Сделай Сам Свою Работу на 5

УИЛЬЯМ ЭРНЕСТ И ДРУГИЕ «БЕДНЫЕ ЦВЕТОЧКИ»





 

Когда на следующий день Гилли отправилась в школу, Агнес Стоукс торчала возле дома. Гилли решила вернуться и переждать, пока Агнес не уйдет, но не тут-то было. Агнес уже махала ей рукой и кричала что-то. Вот зануда! Гилли молча прошмыгнула мимо. Она услышала звук мелких торопливых шагов — Агнес семенила за ней, грязная рука ухватила ее за локоть.

С отвращением Гилли оттолкнула ее. Рука исчезла, но Агнес уперлась подбородком в плечо Гилли и заглянула ей в лицо. У Агнес пахло изо рта.

— Так чем же мы займемся сегодня? — спросила Агнес.

«Мы? Да она что, рехнулась?»

— Будешь сегодня снова лупить мальчишек? Я помогу.

Гилли резко повернулась и оказалась нос к носу с Агнес. Что за напасть!

— Когда до твоей дурацкой башки наконец дойдет? — сказала она. — Я не нуждаюсь ни в чьей помощи.

Агнес отвернулась и встряхнула засаленными волосами: на беду Гилли, эта девчонка прилипла к ней, как банный лист, и продолжала семенить следом, делая два или три шажка на каждый шаг Гилли.

Казалось, от нее не отделаешься, но Гилли это удалось — всю дорогу она шла задрав голову, словно знаменитость на параде, и смотрела вперед застывшим взглядом, ни на что вокруг не обращая внимания.



— Я живу рядом, на соседней улице.

«Вот осчастливила».

— Я буду заходить за тобой каждый день. Ладно?

«Это ничтожество не понимает даже, что ее и знать не хотят».

Возле школьного двора Агнес вытащила большой кусок жвачки без обертки и поднесла к носу Гилли.

— Хочешь?

Черт побери. Но ведь королева держала при себе гнома. В один прекрасный день может пригодиться и Агнес. Фокус в том, чтобы суметь избавляться от людей, когда они тебе больше не нужны, а на этом Гилли собаку съела.

Молча она взяла жвачку. Агнес вспыхнула от удовольствия.

— Видишь девчонку у загородки? Вон ту, с большим носом? Ее мать сбежала в мае с матросом.

— Ну и что?

Агнес приложила руку ко рту и сказала шепотом:

— Бабушка говорит, у них вся семья барахло.

— Ну и что? — Гилли громко разжевывала жвачку. — А что говорит твоя бабка про вашу семью?

Агнес сморщилась, как пересохшая губка.

— Кто это распускает сплетни про мою семью?

— Раскинь мозгами.

— Вот увидишь, они вернутся.



— Еще бы!

— Конечно, вернутся. Может, еще до Рождества.

— Ну, ладно, ладно, верю.

Глаза Агнес забегали из стороны в сторону, вглядываясь в непроницаемое лицо Гилли.

— Ты что, разыгрываешь меня? — наконец, спросила она.

— Нисколько.

Неуверенность Агнес поколебалась.

— Я знаю еще много про всех, — сказала она, — про всех здешних.

— Не сомневаюсь, дорогая. — Гилли осторожно выдувала из жвачки пузырь, он оглушительно лопнул возле сальных рыжих волос Агнес.

Та испуганно вскрикнула:

— Полегче!

Раздался первый звонок.

— Встретимся на переменке?

Гилли передернула плечами и направилась к классу «Харрис-6».

— Там видно будет, — сказала она.

Хотя Гилли не давала покоя мысль, как заполучить деньги мистера Рэндолфа, но, переступив порог класса «Харрис-6», она заставила себя думать только о занятиях. Надо будет с первого же дня серьезно взяться за дело. Она не допустит, чтобы эти безмозглые идиоты считали себя умнее ее. Нельзя примириться и с тем, что она отстает от других почти по всем предметам, хотя и дураку ясно, что виновата в этом не она, а начальная школа в «Голливудских Садах». Она будет заниматься как проклятая, пока не только догонит, но и перегонит весь класс, а потом остановится как вкопанная — и ни с места. Учителя в таких случаях всегда бесятся. Они считают личным оскорблением, когда способный ученик, который мог бы быть первым в классе, перестает шевелить мозгами. Это точно. И теперь в классе «Харрис-6» Гилли стремилась именно к этому.

Во время перемены класс Агнес пришел в кафетерий первым, и, когда подошла очередь Гилли, Агнес уже сидела за столиком и махала ей рукой. Гилли предпочла бы завтракать в одиночестве. Агнес была не самой приятной соседкой за столом, но раз уж она решила, что Агнес может когда-нибудь пригодиться — надо к ней привыкать. Гилли подошла к столику и села напротив Агнес — та улыбалась, как кошка в мультфильме.



— Мне тоже дают бесплатный завтрак, — сказала она.

Гилли с ненавистью посмотрела на Агнес. С какой это стати все должны знать, кому дают, а кому не дают бесплатные завтраки. Но дело не только в этом. Прежде всего, надо научить Агнес Стоукс держать язык за зубами.

— Знаешь, Агнес, когда я вижу тебя, меня тошнит.

Агнес посмотрела на нее как побитая собака.

— Это почему же?

— А нипочему. Только увижу тебя — начинает тошнить, вот и все.

Агнес рывком подвинула скамейку к столу и стала закатывать спустившиеся рукава.

— От тебя это не зависит, — продолжала Гилли. — Ты тут ни при чем. Я тебя не обвиняю. Но терпеть этого больше не стану.

— Чего?

Гилли наклонилась через стол и бросила в покрасневшее лицо Агнес:

— Твою пасть.

Агнес отшатнулась от злобного лица Гилли. Окружающие не сводили с них глаз. Наконец, они обе немного успокоились, но лицо у Гилли по-прежнему было все еще раздраженным.

— Никакая у меня не пасть, — тихо сказала Агнес.

— Тогда заткни ее. А то испарятся остатки твоих мозгов.

Рот Агнес раскрылся было, но губы тут же сомкнулись. Она передернула плечами, фыркнула и принялась за еду.

Гилли одарила окружающих щедрой улыбкой, изящно расправила на коленях салфетку и взяла пакет молока, отставив мизинец, как это делала миссис Нэвинс, когда брала чашечку с кофе.

После ленча Гилли разрешила Агнес проследовать за ней на площадку; та семенила сзади, как заблудившийся щенок. Когда же Агнес осмелилась заговорить: «Послушай, Гилли…», Гилли обернулась с таким свирепым видом, что слова у той застряли в горле.

После уроков Агнес молча шла за ней следом. Они поднялись на холм, Агнес приходилось почти бежать, чтобы не отставать от намеренно широко шагавшей Гилли. Они подошли к дому Троттер, Гилли свернула во двор. Когда она закрывала за собой грязную белую калитку, Агнес дотронулась до ее руки и протянула ей записку. «Когда мне можно говорить?» — было написано там.

Гилли великодушно улыбнулась.

— Посмотрим, — сказала она. — Посмотрим, как ты будешь вести себя.

Агнес раскрыла рот, как голодный птенец, но не проронила ни звука. Послушная птица. Гилли похлопала ее по костлявой, покрытой веснушками руке и быстро вошла в дом, оставив за калиткой птенца с раскрытым ртом.

— Это ты, Уильям Эрнест, детка?

— Нет, это я, душка Троттер, — пропищала Гилли.

Из кухни донеслись раскаты смеха.

— Заходи, детка, возьми чего-нибудь перекусить.

У Гилли потекли слюнки, но она решила не поддаваться. Как бы ни хотелось есть. Куском ее не подкупишь. Она протопала к лестнице мимо открытой кухонной двери, откуда доносился умопомрачительный запах шоколадного печенья. Будь ты трижды проклята, Мэйм Троттер.

Войдя в комнату, Гилли плотно прикрыла дверь и вынула из комода деньги. Потом она вытащила ящик и перевернула его на кровати вверх дном. Расправила на нем смятые пятидолларовые бумажки, вытащила из кармана скотч, который предусмотрительно стянула со стола мисс Харрис, и приклеила их ко дну ящика.

Неожиданно дверь распахнулась. Чтобы прикрыть деньги, Гилли грудью навалилась на ящик.

На пороге, с выпученными, как у лягушки, глазами, стоял Уильям Эрнест, он пытался удержать в руках небольшой поднос с тарелкой печенья и стаканом молока.

— Какого черта? — заорала Гилли.

— Тр-тр-тр-Троттер, — только и мог произнести мальчик. Поднос ходил ходуном в его руках, стакан с молоком в любую минуту мог оказаться на полу.

— Поставь поднос, дурень.

Уильям Эрнест с отчаяньем озирался вокруг. Гилли стало не по себе — лежит, как последняя дура, прижавшись грудью к ящику от комода. Она приподнялась и перевернула ящик. Потом села на кровати и повернулась к мальчику.

— Разве Троттер не говорила тебе, что прежде чем врываться в комнату, надо стучать?

Мальчик кивнул, глаза его были широко раскрыты, поднос все еще дрожал в руках.

Гилли вздохнула. Что за странный ребенок!

— Ну, ладно, — сказала она и протянула руку. — Давай его сюда.

Он сунул ей поднос и со всех ног бросился вниз по лестнице. Гилли снова перевернула ящик вверх дном, поставила на него тарелку с печеньем и стакан с молоком. Она захлопнула дверь, уселась на кровати, скрестив ноги, и принялась за еду. Большое спасибо, Мэйм Троттер. Ну и вкуснотища — язык проглотишь.

Она доедала последнее печенье, и вдруг ей пришла в голову мысль. Рассчитывать на Агнес Стоукс — никакого толку. Этой девчонке нельзя доверять ни на грош. Она займется Уильямом Эрнестом. Им и только им. Подумать только, любимчик Троттер окажется замешанным в преступных делах. От удовольствия она громко рассмеялась. Крошка Уильям, безмозглый пай-мальчик, ворюга с лягушачьими глазами. Возможности были безграничными и заманчивыми. Карлик из мафии. Прилежный ученик.

Гилли соскользнула с кровати, привела комнату в порядок и вприпрыжку сбежала по лестнице; она появилась в кухне с подносом на вытянутой руке. Троттер взглянула на нее из-за стола. Она раскладывала на противень тесто для печенья.

— Ну, как, детка? Настроение получше?

Гилли ответила ей ослепительной улыбкой в триста ватт, предназначенной для того, чтобы растоплять сердца приемных родителей.

— Лучше не бывает, — уверенно сказала она, положила посуду в раковину и собралась было вымыть ее, но передумала.

Если вести себя чересчур примерно, Троттер может заподозрить неладное.

Она выскользнула в коридор, обогнула лестницу и прошла в гостиную; Уильям Эрнест, сидя на полу, смотрел телепередачу «Улица Сезам». Гилли уселась рядом, и когда он искоса взглянул на нее, спокойно, по-сестрински улыбнулась ему и сделала вид, будто поглощена Птицей-Великаном. Молча она просмотрела «Улицу Сезам», «Окрестности Роджерса», «Электрическую кампанию», добродушно подпевала в такт какой-то песенке и всякий раз, когда ловила на себе робкий вопросительный взгляд Уильяма Эрнеста, дружески улыбалась ему.

Пока все вроде шло успешно. И когда настала пора ужинать, она спросила:

— Будешь накрывать на стол или пойдешь за мистером Рэндолфом?

И он ответил, почти не заикаясь:

— Пойду за мистером Рэндолфом.

Гилли стала накрывать на стол, тихонько напевая песенку «Солнечные денечки» из телепередачи «Улица Сезам». А после ужина она вырвала из тетрадки листок бумаги и смастерила для Уильяма Эрнеста бумажный самолетик, она даже позвала мальчика на крыльцо, чтобы запустить этот самодельный бумажный аэроплан.

Уильям Эрнест прищурился, сморщил курносый нос, занес руку назад и изо всех сил подбросил самолетик.

— Бабах! — шепотом выпалил он.

Самолет оторвался от крыльца и, подхваченный неожиданным ветром, взмыл вверх, потом он нырнул вниз и плавно опустился на траву.

Мальчик повернулся к ней, его глаза сияли.

— Здорово, а? — тихо спросил он. — Здорово?

— Нормально.

Гилли сбежала с крыльца и подобрала самолет. Самоделка получилась что надо. Она забралась на бетонный столб, поддерживающий навес крыльца, и занесла руку вверх, но раздумала.

— Попробуй сам, Уильям Эрнест. Идет? Она спустилась со столба и подсадила мальчика. Он чувствовал себя неуверенно на высоте и смотрел вниз, не решаясь лезть дальше.

— Не бойся, дружище, я не дам тебе упасть. — Она слегка подстраховала его сзади, поддержала за щиколотки. И почувствовала, как мальчика отпустило.

— Бабах! — сказал он, на этот раз чуть громче, и, отклонившись назад, снова запустил бумажный самолет с бледно-голубыми полосками высоко-высоко, чуть ли не до самой крыши.

Самолетик взлетел вверх и, плавно снижаясь, опустился, наконец, на куст азалии во дворе мистера Рэндолфа.

Уильям Эрнест слез со столба и сбежал по ступенькам крыльца. Он замешкался перед забором, но одолел эту преграду. Было видно, что никогда в жизни он не перелезал через забор, ему проще было дойти до калитки и обойти вокруг, но он выбрал самый прямой путь к своему драгоценному самолетику.

Уильям Эрнест свалился с забора во двор мистера Рэндолфа — одна рука и нога оказались там раньше, чем другая пара, но он быстро поднялся с земли и бережно снял с куста свое сокровище. Он посмотрел на Гилли с застенчивой улыбкой, прошел по тропинке сада мистера Рэндолфа, свернул на тротуар, прошествовал через калитку дома Троттер так, будто нес в своих руках английскую корону. Подходя к дому, он что-то сказал.

— Ты что говоришь? — спросила Гилли.

— Я говорю… — вены на его шее вздулись, он хотел сказать как можно громче, чтобы его услышали. — Я говорю — он здорово летает.

«Он совсем не такой придурок, как может показаться», — подумала Гилли с улыбкой. На этот раз она не заботилась, какой улыбкой улыбнуться.

— Ты здорово его запускаешь, Уильям Эрнест.

— Правда?

— Точно. Ты молодец. Тебя, наверно, специально учили этому.

Он с недоумением посмотрел на нее.

— Не учили? Значит, ты сам научился?

Он гордо кивнул головой.

— Послушай, парень, да у тебя просто талант, я таких никогда не встречала.

Он расправил худые плечи и такой поступью поднялся на крыльцо, словно был президентом Соединенных Штатов.

Они все еще запускали самолет, точнее, Уильям Эрнест запускал, а Гилли смотрела и время от времени подбадривала его, когда на крыльце появились Троттер и мистер Рэндолф.

— Вы только посмотрите, Троттер, как здорово у него это получается.

Уильям Эрнест забрался на самый верх столба. Теперь он обходился без помощи Гилли.

— Смотрите на меня, — тихо сказал он. — Посмотрите.

Мистер Рэндолф поднял вверх голову с невидящими глазами.

— Что такое, сынок?

— Похоже, Гилли сделала ему бумажный самолетик, — пояснила миссис Троттер.

— А, понятно, понятно.

— Теперь смотрите.

— Смотрим, Уильям Эрнест, смотрим, детка.

Мальчик отклонился назад и запустил самолет.

— Бабах! — и снова самолет взмыл вверх, описал полукруг и медленно опустился на землю.

Самолет приземлился на обочину тротуара, а Троттер вздохнула. Уильям Эрнест бросился за ним.

— Ну и как? — спросил мистер Рэндолф.

— Как жаль, мистер Рэндолф, что вы ничего не видите, — сказала Троттер. — Я-то думала, бумажные самолеты, они только и годятся, чтобы изводить учителей. А сейчас вон как хорошо! — сказала она, повернувшись к Гилли.

Гилли вспыхнула, но на помощь ей пришел Уильям Эрнест.

— Это все потому, что я так здорово запускаю его, — сказал он.

— Точно, — сказала Гилли и похлопала его по плечу. — Молодец!

Он посмотрел на нее, его прищуренные глазки светились неподдельной радостью.

— Спасибо, — ласково сказала Троттер.

Гилли взглянула на нее, но тут же отвела глаза; так отворачиваются от яркого солнечного света.

— Проводить мистера Рэндолфа? — спросила она.

— Благодарю вас, мисс Гилли, — сказал он. — Большое спасибо.

Она взяла его за локоть и осторожно свела по ступенькам, стараясь не оглядываться, потому что на лице у Троттер была та самая улыбка, которую Гилли в глубине души ждала всю жизнь, но только не от такой вот Троттер… Это не входило в ее планы.

 

НУ, МИСС ХАРРИС, БЕРЕГИСЬ!

 

 

Во второй половине октября Гилли не только догнала свой класс, но стала первой ученицей. Она пыталась внушить себе, что мисс Харрис ничего не остается, как ставить ей пятерки. Само собой, старой ханже, конечно, до смерти не хотелось писать: «отлично», «ясно выраженная мысль», «хорошая работа» в тетрадях ученицы, которая так открыто не любила ее.

Но мисс Харрис — крепкий орешек. Если она и догадывалась, что Гилли презирает ее, она и виду не подавала. Поэтому Гилли не могла еще прибегнуть к испытанному приему — забросить учебу, как только учительница убедится, что перед ней — гений. Как здорово это получилось в «Голливудских Садах» — у всех учителей глаза на лоб полезли, когда в один прекрасный день, ни с того ни с сего, Гилли стала сдавать пустые тетрадки. Она решилась на это, когда случайно услышала слова директора, который говорил ее учительнице, что по успеваемости у Гилли лучшие показатели за всю историю их школы; конечно, никто и не подозревал, что она знает об этом, и потому приволокли целую кучу школьных психологов, чтобы разобраться в ней. Никто в школе не согласился взять на себя ответственность за ее поведение, и тогда решили свалить всю вину на ее приемных родителей. Это привело миссис Нэвинс в такое бешенство, что она потребовала у мисс Эллис забрать Гилли немедленно, хотя поначалу, после первых жалоб на отвратительные хулиганские выходки Гилли, неохотно согласилась оставить у себя Гилли до конца года.

Гилли чуяла, что пустой тетрадкой мисс Харрис не запугаешь. Скорее всего, она не обратит на нее никакого внимания. Мисс Харрис отличалась от прежних учителей, с которыми Гилли имела дело. Казалось, она совершенно не зависит от своих учеников. Как будто они не доставляли ей ни волнений, ни радости. У Гилли в учебнике была напечатана фотография мусульманки из Саудовской Аравии — с головы до ног она была скрыта покрывалом, видны были только глаза. Чем-то она напоминала мисс Харрис, которая прятала себя за невидимым покрывалом. Раз-другой в глазах ее появлялся блеск и, казалось, приоткрывал Гилли человека, таящегося за этим защитным покровом, но это случалось так редко, что Гилли даже самой себе не решалась сказать, что означает этот взгляд.

В иные дни ей было все равно, что на уме у мисс Харрис. Ходить в школу было довольно приятно: ни окриков, ни сюсюканья, отметки ставят по справедливости, а не по тому, как учитель относится к ученику. Как в баскетболе. Если прицелиться как следует, мяч попадет точно в корзину. Без дураков.

Но бывали дни, когда безразличие мисс Харрис раздражало Гилли. Она не привыкла, чтобы с ней обращались как со всеми прочими. С первого класса она заставляла учителей относиться к себе по-особому. Она сама руководила своим образованием. Занималась, когда хотела и чем хотела. Учителя заискивали перед ней, ругали ее, но никогда не смешивали ее с другими.

До тех пор, пока она плелась в хвосте, Гилли мирилась с тем, что к ней относятся, как ко всем остальным в классе. Но теперь даже утренняя улыбка мисс Харрис казалась ей эхом приветствия счетно-вычислительной машины: «Хелло, Гилли № 58706, сегодня мы продолжим наши занятия дробями». Стоило переступить порог класса, как включалась машина-автомат со словами: «Доброе утро», а за дополнительную плату в три тысячи долларов школа могла бы даже приобрести машину-автомат с электронным глазом, которая будет называть каждого ученика по имени.

Несколько дней Гилли представляла себе мисс Харрис именно такой машиной. Все вроде совпадало. Блестящая, холодная, бездушная, до отвращения справедливая, в ее нутре все подогнано одно к одному и скрыто от взглядов. Не мусульманка под покрывалом, а безупречный, непроницаемый механизм.

Чем дольше Гилли об этом думала, тем больше она злилась. Никто не вправе вот так отгораживаться от других. Хорошо бы перед тем, как выбраться из этой помойной ямы, хоть раз дернуть какую-нибудь проволочку в этой машине, увидеть хоть раз, как мисс Харрис исступленно заорет, выйдет из себя и рухнет.

Но мисс Харрис — это не Троттер. Стоило пробыть возле Троттер пять минут, чтобы стало ясно — путь к ее сердцу лежит через Уильяма Эрнеста. У мисс Харрис не было никаких привязанностей к людям. Как в телевизионных кадрах старой серии «Невыполнимое задание»: «Ваше задание, если вы решите взяться за него, состоит в том, чтобы проникнуть в электронный робот, узнать, как он действует, и обезвредить его». Самоуничтожающаяся пленка никогда не объясняла группе по невыполнимым заданиям, как надо действовать, но группа, похоже, всегда знала это. А вот Гилли понятия не имела.

Именно телевизор и подсказал ей, что надо делать. Мисс Харрис у нее и в голове не было. Честно говоря, она думала над тем, как заполучить оставшиеся деньги мистера Рэндолфа, и не слушала передачу последних новостей. И вдруг — странное дело! — именно эта передача натолкнула ее на мысль. В последних известиях сообщили о том, что какой-то важный правительственный чиновник рассказал в самолете анекдот. И его уволили. Заметьте, не просто анекдот, а анекдот непристойный. Но уволили его за другое. Этот анекдот оскорблял негров. И все черные в стране, и даже некоторые белые, пришли в бешенство. К сожалению, диктор не пересказал этот анекдот. Он бы ей пригодился. Но теперь, по крайней мере, в ее руках был какой-то ключ к мисс Харрис.

Она одолжила у Троттер немного денег на «школьные принадлежности» и купила пачку белой бумаги и цветные фломастеры. Прикрыв дверь в комнату, она принялась рисовать поздравительную открытку, стараясь сделать так, чтобы она как можно больше походила на «смешные» открытки, выставленные на вращающемся стенде в аптеке.

Сначала она попыталась нарисовать картинку и испортила шесть драгоценных листов бумаги. И тогда, проклиная свою бездарность, она стащила у Троттер журнал и вырезала оттуда фотографию высокой красивой негритянки в тунике «афро». Кожа у нее была немного темнее, чем у мисс Харрис, но в общем — похожа.

Над фотографией этой женщины Гилли аккуратно вывела печатными буквами несколько слов (хотя рисунки ее никуда не годились, но печатными буквами она писала вполне прилично): «Говорят, что черное — прекрасно!» Под картинкой она написала:

 

А по мне — вопросик это спорный,

Кто придумал, что оно красиво,

Тот, наверно, сам немножко…

<Перевод Г. Кружкова>

 

А на другой стороне открытки крохотными буквами приписала: "Только те, кто лично заинтересован в этом, утверждают: «Черное — прекрасно». Здорово получилось! Это была самая смешная открытка из всех, какие ей попадались на глаза. Вот это Гилли, ну и талант! Будь ее комната побольше, она бы от радости каталась по полу. Но пришлось лежать на кровати, и, обхватив себя руками, она хохотала до слез. Обидно, что открытка должна быть анонимной. С каким удовольствием она подписалась бы под этим шедевром.

На следующее утро Гилли явилась в школу спозаранку. Она тайком прошмыгнула по вонючей лестнице в класс «Харрис-6» еще до того, как сторож включил освещение в коридоре. Она испугалась было, что дверь заперта, но дверь открылась без труда. Гилли сунула открытку в учебник математики, лежащий посредине безукоризненно чистого стола мисс Харрис. Хотелось верить, что никто, кроме мисс Харрис, не найдет эту открытку, а то все пойдет насмарку. Во время занятий, особенно на уроке математики, Гилли украдкой поглядывала на мисс Харрис. Ведь та вот-вот возьмет этот учебник. Увидит торчащие края открытки и полюбопытствует. Но мисс Харрис не притрагивалась к учебнику. Когда он оказывался нужен, она брала его у кого-нибудь из учеников. Будто чуяла, что в ее учебнике заложена мина.

На большой перемене ее сердце, весело бившееся в начале дня в радостном ожидании, сердито застучало где-то в животе. Она так разозлилась, что ничего не произошло, что на следующем уроке сделала ошибки в трех словах, которые знала назубок. Когда в три часа раздался последний звонок, она перевернула вверх ногами свой стул, с грохотом швырнула его на парту и устремилась к двери.

— Гилли…

Сердце екнуло. Она повернулась к мисс Харрис.

— Будь добра, задержись на минутку.

Пристально глядя друг на друга, они ждали, когда класс опустеет. Наконец, мисс Харрис поднялась из-за стола и закрыла дверь. Она сняла стул с одной из первых парт и поставила его возле себя.

— Присядь, пожалуйста.

Гилли села. Учебник лежал на прежнем месте. Из него торчали края открытки.

— Тебе, наверно, трудно поверить, Гилли, но мы с тобой очень похожи друг на друга… (Неожиданно для себя Гилли заинтересовалась.) Я не говорю об уме, хотя и это правда. И ты, и я — люди умные, и мы знаем об этом. Но нас сближает скорее не ум, а гнев. Мы самые злые люди из всех, кого я знаю.

Мисс Харрис говорила все это спокойным голосом, который отрезал слова тонкими ломтиками, разделяя их небольшими паузами, словно она хотела дать Гилли возможность возражать. Но Гилли сидела как завороженная, точно мальчишки в фильмах, когда к ним приближается кобра. Она не собиралась действовать необдуманно.

— Но свою злость, — продолжала мисс Харрис, — мы выражаем по-разному. Меня всю жизнь учили не поддаваться ей, и я так поступала и поступаю. Поэтому я завидую тебе. Твоя злость — вот она, на поверхности, ты можешь посмотреть ей прямо в глаза.

С таким же успехом мисс Харрис могла бы говорить с ней на языке суахили, — Гилли не понимала ни слова.

— Но я оставила тебя после уроков не для того, чтобы сказать о том, как ты умна или как я завидую тебе. Я хочу поблагодарить тебя за открытку.

В ее словах должен был прозвучать сарказм, но «Харрис-6» улыбалась как живой человек. Когда же кобра бросится на свою жертву?

— Во время перемены я принесла твою открытку в учительскую и целых двадцать минут ругалась на чем свет стоит. Много лет никто не доставлял мне такого удовольствия.

Она сошла с ума, как машина в фильме «2001 год»!

Гилли встала и попятилась к двери. Мисс Харрис улыбалась и не пыталась остановить ее. Дойдя до лестницы, Гилли бросилась бежать и всю дорогу, до самого дома, ругалась на чем свет стоит.

 

 

ПЫЛЬ И ОТЧАЯНИЕ

 

Бежать из Томпсон-Парка, бежать немедленно. Каждой клеточкой своей Гилли ощущала, что, если она останется здесь еще хоть ненадолго, к добру это не приведет. В этом ненормальном кирпичном доме, в этой кретинской школе, чего доброго, станешь такой же размазней, как Уильям Эрнест; если за годы своей короткой жизни Гилли и научилась чему-нибудь, так это убеждению, что человек должен быть жестоким. Иначе — ему крышка.

Но Галадриэль Хопкинс руки опускать не намерена. Надо торопиться. Неважно, что ее окружает — толстые руки или механические мозги. Допустим, человек не выносит жары или холода, а тут на него наваливается и то и другое. Это собьет с ног кого угодно, даже несгибаемую Галадриэль. Теперь она уже предпочла бы раздобыть деньги мистера Рэндолфа, не вмешивая в это ни Уильяма Эрнеста, ни Агнес Стоукс, но в спешке Гилли действовала глупо и неосмотрительно — она решила прибегнуть к помощи обоих.

Возможность подвернулась неожиданно, Троттер никогда не просила ее присматривать за Уильямом Эрнестом, но через два дня после этой истории с поздравительной открыткой Троттер объявила, что поедет с мистером Рэндолфом в магазин, за покупками. Не приглядит ли Гилли во время их отсутствия за Уильямом Эрнестом?

Лучше не придумаешь. Надо бы понять это, но Гилли не терпелось поскорее заполучить деньги и немедленно удрать отсюда; здравый смысл изменил ей. Дрожащими руками она перелистывала толстую телефонную книгу до тех пор, пока не нашла номера телефона Стоуксов, живущих в Томпсон-Парке на Эспен-авеню. (Еще одна ложь. Стоукс-старший давным-давно переселился в окрестности Вашингтона; он оставил Агнес на попечение семидесятипятилетней Гертруды Баргхаймер, ее бабушки по матери. Но имя безответственного отца все еще значилось в телефонной книге. Как будто он никогда не бросал свою дочь.)

Агнес явилась немедленно, вне себя от радости, что Гилли не только пригласила ее, но и попросила помочь в тайном, явно незаконном деле. Она охотно согласилась караулить возле дома мистера Рэндолфа, хотя Гилли и подозревала, что Агнес предпочла бы находиться внутри. Агнес должна была свистнуть — она говорила, что свистит так, что на всю округу слышно — в случае, если появится такси с Троттер и мистером Рэндолфом.

Намного труднее было оттащить от телевизора Уильяма Эрнеста и объяснить ему, что он должен делать.

— Не понимаю, — говорил он, когда Гилли повторяла чуть ли не в тридцатый раз, и тупо моргал глазами за стеклами своих очков.

Пришлось начинать все сначала. Гилли объясняла терпеливо, как могла:

— Мистер Рэндолф просит нас с тобой об одном одолжении: у него в гостиной что-то лежит на верхней полке, и он хочет, чтобы мы достали это. Я сказала, что сегодня днем мы оба не так заняты, и тогда он попросил: «Мисс Гилли, не могли бы вы вместе с Уильямом Эрнестом, который для меня все равно, что внук родной, оказать мне громадную услугу, пока я буду в магазине?» Ну я, конечно, сказала, что мы будем рады помочь. Тем более, что ты ему все равно, что внук. — Она замолчала.

— Какое одолжение?

— Достать для него что-то с полки.

— А! — И потом он спросил: — А что достать?

— Уильям Эрнест, у меня не так уж много времени. Ты будешь помогать или нет?

Вроде согласен. Спасибо и на этом. Все и так слишком затянулось. Последние указания Агнес она давала так, чтобы мальчик не слышал ни слова. Агнес надо будет заплатить, чтобы она держала свой поганый язык за зубами. Гилли взяла Уильяма Эрнеста за руку. С помощью ключа, который хранился у Троттер, они проникли в дом мистера Рэндолфа.

Здесь было темно и сыро даже днем, но, к счастью, мальчик привык к этому помещению и вошел внутрь без колебаний.

Гилли показала на верхнюю полку книжного шкафа.

— Он сказал, что то, что ему нужно, лежит вон за той большой красной книгой.

Уильям Эрнест посмотрел вверх.

— Видишь? Вон за той.

Он кивнул, потом покачал головой.

— Мне не достать.

— Конечно, не достать, дур… Но ведь и я не смогу достать. Поэтому мы должны сделать это вместе.

— А-а.

— Теперь слушай: я подтащу вон то большое синее кресло и встану на ручку. А ты залезешь на спинку кресла и встанешь мне на плечи…

Он попятился.

— Я хочу подождать Троттер.

— Это невозможно, Уильям Эрнест, дорогой. Ты же знаешь, как трудно Троттер подниматься и спускаться по лестнице. Ей это очень вредно. — Он все еще не решался. — И потом, я думаю, для Троттер это будет сюрпризом. Мистер Рэндолф не хочет, чтобы она заранее знала об этом. Договорились?

Мальчик подошел к креслу и приподнялся на цыпочки.

— Я боюсь, — прошептал он.

— Конечно, боишься. Но ты подумай, парень. Как все будут гордиться тобой, когда можно будет раскрыть сюрприз и обо всем рассказать. И они узнают, кто это…

Уильям Эрнест полез на кресло. Оно было старое, прочное, плотно набитое; когда он встал сначала на ручку, а потом на спинку, кресло не пошатнулось.

Гилли забралась на массивную ручку кресла, помогла мальчику забраться ей на плечи и теперь придерживала его за ноги. Этот чертенок оказался тяжелее, чем она думала.

— Хорошо. Сперва тащи большую красную книгу, ту, которую я показывала.

Он ухватился за ее волосы левой рукой, потянулся к полке и вытащил книгу. Та с грохотом свалилась вниз.

— Я уронил ее.

— Ничего страшного. Посмотри, что там осталось.

Он наклонился вперед.

— Ой! — она испугалась, что он с корнем вырвет ей волосы, как сорняки из мокрой земли.

— Здесь темно.

— Посмотри как следует. А еще лучше, пошарь рукой.

Он наклонился, пришлось удерживать равновесие, чтобы не свалиться.

— Бабах! — мягко сказал он, вытаскивая из глубины полки пыльный кулак. В нем была зажата перетянутая резинкой пачка свернутых денег. Гилли выпрямилась и потянулась за ними.

— Не отпускай ноги! — он швырнул деньги на пол и обеими руками уцепился за ее волосы.

— А больше ничего нет?

— Фь-ю-ю! — просигналила Агнес.

Гилли чуть не свалилась, когда стаскивала с плеч Уильяма Эрнеста; она снова забралась на спинку кресла и запихнула на прежнее место том энциклопедии, потом спрыгнула на пол и сунула деньги в карман джинсов. Быстро передвинула на место тяжелое кресло, схватила за руку удивленного Уильяма Эрнеста и потащила его к заднему крыльцу.

— Я отдам их мистеру Рэндолфу, когда поблизости не будет Троттер, — объяснила она, глядя в его мигающие совиные глаза. — Послушай, мне надо в уборную. Пойди помоги Троттер привести мистера Рэндолфа. И скажи Агнес, чтобы шла домой. Встретимся с ней завтра.

Но Агнес дожидалась ее в доме Троттер, она стояла, облокотившись на лестницу.

— Нашли, что искали? — спросила она.

— Нет, не повезло.

Агнес посмотрела на джинсы Гилли.

— А что же это торчит у тебя из кармана?

— Да ладно, нашлось немножко.

— Сколько же?

— Иди к черту, Агнес, не знаю.

— Давай помогу сосчитать.

— Смотри, Агнес, тебе не поздоровится, если ты немедленно не уберешься отсюда. Я обещала заплатить немного и сдержу слово, но не сейчас. И ты — дура, если не понимаешь.

Агнес надула нижнюю губу.

— Если бы не я… тебя бы застукали на месте.

— Знаю, Агнес, помню об этом. Но если ты будешь торчать здесь, мы попадемся вдвоем. Поэтому мотай отсюда и держи язык за зубами.

Не дожидаясь дальнейших объяснений, Гилли прошмыгнула мимо Агнес вверх по лестнице. Она влетела в комнату, захлопнула за собой дверь, придвинула к ней комод. Потом, с колотящимся сердцем, вытащила из него ящик и стала приклеивать купюры ко дну. Тридцать четыре доллара. Тридцать четыре вонючих доллара. Всего — сорок четыре, вместе с десятью, которые уже лежали здесь. В кулаке у Уильяма Эрнеста или в кармане джинсов, казалось, их было больше. Чтобы проверить себя, она снова пересчитала деньги. Все правильно. Пять пятерок и девять купюр по одному доллару. Из-за этих купюр по доллару казалось, что денег было больше. Из этой стопки она отложила доллар для Агнес. Потом, нехотя, обменяла его на пятерку. Агнес по дешевке не купишь. Это точно. Жаль; что пришлось обращаться к этой девчонке. Чужие услуги всегда дорого обходятся. Почему-то ей показалось, что одной не справиться. Она слишком торопилась. А теперь Агнес и Уильям Эрнест — соучастники, и все из-за каких-то несчастных сорока четырех, нет, даже тридцати девяти долларов. Она вспомнила тяжесть тела Уильяма Эрнеста на своей шее и плечах, боль, которую он причинил ей, когда в панике уцепился за ее волосы, и отложила еще один доллар, но тогда останется всего тридцать восемь. На них далеко не уедешь, до реки Миссисипи и то дороже станет. Она положила доллар Уильяма Эрнеста обратно.

Придется повторить попытку, искать дальше; но на этот раз она пойдет одна. Только вот придумает, как это получше сделать.

 

Пыль. Эта мысль осенила ее после ужина, когда все сидели в гостиной и смотрели последние известия. И вдруг она заметила пыль, покрывавшую телевизор серым инеем. Пыль! Она начнет кампанию по борьбе с пылью, сначала в этом доме, а потом в другом. Гилли вскочила.

— Троттер!

Троттер неторопливо перевела взгляд с телекомментатора на Гилли.

— Что, детка?

— Можно, я сотру здесь пыль?

— Пыль? — Троттер произнесла это слово так, словно оно означало название какой-то необыкновенной, беспечной, рискованной игры. — Ну, что же, — ее взгляд снова обратился к экрану. — Только обожди, досмотрим передачу.

Гилли нетерпеливо постукивала ногой, пока на экране показывали землетрясение в Центральной Америке, потом — суд над каким-то конгрессменом из-за взятки…

Гилли не терпелось приняться за дело. Она побежала на кухню. Теперь она знает, как раздобыть деньги без посторонней помощи, и каждая минута, казалось, имела значение.

Под раковиной лежали старые тряпки и здесь же — подумать только — стояла четвертинка с жидкостью для чистки мебели. Гилли смочила тряпку — пусть намокнет получше — как это делала миссис Нэвинс, и принялась за уборку столовой, которой никогда не пользовались и где стояли темный стол и шесть стульев.

Тряпка мгновенно почернела. Гилли перевернула ее другой стороной и щедро полила из бутылки. Она протирала мебель мокрой тряпкой, потом натирала до блеска чистой, сухой; однообразные движения успокаивали — возбуждение улеглось. Когда дело дошло до картины, висящей над буфетом, Гилли надраила не только углубления в резной раме, но разыскала жидкость для протирки стекол, бумажные полотенца и отмыла лица и все части тела у ангелочков, парящих в облаках; вместо трусиков на них была ленточка или крылышко.

 








Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 stydopedia.ru Все материалы защищены законодательством РФ.