Предложение неопределенного характера

Взгляд на залив

Утро понедельника. Это то утро, когда все мы понимаем, что нужно снова стать в строй и вращаться в сложном механизме цивилизации XXI века. Как бы хорошо и сладко ты не провел предыдущие два дня и три ночи, но сегодня ты нужен системе. Встань и иди. Если конечно ты не отщепенец, а полноценный член общества.

Но мое сегодняшнее утро — это по-настоящему мое утро. Захочу, вот сейчас, посмотрю на часы, перевернусь на другой бок и поминай, как звали. А еще можно встать неспешно, выйти на кухню, где в косых утренних лучах летают пылинки, заварить чаю, сделать вкуснейший бутерброд на подрумяненном хлебе. Сесть завтракать на лоджии, откуда открывается вид на Финский залив — то синий и безмятежный, то покрытый кое-где мелкими барашками. И созерцать, и пить чай, и размышлять, хоть до бесконечности.

Все это и многое другое, возможно благодаря тому, что сегодня я де-факто стал безработным.

Конечно, моя трудовая книжка еще находится в заложниках у прежнего работодателя, но забрать ее — не более чем формальность. Да и сама книжка уже стала формальностью: после того, как я почти пять лет, включая стажировку в последний год учебы, отработал на инвестиционного монстра «Западный горизонт» — компанию, которая ворочала активами и фондами по всему миру. На выходе я получил бонусы и превосходные рекомендации. Соответствующая запись в резюме и контакты моего рекомендателя — теперь это дверь практически в любую компанию, на мой выбор.

«Ты слишком рано сходишь с поезда» — вспоминаю я слова своего начальника, руководителя департамента Артемия Петровича Дубского — абсолютно доброжелательного оптимиста, лет за сорок, с которым у нас сложились приятельские отношения. Но нет, я слишком устал, или просто потерял запал, взяв высоту, о которой и не мечтал. Мог ли я — среднестатистический выпускник с дипломом защитника информации, мечтать о месте аналитика и риск-менеджера в крупном инвестиционном холдинге с участием иностранного капитала? И до определенной черты все действительно было интересно, ново и захватывающе, но потом как-то быстро превратилось в рутину.

Апофеозом карьеры в компании стало получение грандиозного по моим меркам бонуса, за крайне удачное вложение в акции развивающегося регионального ритейлера, которое по итогам года принесло баснословную прибыль. А началось все с одного единственного параграфа в аналитическом отчете отдела. Параграф был, конечно же, моего авторства. Отчетом заинтересовались на совете директоров, ну и пошло-поехало. Когда я составлял свою часть отчета, конечно, ни о чем таком и не думал: просто изложил данные и отправил на почту шефа. А года через полтора, когда мы успели сдать и уже забыть очередной наш годовой анализ, случилось «это».

Департамент премировали поголовно. Нам с начальником достались куски покрупнее, ну и лавровые венцы — тоже нам. Правда, уже через месяц, мой восторг схлынул, а через два стало попросту скучно. И даже маячившее на горизонте повышение уже не радовало. В итоге, ничтоже сумняшеся, я написал заявление с просьбой об увольнении. Рассмотрев заявление, шеф отправил меня в отпуск с перспективой на отрезвление ума. Но спустя две недели я позвонил и убедил его, что возвращаться в ближайшее время не намерен.

Мой отпуск был полон, как поется в песне, «нездешних грез и едкого тумана». Сначала я просто отсыпался и морально разлагался перед телевизором, за компьютерными играми и в социальных медиа. Питался исключительно полуфабрикатами и тем, что привозили угрюмые ночные развозчики готовых блюд. Спал днем, а ночью пассивно бдел.

Затем наступила фаза просветления, и я стал просыпаться рано, выбирался на пробежки по песчаным тропинкам вдоль залива. Стал питаться все больше по-человечески — покупал продукты и готовил дома. Получалось не всегда красиво и полезно, но, как правило, вкусно. Зато, случись мне было обедать или ужинать вне дома, я, конечно, выпендривался и заказывал все самое здоровое, свежее и низкокалорийное. Стоит признаться, за время сидячей работы и безнравственного начала отпуска, я заплыл жирком. При моем худощавом телосложении и среднем росте, выглядело это не очень красиво. В общем, привел себя в порядок и вышел в свет, наладив остывшие контакты с хорошими знакомыми и приятелями.

Друзей у меня так и не завелось за все десять лет учебы и работы в северной столице. А с крайней дамой сердца я расстался незадолго до увольнения.

И вот, сегодня, закончился мой отпуск, а с ним и повинность в обязательной предувольнительной отработке. Конечно, мне предписано явиться и передать дела — на мое место уже взяли человека, но процесс не займет более полудня и пары писем и звонков. То есть, я могу смалодушничать и прийти в офис не сегодня, и даже не завтра.

Но, в итоге, от всех этих мыслей я окончательно проснулся, и поймал себя на том, что уже несколько минут лежу и бесцельно рассматриваю потолок. Судя по освещению — день сегодня солнечный, а времени — не больше восьми.

Приподнялся, посмотрел на часы. Так и есть — без четверти восемь. Сел на кровати и окинул взглядом гостиную. Вчера, как есть, за ужином, я начал смотреть фильм, потом прилег, потом укрылся пледом, да так и заснул. Теперь мой просветленный взор угнетали грязная посуда и общий легкий беспорядок. Да, и вот еще, что призрачно маячило на фоне этого безмятежного утра: вчера, по окончании кинокартины, я засыпал под информационную программу на CNN, в которой среди пары сенаторов и журналистов обсуждалась ситуация в мире и некая «красная угроза». Вспоминая терминологию холодной войны, можно провести параллели. Речь шла и о тоталитарных режимах на территории бывших «Советов», и о «растущем» Китае. Смысл был понятен четко — есть угроза демократии во всем мире, и непосредственно Соединенным Штатам. В тоже время, из просмотренной ранее уже отечественной новостной программы следовало, что НАТО и его главный идеолог США ведут себя крайне агрессивно, размещая вокруг России все новые базы и противоракетные комплексы, а также подбрасывая дрова в огонь на ближнем востоке, в Азии и Восточной Европе.

Я еще не родился во времена Карибского кризиса, но много интересовался теми временами биполярного мира, и то, что происходит сейчас, иначе как второй мировой холодной войной не назовешь. Эта возня длится уже не первый год: противостояние то в экономике, то в политике, то в военной сфере. Каждый раз, просматривая новости по телевизору или в лентах интернет-порталов, я чувствую, как будто в меня забивают гвозди. Но я должен пропускать все это через себя — работа такая.

Правда, за время отпуска я расслабился и почти не интересовался новостями, очищая мозги от шлака мультфильмами Миядзаки и кино-работами Тарковского. Но вот реальность снова постучалась в мой голубой экран, и мысли-мысли зароились в голове, вызывая легкие волны тревоги. Как если бы я вычитал что-то плохое между строк новостных лент, но еще не осознал, не сформулировал.

Вся эта напряженность, к слову, выгодна любому режиму, так как позволяет отвлечь человеческие ресурсы от внутренних проблем, на внешнего врага, и перенаправить энергию в нужное русло. Механизм человечества, при всей своей сложности, достаточно прост, если посмотреть на него издалека и в целом, как например школьники рассматривают через микроскоп возню инфузорий и амеб. Поэтому сильно переполнять свой аналитический стек новостями я не стремлюсь, просто сохраняю в памяти общую картину событий. Но вот, что странно: до отпуска данная картина напоминала в основном цирк, но вот после — похожа больше на психоз.

Ну вот, я прямо чувствую, как мозги зашевелились, не в лучшем смысле этого слова. Теперь уже точно не расслабишься, нужно выходить из диссонанса. Я покинул свой уютный диван и направился на кухню, вытряхивая из головы остатки сна и тревожные мысли. На пороге моего холостяцкого камбуза я получил первую порцию анти-стресса, потому что через приоткрытые створки широких деревянных жалюзи на меня смотрел, своей безмятежной гладью, залив. Впрочем, кухню свою я называю по-корабельному именно из-за этого вида, и только во вторую очередь, потому что отделана она на манер судовой каюты.

Поставил чайник, непременно со свистком, другие у меня не выживали, и отправился в душ. К моему выходу как раз закипела вода, и можно было придаться завтраку. Между делом взглянул на часы — уже пятнадцать минут девятого. «Горизонт» начинает работать с девяти, и хорошим тоном было бы прийти к началу работы, посветить там своей посвежевшей физиономией во время ожидания окончания планерки у шефа. Но к девяти я уже никак не успею.

Хоть свеча офисного здания, расположившегося поблизости парка 300-летия, видна из моей многоэтажки на Васильевском острове, но добираться до нее нужно через центр, не меньше часа. Вот если бы центральный участок «скоростного диаметра» наконец запустили, то дорога занимала бы у меня не больше пятнадцати минут. Но, к счастью, это уже не моя головная боль. Сегодня, пожалуй, устрою себе неспешный променад до бывшей работы, с пересадками в метро и глубокомысленными прогулками. Погода располагает. А четырехколесный друг пусть еще немного поскучает у подъезда.

Закончив завтрак, я наскоро выбрал одежду, быстро собрался. На пороге активировал охранную систему и вышел в прохладу питерского утра.

Официально безработный

Чередуя бодрый шаг, езду на автобусе и метро, я добрался до места чуть больше чем за час. Мой «кардио-тренер» в смартфоне насчитал около двух километров маршрута и выставил оценку восемь из десяти возможных. Похвально. Уже занес палец над кнопкой «Поделиться с друзьями», но вспомнил гениальную фразу: «Господи, да всем — плевать!», и передумал. Сейчас все озабочены колебаниями на валютных рынках.

Прошел в здание по пропуску, который еще не успел сдать, избавив себя тем самым от общения с суровой охраной. Лифт мгновенно домчал меня на девятнадцатый этаж, и на выходе в холл я чуть не столкнулся со странным субъектом. Это был низкий, полноватый, бледный и лысеющий человек. Я видел его раньше в офисе, в память невольно врезались вечно влажные большие глаза, прозрачная кожа: весь он был какой-то студенистый. Казалось, тронь его чем-то острым, оболочка разорвется и выпустит наружу аморфную массу. Глаза человека без возраста выражали какую-то злую безысходность, пронизывающую посильнее, чем страх случайно проткнуть его. Именно поэтому я обошел бывшего неизвестного коллегу по гораздо большему радиусу, чем было необходимо. Тот исчез в лифте, а я направился в свой отдел, минуя большой приемный холл и симпатичную офис-менеджера, с которой обменялся приветственными улыбками. Когда я уже почти скрылся в коридоре, девушка окликнула меня по имени, я обернулся.

— Ты вышел из отпуска? — спросила она скорее неофициально, нежели в служебных целях.

— Я увольняюсь, пришел за документами, — попытался я выразить некоторое сожаление.

— Жаль, — сказала она и на секунду склонила взгляд в такт каким-то своим мыслям. — Поклонский вот тоже уволился, и мне кажется не по собственной инициативе.

Собеседница делилась еще какими-то новостями, но тут я вспомнил студенистого человека — это был один из ведущих юристов холдинга по фамилии Поклонский. Я редко видел его, потому что тот обитал в одном из кабинетов на той половине этажа, где располагалось высшее руководство. Вот так. Видимо что-то не заладилось в компании по части юриспруденции.

— Много человек уволилось за последний месяц — закончила она свой отчет.

Я поблагодарил Марину, так звали девушку, за интересные новости и вежливо скрылся в коридоре. Я бы мог развить нашу беседу вплоть до приглашения на ужин, но пришел я не за этим. Проходя мимо стеклянных стен своего аналитического отдела, как и ожидал, я застал стандартную понедельничную планерку. Мой бывший шеф, Дубской, с серьезным видом увещевал подчиненных. Увидев меня он кивнул, и показал два жеста: поднял ладонь с разведенными пальцами и изобразил кружку у рта, что означало —«Подожди пять минут, попей кофе в курилке». Курилкой у нас называлось общественное помещение в конце коридора, где никто не курил, но где сотрудники отдыхали, обедали и пили горячие напитки в перерывах. Главной особенностью этого помещения было панорамное остекление с видом на парк и водную гладь. Наличие, назначение и положение этой комнаты, говорили о том, что компания любит своих подопечных. А курильщики использовали для своих нужд просторные балконы в противоположной стороне этажа, но уже с видом на спальный район.

Зайдя в пустую в это время комнату отдыха, я, как магнитом, притянулся к окну, из которого видны балансирующие в воздухе беззаботные чайки, зелень парка по всему полю зрения, где ветер раскачивает липы и березки. Ну и, конечно, высокие белые кучевые облака над посветлевшим заливом. Да, я буду скучать по этому месту.

Я купил в автомате бутылку воды, промочил горло и продолжил рассматривать окрестности, когда внимание мое привлекли три объекта в небе, пересекающие с юга на север Невскую Губу. Когда те приблизились, стало понятно, что это военные вертолеты, темно-зеленого цвета с голубым брюхом и красной звездой на борту. Вертолеты над городом не редкость, но вид трех военных машин, уверенно идущих клином невысоко над водой, невольно внушил трепет. Вслед за ними, вдалеке, шли еще пять вертолетов, но, в отличие от первых, явно более новые и однозначно боевые. Призрачное чувство тревоги, которое я отогнал утром, снова вернулось.

Проводив взглядом процессию, я обнаружил, что прошло уже минут десять, и Дубской скорее всего освободился. Оглядев напоследок так полюбившееся мне помещение, я отправился на аудиенцию к шефу. Тот уже закончил совещание, и сидел в своем отдельном «аквариуме». Увидев меня, сразу же пригласил войти. Проходя от входа в офис до стеклянного кабинета начальника, я поздоровался со своими бывшими коллегами, ряды которых за месяц… Поредели!? Половина рабочих столов не просто временно пустовали, они были свободными. И это там, где еще недавно кипела работа как в улье.

Когда я зашел в кабинет и поздоровался, мое недоумение, видимо, все еще вырисовывалось на лице, потому как Артемий Петрович сразу с порога спросил: «Ну что, заметил убыль личного состава? Так и живем. Руководство избавляется от балласта в условиях новых экономических и политических реалий, как мне пояснили».

— Все обстояло более оптимистично, месяц назад, — констатировал я.

— Друг мой, ты что, не следил за новостями все это время? — сказал он и пододвинулся ближе. — Мир лихорадит как в начале прошлого века, какой уж тут оптимизм.

— Да, я выпал, конечно, из информационного поля, но не думал, что настолько. С другой стороны, в новостях ничего сверхъестественного не афишируется — обычная политическая возня.

— Возня-возней, но наши западные друзья, — махнул он рукой куда-то в сторону Атлантики, — Резко закрутили краны. Кстати сказать, награда за твою голову еще сильнее возросла. Если вернешься сейчас, то сразу на место моего заместителя.

— Артемий Петрович, вы без ножа режете, — покачал я головой, — Я никак, ну просто никак, не могу сейчас вернуться.

— Ну и скатертью дорога, — заявил мне Дубской, в своей вечно саркастической манере, выуживая из сейфа папку с документами, — Распишись здесь и здесь, и отметься у офис-менеджера на выходе. Сдай пропуск. И не забывай про свой автограф на документе о неразглашении.

— Шеф, ну вы мой профессиональный крестный папа, подставлять вас не собираюсь, — сообщил я, расписываясь в документах, — Да и «Горизонт» мне ничего плохого не сделал.

— Знаю, знаю… И именно поэтому прошу об одолжениях, — сказал он, напуская серьёзность, — Во-первых: когда ты перебесишься и будешь тщетно пытаться устроиться куда-либо снова, приходи ко мне, может быть здесь будет для тебя местечко. Второе: если ты откроешь свою компанию и начнешь ворочать капиталом, обязательно позови меня к себе. И третье: если мертвые восстанут и пойдут по улицам, обещай вытащить меня из города, так как я знаю, что только у тебя из всех моих знакомых, есть дробовики.

Когда Дубской заканчивал свою тираду, мы вдвоем уже открыто смеялись. Вот это человек, вот это жизнерадостность. Никогда не устану восхищаться его здоровым легкомыслием, которое, кстати, не помешало стать ему главным аналитиком в компании. Пожалуй, по нему, как и по курилке, я тоже буду скучать.

— А если серьезно, то просьбы есть: сейчас у нас неразбериха, но когда мы перераспределим обязанности, возможно от тебя потребуется ввести кого-то в курс дел. Подъедешь на пару часов, надеюсь, не откажешь? И еще, подожди минуту, — сказал он, снял трубку с телефона и набрал внутренний короткий номер. Когда на том конце провода ответили, Дубской произнес абсолютно ровным и спокойным голосом, как будто и не веселился мгновение назад: «Юрий Игнатьевич, доброе утро, у меня Сергей Романов… Да, тот самый... Хорошо».

Я не сразу понял, что происходит, но о личности собеседника шефа я догадался — это явно Юрий Асташев, председатель совета директоров холдинга — главный человек в компании. Пока я гадал, что этому человеку могло понадобиться, Артемий Петрович уже положил трубку и ехидно уставился на меня.

— Я вижу, ты понял, куда тебе идти. Ничего не спрашивай, я сам ничего не понимаю. Он еще недели две назад просил отправить тебя к нему.

— Но он же в курсе, что я увольняюсь? — поинтересовался я.

— Конечно в курсе. Просто не представляю, что ему нужно, — ответил шеф, явно совершая в уме какие-то логические операции, — Но ты сходи. Я бы хотел, конечно, узнать, о чем вы поговорите, но боюсь, это будет уже попадать под разглашение. А теперь иди.

После недолгих, но душевных прощаний с бывшим начальником и остатками коллектива, я побрел по коридору к резиденции «главного». Крайне эффектная и «нордическая» секретарша разрешила мне пройти, и я оказался в просторном кабинете. Панорамное остекление с видом на парк и залив, как в курилке, только гораздо большей площади, дизайнерская мебель и интерьер: из стереотипных атрибутов кабинетов топ-менеджеров, здесь было, пожалуй, все, кроме мини-гольфа. За массивным, словно вросшим в ковровое покрытие, столом сидел лощеный мужчина лет пятидесяти и подписывал документы, перекладывая из одной папки в другую. Когда я вошел, тот жестом пригласил присесть за его брифинг-стол. Подписав еще несколько бумаг, Асташев, наконец, закрыл свою авторучку и небрежно отбросил папку. Взглянув на меня поверх линз своих ультра-шикарных TAG Heuer, о бренде которых говорил характерный логотип на футляре от очков, он заговорил.

— Так ты и есть Сергей Романов, аналитик? — спросил он, и протянул руку, — Здравствуй.

— Здравствуйте, — сказал я, отвечая на крепкое рукопожатие, — Никогда не думал здесь оказаться.

— Нет ничего необычного, что руководитель проявляет интерес к подчиненным, — пояснил Асташев, — Ты лучше расскажи, почему покидаешь компанию. Что тебя не устроило?

— Все устраивало, претензий нет. О таком месте, я мог бы только мечтать. Но я потерял мотивационные факторы для эффективной работы. Не хочу быть балластом для компании, я так не могу.

— Не скажу, что разделяю твои принципы, но уважаю право каждого на самоопределение, тем более, что ты внес хороший вклад в наше дело, — сказал «главный», доставая что-то из ящика стола. — Но пригласил я тебя еще вот зачем.

Я вопросительно глядел на то, как он перебирал визитные карточки, извлеченные из стола, и вдруг остро почувствовал ненормальность своего нахождения здесь. Этот шикарный кабинет был чужд мне, как и я ему. Приглашение на аудиенцию к председателю совета директоров равносильно попытке акулы завести светскую беседу со своим лоцманом или прилипалой: не то чтобы им не о чем было поговорить, просто незачем. Кстати со зрением у «главного», как и у акулы, действительно было не очень, так как визитные карточки он разглядывал, щурясь, на расстоянии вытянутой руки. Хотя пять минут назад он подписывал документы, глядя на них без заметного напряжения. Данное наблюдение навело на мысль о том, что он не особо вдается в подробности данных документов.

— Есть у меня один знакомый, — между тем, продолжил Асташев, отыскав нужную карточку, — Некто Лавров Лев Борисович, академик РАН, профессор… Говорит тебе что-нибудь это имя?

Я судорожно пробежался по алфавитному указателю и по индексам в своей памяти: однозначно имя знакомо. Но при каких обстоятельствах оно отложилось в моем мозгу? Нужно время, чтобы вспомнить.

— Да, имя знакомо, — подтвердил я, — Но сейчас не вспомню откуда.

— Хорошо. Вспомнишь. А у меня будет к тебе одна, так сказать, последняя просьба, — Асташев наклонился ко мне, и многозначительно придвинул вышеупомянутую визитную карточку, — Встреться с академиком Львом Борисовичем. Это довольно интересный и влиятельный человек, который проявляет интерес к молодым специалистам различных областей. Встреча с ним может быть очень полезна.

— Но я не планирую в ближайшее время выходить куда-либо на работу, — попробовал я возразить, совсем уже запутавшись в происходящем, — Если бы я и дальше хотел работать в аналитике, то уж поверьте, не стал бы покидать вашу компанию в здравом уме.

— Я уже говорил, что не имею претензий к твоему выбору, — остановил он меня, и продолжил каким-то неприятно заискивающим тоном, — И раз ты тоже не имеешь претензий к нам, то настоятельно рекомендую встретиться. Поверь моему опыту — это нужно, прежде всего, тебе. Мне не безразлична судьба молодых дарований, пусть они и покидают родное гнездо.

Закончив речь, он как-то неестественно рассмеялся: «О-хо-хо-хо». Видимо в поддержку своего афоризма про гнездо. А я смог выдавить из себя разве что жалкую улыбку, и сразу же понял, что вступать в дальнейшие дебаты с этим человеком попросту неприятно. Легче дать согласие на встречу.

— Хорошо, — сказал я, забирая визитную карточку, приняв тот факт, что просьбу Асташева придется удовлетворить, — Я позвоню и договорюсь о встрече на этой неделе. Благодарю вас за рекомендацию.

— Вот и отлично, только не откладывай, свяжись с академиком Лавровым сегодня. Человек, сам понимаешь, занятой, — «главный» снова откинулся в кресле и принял снисходительную позицию, — А я прямо после твоего ухода, позвоню и предупрежу его.

— Еще раз спасибо за все. Мне было приятно и интересно работать в вашей компании, — сказал я, вставая и уверенно продвигаясь к выходу, после того как стало понятно, что диалог исчерпан.

— Всего хорошего, — ответил Асташев, вернув взгляд на свой рабочий стол цвета венге. И когда я уже положил ладонь на дверную ручку, вдруг кинул мне вслед, — Да, и вот еще что. Обязательно заходи к нам через время, поделишься своими успехами. Я знаю, вы в хороших отношениях с Артемием Петровичем. Уверен, он будет рад визиту. Мы… всегда будем рады.

Я улыбнулся, кивнул, пробормотал что-то вроде «Хорошо, спасибо, до свидания», и вышел из кабинета.

Когда же я закончил все формальности, сдал пропуск и покинул офисное здание, на улице было уже довольно жарко под солнцем, но ветерок веял прохладой. Поэтому решил не снимать пиджак, а держаться в тени раскидистых лип, растущих по обе стороны от тротуара.

Предложение неопределенного характера

Вырвавшись на свободу, побрел по улице вдоль парка, обдумывая свои дальнейшие действия. В голове крутилось все: от покупки мотоцикла до кругосветного путешествия. Не хотелось только думать о том, что скоро, как ни крути, придется трудоустраиваться. При моем аскетичном, с точки зрения среднего класса, образе жизни, имеющихся денег должно хватить на какое-то время. Но потом, по финансовым и по моральным соображениям, мне нужна будет сфера деятельности, причем отличная от уже освоенной ранее, или являющаяся ее более высоким уровнем.

Так добрел до крупного торгово-развлекательного центра, со стороны которого пахнуло ароматом свежей выпечки. Неужели аромамаркетинг, или, правда, пекут сдобу в одном из кафе, но мне жутко вдруг захотелось кофе промышленного изготовления с чем-нибудь печеным. Верно, что мозговая деятельность требует углеводной подпитки.

Смирившись с тем, что на меня, возможно, воздействовали маркетинговые технологии, я через десять минут уже сидел за столиком Старбакса и употреблял вполне приличные, с точки зрения обывателя, латте с чизкейком, врученные мне приятной рыжеволосой бариста. Девушка за стойкой, всем своим видом, внушала приятное спокойствие и уверенность в сваренном ей кофе и кусочке пирога, а внешность ее как будто была перенесена со средневекового портрета дамы второго сословия. Хотя в те смутные времена, рыжеволосых дев не повсеместно жаловали, и в частности, испанская инквизиция не гнушалась их публичным сожжением, признавая ведьмами. Хорошо, что в наше время можно любоваться этими прекрасными созданиями. Белая, бархатная кожа, круглое лицо, окаймленное яркими локонами, убранными в неплотную косу, легкие контуры тела… В своих мыслях я даже не сразу заметил, что девушка смотрит в ответ, не понимая природу такого пристального взгляда с моей стороны. Я приподнял чашку кофе, как будто в честь нее и улыбнулся. Она ответила мне, не дежурной, но все-таки более официальной улыбкой, и на этом наш визуальный диалог был исчерпан.

Передо мной лежал телефон, а пальцами я все время перебирал визитную карточку некоего академика Лаврова. Сейчас мне не хотелось никакого делового общения, и при других обстоятельствах, я бы точно отложил звонок на неопределенное время, но интрига имела место быть, и уже страсть к разрешению неопределенностей, подталкивала сделать звонок.

— Добрый день, это Сергей Романов, я звоню вам по рекомендации Юрия Асташева из «Западного горизонта», — отрапортовал я, когда телефон Лаврова ответил.

— Здравствуйте, Сергей, — ответил собеседник немного скрипучим голосом, после некоторой паузы, — Да, я ждал вашего звонка. Предлагаю не тянуть кота за хвост, а лучше встретиться, и обсудить одно, потенциально-интересное для вас предложение.

— Лев Борисович, я готов встретиться, только сразу хочу предупредить — я только что уволился из компании, и в ближайшие месяц-два не планирую выходить на новое место. Просто есть уже другие планы, — выложил я свои условия профессору.

К слову сказать, планов-то у меня как раз и не было. Но я уверен, что они появятся, и мне нужно время, чтобы «перевести дыхание». Академика Лаврова, высказанные мною обстоятельства, ничуть не смутили, и он попросил, как можно скорее, прибыть к нему в офис на набережной реки Мойки.

Тон и манера общения собеседника мне понравились. Сомнения, отчасти, улеглись. Я неспешно закончил свой второй завтрак, разглядывая девушку за стойкой, теперь исподтишка, и, наконец, собравшись с мыслями, отправился на встречу.

Проехав пару километров на автобусе, я спустился в метро на «Старой Деревне» и на несколько десятков минут погрузился в созерцание разномастной питерской толпы. Деловой день уже был в самом разгаре, к массе горожан примешивались, изобилующие в это время года, приезжие, которых выдавали восхищенные взоры по сторонам и неумение маневрировать в людском потоке северной столицы.

В этом году существенный приток гостей весьма ощущался, даже учитывая приближающийся пик высокого сезона, все равно людей было больше, чем обычно. Очевидно, отечественные туристы, все меньше испытывают судьбу на недорогих и неспокойных зарубежных курортах, а предпочитают устранять белые пятна на территории своей страны.

В любом случае, веселые и впечатленные приезжие вносят жизнь в бледнолицый поток горожан, чей отпуск еще не наступил или не предвидится вовсе.

Я же, всегда любил Питер таким, как он есть, без прикрас. Люблю его, и сырой, но разноцветной осенью, когда низкое солнце золотит и без того огненно-рыжие парки и аллеи; люблю и серой весной, когда, даже самая затяжная хлябь, не может отвлечь от, все чаще проступающего, лазурного неба. Мне часто не нужны были дополнительные впечатления, кроме тех, что дает сам город, и некоторые отпуска я провел, не уезжая далеко от дома, а большинство других — либо в загородном, подмосковном доме родителей, либо колеся по стране. Кстати сейчас, моя тяга к путешествиям, снова напомнила о себе, и я уже представлял, качаясь на поручне вагона метро, как проведу недельку с отцом и матерью в их коттедже в сосновом бору, а потом рвану, вполне возможно, куда-нибудь за Урал.

Пребывание в родительском обществе, в их уютном загородном доме, всегда меня очень сильно выручало, особенно в разгар карьеры, когда мозги на работе кипели каждый день. Несмотря на то, что мой отец вот уже семь лет частично парализован, и мать ухаживает за ним, живут они самодостаточно, размеренно и волне счастливо. Травму, повлекшую паралич, отец получил на производстве. Они с мамой, сразу после института, в пору сельскохозяйственных инноваций, пришли работать на табачную фабрику в родном Саратове, там и познакомились. Когда завод стал чахнуть, после развала Союза, отец был уже зам. начальника производства, а мать — технологом. Обоих сократили, все сбережения обесценились в начале пресловутых девяностых, и мы из процветающей советской семьи превратились в нищих. Родителям приходилось заниматься любой работой без особого выбора. Помню, как отец приносил в больших сумках рулоны неразрезанных сигарет с завода, а также кустарно напечатанные упаковки. Рулоны нужно было нарезать на сигареты нормального размера, пачки склеить, набить сигаретами и отдать коммерсанту на реализацию за копейки. Хотя нет, тогда — за миллионы.

Спустя время, табачную фабрику выкупила западная компания и начала модернизацию производства. Родителей пригласили на работу. Жизнь начала налаживаться, зарплаты постоянно росли, но и работа стала более напряженная и ненормированная.

В один из дней, когда на заводе шел очередной из бесконечных ремонтов, отец проводил осмотр цеха. Проходя над табачными станками, по мосткам, он сорвался вниз с плохо закрепленной лестницы. В компании, на удивление, признали вину в полной мере, и начали выплачивать компенсации. Но только через три месяца папа более-менее пошел на поправку: стал четко узнавать нас с мамой, шевелить рукой, начала восстанавливаться речь. После выписки из больницы появились новые проблемы. Наша многоэтажка была совсем не пригодна для проживания инвалида: коляска не входила в лифт, а из подъезда не было никакого съезда. Отец хоть и постепенно поправлялся, но жизнь в заточении не сильно этому способствовала. Ситуация резко изменилась, когда к папе приехал его старый друг из Подмосковья. Увидев наше положение, он предложил перебираться жить на природу, в свой коттеджный поселок на Ленинградке. Решение было, на первый взгляд, сложное, но и единственно верное, и оно было принято. Сбережений и компенсаций хватило на то, чтобы купить участок и за два года выстроить небольшой, но добротный и продуманный дом. Очень помог папин друг. К тому времени я уже учился в Петербурге, на втором курсе госуниверситета аэрокосмического приборостроения на кафедре защиты информации. Первый курс я скитался по съемным комнатам, но на втором — пробился в общежитие. А во время моего третьего года обучения, родители продали нашу большую квартиру в Саратове и купили скромную, но уютную квартирку в новостройке на Васильевском острове, где я и обитаю по сей день.

Вагон дернулся, притормаживая, и люди засуетились. Плотность туристов значительно возросла, слышалась иностранная речь на все лады. Еще бы: центр, «Исаакий». Мне тоже подниматься на поверхность здесь, на «Адмиралтейской», воздушный потолок и витражи которой всегда поднимали мне настроение. Выходя из вагона, ощутил неповторимый, и так любимый мной, подземный ветер метро, состоящий из теплого воздуха и неповторимого сочетания запахов смазочных материалов, пропитки для шпал и, иногда, еды.

Поднявшись по бесконечному, на первый взгляд, эскалатору, выбрался на свежий воздух, если таким можно назвать воздух, в центре мегаполиса. Наверху сразу стало понятно, куда идти — вниз, к набережной. Вдоль реки я прошел два полных квартала и без труда нашел арку, о которой рассказывал профессор. К этому времени солнечное, еще час назад, небо, заволокло тучами. Стало прохладно, особенно вблизи воды.

Я прошел в ворота, и оказался в довольно широком внутреннем дворе. Здесь было несколько заведений, но мне нужна была деревянная дверь без опознавательных знаков. Я сообщил через аудиопанель о цели своего визита, и через минуту был уже внутри здания, пройдя через портал с незамысловатым барельефом. Но оказавшись в совсем небольшом вестибюле, я несколько оцепенел от его убранства. Казалось, что из суетного питерского дня, я шагнул сразу в середину XIX века, куда-то, в одну из гостиных в центре Лондона. Примерно так я представлял себе апартаменты Миссис Хадсон, читая и перечитывая романы Конан Дойля в юношестве.

Интерьер был оформлен до середины стен темными, резными деревянными панелями; далее, до потолка поднималась благородная, бордовая обивка. Крестовый свод комнаты украшала фреска, передающая, как мне показалось, некий библейский сюжет. Два уличных окна и стеклянное обрамление двери были искусными витражами и добавляли помещению сказочности. В одном конце холла находилось раскидистое растение, которое занимало всю стену, а напротив, стоял небольшой круглый стол и два кожаных антикварных кресла.

Я так впечатлился, что не сразу заметил девушку, стоящую за приемной стойкой, прямо от входа.

— Здравствуйте, еще раз. Ваш офис заворожил меня, — поприветствовал я сотрудницу и манерно раскашлялся.

— Нестрашно, вы не первый зачарованный, проходите, — ответила она, и тепло улыбнулась, — Лев Борисович готов принять.

С обеих сторон от стойки располагались двери, мы направились в левую. Сама стойка, к слову, не была рабочим местом, за ней никто не сидел, она была оборудована только переговорным устройством. Девушка шла впереди, размеренно покачивая бедрами, а я снова рассматривал отделку, не широкого, но не уступающего вестибюлю по благородству, коридора. Здесь были те же деревянные панели и бархат. Пространство освещалось медными светильниками с матовыми плафонами. В коридоре имелось три пары массивных дверей с номерами, а в простенках между ними висели рукописные портреты неизвестных мне людей, разных эпох и стилей. Мы проследовали до крайней левой двери, куда я и шагнул, навстречу интригующим предложениям.

Профессор Лавров принимал в просторном кабинете, соответствующем по стилю, виденным мною ранее, помещениям. Это был пожилой, полноватый, но коренастый человек, с короткой стрижкой и седой, идеально ухоженной бородой. Учреждение, в которое я попал, было явно не из бедных. В глаза то и дело бросались элементы технического оснащения, явно высокого класса. На рабочем столе профессора стоял моноблочный персональный компьютер, такого футуристического вида, что я не смог даже предположить ни производителя, ни модель устройства. И вообще, я засвидетельствовал в себе крайне нетипичное поведение: я никогда так жадно не глазел по сторонам, будучи приглашенным в незнакомое место. А здесь глаза цеплялись за каждую мелочь. Каждая вещь несла некий смысл и была совершенна по форме и назначению. Оборудование и отделка этого офиса не шла ни в какое сравнение с ультра-модными и шикарными интерьерами больших боссов, в которых мне доводилось побывать.

— Добрый день, — поздоровался я с некоторой задержкой.

— Добрый-добрый, — радушно ответил Лавров, и указал на одно из кресел вблизи от своего стола, — Присаживайтесь, не стесняйтесь.

И вдруг, как только, профессор заговорил, я вспомнил, откуда я его знаю. Лев Борисович Лавров присутствовал, будучи членом комиссии, на защите дипломного проекта и выпускных экзаменах в моем университете. В общем целом он никак себя там не проявлял, кроме краткой наставительной речи для выпускников. Так я запомнил его не обычный голос.

— Мне кажется, вы меня вспомнили? — спросил профессор, немного прищурившись.

— Да, вспомнил — кивнул я.

— Вот и отлично, тогда перейдем к делу. Вот скажите, Сергей, какие у вас сложились планы на ближайшее будущее?

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: