никогда не видела, помогало ей в этом. Но на самом деле, Анна не только не испытывала ненависти к убийце супруга, но, в тайне от себя, была ему благодарна: после смерти мужа она получила возможность легче убеждать себя в его величии (уж так велика в ей была самоотверженность).

Некоторые исследователи утверждают, что Дона Анна полюбила дона Гуана до приглашения его к себе и потому так легко согласилась на это свидание. Это правдоподобно, но опровержимо. Говорят, в танце скрыта душа народа. Видели ли вы танец, когда испанка с гордо поднятой головой проносится мимо гремящего каблуками кабальеро, словно и не заметив его? Дона Анна испанка. Она пригласила Дона Гуана к себе для того, чтобы, слушая его лесть, упорствовать соблазнению, повторяя про себя: вот какая я верная!

Свидание и началось с того, что Дона Анна строго следовала своей задаче. Оно бы и закончилось для Дона Гуана ничем, если бы он не понял бесполезности лести и не нащупал верный путь, которым и воспользовался. Прежде всего, Дона Анна проговорилась, что не любила мужа (впрочем, это не было для Дона Гуана новостью). Затем, вызвав в ней любопытство знанием, якобы, «ужасной убийственной тайны» и усыпив её бдительность, Дон Гуан добился от Доны Анны слов, свидетельствующих, что она не имела внутренней ненависти к тому, кто убил её супруга. На вопрос, что бы она сделала, встретив убийцу командора, Дона Анна, опомнившись, отвечает: «Я бы кинжал ему вонзила в сердце!» Вполне уместны слова Дон Гуана, сказанные не для ушей Доны Анны: «Идёт к развязке дело». Путь к сердцу доны Анны найден.

Закономерно следует признание: Дон Гуан называет своё подлинное имя, Дона Анна отказывается верить (поверить – значит убедиться в отсутствии ненависти к убийце того, чьему праху она хранит такую сакральную верность, окропляя её сладкими слезами). И Дон Гуан, интуитивно понимая это, стремится не только убедить Дону Анну, что перед ней убийца её супруга, он старается дать ей понять, что в ней нет и ненависти к нему: «Где твой кинжал, вот грудь моя», – в этих словах чуть ли не насмешка. Он изображает из себя убийцу, которого не могла бы не ненавидеть вдова, искренне скорбящая о смерти мужа.

Признание явилось кульминационным моментом взаимоотношений Дон Гуана и Доны Анны. Оно открыло глаза героини на всю ложь её преданности. Её натура, искренняя и непосредственная, не могла больше жить с этой ложью, но и не могла расстаться с идеалом, не имея ничего взамен. И вот слова: «Я Дон Гуан и я тебя люблю!» указывают ей новый путь.Наступает перелом. Обморок – момент крушения идеала.

Вот первые слова после обморока: «Оставь меня! О, ты мне враг – ты отнял у меня всё, что я в жизни…». Эти слова говорят и о том, как много значила для неё преданность праху мужа, и о том, что теперь это всё прошло безвозвратно. Впереди любовь: «Так это Дон Гуан…» Наверное, по её лицу блуждают блики задумчивой обаятельной полуулыбки. Своим удивительным чутьём она догадывается о коварстве признания Дон Гуана в убийстве её супруга: «Кто знает вас?». Но и это в пользу – мнимую пользу Дона Гуана: возможность быть верной возлюбленному, несмотря на все его измены, быть осужденной молвой, ничего (кроме упрёков) не получать за свою фантастическую преданность – вот последнее, что решило судьбу Доны Анны, но она не осознает этого вполне: «О Дон Гуан, как сердцем я слаба!» Очевидно, что обвинения Белинским Доны Анны в лукавстве и притворстве лишены основания.

Таким образом, раскрылась закономерность фантастического явления: женщина, оставаясь равнодушной к мужской лести, узнав, что перед ней убийца её супруга, отвечает ему любовью… Но, как выразился Пушкин: «Гений – парадоксов друг». Уместно вспомнить и другие слова великого писателя: «О драме надо судить по тем законам, по которым она создана».

Рухнула статуя командора, провалилась: нет ей больше места в драгоценном сердце Доны Анна. Но проваливается со статуей и не сумевший полюбить Дон Гуан, хотя это тема другого исследования.

Вернёмся к тому, с чего мы начали – «шекспиризму» Пушкина. Подставляя свою грудь под кинжал, Дон Гуан рискует гораздо меньше, чем Ричард III: он сумел использовать не лесть самолюбию жертвы, с искушениями которой Доне Анны ничего не стоило бы справиться, а проник в такие глубины женского сердца, которые в трагедии «короля драматургов» просто не даны.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: