Второй мост: cоциальная история и социологические исследования

Уже из определения предметной области социальной истории (генезис личности, демократической семьи, гражданского общества и правового государства) становится ясной связь, проще сказать, зависимость этой исторической субдисциплины и социологии. Ключевой вопрос здесь - тональность объяснения советского периода Б.Миронов предлагает исходить из презумпции нормальности российского исторического процесса. Отсюда его идея клиотерапии [19, с.16], синонимом которой является трезвое осознание достоинств и недостатков истории своего государства и общества. (История призвана в этом случае внушить людям исторический оптимизм, дать им духовное излечение - так определил ее задачи московский историк В. Согрин.) Формирование понимания прошлого и мифы, которые образуются при этом, не должны несправедливо унижать национальное достоинство [19, с.15], лишать массовое сознание средств интерпретации прошлого, ориентиров на будущее.

Но здесь есть несколько проблем. Проблема первая - современная интерпретация истории советского общества. Привычно пользуясь концепцией «тоталитарного общества», которая была порождена условиями «холодной войны» и является изобретением западной социологии, искавшей способ наиболее точного представления своего главного идеологического противника в глазах мирового сообщества, можно придти к достаточно одномерному представлению о советской системе [14, с.152]. Последняя представляет собой режим, опирающийся на насилие (террор), которое охватывает все сферы его жизнедеятельности (политическую и экономическую, прежде всего), а также на принудительную идеологическую индоктринацию. Подобный взгляд гипертрофирует роль советского государства и мало что оставляет за советским обществом [20, с.323-327]. Последнее в этом случае состоит из «винтиков», лишенных каких бы то ни было субъектных прав. Что до государства, то оно возвышается над индивидом, заполняя собой все клетки жизненного пространства, включая структуры повседневности. Обращение к земным реалиям (речь об анализе разнообразия человеческих действий, конкретных практик в условиях СССР) позволило дополнить представления о жестком, насаждаемом сверху социальном порядке более сложной, многомерной, «диффузной» моделью. Согласно этой модели, внутри советской системы действовали механизмы длительного и сложного согласования интересов общества и государства, их взаимного приспосабливания [20, с.327].Такой взгляд позволяет включить в рассмотрение не только системы партийно-государственных запретов, всякого рода социальных табу, технологии подавления и репрессий, но и способы искусного обхода, использования и игнорирования запретов и ограничений, открывавших перед членами общества различные возможности выживания. Их можно выделить в три группы.

(1) В условиях, когда социальная группа не могла выступить в защиту своих членов и тем более объединиться для отстаивания общих интересов, рациональная стратегия выживания индивида и его приспособления к условиям советского социума, стала осуществляться по правилу «каждый спасается в одиночку...» [21, с.273-280]. Подчеркнем здесь еще раз, что у ординарного советского человека не было шансов для элементарного самосохранения без явной или мысленно допускаемой сделки с дьяволом - всемогущей властью. С другой стороны, и сам дьявол в данном случае не мог существовать, не совершая постоянных сделок с множеством рядовых людей, не признавая за ними права на обособленную (приватную, семейную) сферу и права на самосохранение. «Взаимная снисходительность», проявлявшаяся в подобных бесчисленных случаях, писали авторы исследования «Советский человек», проведенного ВЦИОМ в 1989 г., привела к формированию двойных стандартов в обществе, точнее говоря к двоемыслию. В итоге в той или иной мере все группы образованной элиты и отдельные ее представители «вынуждены были пройти через «сделку с дьяволом», стремясь к тому, чтобы сохранить себя, возможность работать и хранить культурное наследие» [22, с.31-32].

(2) Наряду с существованием двоемыслия, дожившего до нашего времени, объективно имело место осознание губительности двоемыслия. Данный факт со всей неизбежностью приведет к тому, что уже в 70-е гг. будут в открытой форме функционировать две культуры - разрешенная и не разрешенная. В любом случае это раздвоение ознаменует собой открытое сопротивление Человека.

(3) Пристальный взгляд в прошлое позволяет отдельным исследователям заявить более радикальную позицию, опровергая стереотипный взгляд, согласно которому советское общество было «сплошным Гулагом» или «сплошным сталинизмом». В своем интервью газете «Комсомольская правда» Б. Грушин, автор книги «Четыре жизни России в зеркале общественного мнения» [23], сказал: «Закончив первый том, я могу точно сказать, что наше общество было неоднородным. Оно населялось не только homo soveticus, но и homo communisticus и homo sapiens. И это принципиально отличается от расхожей точки зрения, что все - «совки». Не все. Работая над вторым томом, я вижу, как одна из групп, homo communisticus, постепенно исчезает уже в эпоху Брежнева, потому что обещанный коммунизм гигнулся, и все знают, что он не то что не за горами, а его вообще не существует, и уж во всяком случае, он невозможен в нашей стране. Кстати, «шестидесятники» из той же породы, homo communisticus, как ни обидно. Зато возникает совершенно очевидный конфликт между homo soveticus и homo sapiens. Число последних увеличивается, и у них совершенно другая система ценностей [24]

Проблема вторая качество социологической информации. Удалось ли социологии в те вырваться за рамки господствовавших тогда идеологизированных моделей, которые представляли внешнему миру разукрашенный фасад и выдавали этот фасад за реальность? Партийно-государственная система отчаянно сопротивлялась самопознанию, а отсутствие объективных данных блокировало реалистическую политику [25, с.86].

Социологи сумели найти выход из познавательного тупика, вызванного принудительным навязыванием парадигмы идеологизированного исторического материализма. Концепция трехуровневой структуры социологического знания: общесоциологическая теория (исторический материализм) - частные социологические теории (теории среднего уровня, по Р. Мертону) - эмпирический базис (собственно эмпирические исследования) - была хотя и вынужденным, но своевременным компромиссом [26, с.11]. Ее главный разработчик В. Келле не так давно писал: «Я прекрасно понимал, что если теоретические исследования будут проводиться не на теоретической базе марксизма, то им развиваться не дадут, их задушат... Доступными мне средствами я пытался защитить и уберечь то новое, что появилось в нашей научной жизни. В данном случае - эмпирическую социологию, упоминание о которой незадолго до этого неизменно сопровождалось эпитетом «буржуазная». И надо сказать, что тактика сработала: официоз принял эту точку зрения» [25, с.87]. Путь к изучению «реальных проблем» был открыт.

Марксизм «отраслевых» социологий примечательным образом «совмещался» со структурным функционализмом Т.Парсонса, который, как известно, утверждал идеи стабилизации общественной жизни. Пафос гомеостазиса был близким по духу представлениям об управляемости, планируемости, иллюзиями которых питалось сознание руководителей страны. Еще один серьезный прорыв к познанию социальной реальности произошел на базе широкого применения аппарата и языка системного анализа. В итоге, не взирая на спазмы и конвульсии советского политико-идеологического контроля, дело двигалось вперед, постепенно раскрепощая социологию от «единственно правильного и всеобъемлющего» учения».

Однако в социологическом знании существует множество лакун. Например, относительно неразработанными применительно к условиям 50-80-х г. остались вопросы, связанные с общественно-политической жизнью СССР и функционированием власти (ведь собственно политическая социология обязана своим рождением перестройке и гласности, как и социология массовых движений, открывающих пути к демократизации общества). Система партийных и цензурных запретов сказалась на изучении девиантного поведения - преступности, которую вплоть до середины 80-х гг. считали пережитком капитализма, как, впрочем, и проституции, которая считалась как бы не существующей. Концентрация на истории «партии-государства» шла в ущерб изучению истории народа и общества, поскольку социальные науки должны были отражать успехи страны, братских союзных республик, успехи в решении национального вопроса, победы мировой социалистической системы. Идеология намеренно сужала круг проблем, которые в реальности составляют общее поле истории и социологии.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: